Белая нить

– Ладно! – Олеандр похлопал себя по щекам и стек со стола. – Не время разлеживаться!

По телу медом разливалась усталость. Снова захотелось спать. Ненадолго. Запах лекарственных трав забил ноздри и рассеял пелену забытья.

Солнце почти уползло за кроны, а целители до сих пор суетились во дворе вокруг Рубина. Мирт что-то отчаянно втолковывал помощникам, среди вороха нескладных звуков отчетливо различались и повторялись слова «Он не жилец».

И Олеандр тут же ринулся во двор.

– Мирт! – окликнул лекаря, спускаясь по ступеням с крыльца. Морщинистое лицо старика повернулось. – Что происходит?

– Сын Цитрина не выживет, наследник, – сипло произнес Мирт. – Вы славно потрудились, но…

– Почему не выживет? – парировал Олеандр. – Его рана начала затягиваться, кровь восполнялась.

Мирт невозмутимо пожал плечами.

– Чутье.

Чушь хинова! Большей глупости Олеандр в жизни не слышал. Целительство не являло собой ремесло, которое дозволяло дриадам полагаться на шестое чувство. Знания и опыт – вот на что лекарям должно было делать упор, занимаясь искусством врачевания.

– Простите, могу я с вами поговорить? – Один из помощников между тем отвел Олеандра в сторонку и зашептал на ухо: – Ежели дозволите, наш наставник не совсем точно выразился. Когда мы подоспели, сын Цитрина действительно выглядел на удивление сносно, но… – Парень положил свою коричневую, как древесная кора, ладонь Олеандру на плечо. – Простите, наследник, но едва ли он выживет.

– Хоть ты поясни.

– Поглядите сами.

Сознаться, Олеандр проникся к молодому лекарю уважением, хотя и знать не знал, кто он. Раздражение поутихло, уступая место заинтересованности и беспокойству. Лучше один раз увидеть, нежели сто раз услышать. Все верно!

Олеандр присел на корточки и прикоснулся к окровавленным пальцам Рубина. Холодные! Понижение температуры говорило не столько о кровопотере, сколько о том, что феникс задремал и уступил право контроля над плотью дракайну.

Дыхание Рубина участилось. Кожа приобрела синюшный оттенок, по лбу и вискам ручьями скатывался пот.

Похоже, дракайн выполз из норы в тот миг, когда феникс принялся излечивать хозяина.

Твою ж!.. Вот чем опасны игры с сущностями!

– Агрх! – Олеандр до скрежета стиснул зубы, что не способствовало ясности мышления.

Трясущейся рукой стащил с ворота туники брошь-трилистник. Отогнул медную иглу-застежку и вонзил Рубину в подушечку указательного пальца. На коже выступило пятно крови. В остальном тело никак не откликнулось на раздражитель.

– Треклятый полудурок! – Олеандр размахнулся и в сердцах швырнул брошь в кусты.

По жилам растекалось пламя праведного гнева. Руки так и тянулись к ядовитому недоумку в стремлении придушить.

Нет, ну а что? Рубин быстро отойдет к праотцам, а заодно в кои-то веки свершит благое дело и окажет другу честь – Олеандр самолично прикончит его за невиданные тупость и высокомерие.

– Может, еще выкарабкается, – сдавленно пролепетал Мирт, растирая заспанные глаза. – Но… вряд ли, конечно. Разве что у вас в хижине припрятан божественный целитель.

– Мне нужна каменная пыль! – нашёлся Олеандр. – Дракайны ненавидят камень, не переваривают и…

Он осекся. Зеф и целители глядели на него так, словно узрели за его спиной стаю хинов во главе с призраками умерших предков. Мирт попытался что-то спросить, но из горла вырвался один хрип.

– …Просто принесите пыль, – добавил Олеандр. – Я попытаюсь отравить дракайна и вытащить феникса.

– Понял. – Зеф кивнул и опрометью ринулся исполнять просьбу. – Скоро вернусь!

Оставалось надеяться, что с такой заурядной задачей, как поиск каменной пыли, он справится влет.

