Ругару

– Опять проблемы с машинкой? Плохая машинка, – неясно, чего в тоне было больше: добродушного подшучивания или издевки. – Продать надо машинку!

– Опять проблемы, – согласилась Регина, открывая дверь и отодвигая таким образом от себя каторжанина. Он был раздет до пояса и смуглое почти до шоколада тело, тоже было сморщенным, будто неделю назад сару был толстым и резко похудел. – Пока не могу ее продать, не накопила на «Ауди». Посмотришь, Фин?

– Какой разговор! – он суетливо потер руки, тут же полез в капот. Передумал, закрыл, сел на водительское сиденье, загнал машину в гараж – Регина только завистливо цокнула: она не умела так красиво вписываться в узкое пространство. Снова открыл капот, повернулся к ней – на всё ушло минут пять. В этом каторжанине даже с ограничивающими заклинаниями сильно проглядывала его истинная природа. А то, что его ограничили, показывала татуировка на левом плече: большая, размером с блюдце. На складчатой коже рисунок выглядел довольно странно, но всё же можно было разглядеть обезьяну в круге с тремя лучами. Это значит, еще три года он будет каторжанином, а потом станет ссыльным, отправится на вольные хлеба: сможет сменить работу, город, вызвать к себе жену и детей, если захочет. И если они захотят. Но три года у полиции будет классный мастер. Кто бы мог предположить, что у сару такой талант к ремонту машин?

– Сильно плохо? – поинтересовалась женщина.

Он скорчил смешную гримасу, которая могла выражать как ужас, так и улыбку.

– До вечера ножками походите? К вечеру пригоню вам на работку. Или к квартирке лучше?

– Нет, на работу в самый раз. Я могу задержаться.

– Ну и отличненько, – он снова задвигался весь разом, словно суставы были заменены подвижными шарнирами.

– Спасибо, Фин.

Регина постояла немного на дороге, а затем решила, что до отделения пройдется пешком: если срезать наискосок, через дворы, она, пожалуй, даже быстрее, чем на маршрутке доберется.

Она любила эти уютные дворики. Дома хоть и были построены при Хрущеве и, конечно, по-дурацки построены, но в них поселилась какая-то доброжелательность, домашняя уютность. Ее двухкомнатная квартира тоже в таком доме находилась, и менять ее она не собиралась. Сделала ремонт, объединив кухню и зал и разделив туалет, и теперь ее всё устраивало. Она редко натыкалась на новостройки, которые вызывали бы желание пожить в них. В основном они казались холодными и чужими. Там даже деревьев во дворах нет. А здесь повсюду тутовник, абрикосы: и тень, и свежий воздух, и еда для ребятишек. Что удивительно, никто животами не мучается, хотя едят немытые, а порой и зеленые фрукты. Положительная энергетика, не иначе. Лет десять назад она бы посмеялась над «положительной энергетикой». А теперь… Поразительно, как много из того, что в детстве она считала фантазиями, оказалось правдой. Другой мир совсем рядом. Как Финнтен-каторжанин, которого друзья звали Фином.

Она многих каторжан знала по именам. Точнее, знала, как их звали в другом, их собственном мире, но обращалась к ним таким образом редко. Только если каторжанин по-настоящему ей нравился. Сару она жалела. Обычно его раса не вредит людям, может только похулиганить. Но у Финнтена такое хулиганство окончилось смертью человека, и он попал сюда. Получил пять лет каторжных работ – два года назад лучей на его плече было столько же.

Дворики закончились, теперь еще метров пятьдесят вдоль магазинов – и она на работе.

Первое, что она заметила, ступив за неприметную дверь между почтой и хлебным магазином, – это портрет преступника в профиль, анфас и вполоборота. В отличие от обычных отделений полиции, у них таких портретов было немного, и если он висел у входа, где могли видеть и случайно входящие, значит, дело серьезное.

Регина задержалась ненадолго. Антипов Алексей Николаевич, 25 лет, вор-рецидивист. Информации немного, ровно столько, сколько можно знать непосвященному.

– Что это, Платон? – кивнула она на доску, поздоровавшись с дежурным.

– Гастролер, – равнодушно просветил он. – Оперов на уши поставили, он ведь по мелочам не разменивается. Благо заняться пока нечем.

– Ясно, – она прошла за вертушку.

«Вот почему дежурный не хотел отвлекаться на мою просьбу. Наверняка шмонал машины, пытаясь задержать преступника. Как он выразился? “Дел за гланды”. Правильно я решила не писать рапорт на него…»

Прежде чем пройти в кабинет, заглянула к операм.

