Серый снег

Тишина в ответ была гулкой и абсолютной. Где-то внизу, за толстыми стальными панелями и бетоном пола, глухо загрохотал мотор. То ли фургон монтажников уезжал, то ли пытались оживить дизельный «Вепрь». Лёгкая вибрация пробежала по камере. Всё помещение вздрогнуло. На крюках лениво закачались бока туш. Кабаньи ляжки лязгнули подмёрзшей костью о кость, отозвавшись металлическим скрежетом. Звук был похож на скрежет зубов.

Колька посмотрел вверх на туши, потом вниз на свои бледные руки. И ощутил странное, леденящее душу родство. Телефон Даши погас окончательно. Последняя вспышка экрана утонула в полумраке. На мгновение в камере слышались только три колотящихся сердца. Потом лампочка под потолком дрогнула, заискрилась и с трудом выдавила из себя горчичный круг света.

– Бля, температура падает быстрее, чем мои шансы на повышение, – Артём ткнул пальцем в старенький термометр, привинченный к стойке рядом с дверью. Ртутный столбец скользил вниз, как испуганная мышь: минус девятнадцать… минус двадцать… минус двадцать один.

– Да брешет эта китайская шняга, – буркнул Колька без грамма уверенности.

– Это не китайцы, придурок. Это тридцатилетний советский хлам, – поправила его Даша, растирая синеющие пальцы. Ткань её пуховика уже покрывалась блестящей коркой инея, создавая крошечный алмазный мех.

– Ещё хуже, – Артём шмыгнул носом. Сопли мгновенно схватились льдинками в ноздрях. Он огляделся, взгляд упал на ящик с инструментами у стены: – Перчатки есть? Хоть какие-нибудь!

– Я без, – продемонстрировала Даша посиневшие дрожащие кисти. Варежки она сняла снаружи, чтобы ковыряться в планшете.

– Греться надо. Двигаться, – Артём решительно шагнул к ближайшей полутуше кабана, висящей на крюке. Он сдёрнул со стойки длинный нож-крюк для разделки. Металл прилип к ладони ледяной паутиной. – Свеженький. Разрежем кабанчика. Тёплая кровь… хоть на пару секунд руки согреем.

– Ты сдурел?! – Даша отшатнулась, как от удара. – У Гали ревизия! Она нас повесит потом на этих крюках! Вас за яйца, а меня за… не важно.

– Какая на хер ревизия, если мы здесь замёрзнем, как мамонты?! – рявкнул Артём. Он оглянулся и увидел, как Колька смотрит не на него, а на нож в его руке. Взгляд парня был пустым и в то же время слишком сосредоточенным. Внутри ледяной герметичной ловушки трещала последняя тонкая перегородка. Перегородка между страхом и здравым смыслом.

07:12

Снаружи сквозь толщу стали и кирпича донёсся едва различимый скрип. Галина, наверное, копошилась у щитка. Потом раскатистый бас «Вепря», силами сторожа попытавшийся ожить. Заурчал… но захлебнулся. Пискнул, как раздавленный комар, автомат УЗО. Хлоп! Последние жалкие отблески света в щели под дверью схлопнулись окончательно.

Внутри камеры в ответ на тьму что-то щёлкнуло. Система автоматической разморозки. Древний хриплый «форсунковый» агрегат, который должен был запускаться раз в несколько часов на пару минут, чтобы топить лёд на испарителе. Но цикл сбился. Вентилятор где-то в глубине корпуса жалобно взвыл и раздул вверх струю… тёплого воздуха. Совсем крохотную.

Контраст ощущался ударом раскалённым ломом по лицу. С потолочных трубок испарителя, с решёток и с висящих туш слетели хлопья инея, осыпавшись мелкой ледяной стружкой. Показалось, что потолок рушится. Колька вскрикнул, инстинктивно раскинув руки. Бутылка «Балтики», лежавшая на коробке, упала под металлический стеллаж и разбилась с тихим жалобным бздынком. Резкий запах хмеля смешался с тяжёлым духом сырого мяса и едким шлейфом палёной солярки, поднимавшимся из подвала.

