Старая крепость

– Да уж постараюсь, – рассмеялся майор.

– Кстати, Михалыч: научи меня с оружием обращаться! Я, из всего стрелкового многообразия, могу только ТТ разобрать-собрать, а вот остальное…

– Ты серьёзно? – брови Гаврилова удивлённо взлетели вверх, – даже «мосинку» не знаешь?

– «Даже»! – передразнил я его, – В моём будущем личное стрелковое оружие ограничивается одной-единственной системой: автоматом Калашникова. Уж его-то я знаю! А у вас тут, – простор для изучения: «мосинка», ППД, ППШ, ППС, СВТ, АВС и так далее! Плюс пулемёты и пистолеты… А что же я за сержант, если не смогу показать бойцу как винтовку разобрать? Плюс уставы ваши… Там я вообще, – ни ухом, ни рылом!

Чем больше я говорил, тем сильнее мрачнел Гаврилов.

– Нет, ну а что ты думал? – глядя на его постное лицо, развёл я руки в стороны, – Что я специально готовился к заброске в прошлое и изучал устройство вооружения да организацию войск? Скажу тебе больше: я вон, военфельдшера от лейтенанта или какого-нибудь воентехника 1-го ранга не отличу!

– Второго.

– Что второго?

– Лейтенант – это воентехник второго ранга.

– Во! Сам чёрт ногу сломит! Кубика в петлицах два? Два! Значит, – лейтенант, а уж на счёт остального, – извини!

– Мда, с сержантом я погорячился… Тебе и до рядового ещё, – как до Луны…

– Поможешь разобраться? – в лоб спросил я Гаврилова.

– Время, конечно, ты нашёл самое подходящее… Ну да ладно, попробуем! Вон, медведей, – и тех в цирке на велосипеде учат кататься. А тут, – вполне себе сообразительный человек из будущего…

– Спасибо за столь образное сравнение, – надеюсь, со мной будет проще, чем с медведем.

– Да уж хотелось бы надеяться… Ладно, пока Касаткина нет, – давай сюда ППД, покажу что и как… Сержант, блин…

Ну, что я могу сказать? Не так страшен чёрт, как его малютки. Буквально за десять минут, я уже разобрался с ППД и «мосинкой», а изучать СВТ Гаврилов посоветовал с помощью пограничника, – оружие, мол, новое, поэтому ничего зазорного в том, что сержант попросит показать, как с ним обращаться, нет. Что касается уставов, то майор выудил из ящика две книжечки: «Полевой Устав» и «Боевой Устав пехоты», оба 1939-го года выпуска.

– Грызи гранит военной науки, товарищ сержант! – произнёс Гаврилов, вручая их мне.

Немного подумав, достал откуда-то сумку-планшет и протянул мне:

– Держи! Пора и имуществом уже обзаводиться, а то гол как сокол…

– Спасибо, Михалыч!

– Давай, изучай, – пока время есть.

Только я уселся за стол, как зазвонил телефон. Вживаясь в роль ординарца, поднял трубку:

– Штаб слушает! Сержант Алексеев!

– Капитан Касаткин! – раздался голос начальника штаба, – Доложите майору: женщины и дети готовы к выходу!

Я отрепетовал полученное сообщение Гаврилову. Тот кивнул и, надевая фуражку, сказал, что выдвигается.

– Сейчас будет, ждите!

– Принял! – произнёс Касаткин и отключился.

– Сиди здесь, занимайся, – скоро вернусь.

Пользуясь тем, что остался один, выглянул в коридор. Пограничник на месте. Поманил его к себе:

– Андрей, – зайди!

Может быть, Силаев и удивился, но виду не подал.

– Слушай, у меня к тебе вопрос вот какого плана… Научи СВТ пользоваться! Разбирать, собирать, газовый регулятор настраивать… Я эту винтовку видел, конечно, но в руках держать не доводилось.

