Тихо шепчет сад заброшенный

В парке пахло прелыми листьями вперемешку с горьким запахом тополиных почек. Ветер раздувал наши длинные волосы, за исключением Мустафы, он стригся налысо, и был похож на басмача из фильма «Белое солнце пустыни», оттого и прилипло к нему – Мустафа. Мы шли по аллее среди уже вовсю зеленевших газонов, запах весны дурманил наши молодые сердца. Проходя мимо двух мамочек с колясками, сидевших на лавочке и подставлявших своих крох ласковому солнцу, я узнал, что «Малыш» с гречкой гораздо лучше поедается детьми, чем «Малыш» с толокном…

«Надо же… Че бы понимали», – подумал я про себя. А в душе уже звучал знакомый мотивчик.

В школьное окно… ТРАМ… ПАМ…

Смотрят облака… ТРАМ… ПАМ…

Во молодец Маликов, такую вещицу забацал.

Мы добрались до конца аллеи – туда, где стояли, качели-лодочки, хоть они и были перетянуты огромной цепью, мы любили на них зависать. Пупо не заставил себя долго ждать, инструмент у него был неплохой – старая облезлая, но не дурно звучащая гитара времен НЭПа.

– Пупок, че ты ее в порядок не приведешь?

– А как?

– Как, как. Я же тебе рассказывал. Берешь стекло и начинаешь аккуратно счищать тонкий слой лака. Потом все это дело проходишь нулевкой, а потом лаком на несколько слоев.

– Ладно ты, Хан, со своим ликбезом, – возмутился Чугун. – Играй давай.

– Мне сказали, она потом звучать не будет, – недовольно отозвался Пупо.

– Да все будет, не боись.

Я пробежал по струнам, подтянул первую, потом еще раз по струнам, третью, сделал пару вступительных аккордов. Глядя на Чугуна, сразу понял чего он ждет и затянул…

Тихо шепчет сад заброшенный,

Низко стелется туман…

Глянул на Чугуна, потом на всех остальных и мне стало смешно. Они смотрели на меня в предвкушении припева, как смотрят собаки когда им вот-вот должны покинуть лакомый кусочек. У меня не было сил смотреть на все это, и я так расхохотался, что меня, наверное, было слышно далеко за пределами парка.

– Ладно ты, обломись, крыша поехала? – Злобно произнес Мустафа.

– Не пацаны, ну рожи чуть попроще. А то, глядя на вас, так и хочется забацать:

И Ленин такой молодой

И юный октябрь впереди!

– Хан, ну играй давай, – занудил Пупо.

У него был в этом свой интерес, он запоминал аккорды, а потом дома часами измывался над собой. Надо отдать должное – парень он был упертый и, не умея петь, очень даже сносно аккомпанировал.

Я, стараясь не смотреть на благодарную публику, начал сразу с третьей строчки.

Ходит осень – гость не прошенный,

Нет любви один обман.

И тут как хор Пятницкого… Как ухнуло:

Пролетят как желтые листы…

Глядя на их серьезные лица, меня буквально рвало на части.

Шумной чередой года.

Нет маю любовь не вспомнишь ты… Мотал гривой Чугун…

Нет, не вспомнишь никогда.

И тут на аллее Мустафа увидел мужика, судя по походке, изрядно лизнувшего. Мужик направлялся прямиком к нам, подходя ближе, нетвердо ступая по не успевшему просохнуть асфальту, он издалека невнятно произнес:

– Пацаны, закурить не найдется?

– Найдется батя, найдется, – успокоил его Мустафа. Это был его любимый конек, глумиться над синяками. Мужик подошел ближе и, раскачиваясь из стороны в сторону, окинул нас ничего не выражающим взглядом.

– Привет…

– Привет, батя. Тебе что «Мальборо»? Или «Беломор» сойдет?

– «Беломор», – икнувши произнес мужик.

– Нет у нас, дядя, «Беломора», мы такую хрень не курим.

