скачать книгу бесплатно
Икару же снилось следующее.
Он видел двух уродливых солдат: неимоверно длинного, угловатого, худого, и второго – толстого и неповоротливого. Они украли ведро спирта из цистерны у Джерика и пытались скрыться на дрезине. Вокруг Икара с Казбеком бегала пожилая женщина, пахнувшая протухшей любовью и дешевой искренностью:
– Божечки мои, да ведь украли же! Запускай его, сынок, умоляю тебя, запускай! Уйдут, ей-богу уйдут!
Икар спокойно посмотрел на бабушку и произнес:
– Не волнуйтесь, женщина, у каждого человека должен быть шанс на спасение. Давайте дадим этим уродливым людям фору. Пусть ребята немного поверят в себя, ведь каждый должен хотя бы немного верить в себя. Не от хорошей же жизни они спирт воруют, да еще и внутрь его употребляют. Зачем нам откровенный буллинг? По сути – издевательство, травля. Это довольно широкое понятие, которое включает в себя разные виды насилия: физическое, эмоциональное, психологическое. Вы же христианка?
– Товарищ таджик, – негодовала она, – скажите своей собаке, чтобы она не выпендривалась, а начинала работать.
Казбек наклонился к уху Икара и прошептал:
– Ну что, тебе сложно, что ли, туда-сюда? Догнал по-бодренькому, откусил что надо и по домам. Мне еще солонку маме покупать, туда-сюда, совесть-то имей.
Пес сосредоточился на броске. В это время над его головой появился неземной свет. Краем глаза пес посмотрел в небо и увидел парящего над ним небожителя. В руках ангел держал маленькое железное ведерко. Зачерпывая из него, он сыпал на голову всем присутствующим разноцветное конфетти. Икар сразу узнал небесное существо.
– Ларионов, – спросил пес, – а ты какого рожна делаешь на небе?
– Некультурно говоришь, неинтеллигентно, – зацокал языком дрессировщик. – И вообще собаки не разговаривают. Вернее, разговаривают, но только те, кто познал Цугун.
– Что это такое? – забыв о ведре спирта, с интересом спросила пожилая женщина.
– Я расскажу вам, о несчастные, – сжалился ангел Ларионов. – В стародавние времена это знание трактовалось как развитие тайной подсознательной энергии, таящейся в каждом земном создании. Доктрина говорила, что понять это искусство под силу любому, кто искренне проникнется идеей и послушно примет знание. В философском прочтении говорилось, что нужно отыскать в себе немыслимые ресурсы и перенаправить их в один из пальцев (якобы по выбору). Натренировав этот палец, можно было творить им всевозможные чудеса. Знание именовалось Цугун. И Цугун этот давался псу по кличке Чепуха нелегко. Сначала были трудности с выбором пальца. Он долго крутил перед своей мордой пальцами лап, но потом отмел эту идею как пережиток экспрессивности. Выбор пал на палец правой лапы, тот, которым он, выпятив его заостренно кверху, многозначительно показывал всем свое превосходство. Полдела было сделано. Дальше по доктрине следовало натренировать Цугун, чем наш герой и занялся в тот же миг. Для тренировки он выбрал жиденький лист картона и, нежно постукивая по нему, улыбался и чувствовал, как растет в нем Цугун. Легко справившись с этим заданием, он перешел на тяжелую и прочную картонную коробку из-под телевизора. Нарочито тыкал он в коробку своим пальцем. И когда на третьи сутки она все же поддалась его немыслимому сосредоточию внутренней силы, принял этот факт как нечто само собой разумеющееся. Дальше было сложнее. Когда он научился цугунить даже старые листы ДВП и фанеры, согласно древнему знанию, черед был за живым материалом.
