Резонатор

Его суть заключалась в следующем: если в доме произошло слишком много драматических событий, слишком много его обитателей пережили сильное потрясение и горе, то Изнанка, впитав это, могла порождать «стражей». Или, как мы их ещё называли, «неприкаянных».

Ужасные существа, созданные тьмой как продукт переработки людских страданий, они были вечными скитальцами внутри «чёрного шума». Их облик был хаотично слеплен Изнанкой из образов людей, переживших трагедию, из их привычек, увлечений, предметов быта и иных факторов.

Именно присутствие «неприкаянного» я почувствовал в тот момент, когда меня, почти потерявшего волю к жизни, нашли в Изнанке резонаторы.

Эти существа каким-то образом могли воздействовать на нейрохимические процессы в мозге. Например, они с лёгкостью подавляли выработку дофамина и серотонина. Но то была лишь малая часть их возможностей, о которых знал я сам.

Также важным было то, что, в отличие от постепенно затягивающей тебя в пелену воспоминаний чёрной слизи, «стражи» действовали куда быстрее. Иногда им хватало нескольких минут, после чего человек безвольно падал на пол и, как правило, умирал от обезвоживания и истощения. Реже были попытки покончить с собой, и ещё реже они увенчивались успехом.

Как правило, оружие в Изнанку мы не брали из-за его ненадобности и банальной неэффективности. Вместо этого в ход шли предметы первой необходимости. Самым популярным был, конечно же, нож. Большинство резонаторов в таком случае просто перерезали себе сонную артерию. Были те, кто втыкал себе в глаз отвертку, и даже те, кто умудрялся перегрызть себе вены, оставшись после этого истекать на полу кровью.

Я не знал, сколько таких случаев было в целом, но в том, что все они правдивы, никогда не сомневался. Слишком яркими были во мне воспоминания от самоличного просмотра снимков тел погибших. Поэтому подпускать к себе «неприкаянного» было крайне опасным занятием.

Светивший красным светом фонарь был необходим для того, чтобы отгонять «стража». По неизвестной причине именно красный свет вводил эту тварь в ступор, а иногда и вовсе заставлял отступить. Обычные фонари, не имеющие красного режима, были строжайше запрещены. Достоверно было известно, что на белый свет «неприкаянный» реагировал крайне агрессивно и мог подавить волю к жизни гораздо быстрее.

Но самыми эффективными способами оставались простое избегание этих тварей и перемещение через порталы, которые мы научились создавать в «чёрном шуме» с помощью «пульсатора». Хотя и здесь были проблемы, так как каждый переход через портал ощутимо облучал проходящего. И хоть комбинезон защищал от ударных доз радиации, допустимым считалось не более десяти переходов, так как каждый последующий мог привести к необратимым последствиям. В дальнейшем же запрещалось как минимум четыре месяца использовать порталы вновь.

Само поведение «стражей», как и природа их мотивации, нами до конца изучены не были. Это была слишком сложная задача.

Мы знали, что они как-то связаны с «артефактами» и охраняют их. Но были известны случаи, когда «страж» присутствовал в месте с высокой концентрацией «чёрного шума», а «артефакта» не находилось. Также в противовес этому я помнил случаи, когда всё было ровным счётом наоборот: при нахождении «артефакта» твари рядом не оказывалось и никаких следов её активности установить не получалось.

«Пульсатор» на моей руке издал пикающий сигнал и принялся вибрировать.

«Ну наконец-то!» – пробурчал я себе под нос и огляделся. Даже без данных на экране мне было понятно, что концентрация «чёрного шума» в этом месте начинала зашкаливать. Чёрная слизь была повсюду в неимоверном количестве.

Меня мгновенно потянуло в сон, а мозг, поддавшись влиянию Изнанки, начал крутить в голове обрывки воспоминаний, делая их с каждой секундой всё более яркими.

Стараясь не сомкнуть глаз, я тряхнул головой и взглянул на экран.

Согласно данным, я находился на четвёртом этаже здания, и мне нужно было пройти в левый коридор.

Взявшись за склизкую дверную ручку, я потянул её на себя. Раздался протяжный скрип. Осторожно придерживая дверь, я тихо прошмыгнул внутрь.

Старая расколотая плитка под моими ногами издала неприятный скрежещущий хруст. На секунду замерев, я сделал шаг назад и обернулся.

