Тёмных дел мастера. Книга первая

Неожиданно она резко влетела во что-то на всём ходу и чуть было не потеряла равновесие. Поспешно одёрнув голову, Вакка увидела чьё-то суровое лицо, смотревшее на неё сверху. Не подавая ни малейшего знака волнения, этот возникший из ниоткуда на её пути человек тут же схватил девушку за запястье, откинул от себя в сторону и, не отпуская её руки, остался стоять как раньше. Вакка упала на колени и со всей силы взялась колотить его по предплечью, но человек продолжал её держать. Тут она заметила, что медведь уже не гонится за ней, а стоит напротив человека и просто смотрит на него. Человек тоже смотрел на медведя, не отрывая взгляда. Девушка прекратила вырываться, в ужасе наблюдая за этой странной картиной. Медведь в любой момент мог кинуться на человека и растерзать его, однако он смирно продолжал стоять на месте. Время текло невыносимо медленно, секунды растягивались, и Вакке показалось, что прошла целая вечность, пока лесное чудище вдруг вновь не зашевелилось, после чего осторожно развернулось и, не спеша, направилось обратно в чащу. Девушка перевела взгляд на человека, однако тот всё ещё не двигался и ждал, пока медведь полностью не скроется за деревьями. Затем он тоже посмотрел на девушку. «Ты кто?» – человек говорил немного хрипловатым, но от этого не менее серьёзным голосом. Вакка чувствовала, что к ней вернулся её собственный голос, однако единственное, на что она оказалась способна, стали всхлипы и стоны.

– Давай-ка, подымайся, – человек поднял её с колен, как поднимают с пола маленького ребёнка, и поставил на землю. Но Вакка лишь вцепилась в него со всей силы и зарыдала.

– Ну-ну, – легонько похлопал он её по затылку, – не реви.

Вакка отошла от него, вытерла нос рукой и всхлипывающим голосом заговорила:

– М-меня Вакка з-зовут, Вакка Ральтен… Я к мужу шла, решила по дороге грибов, а тут… тут…– она снова заплакала.

Человек вновь подошёл к ней и приобнял за плечи, точно родную дочь:

– Пойдём на дорогу. К мужу, говоришь, шла? А он, значит, у тебя в полях работает? – Вакка закивала головой.

– Понятно…

Человек говорил ровно, спокойно, даже как-то суховато, а Вакка всё всхлипывала и подрагивала.

Вскоре они вышли в поля, где Вакка показала куда идти. Тут она вспомнила про узелок, который оставила у гнилой берёзы.

– Этот что ли? – спросил человек, доставая откуда-то белый тряпичный свёрток.

– Д-д-да! – выдохнула радостным, но всё ещё дрожащим голосом Вакка. – Спасибо!

– Я сначала узелок твой увидел, а потом и тебя. А ты что же – меня не видела? – подбадривающее добавил он к протянутым вещам, но девушка только удивлённо замотала головой, совсем не желая вспоминать только что пережитый ею ужас.

Всю дорогу они провели в беседе, разговаривая то об одном, то о другом, пока не добрались до большого шалаша, стоявшего посреди развилки между дальними полями, откуда уже вовсю доносились мужские голоса. Заслышав их на полпути, Вакка тут же рванулась вперёд, не помня себя от волнения и радости, оставив своего спасителя немного позади.

– Фольт! Фольт! – в проходе на этот зов почти сразу показался черноволосый бородатый мужчина в поношенной белой рубахе.

–Фольт! – упала, наконец, Вакка ему в объятья и зарыдала. На что тот только в недоумении посмотрел на неё, раскинув руки в разные стороны, и даже не успел толком подняться во весь рост, оказавшись снаружи.

– Здорова же она у тебя реветь! – с укоризной в голосе сказал подоспевший к ним человек.

– Фольт, я решила лесом пройти, – затараторила девушка – а там… там…– дрожь тут же сковала всё, что она пыталась сказать дальше.

– …Медведица за ней погналась, – продолжил за неё стоявший в стороне человек. – Видать, детки у неё там первогодки малые неподалёку бегали. А жена твоя к ним подошла близко – вот медведица за ней и побежала.