– Ну тогда Мали..Мар… Мабру…

– Эээээ, да ты, брат, совсем плохой. А «Стюардессу» будешь?

– Давай…

– Ну где же мы тебе ее возьмем? – измывался Мустафа. – У нас у самих с женщинами проблема.

Я не выдержал – достал начатую пачку «Радопи», вложил ее мужику в грязную ладонь:

– На, мужик, и иди отсюда.

Но ему, видно, этот расклад понравился, и тут прозвучало…

–А спппичкку?

Мустафа не заставил себя ждать, выхватил из его рук пачку, достал сигарету, воткнул ее табаком в рот мужику, зажег спичку и начал поджигать фильтр. Противно завоняло горелой бумагой, но мужик, как ни в чем не бывало, с удовольствием затягивался вонючим дымом.

– Ооооо… Где это ты так картуз извозил? – поинтересовался Мустафа.

Пацаны уже начинали уматываться…

– Давай я тебе его отряхну.

Он снял фуражку с его головы и начал демонстративно вытряхивать. Вывернув наизнанку, он притулил ее кое-как опять на голову жертвы. Смех нарастал…

– Во, гляди, и куртка вся непонятно в чем. Где ты лазил, дядя?

Мустафа начал трясти куртку, из карманов которой посыпалась мелочь. Мужик, не обращая на это никакого внимания, безучастно хлопал глазами.

Потом так же вывернув куртку, Мустафа начал натягивать ее на рыхлое тело. Мужик, ни о чем не догадываясь, послушно подставлял руки. Закончив одевание, Мустафа вывернул наизнанку внутренний карман, оказавшийся снаружи, и он свис, как носовой платок. Не хватало полотенца через руку, и получился бы замечательный холдей из ближайшей забегаловки. Окончив кутюр, Мустафа довольно осмотрел плод своей неудержимой фантазии, довольно клацнул языком и произнес свое излюбленное:

– Красава! Ну ладно иди мужик, иди…

* * *

Ну вот, опять воспоминание подходит к тому месту, когда я стараюсь уйти от него, избавиться во что бы то ни стало. Прошло столько лет, а мне становится не по себе. Да страшные вещи, эти совесть и память.

Опять зазвонил телефон…

– Астраханцев, привет, ты что-нибудь ел?

Это Женька.

– Нет, что-то не хочется.

– А что так? Опять хандра? Не пишется?

– Да нет, просто не хочу.

– Нет, Астраханцев, я тебя знаю. Не идет да?

– Ну, да. Тебе бы за столько лет пора к этому привыкнуть.

– Ну как я могу привыкнуть, если тебе плохо.

– Ну ладно, Жень, не сгущай. Все хорошо, просто не в настроении.

– Ты что-нибудь ел?

– А что, пора?

– Да ты посмотри на часы, уже два?

– Ну ладно, пойду, разогрею.

Хотя и не собирался этого делать.

– В редакции не был, конечно.

– Конечно. Да что с тобой сегодня?

– Все хорошо, просто недоспал.

–Ну ладно, Сереж, мне пора, поешь обязательно! Я тебя целую, пока.

– Пока, Жень.

Хандра! Сегодня точно эта хандра разрешится.

* * *

Я посмотрел на часы.

– Ну что, орлы, на алгебру идем? – поинтересовался я, хотя был уверен – это делать никто не собирается. Хотя…

– Да надо идти, хоть и перед смертью не надышишься.

Заключил Чугун.

Ну тогда погнали, а то опоздаем и…

Забежали в школу, натыкаясь на малолеток, выходивших из школы. Закончился четвертый урок. Как лыжники в слаломе, пробрались до лестницы и поднялись на второй этаж. Возле класса стояла толпа «однополчан», от которой отделилась инициативная группа и направилась к нам с Чугуном. Петруха, Галка, и ещё пару красавиц с загадочными улыбками подкатили ближе.

