Рассказы

Так прошло много лет. Многие знакомые поднялись, ещё больше погибло в разборках. Иногда причиной этого был Зорге. Он не испытывал угрызений совести, этот рудимент минувших поколений в девяностые был не в чести у деловых людей. Главное, не предавать своих, думал Зорге. Сначала думал, потом делал, и всегда был осторожен. Фирма процветала. Потом появились слухи, что в Москве появилась новая мода – решать вопросы без стрельбы и взрывов, только с помощью бабок и договорённостей. Зорге перестал носить пистолет. Фирма завела своего карманного депутата.

Спасиба говорил, что нужно ехать в Москву, потому что все деньги оседают там. Зорге Москва не понравилась, но кокаин и дорогие проститутки помогли свыкнуться с новым местом обитания. Он так и жил, мотаясь между Москвой и родным городом. В этот момент и возник Шило с хорошим предложением о покупке завода, на котором всю жизнь проработали родители Зорге, и начал трудовую карьеру электромеханика он сам. Шило все эти годы маячил где-то на горизонте, решал вопросы в соседнем областном центре, его группировка считалась дружественной.

Они встретились в ресторане, чтобы обсудить детали. Спасиба и Джексон, услышав сумму, которую друзья Шила готовы отвалить за не самый прибыльный актив, согласились без раздумий. Только инвесторы хотят личного общения, сказал Шило. А что за инвесторы, спросил Спасиба. Китайцы, быстро ответил Шило, у них так принято, вести дела глядя друг другу в глаза. Больше никуда они не хотят посмотреть, схохмил Спасиба и подмигнул Зорге. Зорге знал, что какие-то китайцы скупили несколько спиртоводочных заводов в ближайших областях. Теперь и водка будет китайская, сказал Джексон. Водка будет наша, сказал Шило, просто деньги китайские. А твой интерес какой, спросил Спасиба. Он давно знал Шило, и поэтому мог задать такой вопрос. Процент, сказал Шило и хитро сощурился.

***

Теперь Зорге вспомнил эту его улыбку. Тогда Зорге подумал, что Шило предвкушает огромные комиссионные, которые получит от сделки. Зорге избегал смотреть Шилу в глаза, да и сам Шило отводил взгляд. Что-то внутри каждого заставляло их не замечать друг друга, только тогда Зорге не захотел будить дано забытые воспоминания.

Если его убьют сейчас, может быть, Шило станет легче. Наверняка Шило и сам так думал, не явно, конечно, но подспудная мысль о смерти Зорге должна была доставлять извращённое удовольствие. Если бы умер Шило, Зорге бы обязательно испытал какое-то смутное радостное облегчение.

Шило предложил организовать встречу в загородном ресторане. Хозяин исправно платил ребятам Спасибы, поэтому все поддержали предложение. Это была встреча на их территории, значит, китайцы правильно понимали расстановку сил в регионе. Спасиба заранее посадил несколько своих ребят в ресторане, просто на всякий случай. Спасиба, Зорге и Джексон поехали на одной машине без охраны. Они были хозяевами, а хозяевам никакой охраны не нужно, само имя охраняет лучше любых стволов. В радиусе примерно трёхсот километров не было никого, кто мог бы причинить вред или хотя бы помыслить о такой возможности.

Зорге рассеянно смотрел в окно, вполуха слушая байку Джексона о том, какую горячую девчонку он снял вчера вечером в ресторане «Гранд». Спасиба включил «Пинк Флойд» (он не переносил ни современной попсы, ни шансона), но не очень громко, чтобы Джексону не пришлось повышать голос. Зорге думал о своём, только иногда кивая. В салоне пахло резким одеколоном Джексона, который вылил на себя, наверное, целый флакон. Дорога была пуста, как Зорге внутри. Они давно миновали пост ГАИ на выезде из города, и вокруг кроме трассы и леса не было ничего.

Зорге думал, что ему делать дальше. Недавно один из его знакомых оставил весь свой бизнес компаньонам и уехал путешествовать по Индии и Непалу. Зорге разыскал международный телефонный справочник, нашёл коды Дели и Катманду. Он не знал, где находится его знакомый, но ему очень хотелось позвонить и спросить – ну что, ты нашёл там то, что искал? Ты смог убежать от самого себя и найти что-то, похожее на спокойствие?