***

Зеф не оплошал. Олеандр едва успел оттереть с ладоней кровь, когда перед ним плюхнулся мешок, доверху набитый рыхлой смесью горных пород с явным преобладанием мориона.

– Ты что, к скалам бегал?! – изумился Олеандр, раздумывая, не прикидывается ли друг дурнем, а в сущности может вполне сносно соображать, ежели малость поднапряжется.

– Из лачуги прихватил, – Зеф взмахнул рукой, едва не пришибив щуплого лекаря. – Рассудил, что обычный песок не сгодится. Дракайны подле пустыни живут. У них это… как его?

– Невосприимчивость к некоторым видам камня, – подсказал Олеандр. – Откуда знаешь?

– Книжки читал.

Серьезно?! Зеф и книги, книги и Зеф. Диво дивное, – заметил бы Каладиум.

Рубина было решено занести в дом и переложить на что-то помягче земли и почище запекшейся лужи крови. Мирт поворчал, что все потуги спасти сына Цитрина бессмысленны и надо бы заняться омовением тела, но не рискнул противиться воле наследника. Помощники Мирта подняли носилки и слаженным шагом принялись отступать к хижине.

Олеандр плелся слева от ноши, прижимая к носу Рубина клочок плаща, обсыпанный морионовой пылью.

– А что с девицей той? – вдруг спросил Зеф, поравнявшись с ними.

– О ком ты?

Они миновали лестницу на крыльцо.

– Мне Драцена рассказала, – заговорчески шепнул Зеф.

Он отвел предплечья в стороны и усердно замахал ладонями, то ли подражая какой-то птице, то ли попросту тронувшись умом. Потуги Зефа смотрелись жутковато, учитывая, что его шаровары насквозь пропитались кровью. Он сжал кулаки. Отогнул указательные пальцы и стоймя приложил к ушам, очевидно, изображая рога. И вприпрыжку заскакал по веранде, грозясь проломить пол.

Олеандр отступил от бесноватой туши, но уперся бедром в носилки со вторым полоумным приятелем и выругался.

Боги! С кем он общается?! Один краше другого!

А Зеф… Он на Эсфирь намекает, что ли?

Краем глаза Олеандр заметил на висках лекарей капли пота. Целители не отличались крепкими телами, а кольчуга и шипы на одеянии Рубина добавляли ему веса.

– Что-то не так? – Мирт почесал седую макушку.

– Дальше мы сами справимся, – возвестил Олеандр. – Вы свободны, благодарю за помощь.

Лекари в недоумении переглянулись. Мирт смерил его оценивающим взором и прищурился.

– У вас в доме кто-то есть? – Голос Мирта сочился подозрениями. – Кажется, я что-то слышал…

– Так это птица моя! – встрял Зеф. – Попросил вот наследника за ней приглядеть и…

– Какая птица? – Мирт ошалело моргнул.

– Белокрылая. С рогами.

Боги! Олеандр закатил глаза. За стенами хижины и впрямь что-то громыхнуло. Лекари снова переглянулись.

– Очень буйная птица, – добавил Зеф.

Или ее хладное тело с переломанными ногами и свернутой шеей.

Мнилось, воздух подле дома заледенел и застыл в ожидании. От Мирта так и несло притворным отступлением. Его губы больше не размыкались, но на лбу почти что горели слова: «Надо бы поведать о птичке Аспарагусу». В звенящей тишине лекари сошли с крыльца и затерялись среди деревьев.

– Спасибо. – Внутри Олеандра всё колотилось и тряслось от перенапряжения.

– Да чего уж там, – проговорил Зеф, и они подхватили носилки с Рубином и занесли в дом.

Глава 7. Во власти искажённого восприятия

К счастью, в доме не валялось изувеченное девичье тело. По комнате, так и сяк подступаясь к опрокинутому креслу, скакала вполне себе живая и невредимая белокрылая птица с рогами.