Сначала он повел ее в кино, где одной лапой смело держал за руку, в помыслах своих не забывая про Цугун, разминая его, нежно постукивая по подлокотнику соседнего кресла. И даже сидя потом в уютном дорогом кафе, где он прикармливал ее заморскими суши, сдобренными непонятным для него зеленым месивом, он не на минуту не забывал про свой Цугун. Потом он привел ее к себе. Она, как водится, приняла душ и, не брезгуя его лохматостью (а ей такие нравились), прильнула, нежно впившись в его клыкастую морду. И тут Чепуха начал применять свои тайные знания, но, как она сказала ему спустя некоторое время, у каждого такое случается, может, это возрастное или перенервничал. И она ушла. А наша псина горько склонилась над древними манускриптами, и его осенило. Но не сразу, а далеко под утро понял он, что это не Цугун его подвел. Просто не тот палец он выбрал для развития, совсем не тот.
– Это потому, что пес по кличке Чепуха не был овчаркой, – спокойно парировал Икар и, философски выдержав паузу, добавил: – Сто процентов какая-нибудь выпендрежная чихуахуа.
На следующее утро пес очнулся. Открыв болезненные глаза, он действительно узрел свет и ангела во плоти. Правда, не совсем неземной, а самый обыкновенный Ларионов светил ему фонариком в глаза и дышал перегаром в морду.
– Что, скотинка, плохо тебе? – сочувствующе шептал дрессировщик, наливая в миску разбавленного теплой водой красного винца. – Но я тебе скажу, парень, дрессировщик я все-таки от бога. Ты думаешь, откуда это спасительное счастье у меня? Утром пошел на бывшее твое место работы, авиационные склады. Открываю заслонку и зову этого поганца. Вампир подошел, рычит, паскуда. Но ты же не знаешь, что у него за проблемы? Тогда слушай.
Икар лакал теплое пойло и понимающе махал хвостом.
– Когда маленькому Вампиру и его сестре Вампе было по четыре месяца, они совершили дерзкий побег: проделав дыру в сетчатой загородке, свинтили на ближайшую строительную базу. Шлялись там, приставали к строителям, короче, искали приключения на свою мохнатую попочку. И нашли. Вампир сунул свой любопытный нос под колесо трактора. Тот ему на нос и наехал, вернее, на морду. Спасла грязь: голову щенку сильно вдавило в толстый слой глинозема. Но мордочку-то все равно сплющило. Нет, его, конечно, отвезли в ветеринарный институт и поправили. Но вот теперь, особенно осенью и весной, у Вампира обостряется гайморит. Да и зрение у него тогда сильно упало. А вытекает это вот во что: приближается к нему проводник или дрессировщик, а он не только его плохо видит, но еще и не чует, свой это или чужой. Получается, что кроме как на слух полагаться ему не на что? Не совсем так, братан! Я открыл окошечко и кричу: «Вампир, ко мне!» А он подлетел и как схватит меня за руку. Попробовал на вкус – вроде свой. Выплюнул и говорит: «Прости меня, дядя Коля, вот тебе за нанесенный ущерб два пакетика винишка».
Икар подошел к дрессировщику и искренне лизнул его в нос. Ларионов вытер лицо рукавом и обнял Икара за шею.
– Ты не думай, что я тебя задарма похмеляю, – прошептал Николай, застегивая ошейник. – Ты у меня в особых товарищах не значишься. Я еще тебе бедро и горло припомню, засранец. Пойдешь сейчас со мной и будешь помогать, понял?! Работаем по старой проверенной схеме!
Через тридцать минут дрессировщик с немецкой овчаркой стояли у двери частной пекарни. Она располагалась сразу за строительными базами у трассы. Николай посадил Икара в нескольких метрах от крыльца, за углом здания. А сам уверенно позвонил. Дверь открыла Ольга. Когда-то Ларионов прожил у нее четыре дня. Это был его собственный антирекорд.
– Какие люди в Голливуде, Чепуха собственной персоной! – удивленно поприветствовала бывшая возлюбленная, подбоченясь.
– Олюнь, не нагнетай. Некрасиво это, неинтеллигентно. Лучше скажи вот что, у вас новая заведующая?
– Ну…
– Познакомиться желаю, – Коля застенчиво улыбнулся и опустил как будто стыдливые глаза.
– Догулялись кулики – нет ни хлеба, ни муки, – выпалила Оля и, оттолкнув Николая, попыталась закрыть дверь.
