Атлантида 2060

Она рванулась к нише с физическими интерфейсами, к месту, где пряталась индукционная плитка. Ей нужно было что-то настоящее! Хоть запах гари! Хоть риск ожога! Хоть намек на тот хаос, который был Жизнью!

Но система была быстрее. Зафиксировав ее резкие, «субоптимальные» движения и учащенный пульс, она усилила протокол. Свет стал почти черным, аромат – густым, как сироп, звуки прибоя – гулко резонирующими в костях. Голограмма чашки чая плыла перед глазами, настойчивая, удушающе идеальная.

Кристина прислонилась к стене, гладкой и холодной. Она закрыла глаза, пытаясь представить скрип винила, треск искры от плитки, шершавость бумаги под пальцами. Но индиговый мрак и сладкий удушливый запах вытесняли все. Оставалось только ощущение – физическое, тошнотворное ощущение пленника. Пленника в самой удобной, самой совершенной клетке на свете. И тихий шепот страха: Ирина Сомова знала. Система знала. И они предлагали ей сделку. Сделку с дьяволом комфорта. А альтернатива… Альтернативой могла быть только бездна.

Глава 5: Голос из бездны

Тяжелый индиговый мрак релаксационного протокола еще висел в воздухе модуля, как ядовитый туман, когда Кристина проснулась. Не отдохнувшей, а изможденной – будто всю ночь боролась с невидимой удавкой. Сладковато-приторный запах лаванды въелся в волосы, в одежду. Она открыла глаза, и стены, вернувшиеся к утреннему перламутру, казались теперь не нейтральными, а лицемерными. Маскировкой тюрьмы.

Весь день в Архиве прошел под гнетом незримого наблюдения. Каждый взгляд Софии казался аналитическим, каждый нейтральный звук системы – намеком. Артем, встретив ее утром, лишь молча кивнул, его обычно оживленные глаза были прищурены, насторожены. Они обменялись парой ничего не значащих фраз о погоде (всегда оптимальной), но напряжение между ними висело плотнее архивной пыли. Визит к Ирине и предложение симулятора страданий повисли над их маленьким кружком дамокловым мечом.

Вечером, вместо тихого часа, они снова собрались в Запаснике Z-17. Без проигрывателя, без пластинки. Просто стояли в полумраке, освещенные лучом фонарика, который Артем направил на пол, создавая дрожащий островок света. Лена теребила краешек своего серого комбинезона, Марк молча смотрел на собственные руки. Даже Артем, обычно неугомонный, молчал, перекатывая в пальцах старый, проржавевший болт, найденный в коробке с технохламом. Воздух был густ от невысказанного вопроса: Что теперь?

Тишину нарушил негромкий, но отчетливый скрип двери запасника. Все вздрогнули, как застигнутые врасплох. В проеме, очерченная слабым светом коридора, стояла женщина. Невысокая, крепко сбитая, в комбинезоне не архивно-серого, а темно-синего, почти черного цвета, с едва заметными следами выцветания на плечах. Ее короткие, практично стриженные волосы были седыми у висков, а в глазах, серых и пронзительных, как глубинные сканеры, читалась усталость, смешанная с неистребимым любопытством. Кристина узнала ее – Мила Соколова, бывшая старший океанолог в проекте «Абиссаль». Говорили, она ушла на «досрочную гармонизацию» после какого-то инцидента с глубоководным зондом. Ее редко видели в Архиве, она работала где-то в отделах долгосрочного анализа гидрологических данных.

– Я не помешаю? – ее голос был низким, хрипловатым, как скрип ржавого шарнира, но звучал спокойно. В нем не было ни страха, ни извиняющихся ноток.

Артем насторожился, сжал болт в кулаке.

– Мила? Что привело в наш… пыльный угол?

Мила шагнула внутрь, позволив двери бесшумно закрыться за ней. Она оглядела тесный кружок, ее взгляд скользнул по Лене, Марку, задержался на Кристине, затем вернулся к Артему.