Стоило Олеандру и Зефу занести Рубина в хижину, Эсфирь вскинула голову. Тряхнула шевелюрой, рассеивая запах серы и копоти, и застыла. Все такая же неказистая и тщедушная. Окаймленная призрачным сиянием, которое словно подсвечивало её, обволакивало солнечным контуром. Буря чёрных кудрей спутывалась с изогнутыми рогами и доходила Эсфирь до поясницы. Пепельный узор вен отчетливо выделялся белизной кожи, изрисовывал её кривыми линиями и завитками.

Не девушка – ночное видение! Кошмар наяву!

Эсфирь сдвинула брови. Ее взгляд уперся в Рубина, который потугами двух пар рук уже возлежал на кровати. Олеандр поправил ткань с пылью, прикрывавшую нос приятеля.

– Он жив? – спросила Эсфирь, а потом сама же ответила: – Да, жив, но близок к смерти.

Как она это поняла? Олеандр оглянулся и замер, пронятый не то её сиянием, не то переливами голоса. Эсфирь при первой встрече вызвала у него интерес. Но ныне она источала дурманящее очарование. Вынуждала едва ли не преклонить колено, клясться в вечном служении и сердцем, и клинком.

Что за несуразное чувство? Откуда взялось? У Олеандра до сих пор язык не поворачивался назвать Эсфирь красавицей. Куда сильнее она походила на воплощение ночного страха.

И Зефа пробрало. Его лицо облепили пятна смущения. Он переминался у двери, будто страшась нырнуть в хижину, и глядел на Эсфирь как на потерянное и вновь обретённое сокровище.

– Это ваш дом? – Эсфирь осматривала цветочные узоры на полу. – Вы принесли меня к себе?

– Что? – Олеандр моргнул, чувствуя, как сердце заходится в пляске. – А!.. Да, принес. Вроде бы.

– Большое вам спасибо. – Она тепло улыбнулась, поклонилась и продолжила: – Я хорошо помню вашу драку с тем худым господином-тенью в костяном наморднике. Еще помню, как упала, как вы обняли меня и взяли на руки, а вот потом – пустота.

– Не благодари. – Он не произносил, скорее, шептал. – Я мог тебе помочь. И помог.

– Спасибо.

Щеки Олеандра обжег румянец. Очертания Эсфирь помутнели и расплылись от навернувшихся слез.

– Вы долго, – проговорила она с ноткой обиды. – Я тут давно сижу. Побоялась выходить…

И слава Тофосу, что побоялась!

– В прошлый раз мы толком не поговорили. – Олеандр моргнул. – Я, похоже, напугал тебя. Разозлился… Прости. Как ты очутилась у Морионовых скал? Ты кочевница?

– Не знаю. – Чернокудрая голова склонилась набок. – Извините, но я все ещё не могу ответить на ваши вопросы. Я мало что помню. Помню, как проснулась в пещере, заваленной камнями. Но одна женщина помогла мне выбраться. Она как вы, думаю – тоже ветками махала. Потом убежала, я только золотые глаза рассмотрела. Ах да! С ней еще мужчина был.

Речи Эсфирь расставили всё по местам. Вот почему той роковой ночью у скал валялись разломанные булыжники. Зелен лист, дриады опутали их лианами и оттащили от прохода в пещеру, чтобы помочь пленнице.

Но что за парочка прогуливалась ночью у чёрных скал? Почему они скрылись? Увидели хина и испугались? И помалкивают ведь. Днём Олеандр облазил полпоселения, но шепотки о крылатой девице не потревожили слух. Странно. И подозрительно, ведь в лесу той злополучной ночью нашли мёртвое тело Спиреи. Нашли в роще близ Морионовых скал.

Совпадение?

– Погоди-ка! – опомнился Олеандр. – Мало что помнишь? Что это значит?

– То и значит, – Эсфирь пожала плечами. – Я помню, как очнулась в пещере. Помню всё, что случилось после. А вот до…

– Помнишь, кто ты?

– Эсфирь. А как вас зовут?

Да не о том Олеандр спрашивал! Он скрипнул зубами. И, к своему изумлению, представился:

– Олеандр.

– Дарованное вам имя ласкает слух, – пропела Эсфирь, и он покраснел пуще прежнего.

