Операция Метаморфоза

– В первую очередь, пожалуй, отвечу откуда мне известна твоя фамилия, Шон. – после небольшой паузы, старик продолжил – В свое время мы были знакомы с твоим отцом. Мы были довольно близкими друзьями, если это можно так назвать. – повествовал старец, а между тем на лице Зидлера читалось искреннее непонимание и удивление. Ему было трудно поверить в то, что у него был отец. До этого момента, Шон был твердо уверен в том, что он был взращён в лаборатории, как и остальные «люди». Он было хотел перебить безумного старца от того шока, который он испытал, но тут же опомнился, так как пообещал ему не ставить его слова под сомнения. Старик продолжал:

– Твой отец – доктор Роберт Айнзидлер. Ранее он считался великим ученым и был женат на известной актрисе Беллезе Луссо. Именно эти люди – твои родители, а не какая-то химическая реакция. Твоему отцу удалось доказать то, что мир превращается в матрицу. Но людям науки свойственно со временем сходить с ума. Так и произошло с твоим отцом. Из-за его довольно резких высказываний, определенные люди из верхушки старались его «убрать». Он это прекрасно понимал… Также он и понимал, что не может более самостоятельно следить за своим сыном – тобой, Шон. Он не мог оставить тебя с твоей родной матерью, так как у нее и своих проблем было достаточно. И я думаю ты уже догадываешься на чьи плечи свалилось твое воспитание. – траурно рассказывал старец. Шон посмотрел в глаза уже не такого безумного старика и на его глазах чуть было не навернулись слезы от всего осознания. Дрожащим голосом, Зидлер решил спросить:

– Получается, это вы воспитывали меня? – в ответ, старец лишь многозначительно промолчал. – Но кто ж вы тогда такой? И почему я вас совсем не припомню? – в тихой истерике спрашивал Шон.

– Совсем забыл представиться, мое имя – Фрэнк Айнзидлер. Я брат твоего отца, а по совместительству и твой дядя. После того, как твой отец пропал, какое-то время ты рос со мной. Признаться честно, я думал, что воспитав тебя, ты вырастишь и продолжишь дело своего отца. Но все мои планы обрушились буквально в один роковой день. – Фрэнк тяжело вздохнув, продолжил свой рассказ уже с горькими слезами на глазах, словно вновь все это пережил. – До нас дошла новость о твоем отце. Точнее о его гибели… Труп доктора Роберта Айнзидлера был найден на одном из островов вблизи Исландии. Последние года своей жизни он был там. Совсем один. Только он и тяжелое осознание суровой реальности. И примерно тогда же, спец службы «в целях безопасности» отняли тебя у меня. Ты был тогда совсем мал, лет может пятнадцать тебе было. И среди вещей твоего отца, был найден дневник с его записями, которые он вел, пока был на этом забытом всем миром острове. И тогда, я как единственный человек, который еще мог на что-то повлиять пытался донести идеи Роберта в массы. Я опубликовал его дневник. Это было так смело и глупо. Ведь после этого они взялись и за меня. И тогда началась та самая злополучная операция «Метаморфоза». Ее целью был переворот миропорядка, грубо говоря, создание матрицы. Индустриализация и наука шагнули как никогда и люди научились выращивать «людей». Человек нарушил природу. Знаешь, что происходит, когда человек нарушает законы природы? – трагично спросил Фрэнк и тут же ответил – Вырождение! Метаморфоза снижала человеческий фактор до минимума. И тогда основной властью стал Искусственный Интеллект, черт его побери! И операция «Метаморфоза» увенчалась успехом. Оно получило тот мир, в котором мы сейчас существуем… Искусственные люди выращиваются в пробирках; а настоящие либо гниют, как я, либо вынуждены скрываться; а власть принадлежит не человеку вовсе. – разочарованно повествовал Фрэнк. После шоковой паузы, Шон поинтересовался:

– Выходит, что я на самом деле живой человек? Получается моим первичным воспитанием занимались вы, Фрэнк? Вы заменяли мне отца. А после Метаморфозы, они сделали из меня одного из членов этого нового мира. Стерли мне память и подогнали под свои нормы. – размышлял вслух Шон. Фрэнку не оставалось ничего, кроме как утвердительно кивать головой.

