Избранные. Религиозная фантастика

– Всем сидеть! – успел ли он прокричать это или только собирался?

* * *

Вой ветра. Боль. Холод.

Дэвид с трудом разлепил глаза и, застонав, попытался поднять голову. Нет, пожалуй, надо начать с пальцев. По крайней мере, одна хорошая новость – пальцы на руках и ногах шевелились; значит, позвоночник цел, и даже переломов конечностей нет. Страшно болит все тело. Если ребра сломаны, они могут пробить легкое… черт, об этом лучше пока не думать. Он осторожно покрутил головой и выпростал правую руку из покореженных остатков того, что прежде было креслом пилота.

Прошла вечность, прежде чем он сумел подобраться к соседнему креслу. Мертва? Он отбросил темные пряди с окровавленного лица, поискал пульс на сонной артерии… Жива!

– Клэр! Очнитесь, вы слышите меня?

Она медленно открыла глаза.

– Можете двигаться?

– Не… знаю… – сдавленно охнула, приподнимаясь на локтях. Он помог ей высвободиться и только тогда понял, что сзади не доносится ни звука.

Стенку искорежило, и он не мог увидеть, что с ребятами. Вертолет лежал на боку, одну дверь выбило. Дэвид выкарабкался на обжигающий воздух. Вокруг простиралось бесконечное снежное поле. У земли буря уже затихала. Сколько времени они были без сознания? На теле, казалось, болел каждый квадратный сантиметр. А внутри пассажирского отсека были мертвые Грег и Сэм. У Грега была сломана шея, а из груди Сэма торчал обломок штатива капельницы. Этой части машины досталось больше. Он так и подумал: этой части машины досталось больше, ибо думать о том, что эти окровавленные трупы – его приятели, было невозможно. С Грегом они по субботам напивались в баре и играли в дартс. Сэм вечно приносил на дежурство пироги жены… нет, не думать об этом. НЕ ДУМАТЬ.

– Мы должны убрать их, – отрывисто бросил он Клэр, чтобы переключить ее. Надо сразу поставить практическую задачу, не дать места истерике.

– Да, – прохрипела она и принялась искать мешки для трупов.

Когда все было кончено, они, не сговариваясь, вернулись в пилотскую кабину. Дэвид увидел, что радио тоже не работает.

Клэр, бодрясь, проговорила:

– Пурга утихла, нас скоро найдут! …Да?

Это «да?» прозвучало уже менее самоуверенно, и если бы не обстоятельства, он порадовался бы, что с нее наконец сбило спесь.

– Неизвестно, насколько мы отклонились от курса… Я понятия не имею, где мы находимся, приборы сдохли.

– Возможно, мы недалеко от Пойнт Лэй? Надо только понять, в каком направлении идти!

– Мы никуда не пойдем отсюда! – рявкнул он. – Наш единственный шанс – оставаться рядом с вертолетом, вас что, совсем ничему не учили?!

– Не орите на меня! – взвилась она. – Сколько мы продержимся при такой температуре?!

Он хотел было напомнить ей, как она не нуждалась в его советах насчет одежды, но не стал. Дал этой змее свою старую куртку, которую держал в вещевом отсеке на всякий случай. У нее хватило совести поблагодарить его и заткнуться.

Спустя какое-то время они все же перебрались в пассажирский отсек, где можно было хотя бы вытянуть ноги.

– Теперь наша задача – просто ждать. Нас уже ищут.

– А у нас есть сигнальные ракеты?

– Две. Я выпущу их, когда услышу шум мотора. Предлагаю отдохнуть.

Она демонстративно начала устраиваться как можно дальше от него.

– Не будьте дурой, не нужны мне ваши прелести! – разозлился Дэвид. – Идите сюда, вдвоем теплее.

Клэр бросила на него ледяной взгляд и переместилась ближе.

* * *

…Сколько времени прошло? Он дремал или потерял сознание?

Несмотря на теплую одежду и термоодеяло, холод, казалось, проникал не то что в кости – в душу. Все тело затекло, но он боялся пошевелиться – на неловко согнутой руке была голова Клэр.

Когда ее глаза, а главное, рот, закрыты, она ничего. Длинные густые ресницы, кожа нежного, молочного цвета…

Она почувствовала его взгляд и открыла глаза. Дэвид поспешно отвернулся. Клэр завозилась и села.