Да кто она такая, в самом деле? Одним присутствием довела двух взрослых дриад до смятения. И ладно бы только Олеандра, но Зеф!.. Он вообще, чудилось, закоченел, напоминая холст, на который разлили ведро с алой краской. Какими чарами нужно обладать, чтобы пробить броню этого гиганта? В кругу девиц он изредка тушевался, но столь потерянным и взволнованным не выглядел никогда. Никогда! Ни разу!

– А я Зе… Зе-фи-ран… – запинаясь на каждом слоге, забормотал приятель. – Зе-зефирантес.

– О-о-о! – Эсфирь хлопнула в ладоши и подскочила к нему. – Я так рада, рада нашему знакомству! А там… Не подскажете, что снаружи произошло? Кричали все. Страшно. Олеандр вон весь в крови измарался. И юноша, которого вы принесли…

– Да это… дуэль там… да, дуэль случилась.

Свет! Её свет во всем повинен! Точно!

Олеандр уже хотел спросить, что за сияние её обволакивает, как вдруг в груди пророс росток гнева. Мозолистые пальцы друга потянулись к лицу Эсфирь. Потянулись к тому участку кожи на щеке, где темнела милейшая родинка, похожая на звезду.

Да как он смеет?!

Кто-то незнакомый овладел сознанием Олеандра. Сердце заколотилось до того отчаянно, что к глотке подкатил комок дурноты.

– Не трогай её! – Олеандр и сам не понял, как очутился возле парочки и саданул Зефа по ладони.

Шлепок, сочный и влажный, отразился от стен хижины.

– Ой! – пискнула Эсфирь.

– Обезумел совсем?! – взревел Зеф. – Думаешь, раз уродился сыном правителя, так тебе теперь все дозволено?!

– Да! – ляпнул Олеандр. – То есть нет. То есть да!

Ему бы встревожиться из-за затруднений с ответом и извиниться. Крупицы здравого смысла наперебой твердили, что Олеандр угодил в ловушку искаженного восприятия, велели опомниться.

Но капкан неведомых чар не дозволил отступить:

– Будь так добр, покинь мой дом.

Олеандр оттолкнул Эсфирь плечом и заслонил, взирая на гиганта, в чьих глазах сверкнул недобрый огонек.

– Поглядите-ка, защитник нашелся, – Зеф сжал кулак. Мышцы на его руке налились и забугрились. – Изнеженное дитя. Никогда ты меня не ценил! Не ведаешь, не понимаешь, сколь это трудно – сражаться за место среди воинов и тащить на плечах мать и сестру!

– Не ведаю, – согласился Олеандр.

Взор проскользил по потолку. Застыл на переплетении лоз, овивших балки, и метнулся вбок. Над ложем на полке, изогнувшейся улыбкой, покоилась в ножнах древняя сабля Дэлмара, оставленная братом.

– Не ведаю, – повторил Олеандр, отступая, – но у каждого свой путь. Я многое отдал бы, чтобы оживить мать. А брат…

– Глендауэр! – вскрикнул Зеф – Ну конечно! Вечно ты дымишься, стоит кому его припомнить. А сам вещички его хранишь! Что? Думал, не вижу я ничего? Ты не влюблен в братца-то?

– Идиот!

– Треклятый всезнайка!

– Вы ведь не собираетесь драться?! – возопила Эсфирь.

Её восклик словно спустил лавину. Олеандр метнул в потолок вспышку чар, напитывая и укрепляя лозы, овивавшие балки. Зеф тронул ножны и с лязгом вытянул из них меч.

Одна за другой лозы ринулись к полу. С грохотом вонзились в него, решеткой разделяя комнату на две половины.

Зеф отскочил к двери, явно не ожидая подобного. Олеандр рванул к ложу, запнулся, но все-таки стащил с полки саблю Дэлмара и обнажил. Лезвие сверкнуло в свете златоцветов.