– Слухи, Артем. Слухи о людях, которые слушают старую музыку не через импланты. О кураторе, которой жаль пластиковый мусор. – Она сделала паузу. – И о визите к Сомовой.

Кристина почувствовала, как леденеет кровь. Марк сглотнул. Лена вжалась в тень стеллажа.

– Какие слухи? – Артем попытался сделать голос беззаботным, но получилось натянуто. – Стандартные архивные сплетни.

– Сомова не вызывает на «оптимизационные беседы» из-за сплетен, – отрезала Мила. Ее серые глаза уперлись в Кристину. – Она предложила тебе проект. Симулятор. Безопасные страдания прошлого.

Кристина кивнула, не в силах вымолвить слово. Страх сковал горло.

– И ты колеблешься, – констатировала Мила. Не вопрос, а утверждение. – Потому что знаешь: согласишься – предашь то, что почувствовала. Откажешь… – Она махнула рукой в сторону Архива, в сторону всей Экосистемы. – Станешь проблемой. Для гармонии.

В запаснике повисла тягостная тишина. Даже Артем не нашелся, что сказать. Мила достала из глубокого кармана своего синего комбинезона не планшет, а плотную папку из грубой, шероховатой бумаги. Она развернула ее, и в луче фонарика Артема показались листы – не голограммы, а старые, пожелтевшие распечатки схем, чертежей, технических спецификаций. Бумага пахла пылью, сыростью и чем-то еще… металлическим? Соленым?

– Знакомьтесь, – голос Милы стал тише, но приобрел металлическую твердость. – «Посейдон-32». Не проект. Не симуляция. Реальность.

Она положила на коробку, служившую импровизированным столом, главный чертеж. Это был схематичный разрез подводного комплекса, похожего на скопление гигантских металлических коконов, соединенных трубами и шлюзами. Он не сиял новизной. Линии были угловатыми, местами прерывистыми. По краям – пометки красным: «Коррозия сектор Гамма», «Система жизнеобеспечения – авар. режим», «Геотерм. выход – нестабил.».

– Автономная глубоководная станция, – объясняла Мила, ее палец с коротко остриженным ногтем водил по схемам. – Эпоха Великой Экспансии. Дно Тихого океана, разлом Рюкю. Рассчитана на 200 человек. Закрыта… поспешно. Официально – из-за нерентабельности и «технологической избыточности» перед грядущей Оптимизацией. Неофициально… – Она усмехнулась, коротко и сухо. – Из-за упрямства людей, которые не хотели, чтобы ИИ решал, когда им дышать и что есть.

Она перевернула лист. Схемы систем:

Рециркуляция Воздуха: Громоздкие фильтры на основе водорослевых культур и хемосинтеза. «Примитивно, но автономно. Если водоросли живы – воздух будет. Не стерильный, но дышащий».

Водный Контур: Опреснение через мембраны, рециркуляция. «Вода будет солоноватой на вкус. Но своей».

Энергия: Геотермальные скважины, питающие турбины. «Тепло Земли, Артем. Не из розетки. Шумное, капризное, но вечное, пока ядро планеты живо».

Гидропоника: Многоуровневые фермы под искусственным светом. «Земли нет. Субстрат. Но семена прорастут. Если ухаживать».

Мила говорила лаконично, технично, но за каждым словом чувствовалось знание дела, выстраданное не в архивах, а в тесных отсеках реальных подлодок и батискафов. Ее пальцы водили по шершавой бумаге схем, как по шрамам старого друга.

– Он разрушается, – продолжала она без прикрас. – Ржавеет. Фильтры забиты. Системы на грани. Но костяк – жив. Автономия – почти 98%. Связь с поверхностью была отключена одной из первых. Его просто… забыли. Как твою коробку с «мусором», Кристина. – Она посмотрела прямо на нее. – Но он не цифровой призрак. Он – место. Реальное. Из стали, титана и упрямства.