– Кто-то же должен открыть эту дверь! – прошептала Даша, приседая на корточки, прижав к груди смартфон как икону. Экран на долю секунды мигнул призрачным светом, показав 0%.

Артём, стиснув зубы, сунул кончик ножа-крюка в щель стержня дверного механизма. Попытался провернуть, создав рычаг. Гладкий обледеневший металл не давал зацепа. Нож скользил. Он постучал рукоятью по двери и выругался шёпотом, полным бессильной ярости.

Тогда Колька, блуждающий взгляд которого цеплялся за всё подряд, заметил в углу на полу серый металлический ящик. На боку коряво выведено краской: «СОТЫЙ ВЕС». Старые советские электронные весы. Дисплей, недавно заменённый на дешёвый китайский светодиод, был мёртв и темен.

– Эй, – голос Кольки сорвался. Он указал на весы. – Там… там же внутри аккумулятор. Большой. Для весов. Можно… телефон зарядить?

Слова повисли в ледяном мареве, прозвучав с сюрреалистичной глупостью. Как предложение выкопать подкоп из морозильника ложкой. Взгляды Артёма и Даши встрепенулись на мгновение, но тут же погасли. Чтобы добраться до аккумулятора, нужно отвинтить крышку, ковыряться в проводах… И где розетка в этом стальном гробу?

– Размечтался паря, – хрипло, но беззлобно хмыкнула Даша, сжимаясь в комок от холода. – Здесь сеть отродясь не ловила. Экранирует всё. Лучше руки к подмышкам покрепче прижми.

– Надо подумать! – Артём стукнул себя кулаком по лбу. Ледяная корка на куртке хрустнула. – Слушайте сюда! – он присел на корточки, притягивая их к себе жестом. Лицо в тусклом свете отсвечивало напряжённой маской. – Если… если сейчас кто-то снаружи подойдёт к двери… попытается её открыть… или прижать… мы УСЛЫШИМ. Начинаем стучать в ответ. Всем чем сможете…

Он замялся, мозг лихорадочно вспоминал код.

– Три глухих. Потом три сильных. Как SOS, только наоборот. Чтобы не спутали со случайным стуком. Наш сторож на флоте служил, может, поймёт! Ясно?

Они кивнули. Молча. Оставалось только верить. Верить, что их услышат. Что кто-то подойдёт к этой прокля́той двери. И что за ней не окажется только тишина вечно замёрзшего Чурилово.

07:18

Влажность ударила сверху, как тёплый кулак в ледяной перчатке. Испаритель, жадный до тепла, выдохнул отработанный пар. Он обволок камеру серым киселём, превратив лампочку под потолком в крошечное больное солнце, плывущее в грязном аквариуме. Света не прибавилось, стало только хуже видеть.

Даша присела на корточки, прижав ладонь к ледяному бетону пола. Холод жёг кожу, но девушка уже не чувствовала боли. В голове царила каша из мыслей. Мизерный оклад, премия за «своевременность», которая вот-вот испарится из-за этого чёртова агрегата. Картины вспыхивали ярче лампы. Начальник с багровым лицом, минус три тысячи на табло расчётов, истеричный голос матери по телефону: вечный кошмар ипотечных платежей. От переживаний сердце заколотилось как бешеное, пытаясь протолкнуть по замерзающим сосудам кровь, которая уже не могла согреть. Бесполезный огонь в запертой печке тела.

– Надо выбираться, – в голосе девушки прозвучали нотки истерики.

– Как?! – Артём вскинул голову, его лицо было бледным пятном в серой каше.

– Резинка! – она ткнула пальцем в тёмный кант уплотнителя, опоясывающий дверь изнутри. – Дубовая, старая. Но если сорвать… появится щель. Воздух пройдёт… тёплый… может, услышим…

– Щелью мы не спасёмся, – пробормотал Колька, съёжившись. – Снаружи уплотнитель дублируется. Пока Галька о нас не вспомнит, не выберемся. Она тупая, но не маньячка.

