Избранные. Религиозная фантастика

– Если у нас на могилах ставят кресты – символ религиозный, то у вас, должны ставить трамваи.

– Логика железная, – подмигнул, – но есть одно но: мы не хороним, мы кремируем.

– В печи в форме трамвая?

– Разумеется. – Удовлетворенно закивал. – А урна с прахом, в форме трамвайчиков, замуровываем в Стене Покоя. Вы ее еще увидите. Не желаете слегка подзакусить?

– Можно.

Михаил Афанасьевич громко щелкнул пальцами и возле нас словно из воздуха, подобно джинну в арабских сказках, соткался официант, одетый в кожаную тужурку и фуражку, на кокарде которой перекрещивались два молоточка.

– Чего изволите?

– Дима, с вашего позволения, я закажу сам.

Я кивнул.

Михаил Афанасьевич ткнул пальцем в меню и официант бесшумно упорхнул от нас. Мы молчали: он допивал чай, я смотрел на тенистый парк, окружающий гостиницу.

– Прошу, – официант выставил с подноса тарелки, серебристую кастрюльку, рюмки, графин с водкой. – Еще что-то? – преданно, будто старый беззубый пес на хозяина, решившего выгнать его со двора, смотрел на старичка.

– Пока нет, милейший.

– Если надо – позовите, – халдей исчез.

Михаил Афанасьевич ловко наполнил рюмки.

– За приезд, – поднял рюмку на уровень глаз.

– Не рано?

– Вы же в гостях, – расплылся в радушной улыбке, как крокодил, приглашающий в гости слоненка, – в гостях всегда пьют.

Смирившись, я взял рюмку и, чокнувшись, опрокинул в себя. Водку не пил давно, но эта показалась очень даже ничего.

– Закусывайте, – Михаил Афанасьевич любезно положил из кастрюльки на мою тарелку пару сосисок в соусе.

Я подхватил одну вилкой, откусил: вкусно. Хорошо хоть сосиски привычной формы. Кстати, откуда они? Чем тут вообще питаются? Ни на снимках, ни на подходе к городу я никакого сельского пейзажа не видел: ни полей, ни ферм. Откуда мясо?

– Еще по одной? – отвлек от размышлений Михаил Афанасьевич, разливая водку. – За наш город.

– За ваш город.

Выпили, закусили сосисками.

– Как закусочка?

– Вкусно, – признал я.

– Наша фирменная, «Фагот». Открою секрет: сначала надо сосиски хорошенько обжарить и непременно на жире, оставшемся от запекания мяса; потом добавить соус и бульон, в котором варились такие же сосиски. Результат перед вами.

– Безотходная технология, – усмехнулся я.

– Экономика должна быть экономной, – в том же тоне отозвался Михаил Афанасьевич.

– Неплохая водка. Что за сорт?

– Вы такой раньше и не пили. Наша фирменная, по старинному рецепту – «Трамвень», двойной очистки.

– Забавно.

– Ну-с, – потер руки, – по третьей и в путь?

– Какой путь?

– Вас ждет Круг. Запамятовали уже?

– Что такое круг?

– Круг – это мозг города. Впрочем, сами все увидите, – встал со стула.

– А платить? – мне было очень интересно увидеть здешние деньги.

– Питание входит в стоимость проживания, – небрежно бросил Михаил Афанасьевич.

По ходу, добрый дедушка легко и непринужденно разводит меня на бабки: выпил и закусил за счет залетного лоха, а теперь тянет на экскурсию. Хорошо, сыграем по вашим правилам.

– Трамваем поедем?

– Зачем? Тут недалеко.

– Я думал, вы только на трамваях перемещаетесь, – позволил легкую «шпильку».

– Вам уже можно без трамвая, – остановился и, оглянувшись, посмотрел на меня, – двенадцатый уже считал необходимую информацию.

– Это как?

– Вот так, довез вас и заодно просветил внутри.

– То есть?