За моей спиной оказался покрытый трещинами подоконник, на котором стояли пыльные цветочные горшки. Вокруг торчавших из сухой земли мертвых стеблей роились мелкие мухи. В воздухе пахло протухшим мясом.

Выглянув в окно, я заметил, что обстановка снаружи несколько изменилась.

Если обратный месяц и крыши домов по-прежнему оставались на своих местах, то всё, что происходило внизу, теперь скрывала вязкая клубящаяся тьма.

Отойдя от окна, я развернулся и, цокнув языком, направил луч фонаря прямо перед собой.

Изнанка искажала пространство. Передо мной открылся тускло освещённый коридор с красными неоновыми светильниками, конец которого утопал в темноте.

По обе стороны коридора располагались двери квартир. Некоторые из них были увешаны ржавыми гирляндами цепей. Другие покрывала натянутая поверх них человеческая плоть, из которой сквозь многочисленные разрывы сочилась мутная белёсая жидкость. Остальные двери были изъедены коррозией и покрыты пятнами красной бугристой плесени.

Вдоль потолка, друг за другом, накрытые решётчатыми плафонами, висели разбитые лампы. А в тёмных углах, издавая тихий стрекот, кто-то копошился.

Некогда покрывавшая стены ровным слоем краска теперь шелушилась и облезала, обнажая под собой трещины в кирпиче.

Прижав маску поплотнее к лицу, я ещё раз сверился с данными и выдвинулся вперёд.

Плитка под ногами то и дело громко потрескивала, и этот звук тут же подхватывало эхо, разнося его по пространству коридорной кишки. Я осторожно шёл вперёд, время от времени поглядывая на «пульсатор», боясь пропустить момент, когда данные укажут на нужную мне аномалию.

Красные неоновые светильники, чередующиеся с обезображенными дверями, оставались моими неизбежными спутниками, пока я всё дальше углублялся в чрево Изнанки. Периодически в фокус моего зрения попадались выжженные на стенах чёрные человеческие силуэты, вокруг которых виднелись нанесённые в хаотичном порядке отпечатки детских ладоней. А под ногами то и дело пробегали, мгновенно скрывающиеся во тьме, огромные тараканы.

Внезапно «пульсатор» начал сильно вибрировать, издавая при этом краткие звонкие сигналы. Я остановился и посмотрел на расположенную справа металлическую дверь, на поверхности которой виднелись отпечатки детских ладоней. Взявшись за ручку, я с опаской потянул её на себя. Дверь легко поддалась, беззвучно распахнув передо мной свою пасть.

Войдя внутрь, я остановился посреди прихожей и осмотрелся. Планировка соответствовала той, что я видел на карте-схеме. Прямо передо мной находились двери, ведущие на кухню и в гостиную. Справа находился совмещённый санузел. А дверь слева вела, по всей видимости, в «детскую».

В квартире стояла плотная тишина – такая, что я даже не слышал своих шагов, осторожно ступая по толстому слою пыли, покрывающему дощатый пол.

Пройдя на кухню, я огляделся. Выход на балкон был затянут плотным слоем какой-то мерзости, похожей на липкую плёнку. Некогда белый холодильник с болтающейся на единственном шарнире дверцей был проеден ржавчиной и покрыт красной плесенью. Сквозь покрытые толстым слоем пыли конфорки газовой плиты прорастали корни неизвестного мне растения. Плотно переплетаясь между собой, они скручивались в единое целое, скрываясь в сливном отверстии ржавой раковины.

На слегка покосившемся столе стояли эмалированные кастрюли, наполненные непонятным плохо пахнущим месивом, поверх которого роились мелкие мушки. Струпьями свисавшие со стен обугленные обои местами совсем отвалились, а на их месте прорастал иссиня-чёрный мох. А стоявший в углу диванчик кишел мелкими клопами, которые резво перемещались по его лопнувшей обивке.

Внезапно я услышал неприятный хлюпающий звук. Не успел я поднять голову, как на капюшон что-то увесисто капнуло, а затем скользнуло вниз.

«Мерзость какая!» – прорычал я брезгливо и выскочил обратно в коридор.

Оставались ещё две комнаты, и в одной из них я должен был найти нужную точку для установления контакта с Изнанкой, после чего попытаться поймать «мираж памяти».

Пройдя в гостиную, я начал водить лучом фонаря по окружавшим меня предметам, внимательно их изучая.