– А что тогда на счет вас, Фрэнк? Как вы здесь оказались? Почему они просто не избавились от вас? – Фрэнк на секунду задумался, после чего выдал:

– Других же надо из кого-то лепить. Скульптура не строится без натуры. Настоящие люди использовались лишь как расходный материал. Иногда мне кажется, что они оставили меня в живых только, чтобы я страдал. – вздыхая от принятия своей тяжкой судьбы, сказал Фрэнк.

Шон пронзал своим огорченным взглядом умирающего Фрэнка и лишь пытался как-либо принять для себя все то, что он только что услышал. Между новоиспеченными родственными душами повисла печальная и морально трудная пауза, как вдруг Фрэнк решил ее разбавить:

– Слушай Шон, знаешь почему мы с твоим отцом носим фамилию Айнзидлер, а ты просто Зидлер? – словно задав загадку, спросил Фрэнк.

– Быть может какая-то приставка, которая образовалась в мире прошлого, а сейчас ее не используют? Или что-то в этом духе? – гадал Шон. Фрэнк взглянул на Шона добрым взглядом, тем взглядом, которым отец смотрит на своего сына и принялся объяснять:

– Приставка «Айн» с немецкого языка значит – «один». Мы были совсем одни, в частности твой отец – Роберт. А ты, Шон… Несмотря на то, в каком мире тебе приходиться жить, ты далеко не один. – словно какое-то философское нравоучение изрек Фрэнк. У Шона загорелись глаза после этих слов. Загорелись так, будто все пазлы в его голове наконец сложились. В этот момент он вспомнил про Беллу. Ту единственную девушку, которую он считал истинно живой. Несмотря на то, что он ее знает буквально сутки. А между тем, Фрэнк решил поинтересоваться у своего «крестного сына»:

– Я вижу ты парень не из глупых, видать кое-что от отца ты унаследовал. Чем ты занимаешься в этой жизни? – ожидая достойного ответа, Фрэнк с особым трепетом и интересом глядел на парня.

– Я шахматист. – робко ответил Шон. А на лице Фрэнка натянулась изуродованная, но искренняя улыбка.

– Хоть что-то, действительно стоящее осталось в этом поганом мире. Не желаешь сыграть партийку? – с каким-то странным азартом предложил Фрэнк. В этот момент в голове Шона что-то щелкнуло. Что-что безумное и нездоровое, и он согласился играть при одном довольно странном условии: если выигрывает Фрэнк, то Шон спасет его из сложившейся ситуации; а если выиграет Шон, то он не будет предпринимать каких-либо действий, дабы продолжить дело своего отца, и слова Фрэнка воспримет как какую-то фантазию безумца. Такое необычное условие сильно смутило Фрэнка, и он тут же поинтересовался:

– Что значит ты спасешь меня? Меня уже ничем не спасти, мы же оба это понимаем. – недопонимая спросил старик.

– Доверьтесь мне, дядя Фрэнк. Я знаю, как вас спасти. В конце концов, в этом мире живу я, а вы просто умираете на этой койке. – с непоколебимой уверенностью твердил Шон. Фрэнку вся эта авантюра показалась странной, но все же он согласился, в любом случае он ничего от этого уже не потеряет.

Шон достал мобильный прибор для создания голограмм и вывел на нем шахматную доску. Шон решил, что будет играть черными фигурами, чтобы дать своему дяде фору в игре. Они начали игру, попутно продолжая свой диалог. По ходу игры, Шон невзначай начал разговор про дневник отца:

– Дядя Фрэнк, вы упоминали дневник моего отца. Вы его читали сами? Что он там написал? – с интересом вопросил парень.

– Да практически все, что с ним происходило. Он там описывал всяческие мысли, которые посещали его; теории, которые он подкреплял странными вычислениями, используя непонятную терминологию; да и просто писал про тех, с кем он был знаком; про свой быт, и тому подобные насущные вещи. Этот дневник словно его вторая память. – усмехнулся старик, попутно называя комбинации букв и цифр, чтобы Шон делал ходы за него.

– И где этот дневник сейчас? – Фрэнк задумался посмотрел на доску, потом поднял глаза на Шона и выдал:

– Этот дневник я ношу с собой в правом кармане своего пальто уже как 10 лет. – после непродолжительной паузы, Фрэнк натянул улыбку и усмехнулся, что было сил. – Хотел бы я так сказать, но этот дневник спец службы отняли у меня также, как и тебя. Поэтому рискую предположить, что они хранят этот дневник среди каких-нибудь документов в одном из департаментов. Либо же в архивах, что довольно вероятно. Не избавляться же просто так от такой кладези знаний. Причем довольно запрещенных знаний…. Оставшиеся в живых настоящие люди, должны были бы молиться на этот дневник, как на Библию. – размышлял Фрэнк

– Что такое Библия?