– Вам надо обязательное объяснение? – вздохнул укоризненно. – Неужели вы не понимаете, что тут действует вера? Молящиеся люди, не смотря на то, что наука не доказывает существование Сущего, просто верят и не требуют никаких доказательств.

– Получается, если я не верю в возможность трамвая, то и просканировать меня нельзя? Вроде как в примитивных племенах: когда жертвы верят, что колдун может причинить вред, то погибают, а если нет, то нет.

– Забавная аналогия, – кивнул одобрительно, – только в нашем трамвае не работает: он считывает всех. Проверено уже. Вот мы и пришли.

Я мысленно присвистнул, глядя на стену из красного кирпича с вмурованными урнами для праха.

– Стена Покоя?

– Она самая. Нам туда, – провел к толстой двери из мореного дуба, окованного начищенной медью. – Прошу, – распахнул створку.

Я ступил на мощеную желтым кирпичом дорожку. Изнутри Стена Покоя напоминала засаженный свежей травой стадион, по которому, словно спицы в колесе, бежали радиальные дорожки, вымощенные разноцветным кирпичом. В центре образованной стеной чаши слегка возвышался круг метров тридцати в диаметре.

– Пройдемте, – Михаил Афанасьевич натренировано завладел моим локтем и как буксир баржу потащил по дорожке.

– Я чувствую себя Дороти, – пошутил я, показав на дорожку.

– Вы шутник, Дима, – Михаил Афанасьевич со вкусом хохотнул, – но скоро вам станет не до шуток.

При нашем приближении круг нырнул вниз и скрылся из глаз, оставив черную дыру в лужайке.

– Лед тронулся? – усмехнулся я.

– Процесс пошел, – подтвердил Михаил Афанасьевич.

Круг снова всплыл из глубин стадиона или что тут у них. На нем стояли три трамвая, размерами поменьше тех, что сновали по улицам.

– Ступайте, – Михаил Афанасьевич легонько подтолкнул меня.

– Куда? – я неверяще посмотрел на него: шутит что ли?

– В Круг.

– Зачем? – я на всякий случай на пару шагов попятился назад.

– Так надо.

– Кому надо? – едва сдержался, чтобы не сорваться на крик.

– Всем, Дима, и прежде всего вам.

– Зачем мне это?

– Проблемы, Михаил Афанасьевич? – послышалось за спиной.

Я оглянулся: два молодых откормленных и розовощеких «друга трамвая» лениво смотрели на меня. И как только подкрались так тихо? Откуда?

– Никаких проблем, товарищи, – ответил Михаил Афанасьевич. – Дима сейчас подумает и пойдет сам.

– Вы сначала объясните, что я должен там делать? – не нравилось мне, как «друзья трамвая» одновременно опустили руки на рукоятки «наганов», поэтому решил пока не качать права.

– Элементарно, Дима: остаться в живых.

– Чего?!

– Или говоря вульгарно, не попасть под трамвай.

– В чем подвох? – я оглянулся, оценивая расположение рельсов в круге.

– Какой подвох, право слово? – улыбнулся так же честно, как лиса Колобку. – просто ступить на круг и пройти по нему, сойдя на противоположном конце. Видите во-о-о-н ту желтую дорожку? Это ваша.

– Так просто?

– Проще некуда, – ехидно захихикал один из «друзей».

– Просто пройти? – решил не обращать внимания на урода, но в память его ехидный смешок впечатал намертво. Будем надеяться, что до отбытия из славного Города Трамваев я еще встречу сытую рожу. Не всегда же он с корешем и стволом ходит? Будет и на моей улице праздник.

– Просто пройти, – эхом отозвался Михаил Афанасьевич.

– Хорошо, – я шагнул вперед.