Сперва в поле моего зрения попал старый телевизор, установленный в углу и покрытый толстым слоем пыли. В центре его экрана зияла огромная дыра. Затем мой взгляд остановился на одиноко стоявшей на полу машинке с толстыми колёсами. Приглядевшись, я заметил на её задней части слаборазличимую, выцветшую наклейку с надписью «Бархан».

Проскользнув лучом по висящему на стене узорчатому ковру с проплешинами, я направил фонарь себе под ноги. Глядя на сгнившие деревянные половицы, я осторожно надавил на одну из них ногой. Она издала чавкающий звук и с лёгкостью переломилась, намекая, что лишние движения здесь делать не стоит.

Осторожно повернувшись, я осветил дальнюю часть комнаты, где стоял старый покосившийся сервант. Его вздувшиеся, покрытые белым плесневелым налётом полки были заставлены пожелтевшими рамками с фотографиями. Лица на снимках разглядеть не удавалось – они выцвели до неузнаваемости.

Я перевёл красный луч на подоконник, где стояли расколотые цветочные горшки, из которых торчали склизкие, мясистые стебли. Даже сквозь фильтры маски я улавливал их яркое фекальное зловоние.

«А ведь это я ещё в маске! Как же здесь на самом деле воняет?» – удивлённо прошептал я, направив фонарь на потолок.

В том месте, где раньше висела люстра, теперь свисали обугленные, перемешанные с плавленным целлофаном тряпки. На их кончиках застыли белесые гноевидные капли. Непроизвольно вздрогнув от омерзения, я взглянул на «пульсатор». К счастью, комната не подходила для установления связи с Изнанкой.

«Ну что же, остаётся детская», – пробормотал я, выходя в коридор.

Дверь в детскую комнату была заперта на замок. Однако я быстро справился с ним при помощи отвертки. Затем повернул ручку, и она без сопротивления поддалась, впустив меня внутрь.

В тот же момент пульсатор принялся бешено вибрировать и издавать прерывистые сигналы.

«То, что мне нужно!» – воскликнул я тихо, после чего отключил оповещающий сигнал.

Перед тем как начать процедуру поиска «миража памяти», по правилам мне необходимо здесь осмотреться.

Поправив на лице маску, я стал неторопясь осматривать всё, что находилось вокруг.

Слева от меня стояла ржавая железная двухъярусная кровать с частично полопавшимися, болтающимися пружинами. Сбоку от кровати располагался встроенный стенной шкаф. Его деревянные двери давно сгнили и теперь стали домом для проросших сверху склизких, шарообразных грибов.

Повернувшись, я осветил пространство перед собой. В центре комнаты стоял обугленный письменный стол, за которым чернела оконная рама.

Подойдя к столу, я посветил фонарем на стоящую внизу деревянную тумбу с выдвинутыми из её отсеков пустыми ящиками. На полу рядом с тумбой обнаружился аквариум, на дне которого среди мутной пузырящейся жижи шевелился комок из рыжих человеческих волос.

Поморщившись, я перевел фонарь на висевшую сбоку от стола полку, на которой обнаружил большой кусок расплавленного черного пластика с впечатавшейся в него металлической табличкой с надписью: «Соната 2131 С».

Сделав пару шагов назад и развернувшись, я посветил фонарем на стену перед собой и удивленно присвистнул. Вся её поверхность была усыпана отпечатками детских ладоней – точно такими же, что встречались мне ранее.

«Вот дела-а, – обреченно протянул я. – И почему мне приходится каждый раз на всё это смотреть?»

Я с грустью осознавал, что после подключения к Изнанке и «пропуска» через своё сознание «миражей памяти» снова увижу чью-то трагедию. А судя по отпечаткам ладоней, эта трагедия будет связана с детьми.

Глубоко вздохнув, я подошёл к окну и облокотился на подоконник, пытаясь разглядеть хоть что-то за ним. Видно было немногое. Окно выходило на боковую часть стоявшего напротив дома, до которого было рукой подать – метров десять, не больше.

Я посмотрел на зигзаг пожарной лестницы, бегущий вдоль балконов, а затем вытянул шею и привалился лбом к стеклу, пытаясь заглянуть вниз. Увы, ничего не было видно – всё, что располагалось ниже второго этажа, скрывалось в клубящейся беспросветной тьме.

«Мир за Изнанкой, чтоб его!» – усмехнулся я и, отойдя от окна, начал разминать себе шею, а затем и остальные части тела.