Даша подползла к двери. Провела ногтем по резине. Раздался скрип – не просто скрип, а звук, похожий на царапанье ножа по стеклу. Крошечный кусочек засохшей резины отвалился, как струп.

– Да помогите же мне, додики!

Артём оказался рядом в два шага. Он вонзил остриё ножа-крюка под край уплотнителя. Дёрнул изо всех сил. Металл против металла, пронзительно. Звук, казалось, должен был разорвать тишину магазина. Но его поглотили полуметровые стальные панели с ледяной ватой внутри. Резина не поддавалась. Она была не просто старой. Она казалась живой, вросшей в сталь и не желавшей отпускать добычу.

Лампа под потолком мигнула. Раз. Другой. И погасла. Тьма накрыла мгновенно и бесповоротно. Глубокая, густая, как зола после костра в безлунной ночи вселенной. Глаза невольных пленников метнулись в панике, выхватывая фосфорные призраки на сетчатке. Потом – ничего. Абсолютное ничто. Только кожа чувствовала ледяное дыхание.

– Да-а-аш? – голос Артёма прозвучал чуждо и сдавленно.

– Я… здесь.

Её пальцы наткнулись на его руку, сжимавшую нож. Они вцепились в рукоять вместе. Холодный металл стал единственным мостом между ними. По нему перетекала паника, дикая и липкая.

В обволакивающей слепоте запахи взорвались с новой силой. Сладковато-тухлая вонь мяса. Кислый перегар разлитого пива. Металлический привкус пота и страха на языке. И сырость. Не просто влага. Привкус старой кожи, заброшенного подвала и забытого гроба на языке. Феерия конца.

– Мелкий… ты где? – Артём не смог вспомнить имя парня.

– Тут я… ящик ногой задел…

– Только не ори.

Глаза никак не привыкали. Казалось, что стены ледяной коробки медленно, неумолимо сдвигаются. Вот-вот раздавят рёбра, выдавят лёгкие и превратят их в кровавое месиво на ледяном полу. Сверху, в кромешной тьме, хрустнул лёд. Несколько острых крошек упали на плечо Даши. Ощущение было таким, будто на кожу высыпали пригоршню колючей морской соли.

– Эй, Галя! – рявкнул Артём, пытаясь пробить тьму и сталь стен силой голоса. – Открой, ёб твою мать…

И в этот миг позади, из-за стеллажей, заскрежетало. Не у двери. Глубже. Во чреве камеры.

Колька вскрикнул дико, по-звериному:

– Бля-я-я! Там кто-то есть!

– Тихо! – Артём инстинктивно вскинул нож, но в темноте был слеп. Он шагнул на звук, и его локоть с глухим стуком угодил в свисающее ребро туши. Жёсткие, обледеневшие щетинистые волосы впились в ткань куртки, как иглы.

Скрежет повторился. Теперь ниже. Будто по бетонному полу волокли что-то тяжёлое, металлическое. Пауза. Пульсирующая тишина. И затем – три удара. Чётких. Настойчивых.

Тук. Тук-тук. ТУК.

– Это Виктор? – Даша охнула. В голосе прорвалась истеричная надежда. – Он вспомнил про нас!

– А чего он тогда… – Артём замер, прислушиваясь, – стучит как-то… не так. Три коротких, три длинных… – прошептал уже сам себе, вспоминая свой же придуманный код. Но удары не совпадали. Это было что-то другое.

– НАСРАТЬ! Стучи в ответ! – Даша судорожно толкнула парня локтем. Артём вместо двери ударил рукоятью ножа в ближайшую стальную стену: ДзЬн-дзЬн! Звук получился глухим и безнадёжным, как хлопок в пустом зале. Он утонул в стали и льду.

– Должны услышать! – его голос сорвался на визг.

В ответ прозвучало снова: ТУК… ТУК-ТУК… ТУК. И снова – гнетущая, всепоглощающая тишина.