Еще три шага и я на Круге. Один рельсовый путь закручивался спиралью от центра к краю; второй пересекал Круг в центре по всему диаметру; третий шел по касательной. Интересно, как они вообще по таким рельсам ездят? Никаких стрелок не видно. Красно-желтый трамвай, стоящий в центре спирали, пришел в движение и начал разматывать спираль. До него еще далеко, поэтому я сосредоточился на желто-зеленом, катящемся по рельсам, идущим по касательной: обогнуть его и обхитрить диаметральный голубовато-синий, чьи рельсы как раз пересекали мой путь поперек, и дело в шляпе. Одновременно я старался смотреть под ноги: мало ли какая Аннушка решила, что «каши маслом не испортишь».

Пока все шло нормально. А что если словчить и слегка подождать? Пускай красно-желтый упрется в бок желто-зеленого, а я проскочу. Вот, вот, еще чуток… Пора! Я рванул вперед и едва не грохнулся на рельсы, замявшись в прыжке. Как?! Как, вашу мать?! Красно-желтый прошел сквозь желто-зеленого собрата и они, как ни в чем ни бывало, поехали дальше. Неужели мне просто показалось и он проехал позади желто-зеленого? Но все равно, как же рельсы? Как пересеклись рельсы? Разве такое возможно?

Только вид несущейся на меня желто-зеленой смерти вырвал из размышлений. Прыгнул влево, уходя от наезда. Справа обдало волной плотного воздуха с запахом машинного масла и креозота. Рванул вперед что есть мочи. Круг внезапно повернулся против часовой стрелки. Рельс желто-зеленого вновь отрезал мне дорогу. Я беспомощно оглянулся и едва не заорал от злости: один из «друзей» снимал происходящее на громоздкую видеокамеру, какие были в 90-х.

– Уроды! – вырвалось у меня, а потом стало не до них: возвращался желто-зеленый, приближался красно-желтый.

Я скакал как безумный заяц меж рельс, подобно тореро от буков, уворачиваясь от трамваев. В глазах уже рябило от их цветов, в виски там-тамами племени людоедов гулко колотила кровь, ноги отяжелели от молочной кислоты, легкие грозили порваться о ребра. Не знаю, сколько это продолжалось, но я как-то умудрился добраться до голубовато-синего и обманув его изменив направление рывка, проскочил сзади. Кстати, эти трамваи и назад ездили так же быстро.

Паскудный Круг снова повернулся, возвращая меня на исходную. Гадство!!! Я замер, согнувшись и уперев руки в колени, стремясь отдышаться, пока трамваи садистски-неспешно ползли ко мне. Должен же быть какой-то чертов алгоритм прохода этой западни! Или?..

Скосил глаза на троицу горожан. Застыли, завороженно глядя на наш поединок, ждут, как вОроны крови. По логике, если Маша спрашивала, прошел ли я Круг, значит, его все-таки возможно пройти? Или это все было просто игрой? Что делать? Как обойти чертовы трамваи, проходящие сквозь друг друга? Теперь в этом не было сомнения: они действительно свободно проходили сквозь друг друга. Вот почему на улицах города нет проблем с пересечением рельсов. Выход должен быть. Думай! Если сигануть обратно на дорожку? Начнут стрелять? Против двух стволов могу не успеть, даже скорее не успею – в один прыжок такое расстояние не покрыт. Прикрыться стариком? Дальше что? Смогу я выбраться из города с повисшим на руках заложником? Пешком вряд ли, а машин я в городе не видел.

Круг, словно реагируя на мои мысли, снова повернулся. Дорожка стала недосягаемой. И что теперь? Соскочить просто на лужайку? Все-таки, эта хрень под ногами читает мысли – то ли Круг уменьшился, то ли лужайка отпрянула, но перескочить через возникший между Кругом и лужайкой зазор метра два шириной мне явно не по силам.

Что делать?! Что, твою мать, делать?!

– Была, не была!!! – кинулся прямо навстречу желто-зеленому, лоб в лоб, как идущий на таран, словно Борис Ковзан.

Удар и странное ощущение, будто плюхнулся в неглубокий прогретый июльским Солнцем пруд. Перед глазами поплыла радужная пленка, а когда зрение прояснилось… Я стоял в каком-то тускло освещенном чахлыми лампочками подвале с белеными стенами. На меня смотрел сырым мясом лица мальчик с содранной кожей.

– Долго, – недовольно пробурчал он, брызнув красно-белой сукровицей, – опаздываешь.

– Ты кто?

– Короткая у тебя память… или совесть мешает вспомнить?

– Какая совесть, какая память?

– Оставил меня ждать, а сам…

– Коля?!

– Для папы с мамой я был Коля, а для тебя оказался входным билетом в город.

– Они тебя?..

– Говорю же, входной билет, который не жалко надорвать и выбросить. Ладно, пошли, – повернулся и пошел.

Я невольно зашагал следом, глядя в окровавленный затылок. За крашеной в зеленый цвет железной дверью обнаружился выход на кольцевую галерею, охватывающую Круг.

– Смотри, – Коля показал на снующие по Кругу трамваи. – Сейчас Круг думает, кто ты и что ты.

– Как он может думать?

– Видишь вон те дырки в стенах? Потоки воздуха от трамваев попадают в них и по разным трубам идут в разные элементы. Если повезет, тебя признают достойным стать жителем города; если нет – части твоего разрезанного трамваями тела раскидают за границей города, другим в назидание.

– Аналоговая пневматическая вычислительная машина! – осенило меня.

– Точно, машина от воздуха и она решает.

– Читал про такие системы в старину. Но как трамваи проходят сквозь друг друга?

– Я откуда знаю? Я же не учитель физики.

– Почему меня не задавило?

– Ты про квантовую физику слышал?

– Я инженер.

– Тогда должен понять: сейчас ты, как кот Шредингера, завис между жизнью и смертью: и не жив, и не мертв. И только от трамваев зависит, какое состояние станет определенным…

– Получается, все жители прошли через это?

– Из вновь прибывших – да. А те, кто были старожилами, – Коля пожал плечами, – кто же их знает?

– Но ведь судьба кота Шредингера определяется случайным образом!

– Тогда стой молча и молись, чтобы случайность была на твоей стороне.

– Откуда ты все это знаешь?

– Когда из меня делали входной билет для тебя… много порассказали.

– Прости…

– В город нельзя войти без билета…

– Почему?

– Трамваи своим движением создают особую структуру пространства-времени. Если бы они вдруг остановились, то весь этот кусок реальности просто бы исчез. А так они тактом движения задают частоту системы, вектором движения – общий вектор. Трамвай здесь одновременно ножницы, перекраивающие ткань пространства-времени и иголка с ниткой, сшивающая разрезанную ткань. Они ездят, создавая священный союз физики и биологии, разрезая-сшивая, закручивая, как в вихре, и получается многослойность, вроде, как листья на капустном кочане, а внутри локальное пространство, с соответствующим образом искривленными границами. Без трамваев в этот «кочан» попасть уже невозможно. Понял?

– Не совсем.

– Еще бы ты сходу понял. Тут не всякий математический физик просто так, на пальцах, разберется. Даже Эйнштейн не въехал в структуру и содержание этого пространства, не расшифровал комплект скалярных потенциалов.

– А трамваи когда-нибудь остановятся?

– Нет, их приводит в действие энергия гармонических колебаний Вселенной. Пока будет существовать Вселенная, трамваи будут ездить. А вот у тебя столько времени нет.

– И кто все это создал?

– Вот этого я не знаю. И возможно, не знает никто, из ныне живущих в городе.

– Тебе больно?

– Сам как думаешь?

Мы замолчали, глядя на решающие мою судьбу трамваи.

Когда богу скучно

Арсений Абалкин

Большая черная птица клевала его в висок, причиняя адскую боль. Он попытался прогнать ее, но отчего-то не смог двинуть ни рукой, ни ногой. Паника усилилась, когда тварь, повернувшись к нему безумным птичьим глазом, заорала:

– Дэвид, твою мать, это срочно!