Незаметно было, что их поставили на уши, и они с ног сбились, разыскивая беглого каторжника. Опера дурели от безделья. Когда она открыла дверь, двое из них пускали самолетики. Один чуть не попал ей в глаз. Другие двое с надрывом обсуждали какую-то книгу, а последний ожесточенно дергал мышкой, сидя за компом. Наверняка в стрелялку играл.

– Здравствуйте, драгоценная Регина Юрьевна! – заголосил Женя Ерохин.

Его звали Хорь, потому что всегда заросший и юркий. А по природе ему полагалось какое-нибудь птичье прозвище – он карс5. Измененным Регина ни разу его не видела и вряд ли увидит – сотрудники каторги добровольно накладывали на себя ограничивающие заклятья. Как и следовало ожидать, самолетики с ним пускал Илья Зорин, тоже из породы «птичьих», хотя и полная противоположность Жене по внешности: интеллигентный и кажущийся трогательно наивным Зорька – тэнгу6. Книгу обсуждали слабенький маг Захар (не хватало силы, чтобы стать магом-надзирателем) и эльф Матвей. Оба коренные жители каторги. Предки Захара всегда жили здесь и работали в системе. Матвей родился на каторге – отец у него прокурор, а мать – следователь по особо важным делам. Поскольку эльфы старели медленно, сейчас они мало отличались по внешности от сына, поэтому каждые десять лет переезжали в другой город. Сейчас служили в Москве.

Захар громко разорялся:

– Ну не могу я это читать! Бред же какой-то. Что ж это такое? В каждой книге только и читаешь: полуэльфы, полугномы, полудраконы, на четверть маги, на восьмую часть инкубы… Да не могут же разные расы давать потомство. Это как обезьяну с крокодилом спарить! Если изощриться – секс возможен. Но детей-то не будет! Разные гены… Да всё разное, етишкин пистолет!

– Чего ты так кипятишься? – снисходительно урезонивал его красавчик-брюнет Матвей. – Напиши автору: «Ты дурак!»

– Да я написал, – как-то сразу сник Захар.

– Что прям так и написал? – эльф выгнул изящную бровь.

– Ну, не так грубо, но смысл такой.

– И что? – заинтересовался Матвей.

Отчаянно барабанивший по клавишам гном Тарас, которого непосвященные принимали за крепкого мужчину, которого Бог обидел ростом, тоже вскинул заинтригованно голову.

– Да ничего, – совсем уныло ответил маг. – Это же люди! Им разве что-нибудь докажешь? Они же самые осведомленные!

– Кхе-кхе, – поджав губы, снова обратила на себя внимание Регина.

– Извините, Регина Юрьевна, – тут же смутился Зак.

– Если я не очень сильно отвлекаю вас от работы, – сухо продолжила она. – Могу я спросить, что вы нарыли по делу того красавчика, что висит в коридоре.

– Мы работаем, Регина Юрьевна, – Тарас быстро дернул мышкой и встал из-за стола, изображая полное внимание. – Дали задание нашим агентам. Пока ждем сведений от них. Завтра вплотную засядем.

«Или послезавтра», – завершила Регина про себя.

На вид гному было около пятидесяти, де-факто подкатывало к ста, и еще лет двадцать он точно прослужит опером, тем более, в отличие от Ильи и Хоря, которые лет через пять покинут каторгу, чтобы обзавестись семьями, ему спешить некуда. Он не так давно женился на милой женщине, вполне себе человеческой сущности, даже не подозревающей об истинной работе мужа. Они усыновили мальчика из детдома.

– Хорошо. Пока вы ждете, я тоже на него взгляну, – так же сухо откликнулась она.

– Пожалуйста, Регина Юрьевна, – Илья протянул ей тонюсенькую папку. – Может, и нам задание дадите.

– Благодарю за разрешение, – она быстро просмотрела документы – материала набралось пока немного. Вернула папку Илье и отправилась в кабинет. Надо теперь к Угрюмову – начальнику отделения. Пусть отдаст ей это дело в разработку. Он же знает, что Регина без работы помирает.

