Старая крепость

– Даже так? Лично для меня?

– Совершенно верно. Поэтому, – говорить буду только с Вами. Прикажите бойцу выйти.

Вижу, что майор колеблется. Попробую аккуратно надавить, – главное, не переборщить.

– Я настаиваю на этом, – твёрдо глядя командиру Восточного форта в глаза, гну свою линию.

– Слышь, ты, настойчивый… – начал было за спиной Костя, но майор не дал ему закончить, оборвав того на полуслове:

– Вороненко!

– Я, товарищ командир!

Испытующе посмотрев на меня, Гаврилов, наконец, принял решение:

– Подожди за дверью.

– Так… Тащ майор…

– Выйди я сказал!

– Есть!

Дождавшись, пока за моей спиной хлопнет закрывшаяся дверь, удовлетворённо киваю:

– Спасибо за доверие, товарищ майор!

– Присаживайтесь, – указав на стул, предложил Гаврилов.

– Спасибо, не откажусь.

– Итак, – что же такого Вы хотите мне сообщить, что попросили убрать свидетелей? Я Вас слушаю, – Гаврилов положил руки на стол и с интересом уставился на меня.

– В то, что я сейчас скажу, возможно, будет сложно поверить, но я постараюсь быть убедительным.

– Я весь во внимании.

Если честно, что говорить, – абсолютно без понятия. Логичным показалось признаться в своём иновременном происхождении, причём сделать это так, чтобы майор Гаврилов мне поверил. Как этого добиться? Нужно рассказать ему что-то, о чём знать никто, кроме него, не мог. Поразить осведомлённостью, грубо говоря. К сожалению, о каких-либо фактах из жизни командира Восточного форта я не осведомлён, кроме, пожалуй, одного…

– Как Вы думаете: кто в Крепости, кроме меня и Вас, конечно, – может знать о том, что на сегодня, 27 июня 1941 года, дивизионной парткомиссией назначено слушание дела командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова? Тема обсуждения, – тревожные настроения, распространяемые среди подчинённого личного состава.

Глаза майора сузились, он весь подался вперёд, сверля меня взглядом, и, наконец, процедил:

– Никто, кроме самой дивизионной парткомиссии. Вы что, – оттуда? Больно уж молодо выглядите для партийного работника!

– Нет, Пётр Михайлович, – берите ещё выше.

– Выше? – майор удивлённо поднял брови.

– Я – из будущего.

– Это что, – шутка?

– Было бы смешно, если бы не было так грустно. К сожалению, – это правда. Давайте попробую Вас в этом убедить.

– Да уж постарайтесь, – скептически ухмыльнулся Гаврилов, скрестив руки на груди.

– Я Вас умоляю, Пётр Михайлович: не смотрите на меня как на врага народа! Я не контужен, не умалишённый и, уж тем более, не Петросян.

– Вы знаете нашего завсклада?

– Это однофамилец, не обращайте внимания. Итак, давайте договоримся: я не буду рассказывать о таких вещах, о которых мог бы знать любой человек.

– В том числе, – немецкий шпион!

– Совершенно верно. Говорить буду о Вас, точнее, – о том, что Вы делали с 22 июня и по настоящее время.

– Почему именно с 22-го?

– Потому что именно на этот период времени сделан упор в Большой Советской Энциклопедии.

– В каком смысле?

– В смысле, – статья написана, по Вашим воспоминаниям. Издания, если я не ошибаюсь, 1979 года. Это, кстати, и год моего рождения.

– Голова кругом! И что же там написано? – место скепсису уступил интерес. Это хорошо.

– Ну, процитировать я её не смогу, конечно, но, в общих чертах, суть изложу. Сразу после первых разрывов, Вы поняли, что началась война. В соседний дом угодил снаряд, посыпалась штукатурка, взрывной волной выбило оконные рамы. Успокоив больную жену и сына, – отправили их в подвал, а сами, одевшись, побежали в штаб полка на Центральный остров. Добравшись, Вы не обнаружили там ни секретных документов, ни знамени полка, – внутри полыхал пожар и, видимо, всё сгорело. Собрать своих подчинённых также не удалось, – от силы, их набралось человек двадцать. Пока верно излагаю?