– Да тут ничего сложного, – с готовностью снимая СВТ с плеча, начал рассказывать пограничник…

Через несколько минут устройство самозарядной винтовки Токарева перестало быть для меня тайной, – действительно, ничего сверхъестественного. И чего все говорили, что она сложна и капризна? Да, вчерашнему крестьянину, только недавно призванному в армию, – и «мосинку» тяжело освоить, но мне, инженеру с высшим образованием, – никаких проблем. В общем и целом, СВТ понравилась. Учитывая тот факт, что на вооружении Вермахта подобных систем вообще не было, – становилась понятна любовь немецких солдат к этой винтовке. А захватили они их, в качестве трофеев, немало. Именно используя конструкцию советских самозарядных винтовок, немцы и создадут свои «G-41» к концу 1941-го года.

Пока пограничник меня учил, – разговорились. Выяснилось, что войну он встретил в помещении своей погранкомендатуры, которая располагалась как раз напротив Тереспольских ворот. Там же Андрей и получил своё первое боевое задание, – лейтенант Кижеватов поручил ему оповестить находящихся в Бресте командиров о начале крупной провокации немцев. Рядовой Силаев смог добраться до города, но на квартирах никого не застал. Вернувшись в крепость, понял, что пробиться в Цитадель уже не сможет, и остался здесь, на Кобринском укреплении. Среди паники и хаоса, Гаврилов занялся организацией обороны этого участка Крепости. Почувствовав твёрдую руку опытного майора, пограничник влился в разношёрстный коллектив, который удалось к тому моменту сколотить командиру 44-го стрелкового полка. Сначала дрались на валах у Северных ворот, потом пришлось отступить в форт. Как-то само собой получилось, что пограничник прибился к Гаврилову и взял на себя задачу охраны командира. Сначала их было трое: Силаев и два пехотинца, но после того, как один из приписников-западенцев выкатил под ноги майора гранату, в живых остался только Андрей.

– Считай, что в нашем полку прибыло: я теперь тоже за Гавриловым присматривать буду.

– Учту, – улыбнулся пограничник и тут же спросил:

– Слушай, говорят, – ты к нам из Цитадели пробился? Как там мои? Может, встречал кого?

– Нет, никого не видел. Думаю, пограничники с первыми же разрывами ушли на Западный остров. Если кто и остался, – то ваша комендатура была слишком далеко от меня, и что там происходило, – я не в курсе. Но ты не отчаивайся, – может, выжили твои товарищи и пробиваются сейчас с боями к нашим…

– Эх, – вздохнул Андрей, – где они сейчас, наши?

– Судя по тому, что канонады давно не слышно, – отступили прилично…

Вернувшись, Гаврилов и Касаткин сообщили, что вывод женщин и детей прошёл без эксцессов. Немцы высыпали из своих укрытий, думая, что гарнизон сдаётся. Однако, кроме нескольких перебежчиков, больше никто не показался. Поняв, что защитники о сдаче и не помышляют, фашисты вновь вернулись на позиции.

– Странно, что нас не атакуют или, хотя бы, не обстреливают артиллерией, – задумчиво потирая подбородок, произнёс Касаткин.

– Думаю, что ждут танков. Во сколько они должны подойти? – спрашивает у меня Гаврилов.

– Судя по тому, что я слышал, – не раньше десяти утра.

– Сейчас – семь… Неужели, они на эти три часа оставят нас в покое? Даже не верится.

– Мы не обидимся, – улыбается капитан.

Действительно, немцы пока не предпринимали никаких действий в отношении окружённого гарнизона. Ничего не изменилось ни в пол-одиннадцатого, ни в одиннадцать. Нет, Коломиец около десяти часов доложил, что слышит рёв двигателей какой-то техники, но этим всё и закончилось. Тишина. Нервы у всех на пределе. Между тем, наступил полдень. И тут началось…

Зазвонили сразу все три телефона, – командиры рот сообщали, что наблюдают двигающиеся к форту танки. В ответ, – отсекать огнём пехоту, лишних бойцов от амбразур убрать. Бух! Бух! Задрожал каземат, – немцы открыли огонь по валам из миномётов. Отзвонился Домиенко: танки встали, ведут огонь по амбразурам казематов внутреннего вала, пехоты не видно, потерь не имеет. После этого, связь прерывается. Прошу Гаврилова отпустить меня туда, – узнать в чём дело. Нехотя, косясь на начальника штаба, отпускает:

– Только быстро! Одна нога здесь, – другая там!