Направляясь к начальнику, уныло себя ругала. Вот за это ее и называли Стервой. Пришла, испортила ребятам настроение. Подурачились бы денька два, потом бы наверстали. Часто ли они отдыхают? А вот жизнью рискуют если не каждый день, то раз в месяц определенно. Но беда в том, что она единственная женщина в следственном отделе и почти единственный человек. Секретарши-магички не в счет. У них магии хватает лишь на то, чтобы любого мужчину в постель утянуть (он при этом не замечает ста килограммов избранницы и диву дается, с чего это так влюбился), но всё равно нос задирают и людьми, как и Захар, себя не считают. Так что «чистый» человек, без малейшей магической искры, только она. А еще у нее папа – маг-надзиратель по европейской части России. Вот и приходится чуть ли не ежечасно доказывать, что ты здесь не потому, что у тебя мохнатая лапа. Что ты не будешь получать звания за счет этих парней. Что ты чего-то стоишь. Можно было доказывать как-то менее агрессивно, но Регина пока этому не научилась.

Перец с солью

По «Культуре» шла «Большая опера». Не самая любимая передача, но каналы на кухне никогда не переключали, тут даже и пульта не было для этого. Леся убавила звук, нажав кнопку на панели, и достала с полки терку. Морковь она уже вымыла.

Телевизор на кухне стоял для мамы. Она любила только канал «Культура». И еще мама испытывала чувство вины, если садилась перед экраном и ничего не делала. А включить его, пока готовится обед, – самое то. Полезное с приятным. Мама уже два года сидит дома – братец настоял. Пришел и наехал: «Сколько ты получаешь уборщицей? Пять тысяч? Я буду платить тебе десять, только, пожалуйста, сиди дома, с отцом».

Мама не обиделась. Родители на Павла вообще никогда не обижаются. Лесе тоже не нравилась мамина работа. С тех пор как на Чулочке7 сократили половину работников, она так и не смогла устроиться на более достойную должность. Так что Павел правильно сделал. Только он мог бы и помягче это провернуть. Не так грубо. Вот из-за этого они частенько и спорили. Но не только из-за этого.

Леся почесала нос тыльной стороной ладони и опять взялась за морковку. Мама попросила «отдежурить» за нее на кухне. Не такой она человек, чтобы брать с сына деньги. Отдыхала после увольнения она, может, недели две, а потом нашла работу на дому: шила брюки, юбки, постельное белье – всё, что приносили. Вчера принесли срочный заказ, она уже несколько часов строчила в гостиной, а Леся варила борщ. Раз уж сессия почти сдана, а курсовая на заказ выполнена, значит, ее очередь изображать из себя хозяйку. Хотя не любила она этого, очень не любила.

Да и сколько там зарабатывала мама, скрючившись за швейной машинкой? На жизнь им с отцом хватало вместе с пенсией, но Павлик в любом случае больше давал. Только деньги брата она откладывала. «Вдруг свадьба, а мы голые совсем!» – сокрушалась она.

Голые! Леся хмыкнула, обведя взглядом шикарную кухню. Если сейчас они голые, то раньше их и нищими назвать нельзя было. Она ссыпала морковь в кипящее на сковородке масло и осторожно кинула терку в раковину. Позже помоет. Или дружки Павлика помоют. Или подружки дружков. Даром они, что ли, отираются тут каждый день? Только из-за них и готовит такую огромную кастрюлю. Но в первую очередь из-за брата. Если бы не он, не иметь им такого большого дома. Да, стоит на отшибе. Другие коттеджи поселка к ним пока не подобрались, так что с двух сторон до горизонта только степь, а с двух других сторон, метрах в двухстах маячит цивилизация. Не настолько близко, чтобы испортить впечатление. Весной она непременно посадит вокруг дома абрикос и черешню, и пока к ним подберутся соседние домики, они будут жить за стеной деревьев, так что приятный вид из окошка никуда не денется.

Дверь «предбанника», как они называли прихожку перед крылечком, открылась, и в кухню гуськом ввалилась целая толпа.

Леся чуть повернулась к вошедшим, всё так же помешивая скворчащую морковку. Первым, как всегда, Павел. Красавец, ничего не скажешь. Волосы черные, глаза темные, но при этом за версту видно – русский, без капли примеси кавказской крови. Хотя, возможно, татаро-монголы постарались, когда резвились в волжской степи. Но это ведь только по цвету волос и глаз понятно, так что не в счет. За ним – Филипп. Забавный такой с этой узкой темной полоской на подбородке. Но интересный. Киря очень тонко чувствует стиль. Знает грань между необычным и смешным. И грива густых волнистых волос, так напоминающая известного певца, из-за которого он и кличку получил, не делала его вторичным. Он с головы до ног был самобытен и уникален. Вон тряпочка лоб прикрывает серо-сиреневая в тон толстовке. Где только надыбал такую.