Эсфирь охнула, когда Зеф рассек лозы надвое. Их нижняя часть повалилась, верхняя ещё висела. Он нырнул под неё. Крепче перехватил меч и понесся вперед с такой скоростью, с какой катится валун со склона горы. Возвёл меч над головой, намереваясь ударить с размаху и рассечь соперника надвое. Олеандр выставил саблю. И два клинка со звоном скрестились. Олеандр налег на свой, чтобы нагнуть меч и выбить во вращении. Да какой там! Колени подгибались. Ноги разъезжались – поди перебори воина, который вдвое, а то и втрое превосходит тебя по весу.

Меч со скрежетом проехался по сабле. Олеандр отступил на шаг. Рядом блеснула полоска стали. Её острие чиркнуло по груди. Боль обожгла. Пинок в живот откинул Олеандра. Да столь лихо, что он рухнул, прокатился по полу и поцеловал затылком подлокотник поваленного кресла. В ушах загудело. Взор перекрыло угольное полотно. Тупой стук в висках удар за ударом выбивал из головы мысли. Чары утекали из тела вместе с кровью, стекавшей по груди.

Олеандр чувствовал близость Эсфирь. Слышал, как она бежит к нему. Как велит Зефу убрать оружие. А тот в ответ лопочет что-то о защите её чести. Какой еще чести?! Ее чести ничего угрожало. Олеандр хотел… А чего он, собственно, хотел? Чего хотел Зеф? Что они натворили? Сцепились, как два озверелых самца!

Ради чего? Почему? Их словно лишили воли и умения трезво осмысливать происходящее.

***

Олеандр до сих пор лежал на спине посреди комнаты. Он понял, что терял сознание, когда в уши вторгся знакомый бас:

– Не шибко я в том разбираюсь, – бормотал Зеф. – Но рана вроде как несерьезная. Ты посторожи его немного, хорошо? Я мигом. Сбегаю за травами и водицей!

Послышался шорох шагов. Хлопнула дверь. Порыв ворвавшегося в дом ветра разогнал туман в голове, и Олеандр разлепил веки.

Зефи что, ушел? Блеск! Хорош друг! Взял и бросил Олеандра в компании обездвиженного недофеникса и девицы, чье свечение так и увлекало на греховный путь.

– Зря он убежал, конечно, – просочился в сердце сладкий голос. – Сложно с вами…

О, нет-нет-нет! Боги милостивые, спасите! Только не она, пожалуйста! Только не снова!

Олеандр с опаской отвёл голову к плечу и увидел лицо Эсфирь. Увидел броскую родинку-звезду на щеке, острые скулы, покатый лоб. Заглянул в мрачную бездну глаз и едва не пал ниц в мольбе о вечном служении.

Все что угодно! Олеандр готов был исполнить любую прихоть Эсфирь, лишь бы она его не покинула. Лишь бы не лишила чести млеть от трели голоса. От заката до рассвета прижимать к груди. Одаривать букетами наслаждения и упиваться музыкой стонов, слетающих с губ.

Это был провал. Сладкий и пьянящий, но все же провал – полное и бесповоротное поражение.

Видит Тофос, Олеандр возжелал Эсфирь больше, чем есть, пить, дышать – словом, жить. Воображение нарисовало с десяток картин слияния в грехе. И соблазн воплотить нечестивые мысли в явь плотоядным цветком пророс в душе. Она подползла слишком близко. До того близко, что он слышал биение её сердца, уголок белого крыла ниспал ему на колено.

– Я попробую помочь, хорошо? – проворковала она и заправила за ухо непослушную кудряшку.

Дыхание Олеандра отяжелело и охрипло. Вожделение тугим комком стянулось чуть ниже живота.

– Чувствую, что могу. Понимаешь?

– Понимаю.

На лице Эсфирь возникло странное выражение, читаемое как «А вот я не очень понимаю, но все равно пойду напролом». Олеандр так удивился, что едва не спросил, одаривали ли её лаской прежде. Её робкие касания и краска стыда подтверждали домыслы вернее слов. И он солгал бы, поведав, что сердце не ёкнуло, возрадовавшись неожиданному подарку судьбы.

Он, Олеандр, сын владыки Антуриума и потомок Примы и Аканта, явится для Эсфирь первым, последним и лучшим выбором.