– Мальчишки, дело есть, – промолвила заговорщицки Галка. – Пойдём в сторону.

Отойдя к окну, дамы выложили свой план.

– Мальчишки, никто, кроме вас! Надо сорвать урок! Никто не готов, а Мария, сами знаете, церемониться не будет. Пар понаставит и – отдыхай перед самыми экзаменами.

Выложила свой план Галка.

– Ага, а нас под поезд, а сами чистенькие, – возразил Чугун.

– Пацаны, идите сюда, – подозвала Галка Бражко и Пупо. – Здесь такое дело. Надо урок сорвать, а чтобы Сереге с Сашкой не влетело, надо всем поддержать, тогда и судить некого будет, все виноваты.

– Ну ты молодец, – промолвил Бражко, мы с голой ж… грудью на танки , а они в кустах.

– Да ладно ты, Брага, вмешался я, не паникуй. В первый раз что ли?

– Ну ладно, че дашь? – с ехидцей спросил Брага, – себя не предлагать.

– Вовчик бери, что хочешь, – подыграла ему Галка, поняв, что уговоры получились.

Разработали стратегический план, а именно все должно было начаться не сразу, а посмотреть – кого вызовут, если батанов то жить можно, а если кого-то из своих, то сразу начинаем базар.

В класс зашли, не прошло и двух минут, как прозвенел звонок.

– Здравствуйте, садитесь, – окинув полубезразличным взглядом класс, произнесла Мария Петровна.

Прогремев стульями со смешками, предвкушая скандал, мы уселись за столы.

Полистав журнал, Мария Петровна остановилась на своей странице и начала внимательным спокойным взглядом вглядываться в фамилии. В классе стояла напряженная тишина с поскрипываниями стульев и покашливаниями.

– Так, к доске пойдет… пауза… Горбоносов.

Выдох всего класса пошатнул листья на цветах стоящих на окнах. Горбонос вышел к доске с уверенностью милиционера и начал отвечать, рисуя на доске замысловатые иероглифы, в которых я ничего не смыслил, похожие на буквы Х, У, В, и ещё чего-то. Это продолжалось недолго, когда он закончил, Мария задала ему пару вопросов, заключив:

– Четыре. Садись.

Ииииии опять дикий напряг.

– А теперь послушаем Петрухину, – заключила Мария, и у меня внутри что-то екнуло.

Надо было начинать, мы переглянулись.

– Чугун, – громко сказал я, – у тебя паста есть? А то моя кончилась.

– Есть, – с радостью подхватил Чугун, с улыбкой глядя на меня. – На.

Я, глядя на Марию, произнес:

– Можно?

И, не дожидаясь ответа, встал из-за стола. И двинул через весь класс к Чугуну.

– Это что такое? – возмутилась Мария.

– Все нормально, Мария Петровна, – спокойно произнес я, глядя в упор. – Я сейчас.

– Астраханцев, немедленно сядь на место!

– Да, сейчас, Мария Петровна.

– Что ты себе позволяешь?

– А что я позволяю? Подошел, так сказать, к спасителю взять пасту чтобы внимательно записывать ваши мысли вслух.

Бражко долго наблюдал за происходящим и здесь заключил:

– Хан, а может, ты мне за сигаретами сгоняешь?

– Да без проблем, тебе каких?

– Это что происходит? – недоумевая, повысила голос Мария. – Где актив класса, где комсорг? Комсорг, встань.

Из-за стола поднялась Рая – наша комсорг и, моргая глазами, молчала.

– Почему ты молчишь, это что такое?

И здесь случилось самое страшное, то, о чем я вспоминал всю последующую жизнь. Это была бомба, которая разорвалась в одну секунду и оставила глубокое осколочное ранение в моей душе.