Когда в лобовом стекле появилось аккуратное отверстие, Зорге не сразу понял, что произошло. Камень, подумал он, хотя впереди не было ни одной машины. А потом лобовое стекло покрылось сетью трещин, а Спасиба резко наклонился и ударился о руль залитым кровью лицом. Машина вильнула вправо, и мимо уха Зорге просвистела пуля. Кусочки металла застучали по дверям, разбив оба окна. На заднем сиденье захрипел Джексон, а машина всё продолжала ехать. Зорге согнулся, но левой рукой придержал руль. Автомобиль, не снижая скорости, съехал с дороги, проскочил обочину и скатился с невысокой насыпи. Пули стучали по крышке багажника, две или три попали в салон, и Джексон перестал хрипеть. Ещё одна пуля на излёте ударилась о спинку кресла Зорге, но не пробила её. Мотор работал, колёса крутились. Зорге чуть приподнял голову, с волос посыпались осколки стекла. Тело было переполнено адреналином, но это был не страх смерти, а что-то другое.

Он касался руки мёртвого Спасибы, который не мог упасть из-за пристёгнутого ремня (Спасиба единственный из всех знакомых Зорге пользовался ремнём безопасности). Машина ехала по замёрзшему полю (спасибо ночным заморозкам) и приближалась к лесу. Выстрелов слышно не было. Зорге держал руль и свободной рукой открыл бардачок в поисках какого-нибудь оружия. Тёмные деревья приближались к капоту, а в бардачке не было ничего, что можно было использовать. Чеки с заправок и пачка французских презервативов не годились. Зорге оглянулся, и сразу посмотрел в глаза мёртвому Джексону. Он быстро отвернулся в надежде, что ничего запомнить не удастся. Смотреть на Джексона было даже хуже, чем подставлять спину под пули.

Каким-то чудом ему удалось проскочить мимо первых деревьев, а потом автомобиль уткнулся в кусты и заглох. Зорге открыл дверь и выбрался наружу, затаившись за помятым крылом. Вдалеке, по светлому фону замёрзшего поля к Зорге бежали тёмные фигуры и что-то кричали. Впереди всех бежал Шило и размахивал автоматом. Зорге в последний раз посмотрел на тела своих друзей и побежал в лес.

***

Зорге знал, что его рано или поздно обнаружат. Шило бывал здесь, и память должна привести его к тёмному зеркалу. Скрючившись у холодной стены, он ловил каждый звук и ждал темноты. Несколько раз он запускал маленькую юлу, оказавшуюся полностью исправной. Юла с тихим гудением описывала круги на старом линолеуме. Тьма постепенно сгущалась, и различать игрушку на полу было всё тяжелее.

Зорге поднялся и подошёл к окну. Там было светлее, чем в здании. Зорге не успел долго порадоваться, потому что где-то в кустах грохнул выстрел, и пуля ударила в стену коридора за его спиной. Кирпичная пыль посыпалась на пол.

Вот и всё, подумал Зорге. Он даже не очень быстро отпрянул от окна, потому что прятаться уже не было смысла прятаться. Ему осталось жить не больше десяти минут. Противная слабость опять заполнила всё тело, но сильного страха не было. Снаружи донеслось ещё несколько выстрелов, и две пули ударились в стену. Зорге повернулся к лестнице и стал ждать. Кажется, его глаза привыкли к темноте, потому что он явно различил лежащую у края зеркала юлу. Ни о чём не думая, он нагнулся, поставил игрушку на пол и несколько раз нажал на шпенёк. Юла зажужжала и покатилась по полу, с тихим стуком ударившись о стекло, как большая подслеповатая муха.

В ответ чт0-то ударило в стекло изнутри. Зорге посмотрел на чёрную блестящую поверхность. Там, в темноте, к стеклу с обратной стороны прижимался Немец, такой же, каким был двадцать лет назад. Он смотрел на Зорге, прижимая к зеркалу узкие длинные ладони. Наверное, это стресс, подумал Зорге. Мальчик ещё раз несильно ударил по стеклу, привлекая внимание. Зорге был выше ростом и смотрел на Немца сверху вниз. На несколько секунд он забыл о том, что очень скоро его жизнь оборвётся. Почему-то всё происходящее воспринималось совершенно нормальным, как поездка в автобусе или поход в магазин. Немец открывал рот, но ничего слышно не было. Указательным пальцем, прижатым к стеклу, он чертил один и тот же знак, многократно повторяя движения. Палец не оставлял на зеркале никаких следов.

