Серый снег

Снаружи Рыжов вздрогнул, подняв голову, как олень, учуявший волка:

– Что это?

– Резина… трещит от мороза, – попыталась блеснуть находчивостью Галина, но голос дрогнул.

Сергей Петрович медленно сложил термощуп. Его взгляд за мутными стёклами очков стал острым, как скальпель:

– Галина Петровна! Там что… кто-то есть?

Увесистой дубиной повисла пауза. Рыжов уже протягивал руку к холодной стали, но тут в подсобку ввалился Шура. В руках мастер держал дрель, из патронника которой сыпались искры, как ядовитые блёстки. Инструмент выл и трещал, разбрасывая металлическую стружку, похожую на стальных блох.

– Дайте мне пятнадцать минут! – рявкнул он, тыча дрелью в воздух. – Патрон у выхлопа отогрел!

– Вот видите? Работа кипит, – встряла Галина, пытаясь физически загородить ревизорам путь к морозилке, толкая их в сторону зала. – Зачем понапрасну мёрзнуть? Там у меня печка…

Рыжов отвёл взгляд от зловещей двери. И в этот самый миг, который позже назовут «Стартовым импульсом» в рапортах, которые никто не прочтёт, снежный наст по периметру крыши подломился. Силами сторожа «Вепрь» наконец схватился и раскалённый выхлоп рванул вверх. Микровибрация пробежала по стальным балкам, встряхнув сосульки под потолком камеры. Для пленников это прозвучало как тяжёлая мокрая поступь чего-то огромного, подбирающегося к ним в темноте.

07:52

– Слышите?! – Даша не крикнула, а взвизгнула, как перепиленная кошка. – Что-то там происходит!

Колька испуганно отшатнулся, нога наступила на осколки бутылки. Стекло звонко хрустнуло под подошвой кеды. Боль пришла запоздало, тупой и далёкой, как удар сквозь подушку. Он вскрикнул, вопль сорвался в фальцет.

– Не очкуй! – Артём вцепился ему в ворот, пальцы закоченели в кулак. – Это трубы!

– Трубы так не гремят! – Колька втянул голову в плечи, съёжившись.

Артём хотел огрызнуться, но в этот момент где-то в потолке завыл вентилятор. Компрессор, сбитый с толку, выплюнул струю горячего газа. Температура рванула вверх до –17 °C. После минус двадцати двух это ощущалось как палящий зной. Потом обратный обвал до минус двадцати одного. Вернулось тусклое освещение. Появился туман. Он поднялся от пола не белым паром, а серой грязной пеленой. Вязкие клочья повисли в воздухе, скрыв даже очертания ближайших туш. Всем троим показалось, что на лица набросили мокрые саваны. В этой движущейся мути возникла иллюзия: под обледеневшими шкурами свиней что-то дрогнуло и зашевелилось.

– Я не вижу! – завопил временно ослеплённый Колька, голос которого сорвался в истерику.

– Завали ебало! – Даша не сдержалась. Голос девушки превратился в скрежет ржавых петель. – Слушайте!

Из глубины тумана, оттуда, где висели две большие полутуши, донёсся звук. Не хруст. Не лязг. Клок. Точь-в-точь как если бы кто-то черпал половником студень из банки. Густой. Мерзкий.

– Кто здесь?! – Артём шагнул навстречу звуку и врезался плечом во что-то огромное и податливое. Сквозь куртку он почувствовал, как мёрзлый жир поддался под его весом, выдавившись холодной слизью. Парень протянул и тут же отдёрнул руку. Пальцы обволокла липкая маслянистая плёнка, пахнущая ванильной гнилью.

Серый туман на мгновение разорвался. В жалком свете тусклого кружка плафона они увидели её. Гигантская кабанья голова, отрубленная чуть ниже уха, свисала с крюка. Кость челюсти была распорота, обнажая ряды жёлтых, как старые надгробия, зубов. Кровь животного застыла не коркой – скульптурой тёмно-бордового коралла. И когда потолок снова дрогнул, с этой коралловой маски осыпались не льдинки, а розовые, почти фиолетовые кристаллы инея. Тонкие, как иглы, они зазвенели по металлическому полу, крошечными стеклянными колокольчиками. Ни одна капелька не растеклась. Всё внутри, казалось, было выморожено до каменного безмолвия. Или притворялось.