– Главная книга в христианстве, в которой были прописаны заповеди по которым должны жить люди. – объяснил Фрэнк.

А между тем партия затягивалась, и игра становилась все более напряженной. Хоть Шон и поддавался Фрэнку, но при этом он понимал, что Фрэнк игрок далеко не из простых. В один момент, ему показалось, что Фрэнк прекрасно понимает, что Шон поддается.

– Почему ты выбрал именно такие условия игры, Шон? – этот вопрос мучал Фрэнка. Шон жалостно взглянул на Фрэнка и поведал:

– Для меня куда проще спасти вас, чем продолжать дело отца. Если даже ему не удалось воплотить все свои планы в реальность, то с чего их смог бы воплотить я? Да и тем более, вы человек прошлого, а значит вы смертны. А я человек «междувременья», если это можно так назвать, а значит я бессмертен. Ни вы ничего не теряете, ни я. Просто, не более, чем условность для игры. – отчужденно рассказывал парень. Фрэнк слушал Шона и от его слов, ему становилось все тоскливее.

– Знаешь Шон, то, что я сейчас тебе расскажу, тебе будет неприятно слышать. Люди будущего не бессмертны. Хоть они уже мало чем походят на людей, но при этом смертность они не утратили. В этом мире нет ничего вечного. – огорченно раскрыл Фрэнк. – Вечны только шахматы. – с улыбкой добавил Фрэнк.

– С чего вы это взяли? Все люди же перешли на новую валюту времени. И если правильно распоряжаться этим временем, стало быть оно и заканчиваться не будет. – словно оправдывая систему твердил Шон.

– Время-то заканчиваться не будет – твоя правда, но люди будут заканчиваться. Да, может вы уже и не будете умирать естественно, как мы, но просто представь, как ты гниешь на койке и испытываешь адские боли каждую секунду своего существования. У тебя вроде даже есть какое-то время, но ты буквально ничего не можешь с этим сделать. Как тебе такое бессмертие? – риторически спросил Фрэнк, после чего поставил мат Шону.

Шон сострадая посмотрел на Фрэнка. Ему ничего не оставалось сказать ему в ответ и потому он просто принял слова умирающего, как истину.

– Что-ж дядя Фрэнк благодарю вас за эту игру. Вы выиграли меня и потому я должен выполнять условие, которое я вам предложил. – стараясь скрывать все накопившиеся эмоции, сказал Шон. Фрэнку лишь оставалось наблюдать за тем, что Шон предпримет.

Парень выключил голограмму с шахматами и взглянул в глаза Фрэнка. Он словно вглядывался в самую душу умирающего старца. Шон подошел поближе к койке и аккуратно выключал кабели, которые обеспечивали жизнь Фрэнка. Сердце умирающего начинало биться все сильнее и быстрее, его глаза раскрылись до той степени, что казались совсем голыми. Фрэнк просто физически не мог сопротивляться. Он наблюдал как кабели выпадают один за другим. Умирающему становилось труднее дышать, он чувствовал, как его сердце начинало сбавлять темп биения. И без того бледная кожа становилась еще более мертвой.

– Я ваш спаситель Фрэнк… Смерть – единственное, что сейчас может вас спасти. С вами умрет эпоха Айнзидлеров, но дело отца Роберта не умрет…. Я вам обещаю! Вы были правы, Фрэнк. Я не один. – сдерживая слезы, обещал Шон Зидлер. Наконец, глаза Фрэнка закрылись, а сердце перестало биться. Лучи восходящего солнца, бьющие из окна осветили лицо покойника. По лицу Шона покатились слезы. Он плакал ни сколько из-за убийства, совершенного им, сколько от осознания истины и груза, который он взял на себя.