Гаврилов утвердительно кивнул:

– Видимо, бойцы забились в подвалы и укрытия, пережидая артобстрел.

– Были и такие, но основную массу, в том числе курсантов полковой школы, – уже увёл старший лейтенант Бытко, который добрался до расположения полка раньше Вас.

– Василий жив?! – вскинулся майор.

– Погиб вчера днём. Он вывел первую группу за пределы крепости, а потом вернулся за остальными, но во второй раз выйти с Цитадели уже не смог…

– Какой был командир! – горестно покачал головой Гаврилов.

– Удивительно, кстати, что Вы с ним не встретились тем утром, – ведь рядом находились.

– Да там темно ещё было, – с досадой хлопнул по столу Пётр Михайлович, – взрывы, дым, пожары… Народу-то много бежало, – пойди, разбери кто где?

– Собрав оставшихся бойцов, Вы повели их к расположению своего первого батальона, который располагался слева от Северных ворот. Там же и приступили к организации обороны вместе с командиром 18-го отдельного батальона связи капитаном Касаткиным. Правильно?

– Да, – вон он, спит, – буркнул Гаврилов, кивнув на койку.

– Скажите, Пётр Михайлович: а почему Вы не вывели остатки полка в район сосредоточения? Ведь защищать крепость не входило в задачу 44-го стрелкового?

– Сначала думал, что подтянутся мои, отставшие, из Цитадели… Потом, – ждали подхода наших… Ну, а затем, – стало поздно. Немцы блокировали Крепость и выйти уже было невозможно.

Честно говоря, я приготовился к тому, что буду долго и упорно доказывать майору о том, что я из будущего. Но Гаврилов, кажется, поверил мне почти сразу. Если не притворяется, конечно… Хотя, по поведению, – не похоже.

– Скажите, а вот это вот всё, – майор развёл руки в стороны, – надолго?

– Имеете в виду Восточный форт или войну в целом?

– И то, и другое.

– Война закончится нашей Победой, но ждать этого ещё долго: до мая 1945 года. А форт немцы возьмут через два дня: 29 июня.

– В сорок пятом???

– Да. Сейчас наша армия несёт колоссальные потери, в войсках хаос и неразбериха. Вы это могли прочувствовать на себе, когда бежали мимо мечущихся по Крепости бойцов и командиров. Помните? Вот, примерно, то же самое сейчас творится везде. Впрочем, это отдельная тема для разговора.

– Уму непостижимо… – Гаврилов обхватил голову руками, затем резко перегнулся через стол, глядя мне прямо в глаза:

– А что будет с моей семьёй? Они… Они…

– Всё будет хорошо, товарищ майор, – я поспешил его успокоить, – И у сына, и у жены. Вы встретитесь с ними после войны и будете жить вместе, долго и счастливо.

– Фух! – выдохнул Гаврилов, вновь опускаясь на стул.

– Скажу больше, – за оборону Восточного форта Вам будет присвоено звание Героя Советского Союза.

– А сам я… Когда? – вновь поднял на меня взгляд майор.

– Вы правда хотите знать дату своей смерти?

Гаврилов лишь пожал плечами. Что же, – я отлично его понимаю.

– Скажу так: Вам будет сильно за семьдесят.

– Успокоили, – хмыкнул он.

– Чем смог, как говорится.

– Ладно, раз про меня Вы всё знаете, – расскажите тогда о себе: кто Вы, как сюда попали? У вас, в будущем, – изобрели машину времени?

– К сожалению, такой машины пока нет, – покачал я головой, – а то, как очутился здесь, – для меня самого загадка. Там, в 2019-м году, решил померить старый китель времён прошедшей войны… Только одел, – и оказался вот в этом теле, в 1941 году.

