скачать книгу бесплатно
– Разрешите, я буду вас сопровождать и это не поручение следователя, это прямое указание моей супруги Вари. Она забеспокоилась от того, что вы не откликнулись на ее приглашение навестить нас вчера вечером, велела узнать, все ли в порядке. Ну, и просила проводить вас. Грише самому идти трудно и далеко, а вам его нести на руках тяжело. Так что пришлось подчиниться.
Елена благодарно улыбнулась:
– Спасибо вам, а Варю успокойте. Я, что-то вчера не очень хорошо себя чувствовала, поэтому мы и не пришли, но мы постараемся исправиться.
– Ну и ладно, а теперь потихоньку тронемся. Лучше там немного подождем.
Шли не спеша, некоторое время Гриша шел сам, держась за руку Елены. Василий подбадривал его, он еще раз вспомнил, что вчерашним вечером они всей семьей ожидали гостей, больше всех волновалась Лариса, ей очень хотелось поиграть с Гришей, но когда поняла, что с Гришей повидаться в этот раз не придется, немного поплакала. Гриша внимательно слушал, казалось, он все понимает и ему приятно, что о нем вспоминают и хотят с ним дружить. Вскоре почувствовалось, что Гриша устает и Василий взял его на руки. Василий продолжал с Гришей разговаривать, а Елена шла рядом молча. Она пыталась представить, как будет происходить разговор со следователем и чем он может закончиться.
Мысли приходили невеселые, но она понимала, что перед разговором у следователя ей необходимо успокоиться и принять безмятежный вид. Если у него остались подозрения, то ее волнение только укрепит следователя в этих подозрениях, он продолжит поиски истины и, может быть, даже усилит свои старания, а их с Гришей мытарства продолжатся и все это может закончиться очень плохо. Елена постаралась сделать усилие и улыбнуться, и это было сделано очень вовремя, поскольку они остановились у двери здания, в котором размещалось местное отделение ОГПУ.
Дежурный милиционер, взглянув на повестку, кивнул Василию и указал в направлении темного коридора:
– Подождите у кабинета, задержанную еще не привезли.
Василий усадил Елену и Гришу напротив кабинета следователя, а сам прошел доложить о том, что они доставлены для следственных действий.
Ожидая вызова, Елена осмотрелась по сторонам: такой же мрачный темный коридор, такие же холодные голые стены, как в здании ОГПУ в Москве, где ей пришлось вытерпеть столько унижений, выслушать поток лживых и необоснованных обвинений и получить клеймо изгоя и отверженного человека – жены врага революции. Теперь она снова у двери следователя, но не под конвоем и в этом значительная разница.
Вскоре в дальнем конце коридора послышались шаги, стали заметны два темных силуэта, они приближались, и Елена в одном из них различила женщину со скорбно опущенной головой и позади мужчину в милицейской форме. Эти двое не останавливаясь, прошли прямо в кабинет.
Через несколько томительных минут, из-за двери показался Василий:
– Вас сейчас позовут, а я подожду на улице.
Василий ушел, а следом из кабинета вышел милиционер, он остановился у двери, не закрывая ее, произнес:
– Голосова Анна Леонидовна, пройдите, вас ожидают.
Следователь Соколов сидел за большим письменным столом, справа у стены стоял еще один стол поменьше, над этим столом склонился молодой человек в штатском, видимо помощник, на столе лежали чистые листы бумаги, ручка и стояла чернильница. Молодой человек был готов записывать показания. Слева от Соколова у открытого окна, украшенного кованой решеткой, на подоконнике стоял горшок с цветущей геранью. Перед окном на простой табурет усадили женщину, которую привел сюда конвойный милиционер. Елена понимала, что показания этой женщины, могут повлиять на то, как сложится дальнейшая жизнь Елены и Гриши. У противоположной стены на диване сидели еще два человека. Елена уже освоила порядок проведения следственных действий, эти люди, вероятнее всего должны будут подписать протокол опознания и называются они – понятые. Следователь Соколов оглядел присутствующих, убедился, что все формальности соблюдены, пригласил Елену присесть возле его стола, и тут же обратился к находящейся у окна женщине:
– Гражданка Прокопчик Зинаида Власовна, вы были дежурным проводником в тот день, когда в поезде случился пожар. Скажите: узнаете ли вы людей, которых видите перед собой, и были ли они в числе пассажиров вагона, в котором вы должны были нести дежурство в ту ночь? – он указал на Елену и Гришу.