Даша вжалась в заиндевевший стеллаж так сильно, что затрещали рёбра. «Физика, – бубнил в голове жалкий остаток разума. – Просто гравитация». Но из тёмных глубин подсознания поднимался древний ледяной шёпот: «Оно живое. Мясо живое. И оно смотрит».

07:55

Снаружи Галина металась между ремонтниками и проверяющими, как загнанная лиса меж капканов. Женщина притащила из своей комнаты термос, последние капли тепла в этом ледяном аду, и выплеснула кипяток на сверло шуруповёрта. Пар зашипел разъярённой змеёй.

– Не надо так делать! – Шура мотал головой. Лицо под слоем грязи и усталости было серым. – Вода схватит стружку намертво!

– Сделай хоть что-нибудь, чёрт бы тебя побрал! – выдохнула Галина полным отчаяния голосом. – Открой уже эту чёртову дверь!

Внутри, в жалком свете умирающих ламп, Рыжов методично фотографировал пустые полки, сканируя штрихкоды чипсов с истекшим сроком. Сергей Петрович нервно черкал в блокноте: «Запах дизеля >ПДК??? Вентканалы подвал ↔ морозилка? Теплообмен?» Мысли путались, как провода в шторм. Галина ворвалась обратно, смахивая пот тыльной стороной руки.

– Уважаемые, может, всё же чайку… – и тут пол вздрогнул под ногами. Не просто тряхнуло. Резкий, глухой УГХ! – будто в подвале рухнул бетонный блок.

Пучков подскочил, Рыжов нахмурился, как бульдог.

– Генератор… бухает, – выдавила Галина. Горло сжало.

07:57

Внутри камеры туман осел. Но не рассеялся, а прилип. Он покрыл тела Артёма, Даши и Кольки липкой ледяной коркой, превращая их в жуткие ледяные изваяния. Ресницы слиплись, глаза пекло, словно в них насыпали раскалённого песка.

Артём начал бить кулаком в стальную дверь. Раз. Два. Три коротких. Два долгих. Сигнал бедствия, придуманный в надежде. Но с каждым ударом кожа на костяшках лопалась, обнажая розовую мокнущую плоть. Боль притупилась холодом, но кровь тут же замерзала тёмными бусинками.

Колька уставился на пол. Там, среди осколков и грязи, расползались крошечные алые капли. Его кровь. Из порезанной ноги. Она мгновенно застывала, образуя миниатюрные, идеальные отпечатки подошвы. Узор напоминал клетки в тетради по математике.

«Дзынь».

Трель прозвенела в плывущем сознании не метафорой, а словно физическим воздействием. Чистая, высокая, леденящая. Точь-в-точь как звонок на перемену.

– Урок! – выкрикнул подросток, и голос сорвался в визг. – Звонок! Я не хочу ЕГЭ! Не хочу!

Он рухнул на колени, завывая тонко и пронзительно. Звук резал уши, но мороз тут же душил его, превращая в хриплый пузырь.

– Заткнись, засранец! – Артём вцепился ему в куртку, тряся. – У тебя крыша поехала от мороза!

– Он же звонит! – Колька выл брыкаясь. – Слышишь? Дзынь! Дзынь!

– Это в твоей прокуренной голове! – рявкнул Артём, но в глазах промелькнуло сомнение: а вдруг?

Даша накрыла рот Кольки ладонью. Тот бился в истерике, дрожь сотрясала тело подростка, как под воздействием тока.

08:00

Снаружи Рыжов ставил первую жирную подпись под актом «Нарушение №1». Сергей глянул на часы – без одной минуты восемь, а его телогрейка уже промокла насквозь от холодного пота. Страх? Предчувствие?

– Скоро закончу, – пробурчал Шура, затягивая болт. Пальцы мастера посинели, теряя чувствительность. – Рукавицы насквозь промёрзли.

– Галина, – Пучков повернулся к хозяйке. – По инструкции, при проверке запорного механизма в камере никого быть не должно. Мы вырубаем питание, открываем, проверяем…

– Делайте как положено, – вырвалось у Галины. Колени подкосились. Если компрессор остановить, кабаны «запотеют» и запах… Сладковато-приторный запах выдаст её с потрохами… и не только кабаньими.