Филипп подмигнул ей, проходя мимо:

– Привет, Леска!

Олеся его проигнорировала. Во-первых, Леской ее имел право называть только брат. Во-вторых, приперлись опять без предупреждения, а теперь прикидываются долгожданными гостями.

Следом, подняв плечи, засунув руки глубоко в карманы и приволакивая ноги, протискивается Эдик Шмат. Противный тип. Внешность дегенерата-убийцы, даром что худенький и невысокий. Если бы Леся не знала его уже лет восемь, когда все четверо в одном классе с Павлом учились, на порог бы такого не пустила.

Четвертый – Димка. Непризнанный поэт, тайно влюбленный в нее, Олесю. Симпатичный парнишка. Но с некоторых пор она с осторожностью относилась к поэтам: обидчивые, самолюбивые. К тому же наверняка стихи у него пишутся именно потому, что любовь неразделенная. Так к чему же лишать этот мир его шедевров? Нет, пусть вздыхает и пишет. К тому же он безобидный. Когда Павел понял, зачем к нему с таким постоянством таскается Тукан, сразу с ней объяснился: как, мол, относишься? А Леся ему образно растолковала: будто к дешевой репродукции, мол, отношусь – миленько, но не настолько, чтобы купить в дом. После этого братишка категорически запретил корешу: в сторону сестры даже мыслями не поворачивайся, она себе и получше найдет. Пощадил его, однако. Может, сказал бы правду, что нет у него шансов, и дело вовсе не в Павле, он бы и перестал ходить, а тут таскается, лицо опустив, словно красна девица, лепечет смущенно:

– Здрасссте.

Леся, так и не откликнувшись на приветствие, отвернулась и вновь занялась морковкой.

Тоненькая темная фигурка: черная футболка, черные брюки, черные волосы туго забраны в хвост, и глаза, изучавшие входящих, тоже черные. Впрочем, этого следовало ожидать – она похожа на брата. Но если Токарь – барс, то она – олененок. Маленький олененок, не подпускающий никого близко. Не нравятся ей друзья брата. И то, чем он занимается, тоже не нравится, хотя Павел уверял, что ни родители, ни сестра ни о чем не догадываются. Нет, она умна, а потому подозревает. И заранее готовится защищаться.

– Здравствуйте.

Опаньки! Кого еще принесло? Олеся недоуменно оглянулась. Кажется, у Павла появился новый дружок. Интересно, а подружка у этого парнишки есть? Вроде взросленький уже, старше Павла.

Чудной был этот новичок. Высокий, выше Павла, мордашка симпатичная. Но футболка, раза в два больше нужного размера и необъятные штаны портили всю фактуру. Спасибо хоть не замызганный.

– Привеееет! – с неожиданной усмешкой пропела Леся.

– Леся, кто там?

Чуткое мамино ухо уловило изменения в голосе дочери, и женщина догадалась: в доме кто-то чужой.

– Это ко мне, мам! – откликнулся Павел. – Мы ненадолго, – и стал подниматься по лестнице наверх.

Машинка тут же затрещала снова. Остальные в соответствии с занимаемым положением в команде Павла, потянулись следом. Так же, как вошли. Только новенький помедлил. Убедившись, что никто представлять его не собирается, он чуть кивнул.

– Лекс, – и, спохватившись, поправился: – Алексей.

– Очень приятно, Алексей, – она тоже церемонно склонила голову. – Олеся Харитоновна, – взятый сразу насмешливо-ироничный тон, никак не хотел ее покидать. – Надолго к нашим пенатам?

– Я…

– Поживет у нас недельку, – отозвался вместо него невидимый брат.

Ехидство слетело в один миг – Леся оторопело хлопала ресницами. Впервые брат пустил кого-то из друзей надолго. Гудели они с девчонками иногда ночь напролет, но жить – никто не жил.

– Павлик, ты шутишь? – не заботясь о чувствах гостя, крикнула она вверх по лестнице.

– Не чуди, Леска! – услышала в ответ.

С недовольством она вновь оглядела гостя. Вид у него был такой, будто он собирался еще раз представиться, на случай если она не запомнила его имени, и девушка сердито перебила открывшего уже рот Лекса:

– Да-да. Алексей. На неделю. Тебе наверх.

– Я хотел сказать, что у вас морковь подгорает, – тут же спрятав глаза, сообщил парень и направился к лестнице.