Тем временем в дальней каморке магазине Галина Павловна яростно дёргала рубильники на щитке. Искры летели из-под панели, пахло горелой изоляцией. «Вепрь» на дворе захлебнулся в очередной раз. Первый утренний запуск высосал последние капли солярки. Галина втянула воздух – он был пропитан едкой гарью, цементной пылью и подвальной сыростью. Из фургона монтажников доносился матерный дуэт и треск умирающей дрели, мороз добивал инструмент.

07:25

В кромешной темноте морозилки Колька судорожно шарил руками по ледяному полу. Не понимая зачем, искал бутылку «Балтики». Хоть что-то знакомое в этом ледяном кошмаре. В глазах постепенно проступали зловещие силуэты предметов. Пальцы наткнулись на острые осколки. Он выругался и дёрнул руку назад. В тот же миг висящие над ним половинки кабана лениво качнулись на крючьях. Раздался скрежет кости по кости. Ему показалось, что огромные туши склонились, уставившись на него слепыми глазницами из темноты.

– Я слышу шаги, – прошипел он, голос сорвался в фальцет. – Там кто-то ходит!

– Тише ты! – Даша схватила его за рукав, её пальцы были клещами. – Слушай!

Шаги. Медленные. Тяжёлые. С характерным скрипом – будто по снегу. Безумие ситуации было в том, что вокруг – только сталь и бетон. Звук шёл не снаружи. Он словно доносился из-под пола. Из бетонной плиты.

На несколько секунд всем показалось, что из щелей в бетоне поднимается струйка пара. Холодного и зловещего. Колька почувствовал лёгкую вибрацию под ногами, будто что-то массивное переступило внизу. Артём вспомнил детство и дедов сарай. Под полом – шуршание, писк и царапанье крыс. По спине пробежали ледяные мурашки.

– Это должен быть Виктор, – прошептала Даша, сдерживая всхлипы. – Он же в подвале… под нами.

– Точно! Пусть откроет вход из подвала! – выдохнул Колька. – Разве нельзя? Здесь же должен быть лаз? Для труб… Или вентиляция, как в крепком орешке…

В этот момент с потолка сорвалась тонкая, как шило, сосулька. Она чиркнула по щеке Даши, оставив ледяной порез. Девушка вскрикнула от неожиданности и боли. Рефлекторно, в панике, она махнула рукой с ножом вверх. Лезвие лязгнуло обо что-то металлическое в потолке… и сверкнуло.

Искра! Холодно-голубая, ослепительная, как звезда смерти, она вспыхнула в темноте на долю секунды. Загудела проводка, и лампочка под потолком… ожила. Но теперь её свет был не жёлтым, а мертвенно-бледным, зеленоватым, как свет гнилушки в болоте. В этом призрачном сиянии их лица мало отличались от трупов. Колька заметил, как по щеке Даши медленно сползает тонкая алая ниточка крови.

Даша коснулась щеки и посмотрела на алый палец. Губы дрогнули. Она тихо, с бесконечной усталостью выдохнула:

– Чёрт…

В зелёном свете гаснущей лампы свиные полутуши на крюках вдруг обрели новые очертания. Рёбра, неестественно вывернутые, напоминали оскал. Кости под тонким слоем инея казались выбеленными зубами в чудовищной застывшей улыбке. Мясо улыбалось им. И ждало.

07:30

Шаги под полом стихли так же внезапно, как и начались. Вместо них со стороны дверей донёсся новый звук: хлоп! Входная дверь распахнулась? Кто-то вошёл с улицы? Крошечная струйка чуть менее ледяного воздуха, как дыхание вошедшего, смешанное с запахом снега и выхлопа, подкралась к щели под дверью морозилки. Но пленники этого не почувствовали. Их обоняние уже не различало ничего, кроме всепроникающей вони мяса, страха и собственного окоченения.