– Как вы думаете, который час?

– Понятия не имею, меня вырубило. Буря стихла.

– Да, такая тишина… Почему нас еще не нашли?

– Видимо, мы слишком отклонились от маршрута.

– Как же там мой пациент? Неужели все было напрасно?

Надо же, в такой момент думает не о себе. Или просто недопонимает масштаб их проблем.

– То, что мы уцелели в вертолетной катастрофе – уже чудо. Но это полдела, мэм. Вторая половина – выжить, пока нас не отыщут… и тут у меня для вас плохие новости. Долго мы не продержимся.

Он ждал истерики, но она лишь на секунду прикрыла глаза, справляясь с нервами.

Потом спросила дрогнувшим голосом:

– Как увеличить наши шансы?

– Для начала раскопаем от снега вертолет, его должно быть хорошо видно.

Движение помогло разогнать кровь. Потом они снова забрались в пассажирский отсек, нашли Сэмово пойло и сделали по паре глотков, экономя напиток.

Повисло неловкое молчание. Дэвид прервал его первым:

– Не ожидали, что все закончится вот так – в моей приятной компании?

– В вашей или любой другой – я не намерена ничего заканчивать. Нас найдут, я уверена.

– Ну да… Скажите, а как такую, как вы, вообще занесло на Аляску?

– Такую – это какую? – вскинулась она.

– Будто сами не знаете… У вас на лбу крупными буквами написано: снобская семья, университет Лиги Плюща, уроки игры на пианино и верховая езда.

Клэр дернула плечом, недовольная его проницательностью. Потом вынуждена была признать:

– Ну что ж, мистер, вы читаете меня как открытую книгу. Да, все так, только не пианино, а скрипка. И я действительно из Бостона. А на Аляске я потому, что с детства мечтала о Крайнем Севере, фантазировала об участии в полярной экспедиции. Моими героями были Пири и Нансен.

– А родители – они одобряли это увлечение?

– Куда там, мне даже хаски не дали завести – у мамы аллергия на собак. А вот учиться на врача – это отвечало их представлениям о правильном выборе пути.

– Я думаю, они имели в виду частную практику в богатом пригороде, – ухмыльнулся Дэвид.

– Ага! – уже теплее рассмеялась Клэр. – Ну, а я пошла работать в громадный госпиталь, да еще в реанимацию. Мама была в ужасе.

– А отец?

Она помрачнела и замолчала. Молчал и Дэвид.

Наконец она нехотя выдавила:

– А отцу плевать. Он бросил нас, когда мне было четырнадцать, ради женщины помоложе.

– А, понятно…

– Вот что вам сейчас понятно?! – мгновенно разъярилась она.

Он тоже рассвирепел:

– Понятно, почему вы ненавидите мужиков! Потому, что папочка вас бросил! Небось, не ходил на ваши гребаные скрипичные концерты!

Его реакция странным образом остудила ее гнев. Помолчав, она процедила:

– Да, не ходил – я отказалась общаться с этим предателем. Только я не ненавижу мужиков, как вы выразились. Я просто испытываю к ним мало уважения – потому, что почти все они позволяют примитивному инстинкту размножения руководить собой, думают членом.

– О, да мы не верим в любовь!

– Именно, мы не верим в любовь!

– А вот тут вы правы, – неожиданно легко согласился он. – Никакой чертовой любви и в самом деле не существует. То, что мы за нее принимаем – морок, опьянение, тот самый инстинкт. А когда эта хрень развеивается…

– Что, имеете опыт развеивания? – саркастически вопросила она.

– А вот это не ваше дело! – отрубил Дэвид.

– Ну ясно, после того, как вытянули из меня личную информацию… очень благородно!

Он молчал, не давая себя спровоцировать. Тогда она зашла с другой стороны:

– Да ладно, Дэвид… Вы же сами сказали: есть шанс, что я – последний человек, которому вы можете открыть душу. Колитесь, вас бросила какая-нибудь красотка?

– Откуда это любопытство? Вас что, часто бросали?

– Ну уж нет, я никому не давала такого шанса. Пример мамы научил меня многому. Мои отношения с мужчинами носят прагматичный характер.

– Что, секс без привязанности?