– Неинтеллигентно вы мыслите, – сопротивлялся ради своего счастья Ларионов.
Услышав потасовку, вышла та, ради кого он и приперся: новая заведующая пекарней Ирина Андреевна. Женщина с пышными формами и шапкой каштановой «химии» на голове.
– Да мне только водички попить! – выкрикнул дрессировщик, увидев объект вожделения.
– Оленька, на самом-то деле, что тут такого? Человек воды просит.
– Вы просто даже не подозреваете, что это за личность! – буквально орала Ольга. – У него там за углом козырь припасен. Он и меня так заманил в свои паучьи сети, и Маринку, и Клавдию Ивановну с проходной стройкомбината.
– Козырь? – непонимающе спросила заведующая.
– Это же Коля Чепуха, у него, Ирина Андреевна, там псина ученая сидит. Давай, Николя, покажи представление, а мы посмотрим.
Оля встала, скрестив руки на груди.
Ларионов отошел в сторону, поправил пятерней упрямую челку и жалобно начал читать Лермонтова. Взгляд он устремил в бесконечную сумрачную даль, которая находилась где-то над крышей пекарни.
«Нет, я не Байрон, я другой,
Ещё неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой…»
И все было бы трагично и камерно, если бы не задуманный Николаем фокус. Как только он начал читать стихи, из-за угла выдвинулся Икар. Он подполз к ногам дрессировщика и, приподнявшись, принял позу зайчика. В пасти он держал одинокую багровую розу.
– Глаза бы мои не смотрели на это творчество, – Ольга брезгливо сплюнула и удалилась. А вот на новую заведующую номер произвел неизгладимое впечатление. Она начала подпрыгивать на месте, хлопая в ладоши, ее «химия» пружинила в такт. Икар подошел к ней, передавая цветок. И она… кинулась на тощую грудь Николая Ларионова.
– Это судьба, – прошептал ей на ухо Коля, приобняв за талию. – Посадим же твой пылающий самолет одиночества на мой запасной аэродром чувственности!
– А где герой представления? – утирая слезы радости, прошептала в ответ Ира. – Познакомь нас.
Ларионов огляделся, Икара рядом не было. Но уже через мгновение он понял, где его искать. У проходной строительного комбината раздался истошный крик. Коля одарил возлюбленную поцелуем и побежал на звук. Орал молоденький сержант, водитель новенького служебного BMW.
Когда дрессировщик прибыл на место преступления, он увидел следующее. На переднем сиденье пассажира примостился Икар. Оборону он занял надежную, огрызаясь на возгласы вояки рыком и оскаленной пастью.
– Твой? – зло выкрикнул сержант, зыркая глазами. – Забирай его нахрен. Сейчас мой полковник спустится из конторы, и нам всем кирдык. Я только вчера чехлы из чистки забрал.
– Упс, – констатировал дрессировщик, – боюсь, что малой кровью мы не отделаемся.
– Давай не выеживайся, тебе говорят, – негодовал сержант, – забирай своего волкодава, вытаскивай его за шкирку из машины.
– Не получится, – спокойно парировал Николай. – Дело в том, что у него машины – это пунктик. Его мясом не корми, а дай покататься. И лучше бы с открытым окном. Знаешь… чтобы ветер в пасть и слюни по ветру.
– Ты что, идиот? – сержант вытянулся в струнку при виде приближающегося полковника строительных войск.
– Что здесь происходит? – голос у командира был тяжелый, немного простуженный.
– Товарищ полковник, вот у нас тут овчарка. Не имеем возможности извлечь. Требуется… покатать!
– Чего-чего требуется? Ты что, на осеннем солнышке перегрелся? Тебе плохо, Володенька? Может, к доктору?
– Покатать его нужно, – попытался разъяснить Ларионов, но уперся в железобетонный взгляд полковника.
– А ну пошел вон из моей машины! – полковник попробовал замахнуться на немецкую овчарку.
Икар ощерился. Полковник испуганно отпрыгнул в сторону, утирая вспотевший лоб служебным платочком цвета хаки.