В камере снова воцарилась тишина. Не просто отсутствие звука. Тишина-душитель. Её нарушал только хриплый хлюп вентилятора где-то в потолке. Старый механизм, как умирающая жаба, пытался выдохнуть струйку тёплого пара в ледяной ад, лишь усугубляя ситуацию. Каждый вдох Артёма, Даши и Кольки становился чуть короче и чуть отчаяннее, чем предыдущий. Воздух резал лёгкие ледяной стружкой.

Артём плюхнулся на ящик с замороженными субпродуктами. Его дыхание вырывалось тяжёлыми белыми клубами, каждый выдох – стон. Даша, стиснув зубы, пыталась перетянуть шарфом порез на щеке. Руки тряслись мелкой неконтролируемой дрожью, плечи подрагивали, будто по ним били током. Колька стоял, прижавшись спиной к ледяной стене, обхватив себя руками так крепко, что костяшки пальцев побелели.

Они больше не говорили. Слова замерзали на языке. Но внутри каждого тикал маленький неумолимый метроном. Будильник в грудной клетке, отсчитывающий минуты до точки невозврата. До момента, когда пальцы откажутся шевелиться, сердце сожмётся ледяной клешнёй, а разум, отравленный холодом и паникой, распухнет и лопнет, выпустив наружу первобытное животное безумие. Осталось только понять – кого первым загрызть, чтобы согреться его кровью?

Лампа под потолком – та самая, что уже умирала дважды – моргнула. Не жалко. Не слабо. А с предсмертным усилием. Один раз. Второй. Её мертвенно-зелёный свет вспыхнул на миг, осветив три замерзающих призрака в ледяной гробнице. На сетчатке, в кромешной тьме, ещё несколько секунд висел призрачный шлейф голубоватого послесвечения. Как душа электричества, покидающая стальное тело морозильника. Оно медленно таяло, растворяясь в очередной черноте.

Тишина вернулась. Не просто отсутствием звука – погребальным саваном. Она заполнила всё и стала единственной реальностью. Холод и трое сердец, бьющихся всё медленнее в ледяной темноте, как барабаны, отбивающие похоронный марш.

Глава 2. Тонкий лёд

07:34

Густая, как чёрная патока, тьма лезла в лёгкие, заползала под ногти холодными щупальцами и липкой плёнкой обволакивала мысли. Артёму казалось, если вдохнуть слишком глубоко, втянешь эту тьму внутрь и уже никогда не выдохнешь, став её частью. Он поднялся, опираясь на окоченевшие ноги. Зрение отключилось, сдавшись без боя. Теперь тело рисовало карту по сигналам боли. Голени горели ледяным огнём сквозь джинсы, превратившиеся в панцирь. Пальцы ног отзывались игольными «голосами», словно их методично прокалывал иглорефлексотерапевт. Где-то справа располагалась гладкая стена холоднее льда. Слева – ящик, от которого несло засаленным страхом. А позади… позади пульсировала чёрная тень, из которой сочился сладковато-гнилостный запах кабана. Мясо словно ждало. Дышало. Чувствовало их.

– Дышите через нос, – прошипел Артём. Его собственный выдох вырвался белым призраком, тут же поглощённый мраком. Потолок давил. Не физически, а осознанием того, что над тобой несколько дюймов стали, а над ней бесконечность равнодушной русской зимы. Камера для всех троих становилась стальным гробом.

Даша всхлипнула. По щеке покатилось что-то тёплое и солёное. Кровь? Слеза? Неважно. Ручеёк тут же схватился ледяной корочкой. Колька, прижавшись к стене спиной, дрожал мелкой бешеной дрожью. Внутри подросткового разума звенел колокольчик – чистый, высокий, неумолчный. Дзынь. Дико хотелось курить. Он вытащил старую зажигалку. Большой палец, одеревеневший от холода, с трудом нащупал колёсико. Клац. Искра брызнула, осветив на миг его перекошенное от страха лицо и свисающую перед ним тушу с мутным глазом-пуговицей. Пламя не вспыхнуло. Газ сгустился, отказываясь гореть в этом вымороженном аду. Искра умерла, как остатки надежды.