– Понял, товарищ майор! – бегом кидаюсь к выходу.

В коридоре, сжимая свою СВТ, замер у амбразуры Силаев. Смотрю поверх его головы, – ничего, кроме остатков зелёной травы внутреннего вала, не вижу. Сворачиваю налево, к ближайшей потерне. Оказавшись в ней, – кидаю взгляд в боковые амбразуры: трава, кирпичные стены казематов. Сидящие в коридоре бойцы, обняв винтовки, флегматично наблюдают за моими перемещениями. Идём дальше. Вот и отсеки внутреннего вала. Бах! Бах! Где-то наверху, в стену бьют вражеские снаряды. Звук такой, будто кто-то огромным молотком колет кирпичи. Вижу лейтенанта Домиенко, который безуспешно пытается вызвать штаб в телефонную трубку.

– Что-то со связью! Нужно послать человека, проверить линию! – кричу я ему.

Увидев меня, лейтенант кивает и кричит куда-то в сторону сидящих в простенках красноармейцев:

– Еремеев! Еремеев! Связь!

Взлетаю по лестнице наверх и еле уворачиваюсь от кувыркающегося по полу в мою сторону кирпича. Тот пролетает мимо и разбивается об стену за спиной. Ничего себе! У амбразуры лежат два припорошенные пылью тела. Сначала думаю, что бойцы мертвы, но замечаю, как после очередного удара снаряда в стену, те поднимают головы.

– Как обстановка? – кричу я им.

– Отлично! – отплёвываясь, отвечает один из красноармейцев и поворачивает ко мне голову. С трудом узнаю второго номера пулемётного расчёта.

– Евстафьев, – ты, что ли?

– Он самый! – радостно щерится тот.

– Кто там по нам лупит?

– Самоходка и три танка! Танки – тьфу! А вот эта стерва даёт прикурить!

– Где они? – пытаюсь шагнуть к амбразуре, чтобы выглянуть наружу.

– Не вздумай! – в два голоса орут пулемётчики, – башку оторвёт! Спускайся вниз или из внешнего вала смотри!

– Понял! Тут, наверху, есть кто ещё?

– Никого, – только мы! Стены пушки не пробивают, но кирпич разлетается знатно! Если попадут в окно или амбразуру, – хана!

Махнув рукой, – мол, понял, скатываюсь вниз.

– Ну, как там? – внизу стоит Домиенко.

– Хреново! Но парни живы. Снизу не видать танков?

– Да какое там! – машет лейтенант, – Скос мешает!

– Ладно, я попробую сбоку глянуть!

– Давай, осторожнее там!

Снова мчусь по потерне, вылетаю в коридор и бегу в сторону позиций роты Зульфугарова. А вот и он, лёгок на помине, – вглядывается в амбразуру.

– Что видно?

– Вон они, гвоздят без перерыва! – зло отвечает тот.

Смотрю на улицу: метрах в ста от форта, выстроившись в линию, стоят танки. Штуг, два наших Т-38 и французское убожище S-35. Ну, эти два понятно, – у них хоть пушки есть, а наши-то зачем подогнали? Для количества? Со своими пулемётами они здесь бесполезны. Неудивительно, что толку от такой «танковой атаки» не будет. Впрочем, на безрыбье, как говорится… Опа! Не успела эта мысль до конца оформиться в моей голове, как за танками показалась атакующая пехота. Немцы двигались перебежками, но и это не могло их спасти от губительного огня защитников. Бух! Бух! Во дворе форта, прямо перед нами, упали несколько мин. Что это они? Так ведь можно и своих задеть! Упавшие мины окутались бело-серым дымом, превращаясь в завесу. Ага, вот оно что… Хотят подобраться поближе под прикрытием дыма!

– К бою! – закричал Зульфугаров, – пулемёты к амбразурам!

Бойцы кинулись занимать позиции. Рядом с нами пристроились два красноармейца с ДП-27. Высунув ствол в проём, они приготовились встречать наступающую немецкую пехоту.

– Стрелять по готовности!

Защитники замерли. Клубы дыма заволокли внутренний дворик. Сначала ничего не происходило, затем из завесы вылетело около десятка гранат на длинных ручках. М-24, – услужливо напомнил немец в моей голове. Часть из них не долетела, часть отскочила от стен каземата.

– Бойся! – заорал Зульфугаров.

Бойцы синхронно пригнулись, пережидая разрывы, после чего снова прильнули к амбразурам. Кто-то вскрикнул, хватаясь за лицо, – зацепило. К раненому тотчас устремились несколько красноармейцев, оттаскивая товарища в глубину каземата. Оставшиеся на позициях, открыли дружный огонь по выбегавшим из дыма немцам. Атака вышла скоротечной: ни одному солдату, преодолевшему завесу, не суждено было вернуться назад.

– Так их, гадов! – орал во всю глотку лейтенант, перебегая между бойцами.

Фух! Я вытер невесть откуда взявшийся пот со лба. Отбились. Судя по стрельбе с противоположной от нас оконечности вала, – Коломиец тоже достойно встретил наступающих. Пора возвращаться.

Гаврилов метался по каземату как раненый зверь. Касаткина на было. Завидев меня, живого и невредимого, облегчённо вздохнул:

– Ну, слава богу! Как там?

– Всё нормально: Домиенко ищет порыв на линии, Зульфугаров отбил атаку немецкой пехоты.

– Что танки? – деловито поинтересовался майор.

– А, ерунда: два наших Т-38, самоходка и француз. С такими калибрами, – удачи им не видать. Скоро боезапас закончится и они отойдут. По потерям: убитых не видел, но есть раненые. Короче говоря, один-ноль в нашу пользу.

– Неплохо. Что дальше?

– Дальше, – скорее всего, немцы вызовут огонь артиллерии, но эффективность его… Сам понимаешь: без толку. Так что, расслабляемся и ждём авиацию.

– Да уж, умеешь ты успокоить… – покачал головой Гаврилов.

Зазвенели телефоны: командиры рот докладывали об отбитой атаке и потерях. Убитых не было, – только четверо легкораненых. Майор повеселел. Как я и предполагал, немцы отвели бронетехнику и начали артиллерийско-миномётный обстрел позиций упорно не желающих сдаваться русских.

Глава 4

Остаток дня, ночь и весь следующий день форт подвергался ожесточённому обстрелу. Атак немцы больше не предпринимали. Я продолжал повышать свою квалификацию, изучая уставы РККА, изредка бегая по поручениям Гаврилова. К немецкому обстрелу все привыкли, благо урона он никакого не приносил. Под утро в дело вступила немецкая зенитка, – похоже, та самая «восемь-восемь», что была придана 135-му полку. Её огонь не оказал на защитников того эффекта, какого ожидали немцы. Стены она тоже не пробивала, так что впустую тратила снаряды. Среди обороняющихся появилось ещё несколько раненых, но на общем настрое гарнизона это никак не сказалось.

В ночь на 29-е июня, вместо щедро пускаемых фашистами осветительных ракет, появились прожектора. Уж не знаю где их взяли немцы, но форт стали освещать именно они. Артиллерийский обстрел не прекращался ни на минуту. Наступило утро последнего дня обороны…

Гаврилов не находил себе места, нервно меряя шагами каземат. Даже спокойный Касаткин не выдержал:

– Ну что ты мечешься, командир? Форт держится, причин для беспокойства нет…

– Чувствую я, Константин Фёдорович, что немцы что-то задумали… Слышишь? – и артобстрел прекратился.