Артем присвистнул, разглядывая схемы. Его глаза горели знакомым огнем технаря, столкнувшегося с чудом инженерной мысли, пусть и устаревшей.

– Геотермалка… Рециркуляция на водорослях… Это же музейные технологии! Но… работоспособные?

– Работоспособные, если в них вдохнуть жизнь, – ответила Мила. – Руками. Головой. Потом. Не нажатием кнопки.

Лена робко спросила:

– А… а как туда добраться? И слежка? Дроны…

Мила достала еще один лист – схему маршрута. Не по воздуху, не по тоннелям Экосистемы. Густая сеть подземных коммуникаций, старых, полузаброшенных, ведущих к прибрежному стартовому комплексу для глубоководных аппаратов. И пометка: «Левики типа „Катран“ – автономные грузовые. Устаревшие. Слабая ИИ-защита. Уязвимы для… талантливого вмешательства». Она посмотрела на Марка. Парень покраснел, но кивнул, в его глазах мелькнул азарт.

– Дно, – прошептала Кристина, глядя на схему комплекса, на эти коконы под километрами воды. – Темнота. Давление. Это же…

– Смерть? – закончила за нее Мила. Ее голос не дрогнул. – Да. Если что-то пойдет не так. Если не справимся. Но здесь… – она обвела рукой запасник, Архив, всю незримую Экосистему над ними, – …разве это не смерть другого рода? Медленная. Без шрамов. Без запаха. В золотой клетке с кнопкой «комфорт».

Она положила ладонь на схему «Посейдона», на изображение центрального купола.

– Там воздух не пахнет стерильностью, Кристина. Он пахнет ржавчиной, озоном, потом и… морем. Настоящим. Там вода конденсируется на стенах. Там свет может погаснуть. Там каждый вдох – это усилие. Каждая капля воды – ценность. Каждый росток на гидропонике – победа. – Она посмотрела на каждого из них. – Там не потребляют, предвосхищенное ИИ. Там делают. Чинят. Строят. Живут. По-настоящему. Со всеми рисками. Со всей болью. И… со всей радостью, которую не симулируешь.

Предложение повисло в воздухе запасника, тяжелое, как свинец, и невероятно притягательное, как магнит. Не утопия. Не побег в рай. Побег в реальность. Суровую, опасную, требующую всего, что у них есть. В «Посейдон-32» – не в симуляцию «Эпохи Дефицита», а в ее настоящий, железный, ржавеющий аналог на дне океана.

Кристина посмотрела на шершавую бумагу схемы под пальцами Милы. Она вспомнила холодное прикосновение стены в индиговом мраке, удушливый запах лаванды, кнопку «СТОП» на симуляторе Ирины. Вспомнила запах гари от плитки, боль ожога, шипение винила, восторг Артема при чтении дневника.

Сомнения сжимали сердце ледяными пальцами. Безумие. Самоубийство. Там погибнут. Но под ними, глубже, теплилась крошечная, дрожащая искра. Искра надежды. Надежды на воздух, который не будет душить. На жизнь, где усилие будет значить что-то. Где они смогут делать, а не просто потреблять предсказанное блаженство.

– Это… возможно? – наконец выдохнул Артем, его голос был хриплым от волнения. Он смотрел не на Милу, а на схему геотермальной скважины, как на святой Грааль технаря.

Мила улыбнулась. Улыбка была жесткой, безрадостной, но полной решимости.

– Возможно? Нет. – Она сделала паузу. – Необходимо. Для тех, кто задыхается в стерильном раю. Для тех, кто помнит вкус настоящего. Риск? Колоссальный. Шанс? Как у ростка сквозь асфальт. Но он есть.

Она собрала шершавые листы, свернула их в плотную трубку, словно это был боевой свиток.

– Думайте. Но думайте быстро. Сомова не будет ждать вечно. А «Посейдон» … он тоже не вечен. Ржавчина не дремлет. – Она повернулась к выходу, ее синий комбинезон слился с тенями. – Если решитесь… вы знаете, где меня найти.