Глава V

Вы никогда не задумывались, почему некоторые люди иногда остаются безнаказанными? Почему одним дозволено больше, а другим меньше? Почему один может нарушить каждую заповедь, совершить все семь смертных грехов, избежав страшного суда; а другого настигнет адская кара всего за мельчайшую оплошность? Почему судья так несправедлив? Кто этот самый судья? И что такое справедливость? Быть может, справедливости нет и вовсе? Или справедливость – что-то неопределённое и неисполненное для всех? А может и наоборот, справедливость есть в каждом, но не каждый ее понимает… Хочется в это верить всем сердцем. Но к сожалению, или к счастью, справедливости в этом мире нет и не будет. Кроме той, что наводишь ты сам…

За 6 лет до текущих событий

Современный город Кёльн было уже не узнать. Шедевры архитектурного искусства, которые отображали опыт многих лет были заменены на однотипные современные многоквартирные «муравейники». Впрочем, как и во многих других городах мира. Но все же была одна важнейшая деталь, по которой можно было отличить Кёльн от сотни других городов Земли. Несмотря на многозначительные изменения в городе и его инфраструктуре, средь искусственных «муравейников» виднелся до сих пор не полностью возведенный Кёльнский собор, оформленный в готических тонах. Он величаво и могущественно стоял уже многие века, словно оазис средь бесконечной пустыни.

То утро было абсолютно ничем непримечательным. Благодатные солнечные лучи пытались пробиться сквозь нависший над городом туман. На улицах города не было ни души, ни плоти. Ни одному безумцу и в голову не взбрело бы выходить на улицу в восемь часов утра. Но всё же, один такой безумец нашелся. К вратам собора подъехала одна довольно необычная для той обстановки машина. Это был черный автомобиль Ford примерно начала 1970-х годов. Мало того, что он ездил с помощью бензина, так еще и на колесах. Казалось бы, прошлый век, но нет – винтаж! Остановившись, из раритетного автомобиля вышел бот-шофёр, и поспешил отворить пассажирскую дверь. Но не успел он этого сделать, как некто сам ее открыл и вдобавок фыркнул: «Сам открою!». Шофёр отошел от двери и из авто возник еще один не менее необычный персонаж. Шофёр незамедлительно извинился перед гостем: «Прошу прощения, Господин Цéрфаль». Новоиспеченный гость был заметно выше и крупнее шофёра и имел атлетическое телосложение. Он был одет в бордово-кровавый смокинг, под которым проглядывалась пепельного цвета рубашка. Его плотные локоны каштанового цвета продувались легким весенним ветерком. Выйдя из машины, он циничным взглядом сопроводил бота-шофера, и смыкая свои мощные скулы, направился ко входу Кёльнского собора, стуча лакированными туфлями по глянцевой плитке асфальта. Было очевидно, что этому неординарному мужчине было крайне некомфортно носить такой костюм, но для грядущей встречи это было не более, чем формальностью. В нынешнее время мало кого можно увидеть в классическом смокинге. Подойдя ко входу, некий мистер Церфаль остановился и оглядел собор сверху до низу, словно проанализировал каждый элемент сия архитектурного искусства. Несмотря на то, что собор был исполинских размеров, мистер Церфаль глядел на него настолько высокомерно, что складывалось ощущение, что он оглядывает лишь маленький макет этого замка. У этого джентльмена было несколько занятных привычек: он прикусывал то нижнюю, то верхнюю губу, когда задумывался о чем-либо; а также характерно двигал густыми бровями. Иногда, глядя на его мимику, можно было бы предположить, что он съел самый кислый на свете лимон. И вот, расправив свои могучие плечи, мистер Церфаль вошел внутрь.

Внутри его радушно поприветствовал бот-администратор, который сопроводил его к конференц-залу, который находился на самом высоком этаже. Подойдя к титановой двери, администратор вызвал хозяина через панель управления, установленную на стене и доложил о прибытии званного гостя. Дверь автоматически отворилась и бот поспешил оставить Церфаля с хозяином наедине друг с другом. После этого, дверь так же закрылась.

Пройдя чуть далее в зал, мужчина в первую очередь осмотрел громадные полки, которые были забиты всякими разными книжками. Последний раз бумажные книги Мистеру Церфалю доводилось видеть лишь в далекой юности. Но он никак не мог разглядеть названия этих книг из-за темноты в конференц-зале. Плотные шторы полностью закрывали окна из которых утренний свет мог бы проникнуть внутрь. Единственным источником света в этом помещении служил камин, в котором горел самый настоящий огонь. Несмотря на приличное расстояние между камином и Церфалем, тот мог почувствовать доходящее тепло. Потому, мужчина снял свой бордовый пиджак и повесил его на вешалку, стоящую рядом. Около вешалки находился рояль, который также привлек внимание гостя. Церфаль даже попробовал зажать знакомый ему аккорд, но тут же убрал свои руки подальше из-за неожиданно громкого звучания.