После непродолжительной тирады на могучем русском матерном сержанту был дан приказ. Володя аккуратно уселся на свое место. Ларионов захлопнул дверь. Сержант автоматически приоткрыл окно и начал медленно кружить по площади перед офисом строительной компании. Икару такой расклад не понравился, и он объяснил это с помощью имеющихся аргументов. Володя, потерев прижатое зубами запястье, рванул на загородную трассу. Он несся со скоростью сто двадцать километров в час. Ветер выбивал из глаз Икара слезы восторга. Его язык реял на ветру, а в ушах свистело. Пес радостно поскуливал.
«Уж и не знаю, какой там нужен смысл в жизни этим двуногим, – думал Икар, – вот же оно… счастье. Пока люди делят землю, плюют в потолок, коллекционируют обиды, ругаются матом, ненавидят соседей сверху, пытаясь очертить смыслами определенный участок времени, отдаленно напоминающий жизнь, на душе у любой собаки все так, как и было задумано. Вот как они могут что-то решать или чем-то управлять, если совершенно не размышляют? А еще заставляют по каким-то бревнам ходить и цветы в пасти таскать. Заставить бы человека самого кусаться, вот была бы потеха. И в наморднике ходить на коротком поводке. Глистогониться и обрабатываться от блох. И что они им сделали, блохи?! Ну чешется, ну ноет, ну и что? Других проблем, что ли, нет? Кошки вообще токсоплазмоз переносят – и ничего, вместе с людьми в одной кровати спят, мерзость какая! Совсем они глупые, эти люди. А мне что, ветер в харю, а я шпарю. Вот бы еще Ларионов отвел в тот ангар с обворожительными ароматными пакетами. Вот это был бы настоящий Цугун!»
Отец Симон
Мелкие чаинки медленно опускались на дно граненого стакана в кружевном латунном подстаканнике. Более крупные «бревна» упорно теснились на поверхности, не желая завариваться. Виктор Августович Вольф смотрел сквозь стакан на прыгающего между лужами настоятеля местного прихода отца Симона и тяжело вздыхал.
«Только его сейчас здесь и не хватает», – думал начальник питомника.
Отряхиваясь от налипшей грязи и осенней серости, высокий отец Симон вошел в его кабинет на втором этаже административного здания и без особого приглашения уселся на стул. Вольф попытался улыбнуться, но получился нелепый оскал усталого от жизни человека.
? Что ты, батюшка, не весел, что головушку повесил? – громогласно произнес священник и нагло схватил стакан. Отхлебнул, сморщился. Затем, увидев на краю стола небольшой сверток с сыром, пододвинул к себе и принюхался. ? Что это? Сыр с плесенью? Вот хоть убей не припомню, люблю я его или нет.
Симон отломил приличный кусок и закинул в рот. Начал пережевывать, морщась и сплевывая прямо на пол.
? Фу ты, пропасть какая, теперь вспомнил… не люблю.
? Ты что приперся, раб божий Антон?
Священник закатал рукава рясы и перекрестился:
? Витя, бог с тобой, я уже лет двадцать как не Мишкин Антон. Тебе ли не помнить этого.
?Ты же Антоша не монах, чтобы имя менять, зачем выпендриваешься?
? Дело-то житейское, кому какое дело. А может мне так захотелось. Может мне в душе защекотало на это имя, и я переобулся…понял.
Мишкин отхватил еще один кусок сыра с плесенью и уже более уверенно засунул в рот. Остатки завернул в бумажку и положил в карман. Делал он это настолько бесцеремонно и обыденно, что казалось, все гости именно так и должны поступать.
Виктор Августович давно знал этого человека и поэтому ничему особо не удивлялся. Они учились в одном классе, затем служили в одной пограничной части.