– Черт! – Леся быстро сняла сковородку с огня, снова перемешала.

Не пригорела, конечно, а только поджарилась до коричневого цвета. Но еще бы чуть-чуть… Только как он это заметил? Неужели запах почуял? Тоже мне нюхач…

Она вновь занялась борщом, но не умиротворенно, а сердито. Не любила чужих в доме. Ей что теперь, с этим Лексом весь день нос к носу сталкиваться? Домину-то братец отгрохал, да по-глупому как-то. Вон все, кто приходит, считай, через кухню прутся. Для родителей нормальной комнаты нет – живут в гостиной на первом этаже. Зато наверху – крошечная спальня для нее, побольше для брата, и просторный зал для его тусовок. Ах, да, есть и мансарда. Для потрахушек. Когда девицы к ним присоединялись, парочки по очереди там отдыхали. К себе-то в комнату Павел никого не пускал, даже Ксению.

А ванна в этой домине одна! Спасибо туалет на каждом этаже сделал, а то и там бы в очереди стояли.

Уже бросая в кастрюлю капусту, Леся поняла, что самое странное в этом Лексе. Кроме балахона вместо одежды. На лицо-то молодой, а коротко стриженый ежик волос – седой. Не весь, но очень густо седой, то, что называется перец с солью, будто волчья шкурка. И взгляд – смесь звериной настороженности и тоски… Сплошной контраст.

Павел, как всегда, провел друзей в «клуб» – так он называл большую комнату, в которой с друзьями устраивал шумные вечеринки. Солидный кожаный диван, чуть ли не двухметровый телевизор, куча колонок мал мала меньше и пяток пушистых темно-зеленых пуфиков – словно их настоящей травой засеяли. Вот и всё украшение. С одной стороны – большущее окно во всю стену, выходящее на балкон. Напротив – деревянная лестница на мансарду и большой бар за ней. Раньше был шикарный ковер на полу, но после первой же вечеринки Павел отдал его в чистку, а потом продал. Не сеструхе же его оттирать каждый раз после посиделок. Ей учиться надо. Кто‑то же должен в их семье заниматься любимым делом.

Павел плюхнулся на диван, поправил на шее шелковый шнурок с небольшой черной жемчужиной. Летом в волгоградскую жару он натирал кожу, но придавал шик, жаль было расставаться. Ничего, кондиционер мощный, скоро похорошеет.

Шмат с Кирей устроились рядом на диване, Тукан подтянул пуфик и устроился напротив. Только Лекс сел поодаль, прислонился к стене седым бритым затылком и пустым взглядом уставился в потолок. Павел знал его лишь несколько часов, и бесил этот парень несказанно. Во‑первых, его навязали в команду. Ни за что не взял бы незнакомого, но Шахович был неумолим: «Или идете с ним, или я нахожу других ребят». А деньги предложил за дело такие, что грех отказываться. Да и задание кажется суперпростым, прямо-таки пустяковым: зайти в домик в отсутствии хозяев, забрать статуэтку, свалить. Зачем им этот дебил, который всё время вот так сидит, точно в астрале находится? Но без него никак. Весь фокус в том, что только он знает, что надо забрать. Павлу Шахович не доверился. Только и Лексу этому, видимо, не вполне доверял, иначе бы не связал их вместе.

– Не хочешь к нам присоединиться, Лекс? – он не повышал голоса, но обращался к людям так, что они подхватывались и мчались исполнять просьбу, как будто за неповиновение грозили им все муки ада при жизни. За редким исключением на всех он так влиял. Только вот Лекс как раз оказался исключением.

– Мне хорошо слышно отсюда, – не выходя из астрала, оповестил он.

Силен ты, парень. Для человека чудовищно силен. Вон как всех подмял. Даже Шмата, а он тоже непростая личность. Плохо, что вся твоя команда на одном тебе держится. Случись что – ранят например – и рассыплются они в разные стороны. Без оглядки побегут, оставляя тебя на растерзание. Не вспомнят, что ты их друг и несколько лет заботишься о том, чтобы они жили, почти не считая денег. Ты‑то вот веришь, что хотя бы Эдик тебя прикроет. А зря…

«Скотина!» – Павел не произнес это вслух, но ругательство настолько явно отразилось на его лице, что Эдик дернулся: «Вмазать ему?» Еле заметное движение бровями: «Пока нет. Сначала дело». Они понимали друг друга без слов. Эдик тут же расслабился, но из-под прикрытых век поблескивали зрачки, следящие за новичком, как у кота на охоте.