– Астраханцев, выйди из класса, дай нам спокойно учиться. Подонок…

Это слово резануло меня, словно бритвой, глубоко-глубоко! Тишина стояла такая, что было слышно, как шумит ветер за окном, путаясь в зеленевших ветках. Вот так, я же для вас, мне оно не надо, я бы просто прогулял и все. Я же спасаю вас, я же из-за вас на рельсы! Позабыв все на свете, я медленно, глядя ей в глаза, подошел ииии… дал пощечину. Что было потом, я помню смутно: кто-то возмущался, кто-то кричал «Правильно, дождалась!»

Запомнились глаза Петрухи и гаденькая улыбочка, мол, что, комсорг, получила? Не будешь лезть куда тебя не просят.

– Козлы вы все, – промолвил я не помня себя и пулей вылетел из класса.

* * *

Вечер был тёплым и влажным. Чувствовалась весна в каждом вздохе, еще дымили догоравшие листья собранные в большие кучи. Танцы закончились, и мы по привычке сидели в парке на наших качелях и слушали радио «Монте Карло». «Гудбай, май лав, гудбай», – заключал Демис Руссос. И мы вместе с ним. Было, как всегда, скучно, после активно прожитого дня публика была вялая и малоразговорчивая.

– Ну что, Хан, на завтра родительский комитет собрали, – сказал Чугун, его маман была членом этого комитета.

– Ну и что? Расстреляют что ли?

–Расстреляют – не расстреляют, а до экзаменов могут не допустить… Мамаша сказала – она, конечно, будет за тебя бороться, потому что и я типа такой же. Но одной моей мамы маловато.

– Да мне по барабану, пусть что хотят, то и делают.

– Не, ну там, конечно, и класс подпишется… Зря ты ей смазал.

– И че, надо было уши опустить и… Да, я подонок, извините. Все же хотели, чтобы мы урок сорвали, все, просто не все это вслух произнесли. А теперь получается, я один подонок, а все белые и пушистые. Козлы они и есть козлы. Они завтра еще и речи будут толкать, как нехорошо бить девочек, а если девочка попутала и не думает, что несет… Что, нельзя было нормально сказать?

– Да и то верно, – заключил Чугун.

Помолчали. Покурили.

– Ну что, Людок, пойдем?

– Пойдем, – безразлично-спокойно ответила Людка.

Молча подошли к подъезду.

– Ну че, пока?

– Пока. Что, все так серьезно? – спросила Людка.

– Да, Людок, может, меня еще в тюрьму посадят. Будешь передачки носить?

– Во дурак. Я с ним по-человечески, а он…

– Ну ладно, Люд, шучу.

– Ну и шуточки у тебя, Астраханцев. С ним по-хорошему а он....

– Ну все, все пока.

Я нежно, как малышку, поцеловал ее в лоб и со словами «Пока, до завтра» направился к своему подъезду.

* * *

Родительский комитет был в полном составе.

Сначала выслушали, как полагается, Марию…

Возмущению не было предела, о себе я узнал много нового, да и остальные пацаны тоже.

– Таким, как Астраханцев, я считаю, вообще не место в школе, – заключила она.

Потом слушали мнение класса, говорили, естественно, одни зубрилки, элита так сказать, как мы не даем им спокойно учится, впитывать учебный процесс. Наконец дошла очередь до родителей…

Встал папа Зубры и начал, что он уже боится ребенка в школу отпускать, что не известно, что с ней может случиться в школе.

«Как же, единственная дочка, любимица. Кому она только нужна? Зубрилка твоя?» – думал я.

А он уже вершил вердикт:

– Он должен извиниться.

– Да! – подхватили остальные родители. – Однозначно должен извиниться!

– Не буду я извиняться! – неожиданно для себя самого выдал я.

– То есть как – не будешь? – удивленно посмотрела на меня Мария.

– А вот так – не буду! Весь класс просил урок сорвать, а я отдуваться буду? Что вы молчите? Все же хотели этого, просто никто не думал, чем это закончится. Не так? Что все потерялись? Ну, давайте, герои! А вы, милые родители, думаете, что Астраханцев один такой мерзкий тип? Нет, все такие, только Астраханцев смог, а ваши деточки довольные промолчали. Вот и вся разница! И ни перед кем я извиняться не буду.