В царившей вокруг тишине звук от хруста собственных позвонков казался мне пугающе громким. Каждый раз, слыша его, я на мгновение замирал, после чего, согнав с себя оцепенение, через силу продолжал свои действия.

Наконец, с разминкой было покончено, и я, посмотрев на тёмный прямоугольник дверного проёма, тихо произнёс: «Пора начинать».

Процедура установления связи с Изнанкой всегда была болезненной. Привыкнуть к ней, как и к самому «скачку», казалось невозможным.

Впрочем, я знал, что все эти крайне неприятные ощущения очень быстро пройдут, лишь только я, накопив в себе достаточно «черного шума», стану единым целым с этим местом.

Сделав несколько глубоких вдохов и медленных выдохов, я посмотрев на «пульсатор», определил подходящую точку соприкосновения – небольшую выемку в стене недалеко от окна.

Присев, я привалился к ней спиной и, обхватив руками колени, медленно закрыл глаза.

Некоторое время я монотонно покачивался, выравнивая дыхание и пытаясь представить себя частью Изнанки. Я впитывал в себя «черный шум», словно губка воду.

Несколько минут ничего не происходило, но затем моё сознание, вздрогнув, медленно поплыло, а тело наполнилось сильной тянущей болью. В ушах на пару секунд раздался жуткий писк, а затем всё резко смолкло. Я провалился в темноту.

Сперва я увидел самого себя со стороны – неподвижно сидящее у стены тело. Кругом была темнота. Затем картинка начала разворачиваться, заполняя пустоту деталями.

Я видел своё тело, соседнюю комнату, коридор и кухню. Через мгновение очередная чёрная область растворилась, и я оказался в санузле.

Передо мной предстала покрытая ржавчиной ванна с висящим над ней мутным зеркалом. На дне ванны лежали куски отколотой кафельной плитки, поверх которых валялась покрытая чёрной плесенью мочалка. Раковина была расколота, а рядом стоял пожелтевший унитаз, доверху набитый изуродованными детскими игрушками.

Здесь были: страшные куклы с оплавленными лицами и резиновые деформированные клоуны, изогнутые детали от металлического конструктора и обгоревшие кубики с едва различимыми буквами, обугленные бочонки для игры в лото и какие-то совсем уж сюрреалистичные вещи, навроде плюшевой лошади, заместо головы которой был пришит детский носок с нарисованными на нем глазами и зубастой улыбкой.

Внезапно моё парящее в пространстве сознание резко дёрнулось, и передо мной предстал тот самый коридор с красными фонарями. Затем я увидел множество изуродованных Изнанкой квартир.

В некоторых из них из основания стен наружу проступали покрытые мхом человеческие силуэты, застывшие в разных позах. Некоторые квартиры оказались полностью завалены различным подвергшимся влиянию Изнанки хламом. Одним словом, ничем не примечательная и удручающая картина.

Так или иначе, мне уже давно было пора возвращаться к исходной точке. Сумев достаточно сосредоточиться, я перенаправил своё сознание и очутился в области комнаты, где вновь со стороны увидел своё сидящее на полу тело. Пора было начинать ловить «мираж памяти».

Я сконцентрировался на «чёрном шуме» и попытался погрузиться в поток впитанных им событий, которые когда-то произошли здесь. Постепенно комната, где я находился, начала расползаться в стороны, рассеиваться, словно дымка, оставляя вместо себя марево из яркого белого света.

Спустя некоторое время всё вокруг наполнилось какофонией разнообразных звуков, становящихся с каждой секундой всё более громкими. Спустя несколько минут я уже отчётливо различал среди этой звуковой свистопляски человеческие голоса, хоть и не мог разобрать, о чём именно они говорили.

В какой-то момент в ярком обрамляющем всё вокруг свете вновь проступили очертания комнаты, среди которых плавали дымчатые серые сгустки. Постепенно эти сгустки сформировались в колышущиеся в пространстве человеческие фигуры. Я услышал, как откуда-то издалека до меня стали доноситься звуки радио, где голос диктора, не останавливаясь ни на секунду, без усталости что-то тараторил.

Затем всё вокруг вновь изменилось: яркий белый свет заметно потускнел, а колышущиеся в пространстве силуэты приобрели объём и строгие формы, став более тёмными. Я без труда различил женщину с ребёнком на руках и стоявшего рядом с ней мужчину, который придерживал за плечи мальчугана лет пяти. Передо мной предстала некогда жившая в этой квартире семья.