В школе Мишкин не отличался умом и сообразительностью, постоянно пытаясь проехать на плечах более умных одноклассников, сдавая тесты и экзамены. Но не во всем! Школу как-то окончил с горем пополам, при этом умудрившись заполучить в аттестат две четверки – по рисованию и физкультуре, и даже одну пятерку по литературе. То, как Мишкин грезил литературой, отчасти настораживало. Он мог сутками читать, проглатывая роман за романом. К восьмому классу Антон прочел почти всю классическую русскую литературу вместе с европейской и американской. Он хорошо знал творчество Фолкнера и Воннегута. Обожал Маркеса и мог цитировать его страницами. Он был единственным из всей школы, кто с удовольствием прочел «Улисс» Джеймса Джойса и… восхищался им. Но потом неведомый часовщик что-то перещелкнул в его голове, и Мишкин перестал читать так же резко, как в свое время начал. Причем теперь он не читал даже случайно оставленную газету в туалете или вывеску на стене магазина. Складывалось ощущение, что книги проникали в его внутренний мир, добавляя новые вселенные, а затем бутыль под названием Мишкин Антон заполнилась под завязку, и крышка захлопнулась.
После армии Вольф продолжил службу, приняв в подчинение собачий питомник. Одноклассник отправился искать себя в милиции: стал патрульно-постовым и одновременно помощником участкового на поселке, где родился и вырос. Мишкин, перечитавший в свое время всю Агату Кристи и ее коллег по жанру, пылал сердцем в поисках преступления века, но особых происшествий здесь не случалось. Вот местный алкаш Геннадьев избил свою сожительницу Иванову. Местная шпана залезла в ларек и вытащила все импортные шоколадки. Все тот же неутомимый Геннадьев украл у соседки гуся и тайно сожрал его, предварительно зажарив в углях по старинному рецепту, обваляв в речной глине.
На службе Мишкину было уныло, хотелось обрести смысл жизни: кого-то спасти, совершив подвиг века. Ночами он перебирал в голове романы Ремарка и, почесывая затылок, даже подумывал спиться. Но однажды ему на глаза попалась странная брошюра. Удивительным образом освободив немного места в своей бутыли, Мишкин прочел брошюру, рассказывающую о черной магии, и увлекся ею не по-детски. Уволившись из внутренних органов, он отрастил длинные волосы и, подкрасив брови хной, начал принимать страждущих. В его кабинете висели муляжи мертвых ворон и крыс, сделанные из папье-маше в натуральную величину, стоял огромный хрустальный шар с человеческим глазом внутри (изготовленный заключенными городского следственного изолятора) и чучело совы. Кто-то ему верил, кто-то посмеивался над новоявленным черным магом. Продлилось это шесть месяцев и четырнадцать дней. Проснувшись как-то, властитель умов поселковых жителей отправился в городской приход и, войдя в церковь, встал перед священником на колени. Покаялся и спросил, где и как можно стать служителем культа.
? Мне сон в последние дни видится, приходит ко мне ангел небесный и речет слово божье. Прямо сил уже нет. Приходит и говорит, что я никудышный человечишка. И что следует идти мне по пути поиска человека, который типа для него, для ангела.
? Как это? – непонимающе мотал головой городской священник.
? Снится мне, будто приходит ко мне человек в грязной майке и растянутом трико, от него ужасно пахнет керосином, и сам он выглядит ужасно: щетина, грязная шевелюра и нестриженые ногти вкупе с вонючими немытыми ногами. Но у него за спиной крылышки, и он типа ангел. Вот только есть у него одна особенность: он бесчеловечный ангел, падший. И говорит он мне во сне, что я, дескать, обязан стать местным священником и принять недавно построенную церковь в поселке. И все только лишь для того, чтобы отыскать для него человека, типа для сохранности его грешной души.
? Чьей души, ангела или человека? – на всякий случай переспросил священник, почему-то поверив рабу божьему Мишкину Антону.
Так уже через полтора года он принял рукоположение и новенький, пахнувший свежей известью местный приход. Новая жизнь увлекла отца Симона, но вот с поиском того самого человека для ангела, который ему не прекращал сниться, была проблема. Подберет он вроде бы подходящего кандидата: и бухает, и изменяет – казалось бы, бери его тепленького и заботься, спасай. Но ангел чуть ли не каждую ночь дышал керосиновым перегаром и недовольно морщился. «Неужели, отец родной, не видишь, кого ты мне подсуропливаешь? Да, пьет, да, неверен, но в приход твой ходит регулярно и хотя бы пытается стать человеком. А мне нужен такой, чтобы оторви и выбрось. А для этого оторви, пожалуйста, свою пятую точку и отправься в мир. Да там и сыщи мне моего человечка».