Женщина несколько секунд молчала, потом заговорила:
– Мальчика я очень хорошо помню, во все время пути они с мужчиной, вероятно отцом очень часто стояли у окна, еще он бегал и ползал в проходе, мешал мне разносить чай, который требовали пассажиры.
Следователь Соколов подался вперед:
– Про мальчика я понял, а что вы можете сказать о женщине? Вы ее помните, видели в вашем вагоне?
Елена неосознанно интуитивно прижала к себе Гришу. Женщина-проводник внимательно всматривалась в ее лицо, заметив движение Елены, слегка улыбнулась и кивнула:
– Женщина была. Помню. Она почти не выходила из купе, видно приболела. У женщин так бывает.
Соколов нервно повел плечами и повысил голос:
– Гражданка Прокопчик, не надо мне рассказывать, что бывает, а что не бывает у женщин. Вы мне скажите четко: вы эту женщину помните? Вы ее видели в вагоне?
Проводница тоже заметно занервничала, она силилась понять, чего хочет от нее следователь. Елена, опасаясь, что Гриша заплачет, погладила его по головке и поцеловала в лобик. Проводница подумала, что от нее все ждут подтверждения, что женщина с ребенком были в поезде, она решительно кивнула:
– Да, гражданин следователь, я их видела, помню. Слава богу, что живы и грех мой не так велик, раз господь разрешил мне увидеть их живыми и здоровыми. Храни их господь, а я буду молиться за них и за души тех погибших, кого сгубил пожар, вечная слава тебе, Господи!
Следователь Соколов крепко стукнул кулаком по столу:
– Гражданка Прокопчик, немедленно прекратить мне здесь вести религиозную агитацию, – он привстал со своего места, – конвойный, уведите подследственную.
Женщина проводник испуганно замолчала, конвойный взял ее за локоть и вывел из кабинета.
Соколов опустился на свое место, вздохнул и обратился к помощнику:
– Товарищ Белов, в протоколе укажите, что сего дня, гражданка Голосова Анна Леонидовна, была опознана подследственной Прокопчик Зинаидой Власовной, в качестве пассажирки поезда, следовавшего по маршруту Москва-Челябинск с мужем Голосовым Аркадием Ниловичем и сыном Голосовым Григорием Аркадиевичем. Всю эту религиозную чепуху в протоколе указывать не надо.
Затем, он посмотрел в сторону понятых:
– Вам товарищи, придется немного подождать, пока оформляется протокол.
Елена, стараясь сохранять спокойствие, обратилась к Соколову:
– Товарищ следователь, можно нам с Гришей идти? Кажется, ему пора на горшок.
Соколов внимательно посмотрел на Елену и кивнул:
– Да-да, вы можете идти, но оставайтесь в городе. Я вас еще приглашу.
Елена поставила Гришу на пол, взяла его за руку и медленно вышла из кабинета. Для того, чтобы попасть на улицу, где их ожидал Василий, нужно было преодолеть длинный мрачный коридор, она почувствовала, что силы ее оставляют, пришлось присесть.