– Лады, – Сергей направился к щитку. – Где рубильник на камеру?

Галина указала на красную рукоять в углу, ржавую и запылённую.

– Вон он… – она попыталась вклиниться между ним и щитком, – но он неисправен. Коротнуло ещё в прошлый мороз. Вырубите – обратно не включится.

– Поставите новый предохранитель, – отрезал Рыжов. – Безопасность прежде всего.

Шура поднял голову, глаза его были полны тревоги.

– Есть вероятность, что льдом прихватит клапана у компрессора. Потом до весны не запустим…

– Начинается, – усмехнулся Рыжов без тени юмора. – У вас всё «не запустится». А по бумагам интервалы техобслуживания в норме.

Галина почувствовала, как внутри сжимается колючий шар дикой паники. Который вот-вот лопнет.

08:03

Артём тёр руки, пытаясь вернуть в них жизнь. Взгляд его упал на полуразвалившийся деревянный ящик с салом. Дно провисло на обледеневших рейках.

– Давайте сожжём, – прохрипел он. – Дерево и жир… дадут пламя.

– Ты спятил?! – Даша смотрела на него с ужасом. – А кислород выгорит! Или сгорим заживо!

Колька хрипло захихикал. Артём уже тянулся к ящику, чтобы отломить доску, но в этот момент шипение вентилятора превратилось в пронзительный скрежещущий ВИЗГ, будто на вращающийся вал натянули стальную струну. И сквозь адский гул пробился стук.

Тук-тук-тук… Ту-тук…

Снаружи.

– Нас слышат! – мучительно выдохнула Даша, замершей ладошкой стуча в ответ.

Надежда, дикая и безумная, вспыхнула в глазах Кольки.

Сергей Петрович, услышав стук из пустой камеры, замер. Ледяная игла вонзилась ему под лопатку. Он медленно повернулся к Галине. Его лицо было пепельным.

– Там кто-то есть?

Колючий шар страха в груди Галины лопнул. Горячая волна тошноты и ужаса разлилась по жилам. Она пошатнулась, но голос, натренированный годами лжи, выдал ровно:

– Это Шура… наверное, простукивает.

– Чего? Я туточки, – отозвался монтажник, поднимая голову от инструмента.

Навалилась густая, тяжёлая, пропитанная запахом солярки и лжи тишина. Рыжов, не говоря ни слова, сунул руку в карман, достал небольшой тактический фонарик. Щёлкнул. Яркий холодный луч ударил в стальную дверь. Он скользнул по металлу, по стрелке термощупа, пополз вниз, к щели под порогом… и остановился.

На тусклом серебре стали, прямо из микроскопической щели, вытекла и застыла капля. Не воды. Крови. Алая, яркая, как сигнальная ракета в ночи. Она замёрзла, превратившись в крошечный идеальный рубин, и луч фонаря поймал её, осветив изнутри, как зловещий алмаз. Подпись дьявола на двери в ад.

Сергей Петрович резко, судорожно вдохнул.

– Открываем, – сказал ветврач. Голос его был тихим, но в нём не осталось места для споров. – Сейчас же.

08:05

Пучков упёрся плечом в стальную плиту двери. Удар отдался не в металле, а глухим уханьем в собственной грудине. Сердце ёкнуло, как перепуганный кролик, но сталь не дрогнула. Не издала ни звука. Молчаливая, как гробовая крышка.

– Шура, домкрат! Тащи сюда! – в глазах врача читалось то, что он видел на бойнях: агонию, запертую в тесном пространстве.

– Эта дверь весит как танк, короб треснет! – буркнул Шура, но уже волок гидроцилиндр-лягушку. Порез на ладони оставлял на рукоятке алые мазки. Дима подкатил баллон со сжатым воздухом. Шланг хрустел, как ломающиеся кости. Насадку впихнули в щель притолоки, стальной «язык» домкрата упёрся в косяк с глухим стуком.

– Пятьдесят атмосфер – дави! – рявкнул Шура.

Пс-с-с-ш-ш-ш! Гидравлика напряглась. Дверь дрогнула и поддалась ровно на полпальца. И тут же, словно из раны, из щели хлынула струйка ледяного инея, мгновенно цементирующаяся новым льдом. Белым шрамом.

– Ещё! – проскрежетал Рыжов, впиваясь в рукоятку. Стрелка манометра дёрнулась к «70». Дверь застонала низким животным стоном. Боковая панель выгнулась слабой дугой. Резина уплотнителя вздулась, как гнойник, и лопнула с сухим треском, осыпавшись ледяной крошкой.

Внутри камеры удар домкрата отозвался физическим удушьем. Воздух сжался, как будто невидимый великан вдавил ладонь в грудь Артёму, Даше и Кольке. Камера содрогнулась, висящие туши качнулись на крючьях, кости лязгнули по металлу – ч-ч-чанк!

– Они… дверь ломают! – пискнул Колька, вжимаясь в угол.

– Молись, чтоб сломали! – выдохнула Даша. – Это в наших интересах!

Но скрежет вдруг стих. Домкрат заурчал, напрягаясь до предела… и хрустнул. Словно и не металл, а кость больного рахитом. Стальной «язык» сорвался выбитым зубом. Сдавленный воздух вырвался из цилиндра с оглушительным ХЛОПКОМ, ударив по барабанным перепонкам, как выстрел в замкнутом пространстве. Уши стремительно заложило.

– Стоп! – заорал Сергей, вырывая рукоятку. Дверь с шипящим звуком выдоха плавно, издевательски выгнулась обратно. Словно огромный зверь лениво захлопнул пасть.

08:10

– Отключай питание! – Рыжов ткнул пальцем в щиток, его лицо было каменным. – Без этого пожирателя холода лёд станет хрупким! Найдём слабину!

Шура, сплёвывая матерные слова, бросился к рубильнику. Пунцовая Галина метнулась наперерез.

– Сеть доисторическая! Убьёт проводку, потом не запу…

– Там люди! – рёв Сергея Петровича перекрыл все аргументы. Это был приказ не ветврача. Кричал человек, чувствующий запах смерти за сталью.

Щёлк!

В камере вой вентилятора превратился в предсмертный хрип, дёрнулся раз-другой… и стих. Воздух, лишённый подпитки, замер. Туман оседал тяжёлой липкой пеленой. Температура робко скакнула вверх. На полградуса.

Артём почувствовал парадокс: стало холоднее. Влажный пар, лишённый движения, осел на них мокрым саваном. Инеем. Стеклянные шипы выросли на его рукаве, впиваясь в кожу ледяными иглами. Он вздрогнул, нож-крюк выпал из окоченевших пальцев, звякнув о бетон.

– Скоро запашок пойдёт, – прошептала Даша посиневшими губами. – Мясо… чуть оттает… и эта вонь… вырвется наружу. И тогда…

Финал этой мысли синхронно ударил Галину, как нож в почки. «Тогда конец. Всему».

Колька вдруг застонал тонким раненым зверьком. Он шлёпнулся на пол, хватаясь за ступню. Осколок бутылки ещё сильнее прорезал подошву, впившись в мясо.

– Сымай обувку! – скомандовал Артём.

Колька, всхлипывая, стащил задубевшую обувь. Кожа на ступне была рассечена, но кровь не текла. Мороз мгновенно запаял рану словно сварочным швом. Розовые края плоти медленно белели.

– Не бойся… – Артём попытался обнадёжить, но голос сорвался. – Пока тепло не вернётся… реальной боли ты не почувствуешь.

Даша шарила в кармане пуховика. Пальцы, чужие и деревянные, нащупали лейкопластырь, который всегда носила с собой. Она ткнула липкой стороной в запёкшуюся кровь. Шорох отрываемой подложки пластыря прозвучал непривычно громко, смешиваясь с тихим скрипом сжимающегося металла где-то в стенах.

08:18

Снаружи Шура, вытерев окровавленную ладонь об ткань джинсов, переставлял домкрат ниже. Но приоткрытая щель уже работала как вентиляция, из которой доносился запах. Не просто прелой крови и старого жира. Это была гремучая смесь: медная стружка крови, едкая гарь дизеля, прогорклый жир прошлых оттепелей… и подложка. Сладковатая. Гнилостная. Чуждая. Как запах разлагающегося зверя в глубине тайги.

Пучков, ветврач с двадцатилетним стажем, нахмурился так, что морщины стали похожи на трещины во льду.