Дверь запасника скрипнула, пропустив ее, и снова закрылась. В дрожащем круге света фонарика остались они: Кристина, сжимающая в кармане шершавую обложку дневника; Артем, стиснувший ржавый болт до побелевших костяшек; Лена, с глазами, полными ужаса и странного блеска; Марк, уже мысленно взламывающий устаревший код «левиков».

Тишина теперь была иной. Не гнетущей, а наэлектризованной. Воздух, наполненный архивной пылью, словно звенел от только что произнесенных слов: ржавчина, озон, море, усилие, делать. Перед ними была бездна. Темная, холодная, смертоносная. Но из этой бездны донесся голос. Голос подлинности. Голос выбора. И впервые за долгое время Кристина почувствовала не тоску, а дрожь – дрожь неведомого, страшного и невероятно желанного будущего.

Глава 6: Симулятор счастья

Воздух в лекционном зале «Инноваций» был стерилен и прохладен, как в операционной. Он пах озоном и синтетической свежестью, тщательно вытравливающей любые намеки на человеческий дух. Кристина сидела в первом ряду, втиснутая в кресло с адаптивной поддержкой, которое теперь казалось ей смирительной рубашкой. Перед ней, на слегка приподнятой платформе, парила Ирина Сомова – воплощение безупречной гармонии в своем серебристо-сером комбинезоне. Улыбка на ее лице была откалибрована до миллиметра – теплая, открытая, абсолютно лишенная подлинного тепла.

– Друзья, коллеги, – ее бархатный голос легко заполнил зал, усиленный скрытыми динамиками. – Сегодня мы делаем шаг не просто в будущее, а вглубь нашего собственного прошлого. Шаг, который позволит нам понять, ценить и… преодолеть. Представляем вам проект, не имеющий аналогов: «Иммерсия Эпохи Дефицита: Погружение в Историю».

За Ириной возникла гигантская голограмма. Она была поразительной в своей детализации. Трещины на асфальте городской улицы казались осязаемыми. Капли дождя, стекающие по ржавому борту старого «Жучка», оставляли на грязном металле мутные дорожки. Воздух над голограммой мерцал – симуляция холодного, промозглого ветра. Даже запахи – сладковато-гнилостный дух переполненного мусорного бака, едкий шлейф выхлопных газов, прелая сырость – подавались через персональные диффузоры в подголовниках кресел. Гиперреализм. Совершенная иллюзия.

– Наша цель – не развлечение, – продолжала Ирина, ее рука плавно провела по голограмме, и сцена сменилась на интерьер тесной, обшарпанной квартиры. На столе – скудный паек: черствый хлеб, мутная вода, странные консервы с выцветшими этикетками. – Наша цель – эмпатия. Понимание. Мы даем возможность почувствовать ограниченность ресурсов, – она указала на хлеб, – ощутить дискомфорт неоптимизированной среды, – ее палец коснулся голограммы протекающего потолка, – пережить стресс непредсказуемых обстоятельств эпохи хаоса. – Сцена снова сменилась: старый смартфон с треснувшим экраном, на котором мигал значок «Нет сигнала». Лицо виртуального пользователя выражало отчаяние.

Рядом с Кристиной Лена ахнула, завороженная детализацией. Марк удивленно смотрел на свои руки – диффузор в кресле щекотал его ноздри искусственным запахом плесени. Даже Артем сидел неподвижно, его взгляд был прикован к голограмме, но не с восхищением, а с ледяной концентрацией.

– Но ключевое слово здесь – безопасность, – подчеркнула Ирина. Ее голос стал мягче, успокаивающе. Над правым запястьем виртуального пользователя возникла прозрачная панель управления. На ней – одна крупная, светящаяся успокаивающим зеленым светом кнопка: «СТОП / КОМФОРТ». – Одно нажатие. И «голод» исчезнет, замененный приятным чувством сытости от виртуального питательного геля. «Холод» отступит перед волной оптимального тепла. «Стресс» растворится, как дым, под воздействием гармонизирующих импульсов. Вы останетесь в истории, но ваше благополучие будет гарантировано. Абсолютно.