Елена посидела несколько минут, Гриша стоял рядом и терпеливо ждал. Елена постепенно приходила в себя, перед глазами стоял образ проводницы, на которой по версии следствия лежит часть ответственности за гибель людей во время пожара в поезде. Маленький Гриша чуть не погиб и стал сиротой, и все же Елена ничего не могла с собой поделать, она испытывала благодарность к этой женщине. Эта женщина увидела в ней мать Гриши и свидетельствовала об этом перед следователем. Почему она это сделала? Может быть, не запомнила настоящую мать Гриши, перед ней ежедневно мелькали лица многих людей, всех запомнить было трудно, и сейчас, увидев Елену с Гришей, проводница подумала, что они мать и сын. Теперь эти рассуждения не имеют значения, свидетельство проводницы, кажется, приближает окончание расследования, под которым она находится и, даст бог, очень скоро тайна ее отношений с Гришей навсегда останется только ее личной тайной.
Елена встретилась взглядами с Гришей, улыбнулась и тихонько сказала:
– Ну, что ж, Гриша? Пойдем? Дядя Василий нас заждался.
Гриша также тихо ответил:
– Пойдем, мама.
Василий сидел на скамье напротив здания ОГПУ и просматривал газету, не очень внимательно. Просто нужно было чем-то себя занять, ожидая окончания процедуры опознания. На его лице было полное спокойствие, он был уверен, что опознание, которое затеял следователь Соколов – это простая формальность. У Василия не было сомнений в том, что Елена и Гриша – это мать и сын, и он не понимал, чего добивается следователь Соколов, продолжая расследование в отношении Елены. Иногда закрадывалась нескромная мысль о том, что Елена – красивая, умная, культурная и хорошо образованная женщина, с которой приятно общаться в любой обстановке, а много ли таких женщин встречалось следователю не только во время его профессиональной деятельности, но и просто на протяжении его жизни? Скорей всего немного. Может быть, поэтому Соколов стремится продлить общение с ней, хотя бы таким образом. Такое соображение вполне объясняло настойчивость следователя в продолжении расследования и Василий понимающе ухмыльнулся.
Тут он заметил приближающихся Елену и Гришу, свернул газету и поднялся навстречу:
– Вот и вы. Очень хорошо и ждать пришлось совсем недолго. Как все прошло? Следователь не донимал вопросами?
– Совсем не донимал, а вот женщину-проводницу несмотря ни на что, все равно жаль.
– Как сказать. Она ведь по существу оставила свой пост, была в другом вагоне, кажется, отмечали чей-то день рождения и тут возник пожар. Если бы она оставалась в вашем вагоне, могла бы разбудить спящих, и пострадавших могло оказаться меньше. Теперь ее обвиняют в халатности, и ей грозит тюремный срок.
– Не знаю, что бы она смогла сделать при таком пожаре? Все произошло так быстро, ветер разгонял пламя, а люди спали, если бы Гриша не заплакал, я могла и не проснуться. Значит на ней лежит вина? Такая молодая, наверное, хотела замуж, хотела детей. Теперь не будет ни того, ни другого.
Василий поднял Гришу на руки и, обращаясь к нему, заговорил:
– Да, жизнь устраивает нам иногда неожиданные ловушки и препятствия и от нас зависит, сумеем ли мы их преодолеть. Та тетя не сумела, теперь ей придется дорого заплатить за свою глупость и легкомыслие, и платить приходится не только ей. Даже ты, малыш, уже дорого заплатил, хотя ни в чем не виноват.
Елена оглянулась на неказистое здание, от которого, казалось, веяло холодом, тронула Василия за плечо:
– Пойдемте отсюда.
Всю дорогу до дома Елена шла молча, вспоминая цепь случайных событий, чья-то не затушенная папироса или оброненная кем-то горящая спичка. Пожар.
Случайность, приведшая к пожару и разделившая участников этих событий на живых и мертвых, изменившая ее жизнь и жизнь Гриши, поломавшая судьбу незадачливой проводницы. Случайность, повлиявшая на судьбы многих пассажиров сгоревшего поезда.
Елену не оставляла мысль, что может быть она – один единственный человек, кому те драматические события подарили надежду на новую жизнь, новую судьбу и поручили вырастить и воспитать замечательного мальчика, которого она и все окружающие уже много дней называют ее сыном.