И тогда он проснулся.

Птичий клюв переместился внутрь головы, во рту словно кошки нагадили, от попытки встать затанцевали стены. Все выпитое накануне требовательно просилось наружу изо всех отверстий.

Для начала он попробовал сесть на кровати. Из телефона продолжал орать голос шефа:

– Дэвид, ты меня слышишь?!

Он продрал глаза, с трудом навел резкость, откашлялся и только тогда проскрежетал:

– Лью, какого черта…

– Слава богу! – в голосе Лью слышалось облегчение. – Я уже хотел посылать за тобой.

– Да что стряслось?

– Не хочу портить тебе выходной, приятель, но надо срочно лететь в Пойнт Лэй, отвезти к ним хирурга.

– Ты смотрел в окно? Моя птичка не потянет против такого ветра. Обратись к нефтяникам, у них крутые машины.

– Дэвид, ты что, совсем одичал? Все силы сейчас брошены на аварию в Прадхо-Бей. Дэвид, – он понизил голос, – она уже у меня в офисе, поторопись.

Дэвид понял, что отвертеться не удастся, и с ужасом подумал о том, как поведет вертолет в таком состоянии.

– Ладно, дай мне полчаса.

Выблевав душу в унитаз и постояв под струями ледяной воды, пилот спасательного вертолета Дэвид Хомски был уже в состоянии проглотить горсть таблеток от похмелья и привести себя в более или менее божеский вид. Скорее «менее», если честно, но какого черта, у него законный выходной. Был.

Злой, как черт, вывалился под пронизывающий полярный ветер. Щеки сразу начал кусать мороз. За два года здесь, на краю света, Дэвид так и не привык к нему, но голова немного прояснилась. В конце концов – надо так надо. Тому бедняге, что ждет хирурга в инуитской деревне, еще хуже, и все сейчас зависит от него. И от… стоп! Почему Лью сказал «она уже здесь»? Неужели на место вышедшего на пенсию дока Питерса взяли бабу? Этого не хватало…

Так оно и оказалось. Искоса взглянув на нее, Дэвид помрачнел еще больше. Коротко стриженая, без грамма косметики, с крупным ртом и упрямым подбородком. Все ясно – будет качать права и пытаться командовать. Таким лучше сразу указать, кто сидит за штурвалом.

– Дэвид, это наш новый доктор, Клэр Миллиган. Клэр, это Дэвид Хомски, пилот.

– Докторка, пожалуйста, – вспыхнула женщина.

О, это еще хуже, чем он ожидал. Одна из тех упоротых, кто на каждом шагу ввязывается в скандал из-за чертовых суффиксов, ненавидит мужиков и вылезает вперед, желая показать свою компетентность и, так сказать, стальные яйца, за отсутствием настоящих. Ох, и наплачется он с ней…

– Дэвид, решение за тобой, погода портится быстро, – Лью вперил в монитор помрачневший взгляд.

– Решение за ним?! Поверить не могу! Все, что он может решить – пойти опохмелиться в ближайший бар!

Ну, это уже чересчур. Усилием воли он погасил вспышку ярости.

Все было даже хуже, чем показывали свежие спутниковые снимки и метеорадар. Но за ночь в большущем пятне непогоды образовалась условная лазейка. С солидным крюком можно было… скажем так, попытаться. Рисковый план, который закончится изнуряющей болтанкой и, почти наверняка, вынужденной посадкой посреди снежной пустыни, когда погода прижмет их к земле. Но пусть Лью, черт его дери, сам разруливает потом все это дерьмо и прикрывает его задницу. А докторице очень даже не помешает хорошая встряска!

– Лью, заправщик уже на месте?

– Давно, ждет.

– Хорошо. Тогда выдай дамочке таблетки от тошноты – все, которые найдешь. А себе вазелин. Он может тебе понадобиться, если ты это подпишешь.