Через десяток секунд рядом с ними проявились ещё несколько человеческих силуэтов, образовав группу людей. Сперва всё видимое казалось единой застывшей во времени картинкой, но вот я увидел, как тёмные людские силуэты пришли в движение, и до моих ушей долетел голос пожилой женщины:

«Поздравляем, Витенька! – радостно и звонко произнесла она. – И тебя, Танечка, поздравляем от всей души!»

«Такой чудесный ребеночек у вас! – вслед за её словами послышался мужской крепкий голос. – Помощником будет расти!»

Следом уже множеством голосов зазвучали слова поздравлений и комплиментов. Прозвучал чей-то заливистый смех, послышался хлопок открывшейся бутылки с шампанским, а затем раздались звон бокалов и снова смех. Этот заливистый смех постепенно стал затихать и расползаться, а вслед за ним и образы людей начали превращаться в расплывчатую дымку.

Я напрягся и стал мысленно проматывать «мираж памяти» дальше. Передо мной возник новый отрывок: полуразмытые силуэты детей. Двух мальчишек. Весело смеясь, они сидят на полу и во что-то играют. А из телевизора отдалённым эхом доносится голос диктора, сообщающий об аварии на атомной электростанции. В тот же момент детский смех смолкает, и наступает тишина.

Картинка перед моими глазами вновь сменяется. Теперь я снова наблюдаю очертания мужчины и женщины. Они стоят около новогодней ёлки, приобнимая друг друга, а рядом двое мальчишек достают из коробки праздничные игрушки и мишуру. Даже не видя их лиц, я понимаю, что сейчас все они улыбаются, и всё у них хорошо.

Чем дальше я листал «миражи», тем более отчётливо становились видимые мной образы. В какой-то момент я даже стал замечать, как из чёрных дымчатых структур формируются элементы их одежды, а в некоторых моментах темнота вдруг замещалась блеклыми яркими красками. Но сколько бы ни прошло времени, на месте их лиц я всегда видел лишь расплывчатое бесформенное пятно.

Изнанка продолжала показывать мне произошедшие здесь когда-то события, воспроизводя моменты, которые она впитала в себя, насыщая свой неутолимый голод. А я, послушно, повинуясь течению «чёрного шума», плыл сознанием по воспроизводимым ей образам, направляясь к неизбежному финалу.

Картинка перед моими глазами сменяется вновь. Я вижу, как сидящая на краю кровати женщина гладит по голове одного из мальчиков – того, который постарше, – и что-то поёт ему. Мальчик периодически кашляет и сипло дышит, иногда неразборчиво что-то бормоча.

Происходит очередная смена кадра, и перед моими глазами возникает новый «мираж». Уже подросшие ребята сидят у телевизора и, активно общаясь, играют в видеоигру. Кажется, что сейчас всё у них хорошо. И что у них всегда всё будет хорошо.

Я продолжаю сменять «миражи» один за другим, фиксируя их в своем сознании и в памяти «пульсатора». И вот, спустя некоторое время, я начинаю замечать, что пространство вокруг постепенно становится всё более темным. Я вновь вижу сидящую на кровати женщину. На этот раз она, нежно обнимая младшего сына, тихо плачет.

В нависшей тишине мальчик шепчет:

«Мам, а дедушка больше не вернется?»

Женщина вздыхает и, гладя его по голове, отвечает:

«Нет, Лёва, дедушка больше не вернется», – и, немного помолчав, добавляет:

«Разве только в твоих снах и воспоминаниях».

Затем она крепко прижимает мальчика к себе и вновь начинает тихо плакать.

«Мам, не плачь! Ну не плачь, пожалуйста!» – едва слышно звучит детский голос.

После этого слегка осунувшийся мальчуган какое-то время смотрит на маму молча. Затем, чуть покачав головой, он тихо произносит:

«А бабушка сказала, что дедушка ушел в лучший мир. Это ведь правда? Да, мам?»

Женщина ничего не отвечает и лишь едва заметно поводит плечами.

Картинка сменяется вновь. Становится тихо.

«Витя, ну ты опять?! – уставший и слегка раздражённый женский голос нарушает тишину. – Если с завода выгнали, то сразу нужно в запой уходить? А дети у тебя жрать на что должны?!»