– А-га. И расставание при первых признаках эмоционального вовлечения. Очень удобно.

– Я шел к этому дольше, чем вы… Хотя пример моих собственных родителей тоже не особо счастливый.

– Тоже развелись?

– О нет, все наоборот. Они ужасно любят Иисуса и поэтому завели семерых детей, которых любят существенно меньше.

– Считается, что большая семья – это хорошо.

– Не в нашем случае, – скривился он. – С малолетства пахать на ферме, молиться, размножаться, как кролики, снова молиться и опять пахать на ферме… Я был седьмым ребенком и, закончив школу, уже знал, что такая жизнь не по мне. Так что я – плохой сын, свинтивший из дому, вместо того, чтобы корячиться на кукурузном поле в Оклахоме.

– И… поехали попытать счастья в Голливуд?

– Смешно, – одобрил он ее чувство юмора. – Нет, я завербовался в армию.

– Ну, разумеется, – вздохнула она, зябко поеживаясь и пряча руки под мышками. У Дэвида тоже зуб на зуб не попадал от холода. Он отхлебнул еще немного из термоса и протянул его Клэр.

– Да, для парня с железным здоровьем и без особых талантов это казалось естественным… на тот момент.

– Вы пошли в Академию ВВС?

– Смеетесь, дамочка? – хмыкнул он. – Вы знаете, какой туда конкурс? Подобный старт – для парней из ваших кругов. А таким, как я, приходится пробиваться из самых низов. Нет, я начал рядовым и попал в обслуживание вертолетов. Там я влюбился в этих птичек и поставил себе цель – буду пилотировать их во что бы то ни стало. Из кожи лез, вышел в сержанты… ну, а уж потом попал в Кэмп-Пендлтон в Калифорнии.

– Это школа вертолетчиков?

– Это учебно-боевая авиаэскадрилья морской пехоты. Меня приписали к эскадрилье огневой поддержки, я летал на Супер Кобре. Эх, и рад же я был!

Она с удивлением смотрела, как его лицо на секунду преобразилось, осветившись счастливыми воспоминаниями. Но уже в следующий миг приобрело прежнее, скептически-насмешливое выражение. Что и подтвердилось следующей репликой:

– Сам не верю, что был таким идиотом.

– Ну почему же, – возразила она из чувства противоречия. – Ведь ваша мечта сбылась.

– Да. Моя мечта сбылась.

Он надолго замолчал. Холод пронизывал тело насквозь, неумолимо отнимая те жалкие крохи тепла, что еще оставались в нем. Даже время словно бы заледенело – казалось, что минуты тянутся нескончаемо долго.

– А как вы все-таки попали сюда, в Берроу? – теперь настала его очередь спрашивать.

– Я работала врачом в реанимационном отделении. Когда каждый день видишь жертв несчастных случаев, рано или поздно начинает казаться, что вся жизнь состоит только из них. Спасаешь кого-то или не спасаешь, смотришь в глаза родных… Пытаешься расслабиться, отдохнуть – встречаешься с кем-то, на кого тебе, по большому счету, наплевать… А потом, в один прекрасный день, вдруг просыпаешься и понимаешь, что тебе тридцать лет. И становится ясно – если ты не изменишь свою жизнь сейчас, ты не изменишь ее никогда. И ты находишь на карте самую северную точку Соединенных Штатов – город Берроу, Аляска. Заходишь на их сайт и видишь там вакансию врача. И вот я здесь.

– Жизнь удалась! – он засмеялся так заразительно, что она не выдержала и прыснула тоже. – Да у них всегда есть вакансии: какой идиот захочет работать в Берроу, если только не родился здесь или не бежит от чего-нибудь!

– А от чего бежали вы?

Он мгновенно помрачнел.

– А я выбирал место, в котором уж точно не жарко. И нет проклятого песка. Место, которое меньше всего похоже на пустыню.

– Вы побывали… на войне?

– Так точно, побывал. И с тех пор не переношу эту гребаную африканскую жару, это гребаное южное небо, этот гребаный континент. А заодно мои гребаные идеалы и все то, за что мы воюем.

В ее взгляде он увидел сочувствие, которого не желал.

– Не подумайте, что я как-то особо пострадал. Но я сыт войной, я нажрался ею сполна. Она стоила мне семьи… хотя – кого я обманываю, здесь виноват только я сам.

– Были женаты?

– Был, ага… Я повстречал Стэйси как раз во время учебы в Калифорнии. Все случилось необычайно быстро: я чувствовал себя на взлете, она была красотка… Мы еще не успели как следует узнать друг друга, а были уже женаты, и она ждала ребенка. А потом меня отправили на чертову войну в Африку…

– Было очень…?

– Очень. Но я не об этом! – перебил он. – Факт был в том, что домой вернулся совсем не тот блестящий молодой человек, который уезжал. И дело даже не в ранении… Из армии я уволился. Муж, который целыми днями валяется на диване, а ночами горит в своем вертолете. Который на хрен никому не сдался, когда дело заходит о поиске работы. Мизерная пенсия, дурной характер и пьянство… А еще вдруг стало ясно, что у нас не так уж много общего. Я не виню ее – в ту пору я сам себя едва выносил.

– ПТСР… – понимающе проронила она.

– Да, так они сказали, гребаный посттравматический синдром. Я менял психиатров, пил горькую, ругался с женой, чувствовал вину перед дочкой… До тех пор, пока Стэйси не съехала к своим родителям, забрав с собой Эми.

– И вы…

– То же, что и вы – сбежал как можно дальше. Выбрал самое северное место на карте, приехал сюда и смог наконец спать без кошмаров о горящем вертолете.

– Но пить не бросили, – едко заметила она.

– Да ладно, я знаю меру. За эти два года по-настоящему я напивался от силы пару раз.

– И как раз вчера!

– Вчера Стэйси позвонила мне и сообщила, что выходит замуж. У Эми появляется новый отец, и для нее будет лучше, если я не стану мешать ей расти в полноценной семье. Согласен, нажраться как свинья – не самая достойная реакция на такие новости. Но это первое, что пришло мне в голову.

– Мне очень жаль, – сказала она, смутившись. Он коротко кивнул, принимая ее извинительный тон.

Желая прервать неловкую ситуацию, Клэр заворочалась и скинула с себя одеяло.

– Пойду разомну ноги, – проговорила она и выбралась наружу.

А в следующий момент он услышал ее отчаянный визг:

– Свет! Там свет, Дэвид, там свет!!!

Сердце скакнуло в груди, как бешеное. Неужели? Он вмиг оказался рядом и напряженно уставился туда, куда она указывала.

Да, это был огонек. Устойчивый огонек, явно искусственного происхождения. Господи, возможно, они ближе к людям, чем он думал? Видимо, это охотники.

– Дэвид, ракету, скорее!

Да, самое время! Он метнулся за ракетой, руки дрожали…

Красные огни рассыпались по мутному небу. Потом еще раз. Обоих охватила эйфория, они прыгали в снегу, как дети, и обнимались, ликуя. Потом ликование улеглось. Потом пришло беспокойство, которое сменилось тревогой. Огонек продолжал светить, но не сместился ни на метр. Похоже, никто не двинулся в их сторону и не собирался их спасать.

– Они не увидели ракеты, – упавшим голосом сказала Клэр.

– Если это охотники, то они в километре-двух от нас… Мы доберемся, Клэр, это наш шанс.

И они пошли. Вначале казалось, что они продвигаются быстро, и огонек становится ближе. Потом они выбились из сил, утопая в глубоком снегу, но огонек, словно издеваясь, все так же манил к себе издали. А потом холод добрался до них – ну конечно, он добрался… И начал убивать. Заиндевели брови и ресницы; шарфы, закрывающие рот, обледенели от дыхания и больно ранили лицо. Пальцы ног и рук онемели, стали чужими, деревянными. Ни он, ни она не говорили об обморожении, но оба с ужасом думали об этом.

Наконец Клэр не выдержала:

– Господи, да что же он не приближается? Мы идем уже вечность!

Ее спутник мрачно молчал. Он изо всех сил отгонял мысли о роковой ошибке – оставить место катастрофы.

– Может быть, это какой-то обман зрения? Что-то природное?

– Нет, Клэр. Никакой такой природной штуки здесь нет. Этот свет – дело рук человека, просто он дальше, чем нам вначале показалось. Идем, отдыхать опасно.