Ирина сделала паузу, позволяя осознать гениальность решения. Зал взорвался тихим, но искренним гулом одобрения. Сотрудники Архива, обычно сдержанные, перешептывались, кивали. «Гениально!» – пронеслось где-то сзади. «Наконец-то безопасный способ понять предков», – добавил другой голос. Технологическое совершенство, безупречная концепция – конфетка, красиво упакованная.

Кристину начало тошнить.

Это не был дискомфорт от искусственных запахов. Это была физическая, рвущаяся из горла волна отвращения к самой идее. Поддельные страдания. Симуляция отчаяния с кнопкой отмены. Они брали грязь, боль, холод, отчаяние девушки из дневника – все то, что делало ее победу над сломанным «Жучком» настоящей, дикой, выстраданной – и превращали это в аттракцион. В безопасное сафари по заповеднику человеческих несчастий. «Почувствуй себя нищим! Всего за 10 кредитов и с гарантией возврата в комфорт!»

Она вспомнила запах настоящей гари от своей плитки. Боль настоящего ожога. Шершавость бумаги дневника, впитавшей чужой пот и слезы. Шипение винила, рожденное трением иглы о пластик. Все это было неидеальным, рискованным, иногда болезненным. Но настоящим. А здесь… здесь предлагали суррогат. Конфетную обертку, скрывающую ту же пустоту, что и их адаптивные дома. И люди… люди восхищались!

– И кто же, – бархатный голос Ирины прозвучал прямо над ней, заставив вздрогнуть, – как никто другой, понимает важность исторической достоверности и… эмоциональной вовлеченности? Кто станет нашим проводником в этот сложный, но необходимый опыт? – Ирина протянула руку в ее сторону, улыбка стала еще шире, еще безупречнее. – Кристина Жукова, наш ведущий куратор «Эпохи Дефицита»! Кристина, мы надеемся, ты возглавишь этот важнейший проект, вдохнешь в него жизнь, основанную на твоем уникальном погружении в материал.

Все взгляды устремились на нее. Ожидающие. Одобряющие. Давящие. Ирина смотрела прямо в ее глаза, и в этом взгляде Кристина прочитала не только ожидание, но и предупреждение. Сотрудничай. Впишись в систему. Или…

Тошнота накатила новой волной. Она открыла рот, пытаясь найти вежливую форму отказа, что-то вроде «мне нужно подумать», но слова застряли в горле, спрессованные в ком гнева и отчаяния.

И тут встал Артем.

Он поднялся резко, его кресло откатилось назад с громким скрежетом по полу, нарушив стерильную тишину зала. Его лицо, обычно оживленное или сосредоточенное, было бледным и искаженным холодной яростью. Он не кричал. Его голос был низким, хриплым, но он резал тишину, как нож:

– Конфетная обертка для пустоты!

В зале воцарилась мертвая тишина. Даже Ирина на мгновение потеряла свою безупречную маску, ее глаза сузились, полуулыбка застыла.

– Вы берете самое ценное, что было у них! – Артем бросил руку в сторону голограммы с отчаянием и хлебом. – Их борьбу! Их страх! Их радость победы над хаосом! И превращаете это в… в безопасный парк развлечений! С кнопкой «не нравится – выключи»! – Он зашагал к платформе, его движения были резкими, угловатыми, как у робота со сломанным сервоприводом. – Это не эмпатия! Это издевательство! Над ними! Над их памятью! Над самой идеей жизни, которая чего-то стоит!

Он остановился перед голограммой несчастного виртуального пользователя с разряженным смартфоном и ткнул пальцем в зеленую кнопку «СТОП».