В ответ звучит лишь неразборчивое бормотание. Появившиеся на пару секунд силуэты двух взрослых стремительно исчезают.

Пространство вокруг ещё более ощутимо темнеет. Я начинаю чувствовать лёгкую головную боль, но понимаю, что мне нужно двигаться дальше. Хочу я того или нет, путь мой лежит к неизбежному концу. К финалу, который покажет мне Изнанка.

«Миражи памяти» летят один за другим, всё быстрее набирая темп.

«Санька, отец твой опять Лёву из садика не забрал! Садись давай, делай пока уроки, а я бегом туда!» – голос женщины звучит устало и раздражённо.

Ещё одна смена кадра.

«Мам, а где папа?» – слышу я встревоженный детский голос.

Нависает пауза, после которой звучит сдержанный, с нотками явно плохо скрываемой агрессии ответ матери:

«С друзьями где-то твой папка, Лёва! Друзья ему, видимо, важнее детей!»

Окружающее меня пространство становится ещё темнее. Я, чувствуя головокружение, стремительно лечу через постоянную ругань взрослых, сквозь поток детского плача, рукоприкладства и обещаний, что такого больше не повторится.

Изредка пространство становится немного светлее, наполняясь смехом и звоном бокалов. Слышно веселое и беззаботное общение людей. Но через мгновение все звуки вновь затихают, в очередной раз сменяясь тишиной. Глухая беззвучная пустошь, посреди которой порознь сидят мужской и женский чёрные силуэты.

Головная боль усиливается, и я понимаю, что конец близок. Вся видимая область внезапно становится чёрной и наполняется алыми всполохами, которые начинают колыхаться среди окружившей меня темноты. Где-то вдалеке едва слышно звучит детский плач.

«Эй, сука, пойдем со мной спать!» – доносится из черной пустоты озлобленный мужской голос.

Я вижу, как сотканная из серой дымки мужская фигура направляет в чью-то сторону пистолет.

«Витя, ты чего?» – испуганно звучит в ответ женский шепот.

Сама женщина почти не видна. Её слабый дымчатый силуэт сливается с поглотившей всё вокруг тьмой.

«Пошли, говорю, с-сука, др-рянь!» – злобно рычит на неё мужчина.

«Папа, папочка, не надо! – тихо шепчет младший мальчик. – Папочка, убери, пожалуйста, пистолет!» – его голос теперь совсем тихий. Его еле слышно.

«Убью, бля!» – слышу я полный ненависти отцовский голос. Он с грохотом проносится мимо меня, заполняя собой абсолютно всё пространство. В ту же секунду в моих ушах гулким, чеканным эхом раздаются выстрелы. Всё вокруг окончательно погружается в темноту.

Я отключился от Изнанки. Ощутив сильное головокружение, я завалился на бок и лежал так какое-то время, пытаясь справиться с подступившим к горлу приступом тошноты. Наконец головокружение немного отступило, и мне стало полегче.

«Черт, а ведь там было еще что-то! Надеюсь, «пульсатор» успел уловить остатки «миражей» до того, как меня выкинуло обратно», – мысленно пробормотал я, стягивая с лица маску и начиная вытирать стекавший по лицу пот.

Сумев наконец-то собраться с силами, я кое-как поднялся и, привалившись плечом к стене, взглянул на экран «пульсатора» – шкала «чёрного шума» скакала как бешеная.

Подняв глаза, я заметил, что со стороны стола исходит слабое свечение. Затаив дыхание, я медленно подошёл к его источнику и увидел лежащий на столе светящийся алым цветом предмет цилиндрической формы.

Присмотревшись повнимательнее, я заметил, что в его сердцевину, словно жук в кусок янтаря, была впечатана пуля девятого калибра.

«Вот он, «артефакт»! И какой ценой обязано его появление!» – тихо выдохнул я, цеплявшиеся за горло слова, после чего, оттянув маску, сплюнул на пол кислую, отдающую рвотой слюну.

Глядя на светившийся алым цилиндр, я краем глаза уловил едва заметное движение за окном – прямо там, где находились балконы пожарного выхода. В затылок ударила обжигающая волна холода, а в ушах зазвенело. На долю секунды мне показалось, что на одном из балконов кто-то промелькнул. Кто-то довольно высокого роста.

«Да ну бред! Быть такого не может!» – тут же начал я сам себя успокаивать, чувствуя, как меня начинает одолевать жгучий страх.