И они снова пошли. Дэвид потерял счет времени. Сколько они были в пути? Час? Три? Пять? Разноцветные круги плясали перед глазами, морозный воздух резал легкие при каждом вдохе, ноги подламывались от усталости. И тут Клэр упала в первый раз.

– Вставайте, Клэр, нельзя лежать, надо идти.

– Простите, Дэвид… Я не могу больше… Будет лучше, если вы оставите меня здесь и приведете помощь.

– Я вас не оставлю, и не мечтайте. Соберитесь, черт побери, вы, гребаная бостонская снобка! Возьмите себя в руки!

На некоторое время это сработало, но скоро холод начал побеждать. В очередной раз она просто потеряла сознание, и оскорблять ее стало бесполезно. Сначала он нес ее на руках, но вскоре, обессилев, споткнулся и упал. Какое-то время он тащил ее по снегу волоком. Потом ему казалось, что он тащит ее, хотя на самом деле он, скорее, топтался на месте. Потом он видел во сне, что тащит ее. Потом пытался закрыть ее своим телом от холода и ветра. Потом пришла темнота. А потом в этой темноте в него уткнулся влажный нос.

* * *

…Влажный собачий нос… вонь шерсти… тряска нарт… Это сон, проклятый сон замерзающего лузера: какие собаки, у всех инуитов есть снегоходы. Но сил шевельнуть хотя бы пальцем просто нет. Наваливается забытье – черная яма, прорубь с ледяной водой…

…из которой он все же вынырнул – мучительно медленно, через боль и слабость во всем теле. Из черного мир постепенно становился белым. Вскоре он понял, что смотрит в потолок, ледяной потолок иглу. С усилием повернув голову, в свете маленького костра разглядел, что иглу очень большое. На лежанке напротив увидел Клэр, укрытую медвежьей шкурой. У огня сидел на корточках пожилой инуит и смешивал что-то в грубом котелке.

– О, очнулся, – густым, звучным голосом произнес незнакомец.

Проследив взгляд Дэвида, добавил успокаивающе:

– Твоя женщина в порядке, не тревожься.

– Она не моя женщина, – зачем-то уточнил Дэвид.

– Конечно, твоя, – не отрываясь от своего занятия, хозяин иглу зыркнул на него по-молодому яркими, узкими и черными глазами. У Дэвида не было сил спорить.

– Меня зовут Дэвид, Дэвид Хомски. А это Клэр Миллиган. Мы летели из Берроу в Пойнт Лей. Клэр должна была помочь им, она врач.

– Там все в порядке, они обошлись своими силами.

– О, так вы только что из Пойнт Лей? Мы так близко?

– Нет, я не оттуда, я сам по себе.

Дэвид только сейчас обратил внимание, что незнакомец одет как участник фольклорного ансамбля – в национальную одежду из шкур нерпы, расшитую прихотливыми узорами.

– Я – Эдерген, – с чувством сказал инуит.

Дэвид внутренне ухмыльнулся – похоже, старик считает себя важной персоной.

– Очень приятно. У меня нет слов, чтобы отблагодарить вас, я уже думал, что нам конец. Вы не видели наших ракет?

– Я отправился вам навстречу, как только смог, – проговорил их спаситель. – Собаки устали, они тащили вас издалека.

Значит, собаки ему не привиделись.

– Я растер вас медвежьим жиром, – продолжал инуит, – успел вовремя.

– Надо сообщить на базу… У вас есть рация? Телефон?

Старик покачал головой, продолжая помешивать варево.

– Не беспокойся, вернетесь к своим. Сейчас ты еще слишком слаб, а она без сознания. Вам надо выпить вот это.

Он поднялся и поднес Дэвиду кружку. Встав в полный рост, он оказался высоким и даже могучим, а может, просторная одежда делала его крупнее.

– Пей все, потом будешь спать и проснешься здоровым.

Из кружки отвратительно воняло. Дэвид попытался не думать о том, что намешал туда старик. Постаравшись не вдыхать, он в несколько глотков осушил посудину и передернулся. Инуит хмыкнул и вернулся к котелку, чтобы наполнить кружку для Клэр. Придерживая ее голову рукой, он умело влил ей в рот то же лекарство.

Вскоре Дэвид почувствовал тепло, разливавшееся от живота по всему телу. Он скосил глаза на Клэр и увидел, как меняется ее лицо – сначала кожа из восковой стала молочно-белой, потом порозовели щеки, на лбу выступила испарина. Однако, она по-прежнему не приходила в себя.