Но, внезапно, он услышал строгий мужской голос: «Доброе утро, Тиль Церфаль!». Церфаль немного даже испугался от осознания того, что он в помещении не один и машинально повернулся к источнику звука. Он заметил, что возле камина стояло кресло внушительных размеров, которое плавным движением повернулось в его сторону. Из этого кресла поднялся высокий силуэт. Этот кто-то властными неторопливыми шагами подошел поближе так, что его уже можно было разглядеть. Свет исходящий из камина озарил лицо хозяина. Это был немолодой и нестарый мужчина. Визуально он выглядел как ровесник Тиля, но при этом складывалось яркое ощущение, что этот Господин явно старше. Его лицо выглядело подтянутым и стройным. Но его глаза были пугающе впалыми, из-за чего казалось, что он вечно чем-то недоволен и разочарован. Не было также и каких-либо морщин, с помощью которых, можно было бы хоть примерно представить сколько ему лет. Его кожа казалась стеклянной и не имела никаких изъянов. Единственное, что бросалось в глаза, так это небольшая горбинка на носу. Издали комнаты, этот джентльмен выглядел довольно мрачно. Его уложенные назад черные, как тьма, волосы лишь дополняли весь этот образ.

Церфаль направился к нему навстречу, дабы поздороваться. Подходя, загадочный мужчина закатал рукава своей черной водолазки – то ли из вежливости, то ли из желания подтвердить доверие между ним и его гостем. Пока оба жали друг другу руки, Церфаль заметил насколько венозной и неестественно холодной была рука его спутника. Кроме того, он заметил, что тот носил старинные классические часы, которые сейчас были редкостью. Церфаль словно вернулся в прошлое. Это рукопожатие было неприлично долгим, оно сопровождалось очень тяжелым зрительным контактом. Но вдруг высокий мужчина в черном сжал руку Тиля еще сильнее, немного наклонился к нему и раздраженным голосом выдал:

– Должен вам сказать Herr Церфаль, я не из тех людей, кто говорит «Чувствуйте себя как дома». Вы здесь в первую очередь всего лишь гость и не более того. Потому, не позволяйте себе слишком многого. – высказался хозяин собора и, для обозначения своей мысли, издал низкую ноту на стоящем рядом рояле.

Церфаль не имел понятия, как реагировать на такой упрек в такой ситуации. Он понимал, что хозяин был абсолютно прав, но Тиль чувствовал себя оскорбленным; и во избежание дальнейших проблем, воздержался от, привычных ему, резких изречений. После непродолжительной паузы, хозяин собора предложил Церфалю присесть на кресло, чтобы хоть как-то разбавить неловкость, повисшую в кабинете.

Когда Тиль присел в кожаное черное кресло, он не постеснялся спросить хозяина собора:

– Слушайте, быть может, это у вас считается плохим тоном, но я посмею спросить: кто вы? Я даже не знаю, как к вам обращаться. – с ноткой сарказма вопросил Тиль.

Некий хозяин собора, обернулся на позади сидящего Церфаля, и ухмыльнувшись представился:

– Вы можете величать меня Господин Сейвер. Для вас Я – заказчик проекта. – с особой гордостью сказал Господин Сейвер. Было видно, как он обожает своё имя.

– Приятно познакомиться, Господин Сейвер. Мое имя вам, я так понимаю, известно. – ради соблюдения формальности ответил Тиль.

– Да, должен сказать, я наслышан о вас, Тиль Церфаль. Вы по национальности немец, родом из Кёльна. Вы служили в армии и даже имеете звание сержанта. Похвально! У вас также имеется два высших образования: архитектурное и инженерное. – пересказывал Господин Сейвер, глядя прямо в глаза своему собеседнику, словно читая его историю. Тилю было крайне любопытно, откуда этот мужчина знает столько информации о нем самом. Церфаль тут же воспользовался моментом и ответил:

– Так точно, два высших образования и еще множество неофициальных… Это, конечно, крайне чудно, что вы так подготовились перед встречей со мной; но давайте не будем делать вид, что не видим слона в комнате. Национальности уже не важны, важно то, что мы с вами оба – люди, а не чертовы боты или выращенные в пробирках клоны. – немного изменившись в голосе начал Тиль. Но лицо Сейвера отражало крайнюю степень уныния. Он явно не хотел затрагивать эту тему и потому возразил:

– Национальности не важны? И это я слышу от немца? – улыбнувшись подострил Сейвер. И облокотившись на рояль, продолжил. – Господин Церфаль, я позвал вас сюда, потому что хочу привлечь вас к одному занятному проекту. Кёльнский собор… Как старому жителю Кёльна вам, вероятнее всего, известна легенда о соборе, в котором мы с вами находимся. Его уж который век никто не может достроить…, и я хочу, чтобы этот «чертов» собор был достроен вами, Тиль. – поделился Сейвер, подошел поближе к своему гостю и одержимо повествовал. – Вы правы, людей в нашем мире осталось крайне мало и их число уменьшается с каждым днем. Тиль, для меня принципиально важно, чтобы Кёльнский собор был достроен человеком. – сказал хозяин, практически вплотную наклонившись к Церфалю.

Церфаль пребывал в недоумении от происходящего в этих стенах. Ему было трудно поверить в то, что он только что услышал. Но пока Сейвер говорил ему о своих планах, Тиль тут же вспомнил про своего отца. И перебив своего потенциального заказчика резко, чуть не криком сказал:

– Вернер Швайгер! Мой отец Вернер Швайгер, в свое время, тоже работал над этим собором и умер при загадочных обстоятельствах… Мне нужны объяснения, Господин Сейвер! – потребовал Церфаль.

Господин Сейвер выпрямился и уже своим привычном монотонным взглядом пронзил Тиля и продолжил:

– Тиль, я сочувствую вашей утрате. Да, ваш отец действительно занимался проектировкой собора. Но поверьте мне на слово, его смерть никак с этим не связана. Если вы не знали, а скорее всего, вы не знали; ваш отец – Вернер Швайгер был мало того, отличным архитектором, но еще и оппозиционером. Вступив в оппозиционную группировку, Herr Швайгер был расценен властями экстремистом и, соответственно, репрессирован. Именно по этой причине, собор еще не достроен. Он не успел закончить этот проект… – вспоминал Господин Сейвер, попутно вальяжно разгуливая по кабинету. – Потому, если вы не собираетесь становиться экстремистом, у вас есть шанс довести до конца дело отца. – заманчиво пояснил Сейвер.

Церфаль был знатно раздосадован известиями о своем отце. Но при этом, в его голове появилась пища для размышлений. Выходит, что если, его отец был репрессирован в качестве экстремиста, то он тоже был не согласен с идеями операции «Метаморфоза». А значит и за собор он взялся неспроста. Это было трудно описать, но Тиль чувствовал, что человек, стоящий перед ним как-то связан со смертью отца. Быть может, некий Господин Сейвер как-то связан с операцией «Метаморфоза». Что бы то ни было, Тиль Церфаль был настроен отомстить за отца и за все человечество, которое пострадало из-за этой злополучной операции. В этот же момент, в его голове родилась одна безумная идея, которую он жаждал воплотить в реальность.

– Как-бы печально не звучали ваши слова, но я должен продолжить дело отца Вернера. Я смогу достроить этот собор. – пытаясь скрыть свой гнев ответил Церфаль. – Но всё же, я до сих пор не понимаю – почему именно я? – словно имея некоторые сомнения поинтересовался он.

– Тиль, вы сейчас неприлично явно напрашиваетесь на комплименты. А комплиментами, я одаривать не люблю. Но если вам нужно еще раз убедиться, скажу: вы не глупы, имеете соответствующее образование и не одно, долгое время вы сами проживали здесь, так еще и ваш отец – Вернер Швайгер, а самое главное – вы человек! – то ли раздраженно, то ли вдохновенно описывал Сейвер.

– А тот факт, что я сын Вернера – случайность или вам это уже было известно? – спросил Тиль так, будто бы уже знал ответ на этот вопрос.

– Знаете, у меня и мысли такой не было. Как минимум потому, что вы носите разные фамилии. Хотя визуальная схожесть у вас с ним есть. – подметил Сейвер, оглядывая Тиля оценивающим взглядом.

– Я вас понял, Господин Сейвер. Я готов взяться за проектировку Кёльнского собора. Хотел бы вас поблагодарить за информацию об отце, ну и конечно же за такую возможность. Для меня это – самая настоящая, что ни на есть, рука помощи. – пытаясь изобразить признательность высказал Тиль. Сейвер улыбнувшись своей хитрой ухмылкой, лишь кивнул и ответил: «Это взаимовыгода».