– Поселишься в мансарде, – фраза безобидная, но тон такой, словно собаке сказал: «Место!»

Лекс пожал плечами.

– Но как же… – встрепенулся Киря.

– Перетопчетесь недельку, – отсек возражения Ток. – Ну, а в крайнем случае, если приспичит, Лекс вам уступит комнату ненадолго. А вообще нам не до того будет. Лекс, ты ничего не хочешь рассказать?

– Например?

Он сидел с открытыми глазами, но казалось, что дремал.

– Куда идем. Когда идем. За чем идем, – терпеливо, точно придурку, втолковывал Павел.

– В ближайшие дни Сева должен передать что-то, – нехотя обронил Лекс. – Как только передаст, будет известно место и время. Тогда и поговорим о том, что мы должны выкрасть.

– А я не согласен на такие условия, – вновь встрял Эдик.

– За тебя согласился Павел, – так же глядя в пространство, оповестил Лекс.

– А знаешь, – Ток не выдержал, подошел к Лексу, нависая над ним. – В команде может быть только один лидер.

– И это ты, – Лекс встретился с ним взглядом, и от этого Павла пробрал озноб. – Только я не в твоей команде. Сделаем дело и разойдемся.

– Можно ли тебе доверять, вот в чем вопрос… – Ток изо всех сил старался не показать смущения, хотя эти янтарные, совершенно волчьи глаза, чуть не наизнанку душу выворачивали.

– Я никого не убиваю, – ровно осведомил Лекс. – Ни тех, кого граблю, ни тех, кто грабит со мной. Если что-то случится, то не по моей вине.

Павла немного отпустило. Почему‑то сразу поверил этому стукнутому на всю голову парню. Первым делом он ведь заподозрил, что Лекса к ним за этим приставили: чтобы убрал после дела всех. Значит, нет. Уже дышать легче. Остался еще один вопрос.

– Но и защищать никого не будешь, да? – потребовал он прямо.

– Думаешь, они будут? – легкой тенью скользнула насмешка. – Кому вообще можно доверять в этом мире?

– Ладно, – Павел сдался, снова устроился на диване. – Сколько хоть ждать, не скажешь? – буркнул он напоследок.

– Не скажу, потому что не знаю. Завтра у Севы появятся какие-нибудь новости.

От того что Лекс, который если и был старше Тока, то на каких-нибудь четыре года, называет Севастьяна Шаховича Севой, Павла тоже продирал озноб. Пихлер – был его бессменным заказчиком и его крышей, человеком, благодаря которому он смог купить этот дом, поставить сюда шикарную мебель, хотя сам числился студентом юридического факультета в негосударственном вузе, где всё стоит недешево. Выглядел Шахович по-простецки, словно торгаш с рынка, но Павел давно убедился, насколько обманчива эта внешность. Одни деньги, которыми ворочал Пихлер, свидетельствовали о многом – Павлу и его дружкам доставалась едва ли десятитысячная часть. И вот, неизвестно откуда появляется этот Лекс и запросто так – Сева. Что это за пацан, черт его подери?

– Ладно, – вновь угрюмо разрешил он. – Но за неделю надо управиться. Только будь добр – чтобы ни мои родители, ни сеструха с тобой не сталкивались. Как будто тебя здесь нет. А если видели, то только мельком и издалека. Понятно?

– Да.

– Отлично. Тогда свободны.

Несмотря на такое заявление, никто из дружков Павла с места не тронулся. Значит, сказано было только ему. Лекс поплелся в мансарду. Именно поплелся, ноги чуть друг за друга не цеплялись, точно он был пьян. Но что-то ненатуральное, нарочитое было в этой походке, будто даже сквозь нее проглядывала поступь хищника.

Павел скривился и отвернулся, пока никто не заметил в нем страх.

– Лешенька, миленький, ну, пожалуйста, еще немного! – они кувыркались на сеновале часа два, а этой волчице из соседнего колхоза «Серый брат» всё было мало. Да и он бы с удовольствием задержался, очень уж истосковался он по девчатам с этой уборкой. Вот только его грузовик давно должен возить зерно, а он от Берты никак не оторвется. Хороша, зараза. Но он справился.

– Солнышко, как стемнеет, будь здесь. А сейчас не могу, извини. Работа, чтоб ее, – он торопливо натягивал штаны. Куда подевалась его майка?