– 2019 год? – изумился Гаврилов, – при коммунизме, наверное, живёте?

– Ага, почти. Ещё чуть-чуть, – и построим.

– Получается, Вам сорок лет? Ну, если год рождения 1979…

– Да, всё так и есть, мы с вами почти ровесники. Правда, в этом облике я выгляжу несколько моложе, но так мне нравится даже больше.

– А чьё это…тело?

– До моего в нём появления, – оно принадлежало немецкому солдату. Точнее, – австрийскому. Китель-то я тогда немецкий мерил!

– И в какой момент Вы в него вселились?

– Пару часов назад, – бодро соврал я. Что-то мне подсказывает, что ни к чему Гаврилову знать о моём фашистском прошлом.

– Что этот солдат делал? – с жадным любопытством продолжал засыпать меня вопросами майор.

– Службу нёс, – пожал я плечами, – стоял на посту в одном из домов комсостава.

– И как ты понял, что это именно тот год и вообще война? Ничего, что на «ты»? Кстати, я даже имени твоего не знаю…

– Иван я, фамилия, – Алексеев. Если представляться по всем правилам, – то Алексеев Иван Матвеевич, – пожал я протянутую руку.

– Майор Гаврилов, Пётр Михайлович, очень приятно.

– Так вот, Михалыч, – понял я всё практически сразу. Воспоминания немца никуда не делись, поэтому сориентироваться в обстановке было делом пяти минут. Самое интересное началось дальше…

Гаврилов никак не отреагировал на подобную фамильярность, из чего я сделал вывод, что возражений против такого обращения майор не имеет.

– Что началось? – заинтересованно наклонился поближе ко мне командир Восточного форта.

– Скажи мне сначала: где твой комиссар сейчас находится?

– Какой комиссар? Артамонов, что ли? – не понял вопроса Гаврилов.

– Нет, не полковой, а местный, по фамилии Скрипник?

– Ах, этот, – протянул майор и махнул рукой, – А бес его знает, – мотается, должно быть, где-то.

– И я даже знаю где. В плен он сдался, два часа назад.

Мне показалось, что Гаврилов даже не удивился. Посмотрел на меня и лишь пожал плечами, сказав пока загадочную для меня фразу:

– Каждый спасается как может…

– Поразительное спокойствие!

– А что тут скажешь? – развёл руками майор, – этого следовало ожидать.

– Так вот, – я его встретил, там, – у домика. По полной форме, с планшетом. И нёс он немцам вот что…

С этими словами я нагнулся и вытащил из-за голенища сапога слегка потрепанный листок, который и развернул, подвинув к сразу изменившемуся в лице Гаврилову:

– Схема Восточного форта с пояснениями и списком вооружения. Полюбуйся!

Майор схватил аккуратно вычерченный план и поднёс поближе:

– Да, почерк его, – вне всяких сомнений…

– Кроме того, Скрипник похвалялся тем, что вывел из строя зенитный пулемёт. Не знаю, – правда это или нет, но я бы проверил…

– Вороненко! – багровея, гаркнул Гаврилов.

Дверь тут же распахнулась и в каземат ворвались пограничник вместе с одесситом. Судя по всему, они ожидали увидеть вражеского диверсанта, убивающего командира Восточного форта, потому что оружие держали готовым к стрельбе. Обнаружив нас, мирно сидящих за столом, – парни, кажется, даже немного расстроились.

– Пулей к зенитному «Максиму», – проверить и доложить его состояние!

– Будет сделано, тащ майор! – бодро отрапортовал Вороненко и скрылся в полумраке коридора.

– Силаев, – вернись на пост!

– Понял! – кивнув, пограничник вышел.

– Касаткин не проснётся от такой движухи? – с интересом глядя на даже не шелохнувшегося начальника штаба, поинтересовался я у Гаврилова.

– Нет, ему и артобстрел не помеха. Тут все такие, – устали в край…

– В общем, политрук Скрипник перешёл с твёрдым намерением максимально облегчить немцам штурм форта. Сейчас, скорее всего, его допрашивают, так что с утра день может начаться с сюрпризов, – предупреждаю майора.

– И что ты предлагаешь? – с затаённой надеждой в голосе интересуется у меня Гаврилов, – Как мы вышли из положения в той, твоей истории?

– Ну, самое главное, – утром нужно убрать из казематов детей и женщин. Мы-то, – ладно, у нас профессия такая, а им погибать незачем.

– Куда убрать?

– Дать в руки белый флаг, – и пусть выходят.

– Немцы их постреляют!

– Немцы их не тронут, – помотал головой я, – наоборот: подумают, что гарнизон решил сдаться. После появления женщин и детей, будут ждать нас. Пока ждут, – не стреляют. Раз не стреляют, – бойцы не гибнут. Правильно?

– В принципе, верно… Что ещё?

– А всё. Тут больше делать и нечего. То, как сейчас организована охрана и оборона, – лучше не придумаешь. Остаётся только ждать.

– Чего ждать? Подхода Красной Армии? Манны небесной? Чего нам тут ждать??? – вскакивает из-за стола Гаврилов.

– Спокойнее, товарищ майор! Не нервничайте. Ждать нам здесь 29-го числа, – об этом я уже говорил.

Пометавшись по каземату, как тигр по клетке, Гаврилов, наконец, успокаивается и снова садится за стол напротив меня. Яростно растерев щёки руками, он спрашивает:

– Что произойдёт 29-го июня? Чем закончится наша оборона?

Ответить я не успеваю, – дверь распахивается и в каземат залетает запыхавшийся Вороненко, таща за собой какого-то бойца.

– Вот, товарищ майор! Привёл!

– Кто это?

– Этот скользкий тип, – пулемётчик. Захожу я к ним в каземат, а они установку четырёхствольную разобрали и сидят, лыбятся, – вредители! У, контра!

– Сам ты – контра, горлопан! – стряхнув с себя руку Вороненко, боец представляется:

– Рядовой Евстафьев, – второй номер зенитной пулемётной установки М4!

– Что там у вас произошло? Почему разобран пулемёт? – интересуется Гаврилов.

– На первом стволе пробит кожух, поэтому система охлаждения потеряла герметичность, – пытаемся починить.

– Когда обнаружили?

– Да с полчаса назад, примерно. Начали стрелять, – вроде как, немцы ползут, – а тут такое…

– И чем кожух повреждён? Осколком, пулей? – влезаю в разговор я.

– Нет, – обстрела-то ночью не было, да и дырочка маленькая… Вроде как, гвоздём пробили, – смущается Евстафьев.

– Вы от пулемёта отлучались?

– Нет, всё время при нём! Хотя…

– Ну, – договаривайте! – торопит бойца Гаврилов.

– Приходил к нам комиссар… Ну, политрук Скрипник, в смысле. Сказал, чтобы помогли коробки с лентами ребятам поднять снизу. Они там их патронами снаряжали. Ну, мы и пошли. Политрук у установки остался, – сказал, присмотрит. А больше не уходили никуда…

– Ясно. Пулемёт почините?

– Постараемся, товарищ майор!

– Постарайтесь, Евстафьев, – надеюсь на вас. Установка нам нужна как воздух! Этот пулемёт, – сердце обороны! Идите!

– Есть! – чётко развернувшись через левое плечо, Евстафьев вышел.

– Вороненко, – свободен!

– Слушаюсь! – одессит прикрыл за собой дверь.

– Вот ссука! – грохнул кулаком по столу Гаврилов, как только подчинённые покинули каземат, – Это надо же быть такой тварью!

Я был солидарен с майором, но свою вспышку ярости уже реализовал, вмазав политруку прикладом. К тому же, за битый час беседы я изрядно продрог, сидя в одних трусах среди холодных кирпичных стен. Пора как-то приодеться. Послушав ещё немного виртуозные матюки Гаврилова, я нашёл паузу в его выступлении, и сказал:

– Михалыч, – мне бы одежонку какую, – пока я совсем не околел. У вас тут не жарко, однако.

– Что? Одежонку? – ещё не отойдя от гневного монолога, переспросил майор.

– Ну, форму мне какую-нибудь можно сообразить? Да и перед личным составом как-то легализоваться нужно, что ли. А то сижу тут, за панибрата, с целым майором, вопросы задаю подчинённым… Я, кстати, в прошлой жизни старшим лейтенантом был… Намекаю как бы…

– Точно! Надо бы тебя приодеть, – извини, не догадался сразу! Ну, с формой у нас всё в порядке, – как-никак, склады под боком. Сейчас подберём. Старший лейтенант, говоришь… – задумчиво глядя на меня, потёр подбородок Гаврилов.

– Нет, по возрасту не подойдёшь. Лейтенант – максимум. Да и то, в удостоверении фотография должна быть, так что этот вариант отпадает. Вот что, Иван: будешь сержантом.

– Ну, хоть так… – пожал плечами я.

– Да не горюй: зато, – самым настоящим! Сейчас тебе и документ справим!

Майор шагнул к ящику из-под патронов, достал оттуда целую стопку каких-то бланков и печать. Я с интересом смотрел за его действиями. Гаврилов сел за стол, обмакнул ручку в чернильницу и начал писать. Закончив, помахал листком в воздухе, давая просохнуть чернилам, после чего дыхнул на печать и поставил оттиск на бумаге. Полюбовавшись на дело рук своих, встал и торжественно вручил свежесозданный документ мне:

– Поздравляю с досрочным окончанием полковой школы младших командиров, товарищ сержант!

– Служу трудовому народу!

Брови майора удивлённо взлетели вверх. Внимательно посмотрев в мои честные глаза, он усмехнулся:

– Забудь эту фразу, потомок! Служат у нас сейчас исключительно Советскому Союзу!

Настала моя очередь удивляться:

– Как же так?! Я читал историю, что до 23 февраля 1943 года военнослужащие отвечали «Трудовому народу!», а «Советскому Союзу!» уже после этой даты…

– Не знаю, что там ты читал, и при чём здесь 43-й год, но познания твои неверны.

Глядя на мой озадаченный вид, Гаврилов снизошёл до объяснений:

– Вам, как младшему командиру, окончившему полковую школу, должно быть известно, что Приказом Народного Комиссара Обороны от 21 декабря 1937 года за номером 260, отменяется временный Устав 1924 года и вводится новый Устав внутренней службы, – УВС-37. А в нём есть глава 3: Приветствие в строю и вне строя. Пункт 31 данной главы гласит, что, если начальник благодарит, – то военнослужащий отвечает «Служу Советскому Союзу!» Ну что, запомнили, товарищ сержант?

– Так точно!

– Сейчас проверим! Благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу!

– Так-то лучше! Историк…

Хмыкнув, Гаврилов добавил:

– Ладно, давай, ознакамливайся пока с документом, а я на счёт формы распоряжусь. Вороненко!

Пока майор в дверях объяснял одесситу что и где из предметов обмундирования взять, я рассматривал выданную мне бумагу. Это был небольшой листок, примерно соответствующий нашему формату А5. Машинописный текст гласил, что это не просто бумажка, а Свидетельство об окончании полковой школы 44-го стрелкового полка. Всё честь по чести: выдано командованием 42-й стрелковой дивизии младшему командиру 4-й роты 44 с.п. тов. Алексееву И.М. в том, что он призван в ряды РККА в 1941 году в полкшколу. Окончил курс обучения полковой школы 20 июня 1941 года. Выдержав испытание в полковой комиссии на звание командира отделения по специальности «стрелок» с общей оценкой знаний «хорошо» и удостоен звания «сержант». Далее, – шли подписи: командир полка майор Гаврилов, комиссар полка батальонный комиссар Артамонов, начальник штаба капитан Ширяев и командир роты младший лейтенант Сгибнев. Судя по всему, Пётр Михайлович был мастер расписываться за подчинённых, – иного объяснения появления свежих подписей напротив вышеприведённых фамилий, у меня нет.

Впрочем, это не моё дело: главное, – я получил вполне правдоподобный документ, худо-бедно удостоверяющий личность. Если мне не изменяет память, то у рядового и младшего командного состава с этим были проблемы, особенно в начальный период войны. Этим активно пользовались немецкие диверсанты, – тот же «Бранденбург-800». Красноармейские книжки, вроде как, были, но далеко не у всех. Моя, например, сгорела вместе со штабом. Так, при случае, и скажу. И, – попробуй, докажи, что это не так.

Тем временем, Гаврилов закончил инструктаж одессита и, отправив того за формой, вернулся за стол.

– Ну как, – ознакомился уже? – кивнув на свидетельство, поинтересовался майор.

– Да, просветился. Даже не верится, что эта бумажка, – официальный документ…

– Самый что ни на есть, – не сомневайся. Другого, извини, предоставить не могу.

– Да я понимаю… И за это свидетельство, – большое спасибо!

– Чем богаты! – улыбнулся Гаврилов и тут же сменил тему разговора:

– Зенитный пулемёт меня беспокоит, – смогут восстановить, как думаешь? Или, может быть, точно знаешь? – пытливо посмотрел на меня майор.

– Знаю. Не смогут.

– Вот бл…! – в сердцах хлопнул по столу Гаврилов.

– Но, кое-что всё-таки сделают, – поспешил подсластить пилюлю я, – Судя по тому, что помню, – бойцы снимут один ствол, и из него будут вести огонь. Так что, не всё так печально.

– Ну, хоть что-то…

В дверь постучали, – это вернулся Вороненко, который принёс обмундирование. Поскольку своих размеров я не знал, а одессит, – и подавно, то взял он форму «на выпуклый военно-морской глаз». Как ни странно, – глаз оказался довольно зорким, потому что гимнастёрка и галифе пришлись впору. Отпустив Вороненко, Гаврилов удовлетворённо оглядел меня:

– Как по тебе шито! Вот, держи: – с этими словами, он протянул фуражку, в которой лежали маленькие, эмалированные треугольники, – Прикрепишь сам.

Пока я, достав из ножен немецкий штык, дырявил петлицы, майор вернулся к вопросу, ответ на который я дать не успел из-за так внезапно ворвавшегося одессита:

– Так, чем там закончится наша оборона 29-го числа?

– Немцы сбросят на форт бомбу, в результате чего сдетонирует склад боезапаса. После этого, – выживших возьмут в плен.

– Бомбу? Что это за бомба, способная пробить толщу вала? – с недоверием спросил Гаврилов.

– Да есть у них одна… 1800 кг весом.

– Сколько???

– Да, почти двухтонная, – подтвердил я, – командир штурмующего нас полка, полковник Йон, – завтра с утра поедет в Тересполь, договариваться на этот счёт с авиацией.

– Мда… – протянул майор, – дела… И меня тоже, после бомбы… Ну, в плен возьмут?

– Тебя – нет, – увлечённо ковыряя петлицу, пробормотал я.

– То есть, – как? – опешил Гаврилов, – Всех возьмут, а меня нет?

– Ну, не всех… Далеко не всех. Мы спрячемся.

– Куда же тут можно спрятаться? – искренне удивился майор.

– В моей истории, гарнизон готовил прорыв, копая проходы из казематов в толщу вала. Есть такое? – оторвавшись от своего увлекательного занятия, поинтересовался я.

– Да, как раз сегодня днём хотели попробовать, – эффект неожиданности использовать… – растерянно признался Гаврилов.

– Не стоит. Попытка не удастся, и только зря положите людей.

– Значит, всё напрасно…

– Ну, а ты что думал? Форт окружён со всех сторон. Кругом немецкие солдаты, пулемёты, миномёты, огонь артиллерии по запросу, – шансов выйти никаких. Тем более, – днём.