– Не пали, – голос Артёма прозвучал хрипло, как скрип двери в заброшенном доме. – Кислород… надо беречь.

Слово «кислород» повисло в воздухе абстрактным научным термином. Для Кольки воздух в камере был густым, как кисель из отчаяния. Парнишка попытался пошевелить щекой, но движения не почувствовал.

07:38

Галина рванула брезентовую занавеску так, что старая ткань издала звук рвущихся сухожилий. Серый свет утра проник на склад, но тут же увял, разбившись о голый бетон и равнодушие мужчин, копошащихся с механизмом. От них пахло потом, металлом и холодным безразличием.

– Вы откроете эту чёртову дверь или нет? – выдохнула она, слова застыли в воздухе белыми комочками ярости. – Эти же дебилы внутри замёрзнут!

– Не гони… – буркнул Шура, вытирая нос тыльной стороной руки. Кожа на переносице мгновенно порозовела, как у алкоголика на морозе. – Сверло затупилось, да и патрон в шуруповёрте заклинило. Что с твоими архаровцами случится за полчаса?

Галина сжала кулаки так, что грязные ногти впились в ладони. Магазин после смерти «Вепря» погрузился в полумрак. Кассовый аппарат молчал, термопринтер отсвечивал мёртвым куском пластмассы. Она судорожно открыла кошелёк. Две мятые пятитысячные и пачка чеков. «Ревизоры потребуют оборотные ведомости… И что я отвечу? Мыши сожрали?»

Словно по злому умыслу судьбы, послышался скрип колёс. У крыльца замерла белая «Газель» Россельхознадзора. Из кабины вылез Сергей Петрович Пучков. Ветврач. Тот самый, кому она не раз вручала «свиной окорок для личного пользования» в обмен на полузакрытые глаза. Сегодня эти глаза прятались за запотевшими стёклами очков-капелек, а спина была согнута под тяжестью предстоящего фарса. Рядом возник молодой инспектор в синем бушлате, удерживающий планшет как оружие. Табличка «Рыжов А.А.». Лицо проверяющего – как будто вырублено из куска льда.

– Галина Павловна, моё почтение. Морозец сегодня особенно зол, – Пучков попытался натянуть дежурную улыбку, но получилось криво, как у покойника.

– Как и по всей области, – бросила она, кивая на окно. – Заходите, только у нас тут свет… глючит.

Рыжов шумно втянул носом воздух, словно гончая, взявшая след. Обоняние тут же обдало волной тяжёлого маслянистого дыхания из подвала – гарью, соляркой и чем-то… сладковато-тухлым.

– Дизель разлили? – спросил он острым, как лезвие ножа, голосом.

– В наших местах это самый надёжный источник тепла и света, – парировала Галина, чувствуя, как под маской прагматизма вскипает паника. – Сорок литров в сутки и никаких хлопот.

Рыжов что-то потыкал в планшете. Пучков вздохнул, словно собирался на расстрел, и полез в дипломат за пробирками.

«Нужно выиграть время», – мысль в голове хозяйки пронеслась будто искра. Ручки на морозилке нет. Света нет. Замок разобран. Дверь заклинило. Если эти шакалы потребуют открыть её сию секунду – конец. «Значит, чай. Горячий сладкий чай. И заболтать. Пусть Шура там ковыряется…»

– Пройдёмте ко мне, согреетесь. Может, чайку? – предложила она, стараясь не смотреть на холодную мёртвую плиту. – Или что покрепче?

– Мы приехали не чаи гонять! – отрезал Рыжов. Его глаза упёрлись в Галину, холодные и неумолимые. – Сначала фотофиксация склада. Потом документы.

Пучков крякнул, пытаясь смягчить удар, но взгляд скользнул к причинам главного кошмара Галины, к массивной серебристой двери морозильной камеры. Место, где должна быть ручка, зияло пустой глазницей.

– Аварийка снята? – спросил он.

В голосе мужчины мелькнула тень… недоумения? Или предчувствия? Старого ветврача что-то насторожило.