Действительно, стало слишком тихо. Касаткин недоумённо пожал плечами:

– Может, сдаться опять предложат?

– Не думаю, капитан, не думаю…

Тревожную обстановку прервал зуммер телефона.

– Гаврилов! – схватив вперёд меня трубку, представился майор.

Выслушав говорившего, он медленно опустил её на аппарат:

– Коломиец звонил. Его наблюдатели слышат гул самолётов. Похоже, бомбить нас идут…

Мы прислушались. Ничего.

– Может, мимо летят? – предположил начальник штаба, – С чего ты взял…

Чудовищной силы взрыв качнул каземат, не дав договорить капитану. За ним – ещё один, и ещё. Мы упали на пол, закрывая головы руками. Я насчитал шесть попаданий. Сомнений не было, – немцы начали бомбить Восточный форт. Вал устоял, но ощущения внутри казематов были не из приятных. Вновь раздались звонки телефонов: сначала одного, затем второго. Командиры рот докладывали, что потерь не имеют и запрашивали дальнейших указаний. Готовиться отражать очередную атаку, – так звучал приказ Гаврилова.

На этот раз, обходить позиции отправились все вместе. Бойцы, пережившие первую в их жизни бомбёжку, в основной массе своей находились в прострации. Подбадривая их, мы двигались в сторону роты Коломийца. Напротив лазарета, в коридоре, сидела Абакумова, зажав уши руками. Между пальцев у неё текла кровь. Касаткин бросился к военфельдшеру, спрашивая, не ранена ли она? Помотав головой, та что-то тихо ему ответила. Контузия. Оставив начальника штаба, мы с Гавриловым бросились дальше. У Коломийца всё было под контролем: он расставлял бойцов у амбразур. Убедившись, что правый фланг обороны вполне дееспособен, быстрым шагом отправились через потерну к Домиенко. Бежать нельзя, ибо вид бегущего командира вызывает в рядах бойцов панику. Добравшись до казематов внутреннего вала, увидели лейтенанта, руководящего обороной вверенного ему участка. Здесь тоже всё в порядке.

Осталась рота Зульфугарова. Ей досталось больше всего: завалило один из казематов, в нескольких треснул и частично осыпался потолок. Пыль, крики, мат… Несколько бойцов, обдирая в кровь руки, лихорадочно разбирали нагромождения кирпичей, пытаясь вытащить из-под них своих товарищей. Как оказалось, четыре из шести авиабомб разорвались именно над этим участком обороны. Множество раненых, убитых. Все, включая Зульфугарова, получили контузии. Сам лейтенант лежал сейчас без сознания, командование в свои руки взял старшина Павленко. Среди хаоса и неразберихи, раздавался его зычный голос, отдававший распоряжения о выносе раненых и требовавший красноармейцев вернуться к амбразурам. Увидев Гаврилова, старшина доложил, что рота понесла потери, количество пока не уточнено. Тем не менее, боеспособность не потеряна и личный состав готов к отражению атаки гитлеровцев. Майор выслушал рапорт Павленко и приказал принимать тому руководство ротой.

– Держитесь, – сейчас немцы опять в атаку пойдут! Что с пулемётами?

– «Максима» вместе с расчётом завалило, – похоже, всё, кранты. Остались только два ручных!

– Чёрт подери! – с досадой выругался Гаврилов, – Ладно, отбивайтесь пока тем, что осталось. Будет совсем туго, – докладывай. Со связью что?

– Телефон там остался, под обломками, – махнул рукой Павленко в сторону обвалившегося каземата.

– Значит, посыльного пришлёшь. Давай, старшина, действуй! – хлопнув того по плечу, закончил Гаврилов. Мы посторонились, пропуская бойцов, тащивших на плащ-палатке охающего раненого с неестественно вывернутой ногой.

– Немцы! – раздался чей-то дикий крик.