Я резко повернулся и пошел к двери.

– Вернись, Астраханцев, мы еще не закончили, – твердым голосом сказала Мария.

– Я думаю, выгнать меня из школы вы можете и без моего присутствия.

И хлопнул дверью.

* * *

– Ну, хан, ты даешь… Там такое началось! – восторженно произнес Чугун, закуривая сигарету.

Я сидел на лавочке и, безразлично докуривая, смотрел куда-то мимо проходивших пацанов.

– Короче, папик Зубрилки начал расспрашивать, как все было. Галка встала начала возмущаться , что все молчат. Типа сами же просили. Здесь и Бражко, и Пупо, и Кореш, и девчонки стали выступать… Короче, мама моя сказала, что не стоит так строго, насчет экзаменов, что ты со временем все осознаешь и поймешь. И не раз об этом пожалеешь. Ну, короче, решили оставить все пока, как есть. Живи!

– Ну спасибо, Чугун, а то я и не знал как дальше быть, жить или не жить, – ехидно выдал я.

– Да ладно Хан, не парься, все пучком.

* * *

Экзамены тогда пролетели, как один день. Даже и вспомнить нечего. Все как-то казенно-торжественно. Белые рубашки, две ручки. Шепот учителей и листы с гербовыми печатями.

И сколько раз мне приходила в голову эта история с алгеброй…

И сколько было вариантов окончания этой истории…

А сегодня эта история точно разрешится. Я твердо решил подойти и извиниться… Перед всеми, чтобы наконец-то закончить все это раз и навсегда.

Снег хрустел под ногами, перед школой было людно. Мы с цветами в руках зашли с Володькой в фойе. Ничего не изменилось, только стены покрашены в другой цвет да наглядной агитации поменьше.

– Здравствуйте, Сергей Матвеевич, – услышал я за спиной.

Обернувшись, увидел Галку.

– О, Галина Ивановна, тебя годы не берут, – слукавил я, глянув на Бражко. Тот так многозначительно покачал головой, что мне стало неудобно.

– Да и ты, смотрю, не в шахте… Хорошо выглядишь.

– Спасибо, Галочка! Здоровый образ жизни делает свое дело.

– Ну ладно, хватит лицемерить, иуды. Петушка хвалит кукуха… Что, много народа собралось? Или как всегда – одна богема, что и выпить не с кем.

– Вовчик, да я с тобой завсегда… – наигранно пропела Галка.

– Нет, ребята, демократы только чай, – заключил строго Брага.

В актовом зале было много народа из других классов, все стояли отдельными группами и оживленно беседовали. То здесь, то там раздавалось: «А помнишь…» или «Да ты что!..» Мы подошли к своей группе, поздоровались, подарили нашим «принцессам» цветы и влились в приятный разговор на тему воспоминаний. Бывшие девчонки и мальчишки рассматривали друг друга, и каждый, наверное, про себя думал: надо же, а – вот жизнь. Неужели и я такой? Такой-такой или такая. А какими мы можем быть еще? Время не дает нам выбора. Хотя кое-что изменить еще можно.

– Слушай, Гал, а где Райка? Комсюк наш?

– Во, а ты что, не в курсе?

– А что в курсе-то?

– Да она же умерла…

– Как умерла?

– Ну, как умирают? Болела сильно и…

– Да, дела....

– Уже года три прошло. Вот так.

Заиграла музыка и зал затих. Начались приветствия, воспоминания, чествование ветеранов. Вообще, обычная дежурная часть, мне стало немного скучно.

– Серга, а вон видишь мужчина в костюме, в сером, да, да. Вон там.

– Ну… Вижу.

– Это сын ее.

– Чей сын?

– Ну Райкин. Он священник.

– Да ты что. Интересно…

– Подойди, если хочешь, он нормальный мужик, с ним приятно общаться.

– Что, уже на исповедь успела сходить? – вставил Бражко.

– А ты не подслушивай, бестактный ты наш.

– Как же не подслушивать, если тебя директор школы перекричать не может.

Я их уже не слышал, ноги сами несли меня туда, где в толпе стоял один единственный кто мог…

***

Я пробирался через весь зал к толпе девчонок.

– Ну что «Сад» споешь? – спросила Ольга из параллельного.

– Оленька, для тебя хоть огород, с тебя два белых. Идет?

– Идет! Хоть три.

– Нет, три это много, а вас у меня вон сколько.

Девчонки расхохотались.

– А что это ты, Оль, с нашими пацанами, своих мало?

– Мало, – загадочно улыбнулась она, глядя на меня.

– Ну ладно, девчонки, не ссорьтесь, на всех хватит.

Пацаны наши не очень-то любили танцевать. Кто-то стеснялся, кто-то не умел. Танцевали более-менее человека три, четыре. На девчонок своих я особенно не засматривался, за десять лет недоели.

Похохмив, я направился к сцене, подойдя к микрофону я объявил – эта песня звучит для наших любимых и почти что родных одноклассниц! И затянул:

Тихо шепчет сад…

Все разбрелись по залу парами, покачиваясь в такт музыке.

Пролетят как желтые листы

Шумной чередой года…

Тянул я и улыбался: действительно, пролетят, как пролетели эти десять лет, вроде вот только был первый, потом пятый и на тебе – выпускной.

Сухое вино кружило голову и куражило тело. Допев, я объявил перерыв, начались какие-то викторины, и я направился к выходу, умышленно не позвав никого. Выйдя на крыльцо, я отошел чуть в сторону, чтобы лишний раз не нервировать учителей курением. В небе светила полная луна, освещая школьный сад, в воздухе пахло цветами. Закурив, я двинулся вглубь сада на лавочку.

– Эй, красавчик, закурить не найдется?

Оглянувшись, я увидел силуэт девушки.

– Отчего ж не найдется, есть.

– Угостишь?

Она подошла ближе. В лунном свете я рассмотрел довольно-таки приятное личико. Она была не очень высокой и достаточно хорошо сложенной, лет девятнадцати-двадцати, не больше. Я достал пачку и, слегка встряхнув, чтобы легче было ухватиться за фильтр, протянул ей.

– Держи.

Достав сигарету, она, по-женски зажав ее между указательным и средним пальцами, поднесла к пухлым губам.

– А спичку?

Я достал зажигалку и чиркнул перед ее лицом. Пламя осветило красивые карие глаза, она, действительно, была очень даже ничего. Затянувшись дымом, она на выдохе произнесла:

– Скучно, даже поболтать не с кем.

– Во, а я тебя, что, не устраиваю?

– Да ты же еще маленький, тебе к малолеткам своим идти надо.

– Ну маленький не маленький, а откуда дети берутся, уже знаю!

– И откуда же?

– Тебе рассказать или показать? – хамовитым тоном спросил я, чувствуя, как меня начинает колотить мелкая дрожь.

– Ну покажи.

Я, ни секунды не раздумывая, схватил ее в охапку и начал целовать. Дерзко, нагло, всем своим видом пытаясь доказать, что я уже взрослый, я уже мужчина, а не какой-то там хлюпик. Она, не пытаясь вырваться, наоборот как-то старалась ближе прижаться ко мне, обхватив руками и крепко сжимая. Это продолжалось несколько минут, потому что у меня не хватало воздуха, и я задыхался от волнения.

– Ого, как тебя колотит, – усмехнулась она.

Я действительно не мог удержать дрожь, которая буквально не давала мне дышать. Не отталкивая, она гладила меня по щеке, приговаривая:

– Ну все, все успокойся, маленький, все хорошо. Как ты целуешься! Красавчик.