На первом этаже что-то зашумело. Наверное, найти путь в темноте было не очень просто, а у преследователей не было фонариков. Немец замолотил в стекло свободной рукой и беззвучно кричал, не переставая. Стекло немного вздрагивало при каждом ударе. Зорге подошёл почти вплотную. Теперь палец мальчика описывал узор прямо напротив склонённого лица.

– Что? – спросил Зорге, – я не понимаю.

Палец очень быстро перемещался по стеклу, почти сливаясь в одну линию.

– Помедленнее, – сказал Зорге.

Он приложил свой палец напротив пальца мальчика, и повторил все движения, сначала быстро, а потом медленнее, когда рука Немца замедлялась. Зорге понял.

Этот же знак рисовал Шило помадой на полу, когда вызывал Даму Червей. Только сейчас помады у Зорге не было. Он сунул руку в карман и схватил скальпель, неожиданно оказавшийся очень тяжёлым. Не думая, он провёл лезвием по тыльной части левой руки между большим и указательным пальцами. Длинные капли крови выступили на коже и канули в темноту. Зорге услышал, как они упали на пол. У него оставались считанные секунды.

Рана не заболела, когда Зорге сунул в неё пальцы. Присев одно колено, он нарисовал знак, который отпечатался в его сознании. В дальнем конце коридора уже шумели голоса и слышался топот ботинок. Пришлось макать пальцы в кровь три раза, чтобы сделать всё, как надо.

Рисунок чуть отсвечивал алым в темноте, а кровь от его краёв начала собираться к центру. Мальчик в зеркале уже не бился в стекло, а просто смотрел. Кажется, он улыбался.

– Дама Червей, приди! Дама Червей, приди! Дама Червей, приди! – повторил Зорге, а в конце коридора послышался рёв и хохот десятка голосов.

Всё-таки у них были фонари. Пятна жёлтого света легли на пол, стены и потолок. Зорге забился в угол у стены, в самую темноту. Пол начал тихонько вздрагивать, а изнутри зеркала раздался скрежет. Зорге посмотрел на стекло. Мальчика там больше не было, но внутри явно что-то двигалось.

Зорге узнал голос Шила среди многих голосов.

– Он должен быть где-то тут.

Шаги загрохотали по лестнице, и пятна света от карманных фонарей становились всё ярче. Поверхность зеркала уже не была ровной, и к тому моменту, когда Шило показался из-за угла, Дама Червей уже выпустила свои щупальца, которые лежали поперёк коридора, как длинные чёрные змеи.

Зорге был невидим в своём укрытии из темноты. Когда Шило, шедший первым, споткнулся о щупальце, второе схватило его, обернувшись вокруг лица, так что Шило не издал ни звука.

Всё произошло слишком быстро, чтобы кто-то из преследователей успел среагировать. Людей было всего восемь, а щупалец больше, и Дама Червей сразу перекрыла пути к отступлению. Лучи фонарей, анемичные и жалкие, не могли бороться со сгустившейся темнотой. Щупальца рассекали воздух и смыкались вокруг человеческой плоти. Два или три раза свет падал на Зорге, но это всегда было случайно. Ему было плохо видно, тени метались во мраке, слышались невнятные хрипы и хруст, а Дама продолжала наносить хлёсткие удары. Прозвучало два выстрела, пули ушли в пол, и во время вспышек Зорге увидел, как человек скрывается внутри зеркала, пытаясь упираться сломанными руками в край рамы. Маленькие червячки переползали через край зеркала и падали на пол. Фонарик лежал на полу и его слабый луч косо освещал коридор, почти как двадцать лет назад. Зеркало было слишком маленьким, чтобы Дама смогла протащить внутрь сразу всю добычу, поэтому пять или шесть тел висели под потолком, удерживаемые щупальцами, облепившими головы, как причудливые капюшоны. Одно из тел начало дёргаться, не выпуская ружья, и оба выстрела ушли в пол. По одному тела исчезли за поверхностью зеркала, но два или три щупальца ещё оставались снаружи. Одно из щупалец ударило по лежащему на полу фонарику, как будто прихлопнуло назойливую муху, и Зорге оказался в кромешном мраке.

Он слышал, как щупальца движутся к нему в темноте, но сил бежать не осталось. Кажется, он обмочился, но полной уверенности не было. Зорге закрыл глаза, хотя вокруг ничего не было видно. Через секунду щеки коснулось невидимое в темноте щупальце, пощекотало кожу, потрепало волосы.