Не сговариваясь, бросились с майором к ближайшей амбразуре. Пыль, поднятая взрывами во дворе, почти осела. Со стороны домов комсостава, перебежками, двигалась немецкая пехота. Чуть позади, шёл танк, – трофейный Т-38. Подпустив атакующих метров на сто, – из казематов внутреннего вала открыла стрельбу рота Домиенко. Как по команде, в тот же момент, подключились и фланги внешнего вала. Слева заработали оба «ДП», захлопали винтовки. Немцы, поняв, что огонь защитников и не думает ослабевать после авианалёта, тут же отошли.

– Разведка боем? – вслух подумал я.

– Похоже на то, – внимательно наблюдая за отходящими фашистами, задумчиво произнёс Гаврилов.

– Прекратить огонь! Все в укрытие! – подал голос Павленко, призывая красноармейцев отойти от бойниц, – Остаются только дозорные!

– Сейчас опять обстреливать начнут, – пояснил он нам.

Действительно, как только последние фигурки отступающих немцев скрылись из вида, по форту вновь начала бить артиллерия и миномёты. Следуя по вздрагивающему от разрывов коридору, мы вернулись в штабной каземат. Касаткина ещё не было. Гаврилов схватился за телефоны, – звонил в роты, уточнял потери. Я, пользуясь случаем, копался в своей памяти, вспоминая время, в которое на Восточный форт прилетит двухтонная бомба. Вроде как, к вечеру. Именно темнота помешает немцам качественно зачистить казематы. Сейчас 9 утра. Значит, в запасе ещё есть несколько часов. Достав из планшета схему, стал думать, как лучше вырваться из Крепости после взятия форта. За этим увлекательным занятием меня и застал Гаврилов.

– Что это у тебя?

– Немецкий план крепости с расположением блокирующих частей.

– Откуда ты его взял?

– Начертил, – не подумав, ляпнул я.

– Не понял…

– Немец тот, в которого я вселился, – его работа. Правда, на сегодняшний день, обстановка могла и поменяться.

– Дай-ка поглядеть… – майор склонился над схемой.

– Вот, думаю, где лучше выходить.

– А что тут думать? Вот здесь, между Северными и Северо-Западными воротами проскользнуть ночью, – и на север, в Беловежскую Пущу.

– Так себе план.

– Обоснуй.

– Смотри: во-первых, ты сразу попадаешь в Брест, который сейчас наводнён войсками. Во-вторых, нужно пересечь вот здесь вот дорогу, по которой идут потоком воинские части, а потом, – ещё и железку. Немцев на этом маршруте, – как блох на бездомной собаке.

– Откуда они там возьмутся? Мост-то один, – железнодорожный!

– Уже не один. Немцы навели севернее крепости понтонную переправу и гонят через неё войска.

– Ну, если так, тогда остаётся это направление, – вот здесь, через южный городок. Чёрт, там у нас Варшавское шоссе…

– Именно. Пересечь его, – та ещё задачка.

– Да уж…

– Сдаётся мне, что идти нужно через Западный остров. Там и ждать нас не будут, и от города подальше. Переправиться на тот берег, сделать крюк и выйти к Бугу севернее. А уж оттуда, можно и в Пущу, но я бы пошёл на восток, догонять нашу отступающую армию.

– Пожалуй, да, – из имеющихся вариантов, этот самый лучший, – потёр подбородок Гаврилов, – Чем тебе Беловежская Пуща не нравится? Лес там, – что надо!

– А не нравится мне тем, что в этом районе, с самого начала войны, сидит в окружении очень уж много народу. Чуть ли не корпус, – точно не помню. И они пытаются всеми силами пробиться на восток. Немцы, естественно, оставлять в тылу такую группировку не горят желанием, поэтому там сейчас бой не на жизнь, а на смерть. Так что, пробиться сквозь боевые порядки фашистов и прорваться к нашим, чтобы снова оказаться в окружении, – так себе идея.

– Куда ни кинь, – всюду клин…

– Вот поэтому я и предлагаю идти на восток.