Я прижался к ней еще сильнее и опять стал целовать, уже более увереннее и нежнее. Рука поползла к груди, она не сопротивлялась, лишь слегка застонала. Меня опять начало колотить, я, не думая ни о чем, начал хватать ее везде, где только доставали руки, в голове шумело от удовольствия, от того что я уже такой взрослый и могу вот так запросто соблазнять женщин, что мне уже все можно. Вдруг она отшатнулась от меня с резким:

– Ну хватит! Потом, спокойнее, а то до греха недалеко.

Поправила юбку. Видно было, что ей тоже не просто справиться с собой. Я опять рванулся было к ней…

– Ну все, все, – с волнением в голосе прошептала она. – Не здесь и не сейчас.

– А где и когда? – ничего умнее не придумал я.

– Будет еще время, ты же на танцах в ДК играешь, да?

– Ну играю и что?

– Ничего, я тебя найду.

Я еще не мог поверить, что сейчас все кончится, и рванулся было к ней.

– Ну, ну, ну, ласковый, не сейчас, ты же большенький и все понимаешь. Все пока. Я тебя найду сама.

Она чмокнула меня в щечку, повернулась и пошла.

– Погоди, слышишь, зовут-то тебя как?

– Таня, – не оборачиваясь, крикнула она и быстро пошла к выходу из сада.

«Вот тебе и сад заброшенный», – подумал я, не веря, что такое могло произойти. Постояв немного и полностью успокоившись, я поднял голову вверх, и мне показалось, что луна смеется надо мной. На востоке уже начинало понемногу зарождаться новое утро. Закурив, я еще немного подумал о случившемся и, выбросив недокуренную сигарету, двинулся к школе.

Возле школы толпой стояли пацаны, что-то обсуждая.

– Хан, ты где был? – спросил Колька, тебя все обыскались.

– В романтическом путешествии, а кто искал?

– Да пацаны искали.

Тут подкатил Чугун

– Хан, ты где лазишь? Мы тебя обыскались!

– Что ты! Нельзя прям на полчасика уединиться, наедине со своими мыслями.

– Да можно, только у нас там еще «сушнячок» остался, мы можем и без тебя.

– Нет, такие вещи без меня нельзя, это нарушение принципов мушкетерского братства!

– Ну и я о том же, пошли, а то уже народ потихоньку собирается закат встречать.

– Ну вы че, до вечера решили на берегу сидеть, ждать заката?

– Какого заката? – начал уматываться Бражко.

– Не знаю про какой ты мелешь, – обратился я к Чугуну.

– Да ладно, не цепляйся, рассвет – закат!

– Ну пошли.

Мы зашли в класс и достали из шкафа припрятанную бутылку «Каберне», открыв, разлили по стаканам и, осушив, вернулись в зал. Полусонная толпа уже подгребала к выходу. За окнами начинало светать, и мы гурьбой двинули к выходу. Шутить особенно не хотелось, хотя вино слегка взбодрило, шли, тихо переговариваясь, навстречу новому дню, солнцу, новой жизни. В небе весело стрекотали первые ласточки, таяли звезды как льдинки на первых солнечных лучах. И было немного грустно от того, что все кончилось и что мы уже никогда не будем учениками, не будем спешить в школу, беззаботно прогуливать уроки, дурачиться на переменах. Впереди нас ждала настоящая жизнь, не прощающая ошибок, со своими трудностями и уроками – уроками жизни. И разбросает нас по белому свету: кого на БАМ, кого на Атоммаш, кого-то ждет Новый Уренгой, а кого-то – Старый Оскол, кого-то убьют в пьяной драке, а кому-то намотают приличный срок, кто-то станет олигархом, а кто-то прилетит из Кабула грузом 200, а кто-то в Чечне упадет животом на гранату, спасая вчерашних пацанов… Развалятся СССР и Берлинская стена. Из-за неразберихи и бардака к власти придут бездарности и развалят страну. Но это все будет потом… А сейчас встает солнце, и начинается новый день, первый день нашей взрослой жизни!