Услышав это, Вакка зарыдала ещё сильнее.

Через несколько минут человек уже сидел в шалаше вместе с Ваккой, Фольтом и другими рабочими, обедая тем, что девушка приготовила своему мужу в узелке. И хотя простор его скромных обкиданных валежником и ветками приземистых перекрытий не дотягивал даже до пяти метров в диаметре, каждому из находящихся внутри людей было вполне себе уютно и сытно.

– Как же звать тебя, отец? – спросил Фольт сидевшего рядом с ним спасителя своей жены, дожёвывая последнее яйцо.

– Зови меня Гортер Устен, – ответил ему тот, вытирая губы рукой.

Фольт показал на его лук:

– Луком владеешь? Охотник?

– Следопыт, – мрачно отозвался Гортер, и несколько рабочих в шалаше сразу же настороженно переглянулись.

– …Спасибо тебе ещё раз, Гортер, за то, что жену мою спас! – благодарно вымолвил на это Фольт.

– Да что там-м…– лукаво протянул его собеседник и умолк. От чего бородатый мужчина лишь немного улыбнулся и украдкой посмотрел из шалаша в сторону леса:

– А как же ты всё-таки медведицу отогнал?

Вакка тоже посмотрела на Гортера. Следопыт вздохнул:

–Не обижайся, друг Фольт, но всё равно не поймёшь, даже если скажу.

– Ладно, молчи, знаю я вашего брата, – с ухмылкой промолвил тот, – а послушай, Гортер, не хотел бы ты у нас остаться на время?

– Нет, Фольт, спасибо! Ждут меня в порту давно. Дела у меня там.

Сказав это, Гортер взял свой лук, и они с Фольтом вышли наружу.

– Ну, тогда бывай! А так: заходи к нам, если что. Дом наш у входных ворот в порт стоит по правую сторону, сразу отыщешь.

Гортер провёл рукой по щетинистому подбородку:

– Зайду непременно! – решительно пообещал он.

После этого следопыт снова заглянул в шалаш, попрощался с Ваккой и остальными, подобрал у выхода свою суму, от которой уже начало попахивать из-за жары, пожал руку Фольту и спешным ходом отправился дальше по дороге в порт. Отныне дорога больше не предвещала для него ничего хорошего.

Сэр Дестер ван Тардос, один из главных чиновников в Сыскном Министерстве Сентуса, снял себе шикарный, по местным меркам, трёхэтажный каменный дом в центре Каррона. Такие дома обычно сдавались по одному, реже двум-трём в провинциальных городах и селениях. Весь дом был нарядно украшен коврами и гобеленами, мог похвастаться несколькими шкафами книг, в основном о магии и магической культуре, размещал в холле первого этажа королевский бюст и портрет в полный рост, герб Сентуса и Кальстерга. А ещё повсюду в доме маячила прислуга из местных, вычищающая в комнатах каждую чёрную точку и зажигающая везде иностранные благовония. У входа в дом стояла добровольная стража в красных мантиях и шляпах с загнутыми по бокам полями. Владельцем дома был господин Дорнтамус, местный глава управления, живший по соседству со своим «детищем». Дом самого Дорнтамуса был тоже сложен из камня, но имел только один добротный этаж в основании и второй дощатый этаж как пристройку сверху. Он жил там вместе со своей семьёй, заставляя одну и ту же прислугу держать в идеальной чистоте оба дома. Однако в этот раз вся прислуга безотлучно проводила время в доме на сдачу, и на то была причина. Ведь когда такая влиятельная фигура, как сэр Дестер, прибыла в порт Каррон, то Дорнтамус без всякого раздумья и за полцены отдал этот дом ему в распоряжение, поскольку замолвленное перед королевским советом слово о маленьком управляющем порта на юго-западе ценилось им намного дороже обоих своих домов, семьи и торговых контрактов на стороне. Не говоря уже о такой мелочи, как наёмная прислуга, которую он считал продуктом заменяемым по мере необходимости.

Сегодня Сэр Дестер с самого утра сидел в углу за резным столом кабинета на первом этаже, работая с толстыми папками бумаг. И лишь к полудню в дверь дома постучались.