– Температура растёт… продукты оттаивают, – он посмотрел на Галину не как ревизор. Как опытный врач, видящий симптомы лжи. – У тебя там мясо не первой свежести?

Рыжов втянул носом воздух и поймал её. Ту самую, глубокую, дикую ноту. Кабана. Он вспомнил охоту с отцом, вспотевшего секача в кустах. Этот запах невозможно забыть. Его взгляд, холодный и тяжёлый, упёрся в Галину. Женщина отвела глаза, будто её ударили.

– Разберёмся, – процедил Рыжов. Слово повисло в воздухе лезвием гильотины.

08:21

Артём, обезумев от холода и тянущихся секунд, направился к ящику с салом. Идея вспыхнула в мозгу ярче фонаря. Огонь. Он выдрал щепу, соскоблил ножом кусок смёрзшегося жира – жёлтого, словно гной. Колька, дрожа, поднёс Cricket. Клац. Искра. Только искра. Газ, густой как сироп, отказался гореть.

– Замёрзло всё! – всхлипнул пацан.

Артём, скрипя зубами, расщепил дощечку, увеличивая площадь вероятного возгорания. Даша, движимая инстинктом, прикрыла грузчика курткой, создавая согревающий купол. Ещё клац. Искра прыгнула на жир…

Вспышка! Синеватое, холодное, как свет далёкой звезды, пламя дёрнулось, лизнув пальцы Артёма обжигающим холодом… и погасло. Оставив в носу едкий привкус озона и надежды.

– Горит! Видишь?! – радость Артёма была дикой, безумной. В его глазах плясали отблески несуществующего костра. – Нужно больше жира! Больше!

– А кислород? – Даша выдохнула облачком пара. – Вытяжка сдохла… спалим весь воздух… задохнёмся…

Но Артём уже не слышал доводы разума. В его замёрзшем мозгу уже пылал костёр из досок и сала, а тепло воспринималось ценнее дыхания.

08:22

Снаружи Дима, злой от бессилия, впихнул вилку переносного перфоратора в синюю жилу удлинителя. Шнур тянулся к их «Газели», где последней надеждой жужжал инвертор. Ремонтник прицелился концом сверла в сталь рядом с защёлкой… Первое касание.

Искра! Яркая, злая. Конденсат с промёрзшей резины шланга попал на контакты. Ток, ища землю, шибанул по корпусу перфоратора. Удлинитель вспыхнул ослепительным праздничным бенгальским огнём – и погас. Дымок медленно пополз в морозный воздух.

– Всё, бобик сдох! – голос Димы был полон горечи.

– Там же люди, мать вашу! – Сергей рванулся вперёд, его лицо было искажено яростью.

– Поищу лом! – Шура вылетел во двор.

Галина стояла столбом. Лицо – белое как снег вокруг её магазина. Губы синие. Глаза – огромные, но пустые. Она открыла рот, и слова выкатились тихо и ровно, как надгробная эпитафия:

– Был вход… в подвале. Там люк… прямо в камеру. Но он заварен… с восьмидесятых.

Фраза повисла в воздухе. Не предложением. Приговором. Последний лаз в ад был намертво запечатан заржавевшими швами давно минувших годов.

08:24

Вдохновлённый призрачным синим всполохом, Артём вонзил нож в глыбу сала. Лезвие вошло с мерзким чавканьем, словно не в замороженную плоть, а в нечто студенистое. Он содрал часть жёлтого жира и налепил на щепу. Колька щёлкнул Cricket. Фьюк! Бледный дрожащий огонёк родился на кончике щепы, как душа в чистилище. Тепло было мизерным, призрачным дуновением на обмороженной коже, но мозг, вымученный холодом и отчаянием, впился в него, как младенец в сосок. Спасение.

– Держи повыше! – Даша зашипела, прикрывая рот шарфом, но глаза девушки были прикованы к пламени. – Убьёт вонью раньше холода!

Огонь жадно «кушал» жир с кислородом. Язычок пламени подрастал, отбрасывая пляшущие, уродливые тени на стены. Вокруг факела влажный воздух заклубился миражным маревом. Тень от свиной головы на стене дёрнулась и Кольке почудилось, что чёрный силуэт с клыками повернулся к ним.

– Зырьте! Там! – визг его перебил дым. – Шевелится! Смотрит!

Даша обернулась и увидела лишь тёмные полосы на стене, пляшущие в свете. Но визг Кольки впился в её нервы ледяной спицей. Может, и правда?..

– Спокойно! – Артём поставил факел на металлический ящик. Рука грузчика мелко дрожала. – Тепло… и мы ещё живы…

Пш-ш! Капля жира плюнула злобным плевком и пламя захлебнулось. Полумрак тут же заполонил едкий жирный дым с запахом горелого сала и свечного парафина. Все трое закашлялись, спазмы рвали застывшие лёгкие. В последних искрах Даша мельком увидела свои руки. Пальцы отливали мертвенно-синим восковым блеском. Обморожение? Знания из учебника ОБЖ золотой медалистки всплыло холодным и окончательным приговором.

– Мало огня! – зарычал Артём, хватая нож. Безумие надежды не отпускало. Он потянулся к ящику, чтобы содрать ещё доски.

– Да хватит! – Даша вцепилась в его руку. Куртка промёрзла, но ярость придала сил. – Ты убьёшь нас этим дымом!

В призрачном отсвете аварийного освещения блеснул нож. Артём не хотел резать, но руки были чужими, деревянными. Лезвие чиркнуло по пуховику Даши. Ткань расползлась с тихим р-р-раз-з-з, обнажив вату и тонкую царапину на коже предплечья.

– Ты сдурел?! – глаза Даши наполнились слезами, которые тут же застыли на ресницах хрустальными бусинками.

Колька, стоя на одной ноге, схватил осколок горлышка. Не для атаки – для защиты. Жест отчаяния загнанного зверька. Но стекло выскользнуло из одеревеневших пальцев, звякнув о пол. Они замерли в абсурдной скульптуре ледяного ада. Артём с ножом, Даша с рассечённым рукавом и алеющей царапиной и Колька с босой ступней и пустыми руками. Три жертвы, готовые растерзать друг друга за частичку тепла.

08:29

Снаружи Шура протаскивал тяжёлую маслянистую нить троса в транспортную проушину на двери морозилки. Пучков, прижавшись к ледяному косяку, пытался перекричать рёв мотора трактора «Беларусь», «одолженного» Димой у местного тракториста, чистящего центральную улицу после ночного снегопада.

– Плавно! Плавно, ёб твою мать!

Трос натянулся, запев тонким злым скрипом. Дверь дрогнула… поддалась на сантиметр… И тут боковая панель, та самая, которую домкрат уже исковырял, сорвалась с заклёпок. С оглушительным БА-А-АХОМ! Как выстрел из гаубицы, она выгнулась дугой, встав ребром. Коробка двери морозилки скривилась, перекосившись.

Трос лопнул. Не порвался – взорвался. Металлический хлыст просвистел в воздухе. Рыжов даже не успел вскрикнуть. Трос хлестнул его по плечу, с мокрым шлепком отшвыривая в сугроб. Планшет улетел в снег, экран погас. Дверь заклинило намертво. Перекошенная рама впилась в полотно, как челюсть оголодавшего бульдога. Порванный уплотнитель смёрзся в ледяную паутину, скрепив сталь на века. Двигатель трактора стих.

– Бля! Сорвало… окончательно! – сплюнув со злости, подытожил Шура. – Может, пора МЧС вызывать?

– Я уже позвонил, – хмуро ответил ветврач. – С учётом того, что мы два часа сюда добирались, те, кто внутри, рискуют помощи не дождаться! Дороги на полметра завалило. Нужно своими силами…

Сергей опустился на колени перед дверью. Боль в разбитых костяшках была ничтожна. Он снова увидел ту самую каплю крови – алую, застывшую звезду в щели. Времени оставалось всё меньше и меньше. Он стукнул кулаком по стали, не чувствуя боли, заорав прямо в неприступную дверь:

– ДЕРЖИТЕСЬ! Сейчас попробуем болгаркой вырезать!

Из глубины камеры сквозь толщу искалеченного металла пришёл ответ. Один-единственный удар. Глухой и тяжёлый. Как последний стук сердца перед тишиной вечности. Эхо удара растворилось в ледяной всепоглощающей тишине Чурилово.

Г