– Не надо, – сказал Немец из темноты.

Щупальце было горячее, как уголь, вынутый из мангала. Если бы она хотела убить меня, она бы это сделала, подумал Зорге. Наверное, ей теперь надолго хватит еды.

Щупальце убралось. Несколько минут Зорге сидел в полной темноте, пока не понял, что всё закончилось, и вокруг больше никого нет. Он продолжал сидеть, пока вокруг не стало немного светлее.

Несколько пятен темнело на полу, у края зеркала валялся ботинок. Дама Червей подобрала всё оружие и даже раздавленный фонарик. Зорге встал (штаны всё-таки оказались сухими) и прошёл вдоль стены. Юлы нигде не было. В зеркале отражался только сам Зорге, лишь нижний край рамы был немного испачкан кровью. Кровь почему-то была хорошо различима во мраке.

Рука разболелась, а Зорге совсем о ней забыл. Вокруг пальцев запеклась и свернулась кровь. Странно говорить о крови «свернулась» подумал Зорге, кровь ведь не персидская кошка. На полу лежал скальпель, Зорге подобрал его и сунул в карман. Он унесёт с собой хоть какое-то свидетельство случившегося. Прямо перед зеркалом на полу выделялся нарисованный Зорге знак, чёткий и прямой, будто прорисованный тушью. Зорге посмотрел на зеркало, но там отражался только он сам. Не отрывая взгляд от стекла, Зорге ногой растёр рисунок.

Он не мог больше здесь оставаться. Зорге прошёлся по коридору, дёргая за ручки дверей, пока не нашёл комнату с целым окном и затаившейся во мраке мебелью. Он завернулся в пальто и сел в кресло, протяжно застонавшее под его весом. До рассвета осталось несколько часов. Удастся ли мне заснуть, подумал Зорге, закрывая глаза.

ЗАСТАВА БЕЗ ВОРОТ

Он долго сидел с закрытыми глазами, полностью избавившись от мыслей, что получалось редко. Удалось не задремать, разум оставался ясным и пустым, как и обещал доктор Верба. Если заснуть – опять начнётся тот же самый сон. При мысли о том сне ясность и пустота, наполнявшие голову, рассыпались и исчезли, вернулась осознанность. Он постарался не открывать глаза, и у него получилось. Вокруг было темно, и усилием воли он постарался вытеснить воспоминание о сне этой темнотой, но снаружи послышались шаги. В дверь постучали.

– Артур, пора.

Только благодаря доктору Вербе Артуру разрешили перед полётом несколько минут посидеть в тёмной комнате. Верба пошёл к Главному и объяснил, что после всех событий Артуру нужно как следует настроиться перед полётом, и он, Верба, берёт всю ответственность на себя. Главный подумал и разрешил. Особого выбора не было, после гибели Мальцева и того, что позавчера произошло с Ловчим, Артур остался последним дублёром, а в отряде космонавтов никакой разницы между основным пилотом и дублёром не было.

Артур встал и открыл дверь. В коридоре толпились военные и люди в штатском. Увидев Артура, все расступились. Ни на кого не глядя, он пошёл к открытой двери, где уже ждал автобус. Он старался не слушать шёпот за спиной, но слова сами собой проникали в голову:

– Нашли в квартире.

– Да, повесился на трубе отопления.

– Тише, тише, услышит, они же дружили.

Сейчас не было времени задумываться, о ком шепчутся за спиной. Ходить в скафандре было не очень удобно, нужно было сосредотачиваться на каждом движении, на каждом шаге. Через два часа море ревущего огня поднимет его в небеса, ракета прошьёт тропосферу, стратосферу и мезосферу. За несколько минут достигнув высоты в триста километров, двигатели последней ступени выключатся, и космический аппарат выйдет на заданную орбиту. Потом три десятка витков и возвращение на землю. Через десять часов он вернётся домой. При этой мысли он испытывал смутное непонятное беспокойство, но сосредоточенность и пустота внутри одолели эту мысль. Лучше думать о чём-то приятном. Когда перед глазами возникала картина звёздного неба, чёрного космоса и маленького голубого шарика, болтающегося в пёстрой пустоте где-то у его ног, внутри разливалась приятная теплота. В одну из их встреч доктор Верба рассказал ему, что в восточной философии есть такое понятие – застава без ворот. Чтобы достичь просветления, человек должен миновать эту заставу, препятствие, которое находится внутри сознания, преодолеть самого себя. Доктор Верба был уверен, что, полетев в космос, человечество достигнет просветления, потому что там, среди пустоты, человеческому разуму способна открыться истина, но каждый вернувшийся будет подобен немому, увидевшему прекрасный сон. Он будет всё знать, но ни о чём не сможет рассказать. Но мы же не можем абсолютно всех отправить в космос, сказал тогда Артур. Ещё десять-пятнадцать лет, ответил доктор Верба, и полёт на Луну будет так же привычен, как поездка на автобусе.