Дэвид положил на стол перед командиром заполненный полетный план и повернулся к двери, бросив на ходу:

– Мы полетим, я обойду фронт.

Съела, лесбиянка? Вслух он этого не сказал, но прочесть его мысли было несложно.

– Ты уверен? Я бы не рисковал на твоем месте…

– Вылет через четверть часа, – буркнул Дэвид и отправился к машине.

Злорадно ухмыльнулся, услышав, как она заверещала:

– Вы что, не видите, в каком он состоянии? Да от него перегаром разит за версту!

– Дамочка, другого у нас нет! – Лью наконец вышел из себя. – И потом, это лучший пилот, которого я в своей жизни видел. Он и пьяный летает лучше, чем большинство трезвых. Начинается буран, если хотите добраться до Пойнт Лэй – поторопитесь, иначе полет не состоится.

Она смерила его возмущенным взглядом, но заткнулась и пошла командовать санитарами.

Вскоре птичка с пилотом и тремя парамедиками на борту уже висела в свинцовом воздухе надвигающейся пурги. Грег и Сэм, опытные спасатели, как всегда, сидели в пассажирском отсеке, а чертова докторица устроилась в кресле рядом с ним.

– Сколько туда лететь?

Господи, она что, и правда первый день на Аляске?!

– Пятьдесят минут… обычно. Сегодня хорошо, если полтора часа. Никаких гарантий, – ответил он. – И вы слишком легко одеты.

– Я не просила ваших советов!

– И то верно, – хмыкнул он.

Промерзнет один раз до костей – будет умнее, дураки учатся на собственном опыте.

Она сделала особенно независимое лицо и отвернулась. До чего же неприятная особа, неужели ему придется теперь постоянно с ней работать? Да нет, такие тут надолго не задерживаются. Не пройдет и месяца, как ее отсюда как ветром сдует, со всей ее фанаберией.

Между тем, ситуация на метеорадаре ухудшалась стремительнее его самых пессимистичных ожиданий. Машина дрожала, проваливалась в ямы и шарахалась в стороны от порывов ветра. Красная линия погодного фронта, поджимавшего их справа, буквально на глазах ползла по экрану. Дэвид все время доворачивал влево, стараясь не приближаться к ней, и в результате уже сейчас шел на пять градусов левее, чем предполагал.

Он вынужден был признаться себе, что сделал ошибку, согласившись на рейс. Мерзкая баба взбесила его, не то он включил бы мозги и отказался. Хотел показать ей свою крутость, идиот, стал меряться яйцами с проклятой ведьмой, и вот результат.

– Боюсь, нам придется возвращаться, – повернулся он к Клэр.

– Об этом не может быть и речи! – отрезала она. – Случай серьезный, без нас он не выживет.

– Послушайте, доктор… ка, – начал он, вводя машину в разворот. – Мы уже идем на высоте двести футов, по приборам… Это вам не гребаный Боинг, и это не тот ветер, что задирал вам юбку в Бостоне, или откуда вы там… Это настоящая полярная пурга, которая сейчас просто оторвет нам… – замолчав на полуслове, Дэвид раздраженно защелкал зумом на метеорадаре и выругался.

– Ребята, все на ремнях? Фронт движется слишком быстро. Будем возвращаться… или садиться.

– Все в порядке, Дэвид, – послышался голос Грэга. – Сэм прихватил термос со своим пойлом, перезимуем.

– Дэвид, – Клэр вдруг сменила тон. – Там сейчас лежит человек, и вся его надежда – мы.

– Лью?… Мы возвращаемся, тут полная задница.

– Представьте, что это ваш близкий…

– Лью?… У меня отказ метеорадара. Да, подтверждаю.