– Временно, – выдавила Галина, чувствуя, как ледяной ком подкатывает к горлу. – Запорный механизм меняли, а дверь заклинило. Мои парни быстро починят. Час – и готово.

Рыжов шагнул к двери. Бездумно, почти машинально, он ткнул указательным пальцем в голый металл. Сталь, вымороженная до минус двадцати, мгновенно прилипла к влажной коже с характерным чмоком обжигающего холода. Он отдёрнул руку с коротким шипением – на блестящей поверхности двери остался мокрый отпечаток пальца, тут же начавший покрываться инеем.

– Откройте камеру, – сказал Рыжов. Голос его был тихим, но прозвучал твёрже стали. И это была не просьба, это был… приговор.

07:42

Голос. Он пробился сквозь стальную толщу не как звук, а как едва слышимая вибрация. Люди? Снаружи были люди.

«Спасены!» – мысль Даши ударилась о стенки замершего черепа, горячая и слепая. Она открыла рот, из горла вырвался звук, похожий на скрежет заржавевших ножниц:

– Э-эй! Мы здесь!

Артём подхватил хриплым звуком, оттенком загнанного пса. Колька попытался встрять, но горло выдало лишь сухой бумажный шелест. Дверь оставалась глухой и неподвижной.

Пучков снаружи поковырял ногтем потрескавшийся кант уплотнителя. Стекловата торчала из щелей, как гнилая вата из ран, а в районе ручки зияло отверстие – чёрное, как след от пули.

– Ваши рабочие? – спросил он, не отрывая взгляда от щели.

– Они… – Галина метнула взгляд назад. Монтажники исчезли в кузове своего фургона, где раздавалось глухое яростное кряхтенье и лязг металла по металлу. Заевший патрон не сдавался.

Пучков покачал головой, тяжело вздохнув.

– Ладно. – Он достал из кейса термощуп. Чёрную, похожую на пистолет штуковину. Зонд сунул в щель между дверью и коробкой. Дисплей высветил цифры: «-20,9 °C». – Темп держит. Но открыть всё же надо, Галь. Требования…

Галина закивала, как марионетка, мысленно поливая Шуру таким потоком отборного мата, что тот должен был задохнуться в приступе икоты.

– Сейчас подберут инструмент и откроют…

– Тогда документы, – смягчился Пучков, потирая закоченевшие пальцы. – Руки отогрею.

Но Рыжов был неумолим:

– Аварийный выход изнутри обязателен. Подпишете акт о нарушении!

– Дайте мне час, – умоляюще выдавила Галина. – Устранить нарушение.

Рыжов ткнул в планшет. Галине почудилось, как волосы на затылке встают дыбом, а капля пота на спине превращается в осколок стекла, впивающийся в кожу.

07:46

Внутри камеры тьму прорезали слабые звуковые волны. Голоса снаружи бились о стальную панель и сходили на нет, превращаясь внутри в белый шум, похожий на помехи в эфире апокалипсиса. Для троих пленников это была словно трансляция с другой планеты. Неразборчивая, но отдающая дикой животной надеждой.

– Они же войдут? – прошептала Даша.

– Если дверь смогут открыть, – огрызнулся Колька. Его зубы выбивали звонкую дробь. – А если нет?

Артём машинально считал вдохи. Каждый – короче, каждый – болезненнее. Руки превращались в деревянные чурки, но пока двигались. Значит, сердце ещё качало кровь, пусть и густую, как мазут. Он нащупал на ближайшем крюке свиную лопатку. Мёрзлая шкура под пальцами напоминала наждачную бумагу, пропитанную салом. В темноте мясо было не просто тёмным. Оно пугало пожирающей чернотой.

– Теплее, чем сталь, – глухо сказал он, пытаясь снять лопатку с крюка. Полутуша рухнула на бетонный пол с глухим влажным ЧМОК! – звуком, с которым гигант целует грязный асфальт. Эхо прокатилось по камере, рикошетя от стен, как очередь крупнокалиберного пулемёта. На миг все замерли, прислушиваясь.

07:49