Салон автобуса пропах бензином. Артур сел впереди, в одиночестве, остальные сели сзади. На плоской жёлтой поверхности пустыни на фоне синего неба виднелся пункт назначения – серебристая ракета, прижавшаяся к башне обслуживания.

– Поехали, – тихо сказал кто-то за спиной, и водитель повернул ключ зажигания.

От запаха бензина снова заболела голова. Он говорил об этих участившихся приступах мигрени доктору Вербе, но сейчас того не было рядом. К счастью, предстартовый медосмотр он прошёл, а на головную боль можно не обращать внимания.

Артур закрыл глаза, но спасительная пустота не приходила, вместо неё навалились воспоминания о том самом сне. Вспоминать о нём – это как будто смотреть телепередачу в своей голове, только в голове у Артура не получалось переключить канал.

Голоса за спиной смолкли. Видимо, его сосредоточенность передалась остальным пассажирам. Двигатель гудел, автобус покачивался на ходу, как колыбель. В колыбели нужно спать, и сон возник из глубины памяти, как пузырёк воздуха от подземного источника поднимается со дна озера на поверхность.

Там, во сне, тоже было озеро и рыбалка, но до них было ещё что-то. Артур вспомнил – то детское лето было богато на звездопады. Гораздо позже, уже в старших классах, Артур прочёл книгу по астрономии, где объяснялось всё про метеорные потоки – Леониды, Ориониды, Персеиды. Больше всего ему понравилось название Дракониды, потому что при взгляде на рой ярких метеоров можно было представить, что к Земле несётся стая маленьких огнедышащих драконов.

Много лет назад он выходил из дома, чтобы взглянуть на ливень ярких огней, рассекающих ночное небо. То воспоминание было очень живо во сне, и этот сон почти невозможно было отличить от реальности. Артур не помнил, сон ли это, или всё действительно происходило с ним в детстве. Яркая точка оторвалась от стаи себе подобных и начала падать под другим углом. Кажется, на долгие секунды зависла над головой, превратившись в безымянную звезду неизвестного Артуру созвездия, а потом рухнула вниз и потухла где-то в лесу за рекой. Кажется, земля под босыми ногами чуть дрогнула, как шкура лошади, если пощекотать её хворостиной.

Автобус дёрнулся, и Артур открыл глаза. Руки под перчатками начали чесаться. Если о головной боли он рассказывал доктору Вербе, то о зуде – никому. Никаких внешних изменений на руках Артур не замечал – ни пятен, ни точек, ни изменения плотности кожного покрова. Зуд начался за неделю до полёта, и приступы проходили за несколько минут. Вернусь на Землю, и потом разберёмся, думал Артур. У него хватало силы воли, чтобы не расчёсывать зудящие места.

Вот и сейчас зуд прошёл, пока Артур вышел из остановившегося автобуса. Снаружи было жарко и пыльно. Ракета и башня обслуживания отбрасывали длинную тёнь, а солнце только едва показалось над крышей монтажно-испытательного комплекса.

Оставалось пройти лишь несколько десятков шагов до лифта, который поднимет его на вершину ракеты, где под обтекателями скрыт космический корабль.

Возле автобуса стояли несколько человек.

– Готов? – спросил Артура человек в военной форме с большими золотыми звёздами на пыльных погонах. Он сегодня был за главного. Сам Главный неделю назад попал в больницу с острым аппендицитом.

– Всегда готов, – ответил Артур и через силу улыбнулся.

Маршал похлопал его по плечу.

– Не подведи, сынок, – сказал маршал, – на тебя смотрят все…

Он закашлялся, и Артур так и не узнал, кто именно на него смотрит.

– Служу советскому народу, – сказал Артур.

Заученная фраза вызвала улыбку на лице маршала, как звонок колокольчика вызывает повышенное слюноотделение у подопытной собаки. Солнце сверкнуло на золотом позументе, и среди этого сияния за плечами маршала появились новые улыбающиеся лица.