Болтанка усилилась. Дэвид сосредоточился на приборах, пытаясь оценить ситуацию. Он был уверен, что только что развернул машину на обратный курс, но основной навигационный дисплей показывал, что они повернули лишь на двести восемьдесят градусов, то есть практически в лоб надвигающемуся фронту. Что за хрень? Казалось, что машина, как муха, бьется в стену из молочно-матового стекла, не продвигаясь вперед ни на дюйм.

– …поэтому, если вы сейчас развернетесь… – вещала докторка.

– Лью?… Мы будем садиться. Оставайся на связи! – Дэвид переключился на интерком. – Внимание, будем садиться!

Он быстро протянул руку и проверил ремни пассажирки.

– Послушайте, мать Тереза! У меня здесь на борту три человека, пока еще живых. Поэтому заткнитесь, пожалуйста, и делайте только то, что я говорю. Прямо сейчас!

Он больше не смотрел на нее, сосредоточившись на управлении машиной. Приборы, включая бэкап, указатель горизонта и вариометр, показывали полную хрень, и полагаться на них он уже не мог. Он перевел взгляд на мутное пятно света от прожектора под брюхом птички – единственное, что еще можно было различить за стеклами кабины, – и попытался снижаться по ощущениям. Последние показания радиовысотомера, которым он еще верил, – около сотни футов. Как давно это было? Куда их сдуло за это время? В этой болтанке он не мог определить. Машина дергалась, стонала и неслась в ад. Адреналин хлынул в кровь, изгоняя остатки похмелья. Он осознавал, что больше не контролирует положение вертолета в пространстве.

– Лью?… У меня полный отказ навигации. Видимость ноль, высота… не знаю. Снижаюсь, пытаемся сесть. Подтверди координаты?

И, не дожидаясь ответа, в интерком:

– Внимание, садимся АВАРИЙНО! Может быть… очень жестко!

Потеря ориентации в пространстве – это худшее, что может с тобой случиться. Пожалуй, даже хуже ракеты в задницу над пустыней… Дэвид снижался, стараясь инстинктивно удерживать машину в горизонтальном положении. Он понимал, что земля, а точнее, безжизненная ледяная равнина, над которой они болтались, может вынырнуть в любой момент, с любой стороны и с любой скоростью. Успеет ли он вообще среагировать?

– Лью, твою мать?… Ты принял координаты? У нас тут…

В этот момент машину тряхануло так, что медицинское оборудование оторвалось от креплений. Испуганные вопли людей смешались с лязгом металла и оглушительным воем – то ли урагана, то ли турбины… За стеклами кабины уже ничего нельзя было различить, исчезло даже пятно посадочного прожектора. Но болтанка явно ослабла. Они сели? Упали?

– Грег, Сэм, все о’кей? – прокричал он.

– Да, Дэвид, мы в порядке! – ответил за обоих Грег. – Но тут все вдребезги.

Клэр сидела молча, защищая руками голову, но ему было видно, что с ней все в порядке. Приборы по-прежнему показывали полную бессмыслицу. Но похоже, они таки сели. Куда? Сейчас это не так важно. Могло быть намного, намного хуже… он-то знал, как бывает. А тут просто жесткая посадка, все живы! Он разгрузил винт и перевел двигатель на холостые обороты. В этот момент сработала вся сигнализация: от опасного сближения с землей до сближения с воздушным судном на встречном курсе. Усмехнувшись иронии взбесившейся электроники, Дэвид потянулся к кнопкам отключения…

…и вот тогда стало НАМНОГО ХУЖЕ, он понял это сразу. Птичку бешено встряхнуло, закидало, завертело, заскрежетал метал. Было ощущение, что они упали в гигантскую центрифугу, раскручивающуюся все быстрее и быстрее. Невероятная сила прижала Дэвида вбок, к спинке сидения и стеклу двери. Сзади, из-за смятой перегородки пассажирского отсека на панель приборов полетели какие-то предметы, бумаги, куски пластика. Звуки в наушниках перекрыл оглушительный треск и грохот со стороны двигателя. Боже, спаси нас, БОЖЕ, СПАСИ!!!