Глава IV. Окончание следствия. Теперь Анна.
Гриша быстро освоился в новом жилище, у него установились доверительные отношения с Анастасией Георгиевной, через короткое время, к ее великому удовольствию, он стал называть ее Баба Настя.
Елена теперь совершенно спокойно могла оставить Гришу на попечение Анастасии Георгиевны, ходила за покупками и даже иногда позволяла себе прогуляться по городу.
Эти прогулки возвращали ее к воспоминаниям и грустным размышлениям об ушедшем безвозвратно времени прожитом счастливо с Андреем, о годах наполненных тревогами, ожиданиями, расставаниями и встречами, к воспоминаниям об их общих друзьях, милом Иване Андреевиче, Николае и Лизе и их многочисленном семействе. В то же время в этих прогулках она знакомилась и привыкала к городу, в котором, как она чувствовала, ей предстоит прожить, вероятно, не один год.
В сравнении с Москвой и Петербургом, где прошла вся прежняя жизнь, этот город, конечно, сильно проигрывал. Саранск и после революции оставался тихим небогатым уездным городом, к нему только начинали подбираться индустриальные преобразования первых пятилеток. Индустриализация зазвучала непривычным для слуха горожан шумом машин и механизмов, нарушила привычный спокойный городской пейзаж разбитыми строительной техникой дорогами и огромными котлованами будущих предприятий и зданий советских учреждений. И только центральная часть города все еще оставалась островком покоя и тишины, и сохраняла патриархальные традиции прошлого.
К сожалению, многочисленные пожары, случавшиеся в городе, уничтожили почти все следы его без малого трехсотлетнего прошлого. И все же о прошлом напоминали храмы, плохо сохранившиеся деревянные тротуары и неровные улицы далеко не везде покрытые сильно изношенными брусчатыми мостовыми. Эти улицы в дождливые дни превращались в озера, так что для прогулок по городу Елене приходилось выбирать сухую погоду.
Во время таких прогулок Елена останавливалась и склоняла голову перед ветшающими, но пока еще многочисленными храмовыми постройками, превращенными в последние годы в мастерские, склады и различные хозяйственные конторы.
Ее внимание, конечно, привлекали едва сохранившиеся следы рвов и земляных валов, окружавших когда-то город-крепость, охранявшую тогдашние рубежи России, но крепость потеряла свое главное назначение, не сохранилась и разрушилась еще в конце XVIII века.
Старинных построек в городе осталось совсем не много. Среди таких построек нельзя было обойти вниманием угрюмого вида старинное здание, расположенное рядом с Трехсвятской церковью – небольшое здание с заложенными кирпичом окнами и оставленными в них небольшими отверстиями, похожими на бойницы. Его стены и крыша местами были покрыты мхом. Крышу украшали небольшие деревца и кустики, указывающие на чрезвычайную ветхость этого строения.
Елена, возвращаясь с прогулок, рассказывала Анастасии Георгиевне о своих наблюдениях, а та пересказывала ей воспоминания о старом Саранске, услышанные от знакомых из среды местной интеллигенции. Это были истории похожие на легенды. Более всего впечатляли рассказы о драматических событиях, произошедших в городе и связанных с крестьянскими восстаниями возглавляемыми Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым.
Елена узнала, что привлекшее ее внимание старинное здание, возле Трехсвятской церкви, местные жители называют «Пугачевской палаткой». Когда-то это здание было украшено решетчатыми окнами и железным крыльцом.
Во время, когда в городе хозяйничал Пугачев, в этой палатке содержались, подвергались истязаниям и пыткам, свозимые дворовыми людьми из окрестных сел и деревень и ожидающие казни местные помещики – их недавние хозяева. Возле железного крыльца творились казни и с него же оглашались распоряжения и зачитывались манифесты предводителя бунтовщиков, называвшего себя истинным Российским императором и самодержцем Петром III.