– До 29-го июня ещё два дня. Что будут делать немцы? Опять пытаться штурмовать?

– Как такового, – штурма больше не будет. Сегодня с утра подойдут танки и начнут стрелять по казематам. Так что, лишних бойцов нужно от амбразур убрать.

– Танки?

– Да, пара французских «Сомуа» и трофейные Т-38. Калибр там ни о чём, поэтому толку не будет. Правда, немцы восстановили самоходку свою, 75-мм, но она тоже ничего не решит.

– Твоими бы устами, – да мёд пить.

– Не веришь? – обиделся я.

– Если бы не верил, – то лежал бы ты сейчас в воронке и остывал.

– Вот и хорошо. Слушай, а этот одессит, – Вороненко, – он у тебя тут кто? Ординарец?

– Да нет, так… Просто активный боец, на кого можно положиться. Настроение у гарнизона, – сам понимаешь…

– Знаешь, я тут в кино одном видел… В своём времени, понятное дело, – у вас рация была и вы пытались связаться с нашими.

– Рация есть, – спасибо Константину Фёдоровичу, – он же командир батальона связи.

– И как? Удалось?

– Нет. Сначала, вроде как, вышли на каких-то лётчиков, потом, – тишина.

– Ну да, – отошли войска далеко уже…

– К Кобрину, что ли? – с недоверием глянул на меня майор.

– Ха! Какой Кобрин? Завтра немцы Минск возьмут!

– Как Минск? – опешил Гаврилов.

– Да вот так! Отступает армия. Так что, твой форт ещё хорошо сражается.

– Иван, а как далеко они продвинутся? Я немцев имею в виду.

– Под Москвой остановим.

– А Киев? Ленинград?

– Киев в сентябре оставят, а в Ленинград фашисты так и не войдут. Окружат, город будет в блокаде до 1944, но врагу так и не покорится.

– Уму непостижимо… – Гаврилов растерян.

– Сам в шоке. Война будет долгой, на уничтожение.

В дверь опять постучали: рядовой Евстафьев доложил, что восстановить зенитную пулемётную установку не удалось, поэтому они сняли один пригодный для стрельбы ствол и воевать будут с ним. Для меня это новостью не стало, а вот Гаврилов, похоже, всё-таки рассчитывал на другой исход дела.

– Ладно, Михалыч, – пойду я пробегусь по казематам, ознакомлюсь с положением дел, да и воды вон, раненым отнесу, – сказал я майору, кивая на свой ремень, что лежал на столе, – Если ты не возражаешь, конечно.

– Вода, – это хорошо. С тобой пойду. Заодно, – женщин подготовлю к выходу, – поднялся из-за стола Гаврилов.

– Как скажешь, – подпоясывась, ответил я.

Мы вышли из штабного каземата. Сидевшие в коридоре пограничник и одессит сразу вскочили на ноги.

– Силаев, – я на обход позиций; если проснётся Касаткин, – скажешь, чтобы ждал здесь. Вороненко, – вернитесь в дозор, всё в порядке, – это мой сержант, из полковой школы. Зовут, – Иваном, фамилия, – Алексеев. Знакомьтесь.

– Андрей, – коротко представился пограничник.

– Иван, – пожимая протянутую ладонь, откликнулся я.

– Костя, – подмигнул одессит.

– Всё, пошли, – поторопил меня Гаврилов, – покажу наше хозяйство.

Глава 2

Вороненко убежал в темноту, мы же с майором, чуть погодя, двинулись в противоположную сторону. Идя по коридору, Гаврилов кратко давал характеристику казематов. В этой части форта, с левой стороны от штаба, в основном располагались помещения личного состава. Единственное исключение, – склад боеприпасов, который находился через два отсека от штаба. Казематы не были приспособлены к размещению людей, так как до войны использовались как конюшни. Лошадей отпустили всего несколько дней назад, ибо кормить и поить их было нечем.