– Вот, Витенька, пришел в твой мир на поиски овцы заблудшей, ? вывалил священник, ? ты же помнишь про мою проблему. По мне так все это редкостная хухуендия, но тем не менее!
– У моей бабули была поговорка, ? произнес задумчивый Вольф, ? было у старика и старухи три сына: Тарас, Эдик и Антон.
При этом он еле заметно рассмеялся, стараясь не смотреть на смутившегося одноклассника.
? Дурацкая поговорка, ? ответил Симон.
– Ну это тебе размагнититься надо, ? сказал Вольф и достал из-под стола бутылку армянского коньяка. Симон залпом осушил потерявший надежду на заваривание стакан горячей воды и, отплевавшись крупными чаинками, пододвинул его к начальнику питомника. Дождавшись, когда ему нальют до половины, он выпил коньяк и, перекрестившись, довольно отрыгнул.
? С богом, ? Вольф улыбнулся и впервые с момента прихода незваного гостя посмотрел на него без нервозности.
? А все это из-за того проклятого гипсового мальчишки и его подруги с веслом. Помнишь, они на входе там стояли когда-то? Я же тогда только стал священником, а меня уже позвали на это адское мероприятие. Ходил по кургану, где их закопали с кадилом, и молитву творил. Он тогда мне из-под земли на дудке своей играл и смеялся надо мной… сволочь. И еще ангел этот все снится и снится… тоже сволочь.
? И что же тебе во сне этот ангел рассказывает до сих пор, все о том же просит?
Вольф попытался убрать начатую бутылку под стол, но священник требовательно скуксился и ткнул пальчиком в пустую тару, давая понять, что обедня еще не окончена. Выпив вторую, отец Симон продолжил:
? Ангел этот не такой, как изображают на сводах храмов. Он какой-то дурацкий что ли. И знаешь, что самое интересное?
Вольф безучастно посмотрел на остатки коньяка в бутылке и лужи за окном:
? И что же?
? Он пьет керосин и носит в большой стеклянной банке младенца. Нет, ну ты можешь себе такое представить?
Вольф присел напротив и устало спросил:
? Антош, а ты в Бога-то веруешь? Не по уставу вашему, а сердцем, сам, искренне? По-настоящему.
? Чего? – переспросил отец Симон.
? Когда-то в детстве я долго приставал к бабушке с расспросами о том, где же все-таки живет Бог. Когда уровень моей надоедливости достиг критической массы, бабушка отмахнулась и ляпнула, что он живет в колодце. Тогда я влез в большое оцинкованное ведро и попросил двоюродного брата опустить меня в эту бездну. Оказавшись на дне в царстве сырости, холода и уныния, я аккуратно дрейфовал на поверхности ледяной колодезной воды, стараясь удержать равновесие. Не найдя там ничего кроме мха и нескольких лягушек, я крикнул брату, чтобы он поднимал меня. Но никто не ответил. Я начал стучать зубами от холода и неистово дергать мокрую ледяную цепь, притороченную к ведру. Но брат не отзывался. Я поднял голову вверх и… увидел его.
? Кого? – Мишкин пьяно икнул, вытаращив на одноклассника любопытные глаза.
? Он смотрел на меня из черного бесконечного космоса, абсолютно не моргая. Его лицо было обрамлено сияющими звездами, а улыбка источала тепло и свет. Вдруг он выплюнул маленькую звездочку, и она с неба опустилась ко мне на дно колодца. Я подхватил ее трясущейся от холода ладошкой и прислонил к груди. Звездочка заискрилась, заморгала и с шипением протиснулась между ребер, разливаясь по телу теплой волной. Брат бросил меня, забыв в чреве ледяного колодца, и когда через несколько часов меня вытащил отец, замерзшего и осипшего горлом, я обнял его и прошептал синими губами:
