скачать книгу бесплатно
Падре молчал, а Гнилой Билл, наслаждал их обоюдным унижением. Он ещё много чего говорил о них, упоминая их родителей, и всего чего только можно, а также морского дьявола, которого постоянно называл Старым Роджером. Он оскорблял их, насколько позволяла его убогая фантазия, дыша на нас смесью старого перегара, вони, разлагающихся у него во рту остатков пищи, и смрадного дыхания от плохо работающего желудка.
Я давно уже перестал слушать его оскорбления, уйдя в свои воспоминания, думая о чём угодно, но только не о том, что происходило прямо передо мной. В моём воображении, происходил художественный процесс, в котором я рисовал огромный толстый испанский крест на судьбе Гнилого Билла и ему подобным.
В конце концов, Гнилой Билл иссяк. Придя в хорошее расположение духа, он даже решил нас накормить, по доброте своей душевной.
– Эй, сладкая парочка вонючих испанцев, не надо думать обо мне плохо, я оставил ваши жизни в ваших руках и даже не буду брать этого польо с собой, он мне не нужен. Я достаточно награбил, и теперь мне не нужен этот «портулан». Напоследок хочу вам сделать подарок лично от себя.
И он вытащил из-за своего пояса пистолет и метко прицелившись, спустил курок. Грохнул выстрел и одна из птиц, сильно напоминавшего кондора, только размерами поменьше, свалилась на землю с дерева, остальные взмахнув широкими крыльями, слетели с него и умчались вдаль, оглашая окрестности противными сиплыми криками искреннего возмущения, подлым убийством своего собрата.
– Вот вам мясо, обдерите его, пожарьте и ешьте за моё здоровье. Он достаточно наелся трупов ваших собратьев. Смотрите, какой он жирный, и Гнилой Билл, расхохотавшись, пнул убитую птицу своим сапогом, вызвав у других пиратов новый взрыв хохота.
– Ешьте, не бойтесь, ими питались наши собратья, когда им нечего было есть. Обычное мясо и не намёка на человечину, которую они давно переварили, и он, плюнув в нашу сторону жёлто-коричневой слюной, отправился восвояси в сопровождении своих товарищей.
Действительно, когда они ушли, мы подошли с падре Антонием к этой птице и увидели, что это действительно гриф-падальщик, точнее, его название было гриф-индейка из-за схожести его внешнего вида с индейкой.
Мы не ели мяса с момента попадания в плен, да и вообще, мало, что ели, поэтому, несмотря на отвратный вид птицы, и той пищи, которой она питалась, мы нашли в себе силы ощипать его и зажарить на костре под смех окружающих нас пиратов.
Голод не тётка, и даже не дядька, а есть хотелось просто неимоверно. Отец Антоний, помолился за нас, прося прощения перед Господом за грехи наши, а я принялся свежевать птицу, морщась от запаха, который она издавала. Разделав её полностью, и отделив морщинистую шею от всего тела, я разорвал мясо на куски голыми руками и, нанизав на прутья, мы обжарили его, а потом, и съели.
Пираты, сначала смотревшие на нас и на весь процесс приготовления грифа, вскоре разошлись по своим делам, когда это им надоело, оставив нас в покое и перестав оскорблять, что нам в принципе было и надо. Насытившись до отвращения, мне пришлось призадуматься, а что же делать дальше. Ведь нам осталось несколько часов, до того момента, как нас погонят на корабль.
Видимо о том же самом думал и падре.
– Падре, как нам дальше быть? Ты же владеешь магией?
В своё время я насмотрелся фильмов про Джека Воробья и опыт, хоть и из фильмов имел богатый, поэтому насчёт пиратов, откровенно рефлексировал. А уж после того, как мы практически месяц голодали и подавно. Ничего хорошего от них ждать не приходилось, один обман и смерть.
Падре Антонио, отвечать не спешил. Вместо этого он встал и обратился к другому пирату, сидевшему поодаль и чинившему свой ботинок с помощью огромного шила и дратвы.