– Можно я тебя обниму? – Ее вопрос прозвучал внезапно, как гром в разгар засушливого сезона.

Не веря своему счастью, Олеандр просто смотрел в черные глаза, балансируя на кромке век, словно на краю кристально-чистого водоема. Боясь спугнуть Эсфирь неосторожным жестом, не шевелился, жадно наблюдая за пушистыми ресницами, ложившимися на веки.

– И поцелую, – прошептала она, и сердце Олеандра пустилось вскачь, в голову ударила кровь.

Она уселась ему на бедра – тонкая и звонкая, с горящим лицом и рассыпанными по плечам кудряшками. Наклонилась и запечатлела на лбу поцелуй. Казалось бы, кроткое касание, а Олеандра повело. Он обнял Эсфирь. Мазнул пальцами по её оголенной спине. Эсфирь вцепилась в ворот его туники, прижалась к груди. Она не сопротивлялась, потому он вовлек её в настоящий поцелуй, поглощая прерывистый выдох. Добрался до зашейных подвязок кофтёнки, за которой проглядывались очертания груди. Снова впился затуманенным взором в глаза и углядел два залитых белым ока без зрачков. В уголках век подрагивала смоляная влага. Собираясь в капли, она неспешно стекала, испещряла щеки Эсфирь грязными разводами.

Олеандр открыл рот, но тут же захлопнул, не ведая, что сказать. Почему она плачет?

– Ты такой поломанный в душе. – Она повела плечами. – Эту боль я не могу стереть. Но боль в теле…

О чем она говорила? Что имела в виду? Олеандр не мог ни пошевелиться, ни отвести от неё взгляд. Замер, как зачарованный, уже не нуждаясь в пояснениях. Одна горячая ладонь опустилась ему на грудь, другая прижалась к затылку. Миг – и Эсфирь и Олеандра охватил кокон света.

– Потерпи. – Голос Эсфирь огрубел, отдавая сталью. – Прости, но без боли нет исцеления.

– Что?..

Ежели ответ и прозвучал, Олеандр его не услышал. Кокон потемнел, сделавшись практически черным. А потом грудь и затылок прошила острая боль от недавних ранений и ударов. Олеандр вскрикнул. Спина выгнулась бы, но цепкие пальцы прижали его к полу, не дозволяя вырваться.

– Перестань!

– Терпи!

Эсфирь накрыла ладонь Олеандра своей, но он порывисто выдернул руку. Внутри что-то сломалось. Заставило прозреть и осознать, что он покачивается в губительной колыбели и убаюкивается в такт свершаемым ошибкам. Каким-то чудом удалось вскинуть ладони. Он нашел с десяток причин не свершать замысленного – просто достучаться до Эсфирь, высказаться тверже.

Но поздно. Олеандр с силой оттолкнул её, вскочил и влепил себе пощечину. Помогло. Кокон потух – мир перед глазами перестал расплываться цветными пятнами.

Боги! Ну разве может существо пасть еще ниже? В столь мрачную пропасть, где удел разделить ложе с девушкой – желаннее всех сокровищ мира. Где переступить запретную черту легче, чем сорвать бутон. Где единственно-весомым препятствием слывет боль, а выходом – грубость.

Эсфирь так и восседала на полу. Тихо всхлипывала и растирала костяшками пальцев ушибленный висок. Ничего уже не осталось от того призрачного сияния, которое её окутывало. Свет испарился. Ее кожа утратила лоск. Глаза обозначились белками и зрачками и потускнели.

– Ты злой! – Эсфирь вперила в Олеандра гневный взгляд.

Олеандр моргнул.

– Кто злой? Я?!

– Ты!

– Почему это?

– А потому!

– Почему?

– Потому!

– Вот ведь заладила! – Он пнул огрызок лозы. – Сама ко мне полезла, а теперь жалуешься!

– Я хотела помочь! – возразила Эсфирь. – И у меня получилось! Может, хоть посмотришь?