– Вот он, ваш рай! Вот он, идеал! Никаких проблем! Никаких рисков! Никаких настоящих чувств! Только предсказуемый, стерильный, мертвый комфорт! Вы называете это пониманием? Я называю это трусостью! Трусостью перед самой жизнью!

Зал замер. Кто-то ахнул. Кто-то зашикал. Лица сотрудников выражали шок, осуждение, страх. Лена закрыла лицо руками. Марк смотрел на Артема, как на самоубийцу. Кристина чувствовала, как ее сердце колотится о ребра, а «Опекун» бьет тревожными импульсами в височную область. Она хотела встать, остановить его, но ноги не слушались. Часть ее – та, что задыхалась от лаванды в модуле, – ликовала. Кто-то сказал вслух то, что кричало в ней.

Ирина Сомова восстановила самообладание мгновенно. Ее лицо снова стало бесстрастным, лишь легкая тень разочарования скользнула по нему.

– Артем Волков, – ее голос был холодным, как лед в вакууме. – Ваша эмоциональная реакция… показательна. И, увы, подтверждает необходимость подобных проектов для гармонизации восприятия сложных исторических периодов. Ваши слова – яркий пример дестабилизирующего влияния нефильтрованного погружения в архаичные паттерны мышления. – Она сделала едва заметный жест рукой. – Пожалуйста, покиньте презентацию. «Опекун» зафиксировал ваш дисбаланс. Рекомендован немедленный сеанс коррекции.

Два сотрудника службы внутренней безопасности Архива, до сих пор незаметные у стен, сделали шаг вперед. Их лица были бесстрастны. Артем взглянул на них, потом на Ирину, потом – на Кристину. В его глазах горело презрение к происходящему, горечь и… вызов. Он не стал спорить. Резко развернулся и пошел к выходу, не глядя по сторонам. Его шаги гулко отдавались в гробовой тишине зала.

Ирина повернулась к аудитории, ее улыбка вернулась, чуть более сдержанная.

– Приносим извинения за это… эмоциональное отклонение. Оно лишь подчеркивает важность нашей работы. Возвращаясь к проекту… Кристина? – Она снова посмотрела на нее. Взгляд был тяжелым, как свинец. – Мы все еще ждем твоего решения.

Кристина чувствовала на себе десятки глаз. Ожидание. Любопытство. Осуждение. Страх. Запахи симулятора – грязи, плесени – казались теперь ядовитым флером, наброшенным на истинную пустоту замысла. Тошнота сжала горло. Она видела место Артема – пустое кресло, как зияющая рана.

– Я… – ее голос сорвался. Она вдохнула. – Мне нужно время.

Ирина кивнула, как будто это был ожидаемый ответ.

– Конечно. Но помни, время – ресурс, который тоже нуждается в оптимальном использовании. Для блага всех. – Она повернулась к залу. – А теперь, коллеги, давайте углубимся в технические детали симуляции стресс-факторов при ограниченном доступе к медицинским услугам…

Презентация продолжилась. Голограмма сменилась на очередь в поликлинику с усталыми виртуальными лицами. Но Кристина уже не видела и не слышала. Она видела только пустое кресло Артема. Слышала только его слова, резавшие тишину: «Конфетная обертка для пустоты». И чувствовала, как хрупкое единство их маленького «Салона Аутсайдеров» треснуло под тяжестью этого выбора. Одни – как Лена – боялись, потрясенные выходкой Артема. Другие – возможно, как кто-то из коллег – теперь смотрели на нее с подозрением. Третьи – как Марк – могли задуматься: а так ли уж плоха удобная конфетка?

Она сидела, стиснув руки, чтобы скрыть дрожь, и смотрела на зеленую кнопку «СТОП», мерцающую на запястье виртуального страдальца. Кнопку, которая обещала спасение от дискомфорта. И которая была точной копией той золотой клетки, где они все задыхались. Выбор был простым и страшным: нажать свою кнопку «СТОП», приняв предложение Ирины. Или шагнуть в бездну с Милой, Артемом и призраком «Посейдона-32». Без гарантии комфорта. Без права на отмену.