Елена была уверена, что Пугачевская палатка не случайно оказалась у нее на пути и приковала ее внимание. Все события последнего года ее жизни были наполнены жестокостью и несправедливостью, когда она, совершенно не заслуживающая такого обращения, подвергалась унижениям и допросам в казематах ОГПУ.
Вероятно, более жестоким допросам и даже пыткам подвергались помещики, содержащиеся когда-то в Пугачевской палатке. Несомненно, жестокость того народного бунта испытали на себе жены и дети тех помещиков. Елена думала о женщинах, которые были виноваты уже тем, что были женами помещиков, прошедших через Пугачевскую палатку. Сами собой выстраивались исторические параллели между событиями, происходившими сто шестьдесят лет назад и современными, участницей которых невольно стала сама Елена. Ей представилось, что судьбы помещиков, подвергавшихся пыткам и даже казням в Пугачевской палатке очень похожи на судьбы Андрея и других бывших царских офицеров, канувших в неизвестность в казематах Лубянки. Уже почти не было сомнения, что сами здания в Москве, где разместилось ОГПУ и эта старинная Пугачевская палатка здесь в Саранске, также как и люди, нашедшие в них в разное время свое предназначение и роль, имеют потомственную родовую связь через многие годы и поколения.
Стены этих зданий пропитаны сломленной волей, стонами и скорбью людей, которые подвергались и подвергаются злодеяниям и пыткам, в их стенах рождались и рождаются предательство и несправедливость и они эти здания, как в прошлом, так и теперь дают прибежище темным силам. Так думала Елена и у нее на это были основания.
В последние недели Елене часто приходилось посещать здание, в котором разместилось местное отделение ОГПУ. Каждый раз, находясь в нем, к ней возвращались оцепенение, ее охватывали холод и ужас, подобные тем, которые она испытывала в Москве в стенах здания на Лубянке, подвергаясь допросам и ожидая приговора по делу, смысл и содержание которого она так и не смогла уразуметь.
Эти ее нынешние ощущения оцепенения, холода и ужаса возникали от осознания того, что в любой момент времени и в зависимости от неизвестных ей причин, настроений или просто по прихоти человека ведущего ее теперешнее дело в ее судьбе может случиться поворот, от которого ничего хорошего ждать не приходится. И последствия такого поворота она не может ни предвидеть, ни предотвратить.
Как ни хотелось ей держаться подальше от мрачного дома, в котором размещено местное ОГПУ, но вот опять участковый Василий Черняйкин передал ей повестку, которой следователь Соколов вызывал ее на беседу. В последние недели Елену вызывали туда часто, даже по очень незначительным поводам, ей это было крайне неприятно, но приходилось являться и вести себя ровно и сдержанно. Однако, несмотря на все неприятные чувства и ощущения, связанные с этими посещениями, нельзя было не заметить, что в обращении к ней у следователя Соколова появилась даже некоторая любезность.
Наступило утро, когда Елене снова предстояло пойти к следователю. Она поднялась, щурясь от утреннего солнца, взглянула на лежащую, на столе повестку, поправила сбившееся с плеча Гриши одеяло, подошла к окну, чтобы поправить занавеску.
Как ни старались Елена и Анастасия Георгиевна защитить сон Гриши от яркого утреннего света, это у них плохо получалось. Они меняли занавески, подбирали поплотнее и потяжелее, но солнечный луч все равно находил небольшой просвет между занавесками и не спеша разгуливал по комнате, касаясь сначала лица Елены, а через короткое время добирался и до Гриши.
Елена еще раз взглянула на Гришу, вздохнула и отправилась на кухню, оттуда уже распространялся запах кофе. Анастасия Георгиевна поднималась всегда очень рано и если позволяла погода еще до завтрака выходила прогуляться, она всегда обходила ближайшие к ее дому четыре квартала городской застройки и возвращалась в маленький дворик возле своего дома, где любила посидеть на скамеечке, послушать щебетание птиц. Прежде она при этом грустила о собственном одиночестве, теперь в ее жизни многое изменилось, появились заботы, об одиночестве она перестала думать, а ее мысли теперь обращались к планам на текущий день и ближайшее будущее.