– И где сейчас фронт? Сколько до него идти?

– Думаю, пока на Березине, но это ненадолго.

– Ого! – присвистнул Гаврилов, – далеко забрались…

– Ничего, одолеем… Наполеон вон, вообще Москву взял, а толку?

– Тоже верно. Но как, – имея такую армию, технику… Отступать!?

– Не дави на больную мозоль. Тут целая совокупность факторов: от ошибок отдельных лиц до случайного стечения обстоятельств. Как-нибудь потом, если будет время, расскажу. Слушай, у тебя нет, случайно, нитки с иголкой? Я тут проковырял дырки под треугольники, насквозь, вместе с воротом. И лапки мне теперь шею натирают, – невмоготу! Хочу отпороть петлицы и нормально сделать. Или просто подворотничок новый поверх нашить?

– Ну и сержант, – насмешливо протянул Гаврилов, – и форму подогнать не может, и нитки с иголкой нет. Я планшет тебе дал, – там посмотри, должны быть.

Действительно, порывшись в недрах выданной мне сумки, я обнаружил искомое. И швейные принадлежности, и несколько подворотничков: полный комплект.

– Нормально подшивайся, потомок, – не позорь предков! – ехидно произнёс майор.

– Да я на флоте служил…

– То-то я и гляжу, – руки не оттуда растут.

– Нет, чтобы помочь товарищу!

– Ага, щас! Криво пришьёшь, – оторву, будешь тренироваться, пока не научишься! Давай, приводи себя в порядок, а я пойду по позициям пройдусь. Не нравится мне что-то эта тишина…

Я прислушался: действительно, обстрел прекратился. Странно… Гаврилов вышел. Сняв гимнастёрку и накинув на плечи так же выданную мне шинель, – принялся за дело. Если с петлицами я проблем не испытал, то с подворотничком… Как его тут пришивать-то? Ладно, глаза боятся, – руки делают. Так, вроде бы, готово! Хотя… Вряд ли подворотничок должен быть в гармошку… Мда… Переделываем… А что, если взять их сразу два? Вроде бы, поплотнее получается… Открылась дверь и в каземат зашёл Касаткин. Увидев моё рукоделие, капитан восхитился:

– О! Хоть один нормальный сержант нашёлся! А то ходят все зачуханные… Не воины Красной армии, – а сборище оборванцев.

– Так им, может, некогда, – война ведь. Да и не у каждого нитка с иголкой есть…

– Это факт, – согласился со мной начальник штаба, усаживаясь за стол и доставая из планшета какие-то листки.

– Ещё восемь человек умерли, раненых, – покачав головой, стал делать какие-то отметки карандашом капитан, – Когда уже это всё закончится?

Снаружи раздалась стрельба, – такое ощущение, что прямо напротив нашего каземата. Касаткин вскочил и бросился к двери, вытаскивая на ходу пистолет из кобуры. Я, чертыхнувшись, отбросил гимнастёрку и схватил ППД. Что там ещё такое? Выбежали в коридор: пограничника у дверей не было. Стреляли явно наши, – из винтовок. Осторожно выглянул в амбразуру. Так и есть, – из ближайшей к нам потерны, слева, несколько бойцов ведут огонь куда-то вверх. Как был, в галифе, белухе и с автоматом, – бросаюсь к стрелкам.

– Куда стреляем? – интересуюсь у младшего сержанта-артиллериста.

– Да вон, – немцы по валу шастают!

– Дай-ка гляну…

Трава, синее небо, – никакого движения не наблюдаю. Видимо, спрятались. Командую прекратить огонь и прислушиваюсь. Точно, – на валу слышны голоса. Не там, конечно, куда стреляли бойцы, а намного ближе, – почти у нас над головами.

– Тишину настроили! – рявкаю на красноармейцев, которые начали шумно делиться между собой результатами своих выстрелов. Те испуганно замолкают. Прислушиваюсь, подняв руку вверх.