– Уважаемый ландрон, не подстрелите ли вы нам вон ту птицу. И он показал на расположившихся, на ветвях другого дерева грифов. Пират ощерился в улыбке и кивнул головой. Подняв свой мушкет, он прицелился и выстрелил. С дерева упал, подстреленный им гриф, к которому неторопливо направился падре. А я подошёл к этому же пирату и сказал.
– У нас нет ножа, чтобы разделать и зажарить эту птицу, не дадите ли вы нам нож?
– Э, малыш, да ты никак сбежать хочешь, да ещё и нож для этого просишь, я видел, как вы голыми руками разрывали этого «каплуна» и падальщика. Вы испанцы, только и годитесь на то, чтобы падаль есть. И сами падаль и едите тех, кто питался вами же. Когда мы приплыли сюда, эти птицы были в два раза меньше и жутко худыми. Одни кости и перья, а после того, как мы накормили их вашими трупами, посмотри, какие они стали жирными!
Слова, застряли в моей глотке, к которой подкатил тугой ком. Хотелось проклясть его страшной клятвой. В которой уже раз, я пожалел, что полный ноль в магии, а этот… Антоний, только и мог, что молиться, да говорить, что святая магия не предназначена для битв. Ага, как же!
Но делать было нечего, этот пират уел меня. Но и мне было, что сказать ему. Ведь они тоже жрали в этой крепости этих птиц, когда у них закончились продукты. Кстати почему, когда в море полно рыбы? Одни вопросы без ответов. Но, указывать ему на то, что он тоже любитель пернатых падальщиков, я не стал.
Не стоит дразнить этих людей без нужды, когда ты только и можешь, что бездарно помереть. А мне ещё нужно было вникнуть и расплатиться по всем своим долгам, ибо накопилось их не в меру. Блин, опять пафос испанский попёр. Пойду лучше попытаю падре, пускай он меня научит магии, раз сам не в состоянии. А то чувствую, что в правой стороне груди, у меня уже не ядро, а огромный булыжник, раскалённый докрасна, скоро и делиться начнёт, а там и до взрыва недалеко… термоядерного! Магическое ядро, оно наверное такое. Видимо на моём лице с крючковатым носом, что-то отразилось, потому, как пират схватился за свой пистолет и, наставив его на меня сказал.
– А ну-ка вали отсюда «Восемь реалов», пока я не проделал в тебе дырку и не вставил туда верёвку и не подвесил тебя на ближайшем суку. Будешь на нём с грифами торговаться и нож просить у них, чтобы верёвку перерезать. Да, на глупость, что сказал пират, я не обратил внимания, но вот моя кличка… странная. Эта глупая кличка, приклеилась ко мне отчего-то, но, пока не мешая мне жить.
Вернувшись к падре, я стал помогать ему, обдирать тушку грифа. Ободрав её, я уставился в глаза падре. Первого грифа-индейку мы съели, потому как были очень голодны, и я разрывал мясо своими руками, и изрядно отросшими ногтями. Сейчас можно было сделать то же самое, но уже особого желания у меня на это не было, да и ногти я уже в процессе разделки все пообломал.
– Ну, так что, падре? Нож мне не дали, стекла здесь нет, шёлковой нитки тоже? Как мы будем рвать это мясо, а ведь нам ещё надо его завялить на солнце и вымочить в солёной воде. Где ваша магия падре, неужели она не поможет нам?
Вместо ответа, падре начал бродить по песку и найдя несколько раковин, стал внимательно их рассматривать, а потом, осторожно бить одну о другую, в процессе этого читая молитву на латыни. Я с удовольствием смотрел на его руки. В правой стороне груди немного ворохнулось, и на моих глазах одна из раковин обломалась с краю, показав заострённую часть.
Усмехнувшись, падре взял её в руку и стал срезать мясо грифа с его костей словно ножом. Больше чудес в этот день я не увидел. С помощью этой раковины, мы распластали всё мясо на тонкие пластины и полоски, прополоскали его в солёной морской воде и разложили на больших камнях, подставив его солнцу.
Нам никто не мешал, всем было на нас наплевать, но как только мы подходили к лодкам или кораблям, нас сразу окрикивали, и отправляли назад, грозя оружием. Мы так и сидели на большом песчаном острове, слева от которого начинался океан, а справа текла река, впадая в него, вяля мясо и думая о будущих несчастиях.
Пока мы насыщались и вялили себе мясо впрок, на этом острове проходило самое интересное, что было в жизни пиратов, а именно, делёжка награбленного, о которой мы ничего не знали. Не выдержав молчания, я всё же решился задать вопрос падре.
– Падре, я ничего не знаю о магии и о том, что она может.
Падре вздохнул и искоса посмотрел на меня.
– Что ты хочешь узнать? И почему твой отец не научил тебя основам этого? Ты не прошёл инициацию?
Блин, опять эти еврейские вопросы! У падре, действительно в роду не было марранов или сефардов? Ну да ладно, я не знал, как правильно ответить на этот вопрос. Подумав, я всё же рискнул ответить на него.
– Отец, пропал, когда мне было десять лет, и он почти не занимался мною, весь в делах, весь в заботах. Инициацию, я помню очень плохо и после того, как я очнулся после пыток, я многого не помню, очень многого. Да и после удара эфесом этого кинжала, я ещё больше забыл и просто ничего не помню. Даже мать забыл!
– Как то, так, и что теперь делать я не знаю, и как жить дальше? Если мы с вами падре не сможем разбудить мои магические способности или вернуть ваши, то погибнем в море и назад, больше не вернёмся.
Падре внимательно смотрел на меня.
– Эрнандо, а тебе точно тринадцать лет?
Я опешил, и, посмотрев на своё тело, ответил.
– Ну да, вроде как, а что?
– Видишь ли, ты разговариваешь, как взрослый муж, а не как глупый и ничего не знающий подросток. Я давно смотрю на тебя и не понимаю, как так может быть. Ты ничего не знаешь о магии, да и о мире тоже, но при этом, абсолютно здраво рассуждаешь и задумываешься над такими вопросами, о которых даже я бы не подумал. Откуда это у тебя?
– Хгм, я же и говорю, когда пытали меня, я видимо повзрослел, а память потерял! Коснувшись рукою своей головы, я продолжил. – Вот тут помню, а вот тут, совсем нет. Инвалид я!
– Как, как ты сказал, инвалид?
– Ну да, инвалид, у меня ножка болит, – прикинулся я дурачком. Пускай лучше думает, что у меня «крыша» поехала, или то, что я сумасшедший, чем начнёт меня в чём-то подозревать. А тои подумает, что в меня какой-нибудь ибис вселился. Или ирбис? Что-то голова совсем кругом пошла, наверно напекло её от этих разговоров.
– Ты непонятно выражаешься Эрнандо, я не понимаю тебя. Нагрузка на твою психику была огромной, не каждый взрослый испанец сможет выдержать такое, особенно сейчас, когда мы теряем своё превосходство перед другими, более молодыми нациями. Это удручает.
– Я не могу сейчас ответить на твой вопрос, он очень сложный. Могу тебе сказать, только одно, я на время, утратил свои магические возможности и сейчас моё ядро пусто, как разбитый кувшин. А другая информация будет тебе только мешать, ведь и твоё ядро сейчас молчит. Тебе надо учиться в семинарии, там тебе всё объяснят, а пока давай займёмся делом. Мясо завялилось и нам надо его спрятать в складках одежды. Не думаю, что у нас будет другой шанс, запастись им. А будут ли нас кормить в последующем, не сможет сказать никто.
Пожав плечами, я согласился с ним, и мы занялись этим интересным делом.
Глава 5. У Гасконца
«Адмирал» пиратов Генри Морган, стоял перед выборными капитанами, представлявшими береговое братство. Кроме них, тут присутствовали и специально назначенные люди, представители от всех команд и отдельных отрядов. Оглядев их всех, Морган в очередной раз показал свой ораторский талант, усиленный магией.
– Братья, настал тот день, когда мы можем поделить всю захваченную нами добычу! Сто пятьдесят мулов, тянули ценный груз, состоящий из слитков серебра, серебряной и золотой посуды, и чеканной монеты, и это помимо тех товаров, которые мы захватили в виде пряностей, шёлка и прочего.
– Но многие… – он обвёл грозным взглядом всех собравшихся, – очень многие, утаили от братства добычу, припрятав её у себя. Это касается драгоценностей и артефактов. Перед походом был договор – все ценности и артефакты складывать в общую кучу, а потом, делить поровну. А то, что же это братья? Многие проливали свою кровь. Из похода не вернулось двести человек, некоторые потеряли руку, ногу, глаз или палец. Нам надо выдать компенсацию их семьям или им самим. А вы утаиваете добычу!
– Вот договор! – и он развернул лист пергамента, который и зачитал, – «а тем, кто потерял руку или ногу в бою, сверх его доли положено полторы тысячи пиастров или пятнадцать рабов, кто потерял глаз или палец, тому пятьсот пиастров или пять рабов». Добыча велика, но если каждый будет утаивать её, то на всех её не хватит!
Французские капитаны сразу поняли, откуда дует ветер, их было меньше, чем англичан – всего восемь кораблей, против двадцати пяти, и к ним постоянно предъявлялись претензии. Гасконец, и Пикардиец, самые известные из них, возмутились этим.
– На что это ты намекаешь «адмирал», не на нас ли?
– Ну что вы, что вы, – покачиваясь с носков на пятки, ответил им Морган, – это претензии ко всем. Вы согласны, чтобы всех осмотреть вплоть до штанов?
– Согласны, согласны, – прогудели все капитаны кораблей и выборные люди.
– Ну и хорошо, тогда прошу к осмотру.
Весь день, вплоть до вечера, всех обыскивали, заставляя выворачивать свои карманы, перетряхивали все сундуки с личными вещами, облазили трюмы всех кораблей, а также заглядывали во все места, где можно было укрыть что-либо ценное. Среди флибустьеров, ходили люди с магическими артефактами поиска и «просвечивали» тела людей. А то мало ли куда можно было запрятать ценности, и каким способом. Парочка особо недалёких пиратов на этом и попалась. Наконец, шмон и обыск, закончился и всё найденное добро, присоединилось к остальной куче. Весь песчаный остров был изборождён также слабенькими артефактами поиска, на предмет зарытых кладов. Но ничего не нашли, а они наверняка были.
Но артефакты были слабенькими, их магический заряд был потрачен в основном на людей, оттого, проникнуть на глубину больше, чем сантиметров двадцать, они не могли. А те, кто зарывал, знали о подобных артефактах заранее, и не ленились. Да и весь остров, прочесать было просто невозможно. Наиболее грамотные, могли зарыть сокровища в полосе прибоя, который никто не осматривал. Однозначно, утаённые сокровища были, но их обнаружить не смогли.
Как известно, кто играет по-крупному и ворует миллионы, а не жалкие тысячи, тот никогда не попадается, а если попадается, то наказание смехотворно. То же было и с Генри Морганом, который смог перехитрить многих. Он шёл от обратного, прятал не слитки золота и серебра, а мелкие безделушки, а наличие у него самого «высшего ордена защиты», предполагало магические помехи, артефактам поиска. Поверхностно осмотрев его каюту и корабль, назначенные артефакторы, отправились на другие корабли.
А между тем, он играл по-крупному, идя ва-банк. Слитки серебра им оценивались по десять реалов за штуку, что было занижено, как минимум в сотню раз, а драгоценности, вообще шли за бесценок, и их, он оставлял у себя, забирая их в счёт своей доли и оценивая лично. Магические артефакты, странным образом исчезли, и о них никто не знал. Да и много их пропало ещё в пути, как Морган заявил позднее.
Всё это, разумеется, вскрылось. Крики и ругань, поднялись до небес, вспугнув вяло бродящих по острову чаек. Французы не довольные делёжкой взялись за оружие, но их было значительно меньше, и они, поворчав, отступили.
Анкюле, фис дёпют, мердё, – так и слышались со всех сторон. Французы не стеснялись в матерных выражениях, чихвостя Моргана, во все его дыхательные отверстия и для порядка, придумывая ему ещё парочку неестественных. Говнюк, урод, мразь, тварь, – затихало вдали, по мере того, как градус их ярости понижался, а эмоции, остывали под грузом проблем и понимания того, что проблему надо обдумать сначала, а потом уже браться за оружие.
В результате делёжки, каждому флибустьеру, досталось по двести реалов и всё. Некоторые получили чуть больше, если их вклад в общее дело, был признан всеми выборными капитанами. Потерявших конечности пиратов было мало, точнее, большинство из тех, кто потерял конечности, не смогли выжить, и не получили денежную компенсацию за это. Но это уже се-ля-ви, как говорят французы.
Погрузив ценности и заранее заготовленное продовольствие ночью, Морган уплыл на своём фрегате с первыми лучами солнца. Вместе с ним уплыло ещё четыре корабля с его людьми, пока остальные, строили планы жестокой мести.
Взбешенные несправедливой делёжкой денег, за ним бросились французы на трёх кораблях. Но их корабли были хуже, и продовольствия на них было заготовлено мало, отчего они не могли добраться до Ямайки, не останавливаясь для пополнения водою и продуктами, и быстро отстали.
Всего этого мы не знали. Грызня между собою пиратов, редкая пальба в воздух, крики, ругань и прочее, нас не интересовало. Нас, кстати, тоже обыскали магическими артефактами, но ничего, естественно, не обнаружили, и оставили в покое. Потом, передумав, вернулись и от души избили просто так, от переполнявших их эмоций.
Вечером, злые, как стая гиен и такие же опасные, как они, французские буканьеры, рассчитывавшие на бо?льшую добычу, чем они получили, проходя мимо нас, тоже решили немного сбросить пар. И если до этого, нас, практически и не били, наставив всего лишь пару синяков, то французы, лупили нас от души.
Наши слабые попытки отбиться от них и призывы к Богу, совести, и чести, возымели прямо обратный эффект. «Добрые» католики, отлично показывали на практике, что они думают о своих братьях по вере, а также о том, можно ли бить беспомощного священника в разорванной старой рясе, больше похожей на тряпки бездомной старухи, и худого, как щепка подростка, которого, качал, казалось сам ветер.
Нет, никто из них не стеснялся бить нас обоих. И старый, и молодой, наполучали от них знатных люлей, что называется – согласно статуса, и долго не могли после этого, подняться на ноги. Классовая так сказать ненависть во всей красе, да ещё замешанная, на необъяснимой мне нелюбви к испанцам и раздражением от недополученных денег. Кажется, помимо больших фингалов, мы с падре, получили и пару закрытых переломов, что для нас сейчас, становилось критично.
Неприятно проведённый вечер, закончился тяжёлым сном под пальмами. Вот и мечтай потом о райской жизни! Золотой песок, голубое небо, ласковое и теплое море – весь этот набор счастливого отпускника, присутствовал в полной мере. Но извините, не таким же извращённым способом. В детстве я всегда мечтал о море, но бывал там очень редко, и вот попал, наслаждайся!
Утром, очнувшись от тяжелого, но целебного сна, мы были разбужены пушечной пальбой и беготнёй по песку этих проклятых Богом и судьбой флибустьеров. Проклятия и отборная ругань на английском и французском, слышались со всех сторон. Из заложников мы остались одни, несколько женщин, пираты, в конце концов, бросили, вдоволь попользовавшись ими. На нас же у них были туманные планы.
Гасконец с Пикардийцем ругались стоя недалеко от нас, дозволяя нашим ушам в полной мере ощутить их неприкрытую ничем ярость.
– Мердё (дерьмо), этот анфа дёпют ( сукин сын), нас обманул!
– Текю (дебил), ты только сейчас это понял?
– Э та сёр (твою мать), та гёль (заткнись), пюте (бл…), как такое может быть! – Бордель де мерд (сраный бардак), нам надо догонять его, пока он не уплыл далеко.
– Хорошо, тогда поднимай всех французов, пускай поднимают якоря и собираются в погоню.
– Не горячись Жан, нам надо взять с собой продовольствие. У нас мало людей, и не все наши корабли, смогут угнаться за Морганом.
– Мердё, мердё, мердё, хорошо брат, сколько кораблей взял с собою Морган?
– Люди говорят, что он уплыл во главе трёх шлюпов. И многие англичане тоже недовольны разделом, но они не поплывут за ним в погоню.
– Да это ясно, Пьер, но нам надо собираться, мы и так, потеряли много времени.
– Да, пойду собирать своих людей, а ты Жан, можешь забрать вон тех двух засратых пленников. Их бросили, а может, забыли взять с собою англичане, это будет для тебя, хоть какой-то компенсацией убытков.
– Пюте! Зачем они мне нужны?
– Я слышал, что мальчишка сын навигатора, он может быть тебе полезен! Ну, или, по крайней мере, ты можешь использовать их в качестве юнги и палубного матроса, либо трюмных рабочих, для откачки морской воды.
– Хорошо, спасибо тебе брат за совет, мы отправляемся немедленно!
– Удачи!
– Удачи!
После того, как от нас отказался Гнилой Билл, а потом и вовсе уплыл вместе с Морганом, нас избитых и ослабевших от бурно проведённой не по нашей вине ночи, погнали пинками на корабль одного из французских капитанов. Им оказался Жан Ле Гаскон «Гасконец», называвший себя честным флибустьером. Этот был относительно новый десяти пушечный шлюп испанской постройки, захваченный у испанцев.
Нас особо никто не спрашивал, подошли и спросили.
– Как вас зовут испанцы?
– Падре Антонию и кабальеро Эрнандо.
– Да нам насрать, как вас зовут! Ты падре, здесь больше не падре, а будешь нам парить мозги «небесный лоцман», то пойдёшь к морскому дьяволу, а твой череп, послужит эскизом к нашему новому парусу. Будешь зваться Хуаном, а ты «ба» (мелкий) до кабальеро ещё не дорос и до юнги тоже. А потому будешь…
Француз задумался, а это был квартирмейстер Гасконца, и он всё никак не мог подобрать подходящей клички для меня.
– Так, я слышал, тебя звали – Восемь реалов! Но сейчас ты больше стал похож на полреала, а потому, будешь… Ты же родился здесь в Испанском Мейне?
Где уж родился Эрнандо, я и сам не знал, а потому машинально ответил.
– В Москве я родился!
– Где, где, – не понял француз, потом разозлился, – будешь квакать, голову отрублю! Где родился, я спрашиваю? Отвечай?!
– В Панаме, грёбанный ты урод, и твой рот, хотелось бы натянуть на… бутерброд, – не выдержал я, и после слова Панама, добавил от себя по-русски.
Последние слова француз не понял. Не разбираясь, что я ему сказал, он наотмашь хлестнул меня рукой, отчего моя голова метнулась вправо. В голове гулко прогремела колокольным набатом затрещина, и я упал на задницу.
Квартирмейстер, расхохотался от увиденного.
– Ты гачупин, придержи свой язык за зубами, а не то я его сильно укорочу! – и он достал из-за пояса свой нож и провёл им по своему давно не бритому кадыку.
Подумаешь, какие мы крутые, одним взмахом, насрём в семь унитазов махом, – думалось мне от мрачных перспектив. Надоело уже дрожать и бояться. Каждый, чуть что, сразу за нож хватается! Даргинцы что ли через одного. Заманали уже своими угрозами. Перед моими глазами мелькнул образ кладбища с крестами до горизонта, на каждом из которых, красовалось имя и слово «пират».