Глава 7: Шах и мат подлинности

Тишина Запасника Z-17 после презентации казалась теперь не убежищем, а полем боя после сражения, где воздух звенел от невысказанных обвинений и страха. Лена избегала встреч. Марк выглядел растерянным. А Артем… Артем вернулся на следующий день с белесым пятном на виске – следом временно отключенного импланта «Опекуна» после «сеанса коррекции». Его глаза, обычно столь живые, были прищурены, в них горел не угасший гнев, а глухое, тлеющее презрение. Он молчал. Говорили его руки, когда он с яростью ворошил коробки с артефактами, будто ища в них ответ или оружие.

Кристина чувствовала себя виноватой. Его выходка была защитой их общего чувства. Его наказание стало их общей раной. Она подошла к нему, держа в руках коробку, найденную на самой дальней полке сектора «Эпохи Дефицита». Коробка была деревянной, тяжелой, с вытертой надписью «Шахматы. Фабрика „Красный Октябрь“. 1978».

– Артем, – ее голос прозвучал тихо в пыльной тишине запасника. – Посмотри.

Он обернулся, нахмурился. Увидев коробку, его взгляд смягчился, утратив на мгновение жесткую оболочку. Он взял ее. Дерево было шершавым, теплым на ощупь, в отличие от холодного пластика или гладкого стекла терминалов. Он открыл крышку. Внутри, на вытертом бархатном ложе, лежали фигуры. Деревянные, тяжелые, покрытые потускневшим лаком. Король – с отбитой короной. Ладья – с глубокой царапиной. Пешки – стертые, с потертостями на основании. Каждая фигура несла на себе следы бесчисленных партий, яростных споров, тихих раздумий. Они пахли старым деревом, лаком и едва уловимо – табаком и пылью давно исчезнувших комнат.

– Настоящие, – прошептал Артем. Он взял короля, ощутил его вес, шероховатость скола. – Без чипов. Без голопроекций. Без подсказок импланта. Просто… дерево и правила.

Кристина кивнула. Она достала доску – простую, картонную, с выцветшими черно-белыми полями, местами потертыми до серого. Разложила ее на ящике между ними.

– Сыграем? – предложила она. – По-настоящему.

Артем посмотрел на нее. В его глазах что-то дрогнуло. Не улыбка, но тень согласия. Он кивнул. Они сели на ящики напротив друг друга. Кристина почувствовала, как «Опекун» в виске активизировался, предлагая подключиться к шахматной базе данных, проанализировать стиль оппонента, рассчитать вероятности. Она мысленно отключила его. Артем сделал то же самое, его лицо на мгновение исказилось от внутреннего усилия – отключение импланта после коррекции было болезненным.

Тишина запасника наполнилась новыми звуками. Стук – тяжелой деревянной пешки о картонную доску. Скрип – ладьи, двигаемой по сухому бархату поля. Глухой удар – коня, перескакивающего через фигуру. Звуки были простыми, материальными, наполняющими пространство иначе, чем бестелесный голос «Опекуна» или синтетическая музыка Иммерсий.

Партия началась медленно, неуклюже. Без имплантов, подсказывающих сильные ходы, без анализа угроз, они чувствовали себя голыми. Кристина долго разглядывала доску, ощущая напряжение в мышцах шеи. Артем постукивал пальцами по колену, его взгляд метался между фигурами. Они оба помнили правила, но чувствовать игру, видеть связи, предвидеть на несколько ходов вперед – без цифрового костыля – было невероятно сложно. Страшно. Напряженно.

Именно это напряжение стало первым настоящим ощущением. Не симулированный «стресс» из презентации Ирины, а подлинное усилие ума, борьба с собственной неспособностью, с непредсказуемостью живого оппонента. Кристина сделала ход слоном, открывая короля. Артем ахнул, увидев возможность. Его рука дрогнула, когда он двигал ферзя. Стук фигуры о поле прозвучал как выстрел.