Маршал пожал руку, но из-за перчатки Артур ничего не почувствовал. Вслед ему ещё неслись слова ободрения, но он уже ждал, пока техник вручную откроет двери кабины лифта. Лица, которые он видел сотни раз, казались незнакомыми. Один из инженеров нёс большой белый шлем, похожий на детский надувной мяч, как будто для того, чтобы сыграть с Артуром в интересную подвижную игру. На шлеме были нарисованы большие красные буквы СССР, и Артур вспомнил, что Гагарину их рисовали наспех, прямо перед посадкой в ракету. Артур поднимался вверх с закрытыми глазами. Молится, сказал кто-то из техников у него за спиной. Пол под ногами дёрнулся, и Артур открыл глаза.

Жёлтая степь растекалась до самого горизонта. Кое-где по ней были рассыпаны кубики зданий полигона и жилого городка. Артур чуть нагнул голову, чтобы на неё надели шлем и соединили с остальным скафандром. Люк был уже открыт, и Артур забрался в тесное пространство корабля, где он проведёт ближайшие несколько часов. Техники подключили шланги и кабели телеметрии. Последний обернулся и показал Артуру большой палец. Люк закрылся, и в кабине остался неяркий верхний свет и свет от табло и ламп приборов.

В шлеме зашуршало, и голос произнёс:

– Проверка связи, как слышите меня, Сокол?

– Слышу отлично, – сказал Артур.

– Приступайте к проверке скафандра.

– Вас понял, приступаю к проверке скафандра.

Потом настал черёд проверки связи в КВ и УКВ диапазонах, проверки положения тумблеров на пульте управления, проверка атмосферных показателей в кабине, проверка систем автоматической и ручной ориентации, а потом контроль давления в системе тормозной двигательной установки. Всё было в норме, Артур заученно называл цифры, которые видел на шкалах приборов. Часовой готовности всё не было, вместо разговоров наземный пункт управления включил ему музыку. Артур знал, что в ожидании старта может пройти несколько часов. Карташов ждал старта с восьми утра почти до полудня и всё-таки взлетел.

Руки опять начали зудеть, и головная боль вернулась. Вместо популярных эстрадных песенок в наушниках заиграла классика. Видимо, кто-то из знакомых инженеров подсказал оператору на пульте связи, что Артур больше любит Чайковского и Моцарта, чем Магомаева и Кристалинскую.

Артур выключил освещение кабины, закрыл глаза и оказался в полной темноте. Можно было представить, что он снова оказался в сурдокамере, когда во время многодневных тренировок привыкал к изоляции от внешнего мира и однообразности обстановки. Такая же темнота, которая через несколько часов становится безграничной, заполняет не только внешний мир, но и проникает внутрь. Главное – не сопротивляться темноте, а раствориться в ней, найти в абсолютном мраке источник силы, потому что все мы явились из мрака и уйдём во мрак, и весь мир был создан из темноты, и из неё же родилась первая искра большого взрыва.

Всё это глупости. При слове «взрыв» сразу вспомнилось, что произошло с Мальцевым, который негласно считался первым номером в их маленькой группе. Ловчий был физически крепче, а Артур лучше разбирался в технике, но Мальцев превосходил всех по совокупности показателей. Главный тоже выделял именно Мальцева, наверное, потому, что тот чем-то неуловимо напоминал Гагарина, который второй раз в космос так и не полетел.

Артур никакой ревности по этому поводу не испытывал. Юра Мальцев был отличным парнем, хорошим товарищем и коллегой. Так же, как и Гена Ловчий. Но Ловчий сейчас в больнице, а то, что осталось от Юры, можно было уместить в коробку от обуви. Нет, гроб, конечно, был обычного размера, но то, что лежало внутри…

Артур несколько раз сжал и разжал кулаки, и зуд немного уменьшился. Это мелочи, следствия волнения, или, как любил говорить доктор Верба, стресса. Наверное, на тех кассетах, которые доктор записывал во время сеансов гипноза с Артуром, не было ничего необычного, иначе бы Артур сейчас не сидел бы внутри спускаемого аппарата. Головные боли начались накануне смерти Мальцева, когда стало ясно, что именно он отправится в полёт. Артур не пошёл к доктору Белоногову, старшему врачу отряда, а решил обратиться к Вербе. Вернее, даже не обратился, а просто упомянул о мигрени во время одной из тренировок.

– И сильно болит? – спросил доктор Верба.