Прогулка обычно занимала не более получаса вне зависимости от выбранного маршрута. Ни какой разницы не было, в каком направлении пойти налево или направо от своего дома, все равно, обойдя выбранные раз и навсегда четыре квартала, через полчаса она возвращалась в свой дворик. Все это потому, что город уже очень давно был расчерчен прямыми улицами так, что образовывал прямоугольники кварталов одинакового размера. Немного портила картину речка Саранка, которая пересекала город своим слегка извивающимся руслом, нарушая прямолинейную стройность плана города, утвержденного, как говорили, еще Екатериной Великой.
Анастасия Георгиевна уже провела свой утренний моцион и ожидала Елену к завтраку. Для этих двух женщин завтрак состоял из чашки кофе и еще какой-нибудь малости. Обыкновенно, эту малость готовили из полученного пайка по продовольственным карточкам Анастасии Георгиевны. Эту малость они именовали «казенным завтраком». Иногда, вместо казенного, позволяли себе к завтраку небольшой салатик из овощей или фруктов в зависимости от сезона и своих материальных возможностей. Деньги из сумочки, те, что передали Елене в больнице, закончились. На работу устроиться она не могла, поскольку следствие продолжалось, поэтому приходилось экономить на всем. Какое-то время, по крайней мере, до окончания следствия предстояло жить на карточки Анастасии Георгиевны и небольшую подработку, которую ей удавалось получать за счет давнего почти забытого увлечения, о котором Анастасия Георгиевна вспомнила, когда Елена с Гришей появились в ее доме. Подработка появилась не сразу, началось с того, что Анастасия Георгиевна посмотрев с сожалением на то, что ее постояльцы все время ходят в том, в чем пришли и им больше совершенно нечего одеть, достала из кладовки свою старую, давно отправленную на покой, но аккуратно и бережно хранимую швейную машинку «Зингер». Из шкафов были изъяты старые давно не ношенные, но вполне приличные вещи и очень скоро эти вещи превратились во вполне аккуратно сшитые и очень симпатичные костюмчики для Гриши и платьица для Елены. Елена, как могла, помогала Анастасии Георгиевне, это занятие увлекло и еще больше сблизило их, Елена с удовольствием примеряла только что сшитые платья, вертелась перед зеркалом, у нее даже заблестели глаза, и на лице на много чаще стала появляться улыбка.
Елена преобразилась, это стали замечать соседи по дому и прохожие на улице, особенно мужчины, которые все больше обращали на нее внимание. Только участившиеся вызовы к следователю из ОГПУ сдерживали ее преображение и возвращали Елене ее прежний скромный и строгий облик.
Одной из первых, выход применению неожиданного таланта Анастасии Георгиевны к созданию женских нарядов, обнаружила Варвара, она часто навещала Елену и благодаря своему общительному характеру очень быстро сблизилась и с Анастасией Георгиевной, однажды, увидев Елену в новом платье, она попросила сшить платье и для нее. Платье очень хорошо подошло. Невозможно было удержаться, и Варвара показала свой новый наряд подругам. Известие о возможности получить недорогие и симпатичные платья быстро разнеслось среди ее знакомых, так у Анастасии Георгиевны стали появляться первые заказчицы. Елена тоже не скромничала и охотно делилась со своими новыми знакомыми тем, откуда у нее появились такие симпатичные наряды.
Собираясь к следователю, Елена выбрала скромное платье, подходящее для посещения такого учреждения, как ОГПУ. Гриша еще спал, Елена не стала его будить, попросила Анастасию Георгиевну присмотреть за ним, выпила кофе и отправилась к Павлу Афанасьевичу Соколову, следователю, который на протяжении уже многих недель никак не может завершить дело о пожаре, в котором Елена, она же Анна Голосова, значится пострадавшей.