– Твоя женщина сейчас в нижнем мире. Надо вывести ее оттуда.

– Она не моя женщина, почему вы называете ее так? – с трудом шевеля непослушными губами, спросил Дэвид.

– Как же не твоя? – возразил старик. – У вас одна душа на двоих, ты не знаешь, что ли?

– Как может быть одна душа на двоих? – изумленно проговорил Дэвид.

– Ты не знаешь, как в мир пришли души? – в свою очередь, удивился инуит. – Ладно, я расскажу тебе вашу историю. И заодно выведу ее из нижнего мира. Духи нижнего мира питаются смертью, болью, страданиями людей из этого, срединного мира. Они голодны, надо дать им что-то взамен, понимаешь?

Он вынул из складок своей просторной одежды острющий костяной нож и полоснул себя по руке. Струйка крови потекла в маленький костер. Из вежливости Дэвид решил подыграть старому чудаку.

– А этого им хватит?

– О, конечно. Они любят мою кровь, духи нижнего мира. Нет ничего вкуснее для них, поверь мне, – мягко рассмеялся инуит.

– Вы… шаман?

– Я – Эдерген, разве ты не слышал?

Наверное, это что-то вроде «шамана» на их языке, подумал Дэвид. Тем временем, старик вытащил откуда-то головной убор, обшитый лентами и колокольчиками, надел его и взял в руки бубен с колотушкой.

Бесплатное представление, насмешливо подумал Дэвид. Мысли в его голове текли будто сквозь вязкое марево. Видимо, в напитке был легкий наркотик: сознание затуманилось, а мир вокруг наполнился яркими, фантастическими красками. Старик вдруг показался ему огромным, а при взгляде на потертый бубен его внимание привлекла какая-то странная деталь, какое-то пятнышко. Он не мог отвести от пятнышка взгляд, пока не понял, что смотрит на человеческий сосок. Но почему-то это было уже неважно.

Эдерген ударил в бубен и затряс головой. Потом прислушался, склонив ее – как будто и впрямь общался с духами нижнего мира. Кивнул. Размеренно застучал колотушкой. Из его горла вырвался неимоверно низкий звук, который, казалось, длился вечность.

Иглу наполнилось вибрациями, исходящими от гудящего бубна и от голоса старика. Казалось, сама земля пришла в движение, содрогаясь под эти звуки, пронизывавшие мироздание. Что бы это ни было – песня, молитва, сказка – в своем новом сумеречном состоянии Дэвид понимал каждое слово. Это была история о том, как души пришли в срединный мир.

«Когда Первый Ворон пролетел в Вечности, его полет разделил сущее на Землю, Небо и Воду. Ворон оставил себе Небо, Медведь стал богом Земли, а Большой Кит – богом Воды. Он плавал в океане, пока ему не стало скучно. Тогда Кит выбросился на берег. Он разорвал свое тело внизу, и хвостовой плавник превратился в ноги. Из передних плавников выросли руки, и бог Воды решил стать богом Земли. Медведь не мог стерпеть обиды и напал на нового бога. Семь тысяч лет сражались они, и бывший Кит победил.

Долго властвовал новый бог над зверями, наблюдал, как охотились полярные волки и спаривались моржи. А потом ему стало скучно. Тогда бог отрезал два пальца на ноге и сделал из них мужчину и женщину, похожих на себя. Поначалу они жили, как звери: спаривались и охотились. У них появились дети, а у тех – свои дети. Людей становилось все больше, и бог смотрел за ними до тех пор, пока ему не стало скучно. Тогда решил он сделать людям души, чтобы они отличались от зверей. Взял немножко земли, плюнул туда, скатал шарик и вложил его в новорожденного. Потом стал добавлять в каждую душу свое: кому каплю соленой морской воды, кому жира нерпы, кому камешек, кому снег, кому сладкую ягоду, кому птичье перышко… И наблюдать за людьми стало куда интересней – они начали враждовать – разные души тянули их на это. Много лет так прошло, много поколений сменилось. Новых душ бог не делал – когда человек умирал, душа возвращалась, и он вкладывал ее в только что родившегося младенца. Пока ему не стало скучно.