Понимание подкралось медленно, но ударило с размаху. Молоточный стук в висках больше не норовил разломить череп. Олеандр тронул затылок, но не ощутил боли от недавнего удара о кресло. Отогнул ворот туники и увидел чистую кожу. Порез на груди исчез, будто стертая с начищенного сапога грязь.

– Ранку на шее я тоже залечила, – Эсфирь разглаживала погнутые перья на крыле.

– Невозможно! – Олеандра снял повязку, за которой скрывались следы от когтей хина.

Ткань упала. Он провел ладонью по шее – пальцы беспрепятственно проскользили к ключицам.

Потрясающе! Но как?

– Ты целительница! – вскрикнул Олеандр и умолк. Отец учил его не выносить в мир очевидные очевидности. – Невероятно!

Мирт как в воду глядел. Сам о том не ведая, Олеандр укрыл в хижине божественную целительницу. Узнай он об умениях Эсфирь раньше, она затянула бы порез Рубина и…

В голове будто колокола прозвонили.

– Рубин!

Олеандр метнулся к ложу. И ужас разлился по венам пламенными волнами. Страх сковал тело, не давая продохнуть – клочок плаща с морионовой пылью сполз с носа Рубина. Его пальцы ощущались холоднее льда и испускали слабый дым, как от жженых листьев.

– Нет-нет-нет! – запричитал Олеандр, схватившись за шевелюру и чуть не выдрав клок. – Так не пойдет, Рубин, слышишь? Ты не посмеешь! Ты не можешь умереть, просто не можешь!

С клыков приятеля стекала слюна. Чешуя на предплечьях стремительно бледнела, теряя рыжину.

– Нет, Рубин, нет! – Олеандр тряс его за плечи. – Дыши! Ты обязан дышать, понимаешь? Ради Яшмы и Цитрина! Ради Сапфира! Ради меня, чтоб тебя хины растерзали, дурень ты ядовитый!

Рубин дернулся, чудилось, приходя в себя. Но следом хрипло выдохнул и оцепенел. Его грудь больше не вздымалась от размеренного дыхания. Сердце еще раз толкнуло кровь и застыло.

Глава 8. Птичка со скверной аурой

Эсфирь сидела на коленях возле ложа, на котором покоился Рубин. Её глаза снова лишились зрачков и залились белым. Она призвала чары, и мерцающий кокон охватил её тело.

Сверкающие ленты начали отслаиваться от кокона и опутывать Рубина.

Величественность мгновения омрачала лишь недопесня о воине-рыбке, которую Эсфирь намурлыкивала под нос:

Рыбка, рыбка побеждай,

Врага резво забивай,

Меч из рук не выпускай,

Землю алым омывай…

Дёргаясь в трех шагах от ложа, Олеандр постукивал каблуком сапога по полу и изводился думами о своей ненужности. Вёл счёт. Восполнял в памяти позабытые легенды, даже раскуроченное кресло попытался починить. Всё без толку! Снова и снова взгляд цеплялся за парочку. Снова и снова разум одолевали страх за жизнь Рубина и ревность к Эсфирь.

Невозможно!

А дурная песня все текла и текла, сиропом разливаясь в ушах. Совесть и воспитание не дозволили Олеандру запустить в Эсфирь чем-нибудь тяжелым. Поэтому он просто заткнул уши. Правда, тут же опустил руки.

В самом деле! Слабак он, что ли?

– Рубин змейка, а не рыбка, – все-таки поправил он Эсфирь и выругался. – Змея он, не рыба!

– Клыкастая змейка, – подхватила Эсфирь. – А почему Рубин? Это… Как правильно? Порода?

– Порода? – Олеандр усмехнулся. – Нет. Это имя существа. Имя ошибки природы, которая травит себя в попытках перевоплотиться в долбанного огневика! В феникса!

– Рубиновая змейка.

Боги! Олеандр хлопнул себя по лбу. И невольно искривил губы в улыбке. Простодушие и непосредственность всегда его привлекали. Было в них что-то чистое и доброе – этакий очаг света и теплоты, еще не измолотый в пыль грузом пережитых трудностей и потерь.