До назначенного часа было достаточно времени, Елена не спеша прошла через Пушкинский парк, постояла у закрытой церкви. Каждый раз, отправляясь в ОГПУ, она просила Господа поддерживать и оберегать Гришу, если с ней что-нибудь случится. Когда дошла до здания ОГПУ почувствовала небольшую усталость, это отразилось на ее лице и со стороны могло показаться, что она чем-то озабочена, куда-то спешит, и этот вызов совсем некстати, поскольку нарушает ее планы.
Елена не стала ожидать вызова, постучала в дверь и вошла в кабинет. Прежде она всегда ожидала вызова в коридоре, сегодня повела себя иначе. Это удивило Соколова, он поднялся со своего места, предложил присесть и даже спросил: не желает ли она чаю?
Елена отказалась, присела на предложенный ей стул и молча смотрела на Соколова, ожидая его вопросов. Соколов пошевелил свои бумаги, лежащие на столе. Во время образовавшейся паузы Елена осмотрелась, обратила внимание на то, что в кабинете не было помощника, это ее удивило и могло означать, что ведения протокола не будет, что тоже было необычно.
Наконец, Соколов отложил бумаги, посмотрел на Елену, улыбнулся и затем многозначительно произнес:
– Итак, Анна Леонидовна, наше расследование подошло к концу. Выяснены все обстоятельства происшествия на железнодорожной станции, известны причины пожара, определены виновные, выяснены личности пострадавших и погибших.
На лице его появилось серьезное выражение, и даже сочувствие:
– Должен выразить вам свое соболезнование, – Соколов выдержал небольшую паузу, пристально всматриваясь в глаза Елены и продолжил, – следствие сделало вывод, что ваш супруг погиб при пожаре. Опознать его не представилось возможным, но по месту, где обнаружено тело, обгоревшим остаткам документов, свидетельским показаниям и другим косвенным уликам установлено, что тело, несомненно, принадлежит Голосову Аркадию Ниловичу.
Елена попыталась понять, что означал пристальный взгляд следователя? Выражение сочувствия, подозрительность или неуверенность в сделанных вводах? Она сидела молча, опустив голову и ожидая, чем кончится этот очередной кошмар.
Соколов перевел взгляд на бумаги и продолжил:
– Пришли ответы на запросы, которые были направлены в Москву и Челябинск, они содержат подтверждения ваших показаний. Это было последнее, что оставалось уточнить в ходе расследования. Таким образом, есть все основания завершить следствие. Вам будет дано разрешение на захоронение мужа, также вы можете получить все документы, и с вас будет снято обязательство не покидать город.
Когда Соколов начал говорить о завершении следствия у Елены сильно забилось сердце, был даже момент, когда она была близка к потере сознания, но слова о том, что ее показания совпали с ответами из Москвы и Челябинска вернули ей самообладание, дослушав Соколова, она подняла на него глаза:
– Как и когда я могу получить свои документы?
– Когда мы закончим, зайдите в Паспортный стол, там вам подскажут и помогут.
Елена не смогла скрыть удивления:
– Что? Разве мы еще не закончили?
Соколов второй раз за сегодняшний день улыбнулся:
– Все разбирательства и вопросы позади. Я просто еще раз хотел вам объяснить, почему мы так тщательно изучали все обстоятельства дела. В нем фигурировала беглянка – осужденная к поселению жена врага революции, она могла скрыться, приняв образ добропорядочной советской гражданки. В ходе следствия мы пришли к выводу, что она погибла в пожаре, но для этого пришлось опросить многих свидетелей, в их число попали и вы. В нынешней сложной политической обстановке, когда стали поднимать голову притаившиеся на время контрреволюционеры, нам необходимо быть бдительными и пресекать любые попытки врагов Советской власти уйти от наказания. Я надеюсь, вы понимаете, как важно было все тщательно изучить и проверить. Поэтому прошу нас понять и не таить обиду.