– Это ты, Гарольд? Кто там пришёл, пусти.

Дверь открылась, и Гортер зашёл внутрь. Рука в красном рукаве предусмотрительно закрыла её за ним. Дестер посмотрел на следопыта оценивающим взглядом:

– Явился… На день ведь задержался, мерзавец!

Ничего ему не ответив, Гортер лишь молча подошёл к столу, снял свой лук, взял его в левую руку. Затем свободной правой рукой отогнул ворот окровавленной сумы у себя на боку и вытянул из неё за волосы голову Джека Дикого Вепря с запёкшейся по всему лицу кровью. Дестер спешно достал из кармана платок и прикрыл им нос:

– Дмести!

Гортер нахмурил брови.

– Уговор был на триста! – грозно прорычал следопыт.

– Дмести и убеди эту днянь осюда! – настаивал на своём чиновник.

Гортер взмахнул рукой с головой убитого Джека и шлёпнул её прямо на стол Дестеру, замазав ему кровью все отчёты. От этого Дестер вскочил со стула, но прежде чем он успел позвать стражу, Гортер опёрся той же рукой о стол и оказался с Дестером прямо лицом к лицу.

– Послушай меня, боров усатый! – тихим, но жёстким голосом начал говорить следопыт. – Эти твои двое ряженых у двери – считай, что уже не дышат. А я гонялся за башкой у тебя на столе целых два паршивых дня без сна, и всё-таки всадил в него стрелу на лесной поляне близ Силкона! К тому же потом я ещё полночи и полдня тащился сюда, в Каррон, с пересыпом всего в четыре часа. Никто из твоих министерских крыс не сделал бы эту работу быстрее, и ты это знаешь! А ещё ты знаешь меня и знаешь, что я с лёгкостью могу снова найти его шайку и сказать, кто заказал их вожака. И тогда ты, Дестер, вряд ли успеешь доплыть до Кальстерга целым и невредимым! Я слышал, что они очень любят слушать агонию и крики знатных особ… Мне даже не нужно сейчас об тебя пачкать древко своей стрелы за какие-то лишних сто серебряков, которые ты потом будешь долго вспоминать, когда шайка отлучённых будет медленно поджаривать тебя на калёных штырях!

Дестер, стоявший всё то время, пока Гортер говорил, с округлёнными глазами, уронил свой платок и сел от неожиданности обратно на стул, когда следопыт упомянул про то, что найдёт шайку Джека Дикого Вепря. Отлучённые были страшны в гневе и имели свои лагеря во всех лесах и на всех берегах Кальста. Если в одном из их лагерей что-то происходило, то об этом тут же узнавали все остальные лагеря. Не всякая магия могла так быстро передать новость, а отлучённые уже были готовы и никогда не опускали свои мечи и топоры, пока не добивались мести любой ценой. Чёртов следопыт был слишком хорошо осведомлён об этом. И наверняка знал лагеря поближе от порта Каррона, чем лагерь Джека.

Сэр Дестер «великолепный», как сам Дестер любил себя иногда называть, оказался сейчас великолепно скован тесными рамками королевского заказа на убийство главарей отлучённых. Он всё ещё мог позвать стражу за входной дверью, но добровольная стража могла заколдовать кого угодно, кроме Гортера Устена. Этот следопыт умел стрелять быстрее любого произнесённого слова. К тому же он специализировался ещё и в охоте на магусов преступников.

– Хорошо, хорошо! Забирай все триста! Только отдери это от моего стола и возьми с собой как пойдёшь!

Чиновник быстро достал из своего стола кошель с монетами и протянул его Гортеру. Следопыт взял его из руки ещё взбудораженного Дестера, подкинул ладонью на вес и прищёлкнул к своему поясу за какой-то незаметный крючочек. Затем он дёрнул голову Джека за волосы, резко развернулся и вышел.

– О, боги…– промямлил Дестер, подобрав с пола платок и промокнув им свою лысину.

Когда Гортер снова оказался снаружи, то заметил на противоположной стороне улицы телегу с навозом. Не долго думая, он сразу же направился в ту сторону и, проходя мимо телеги, лихо впечатал в навоз голову Джека. Дремавший на козлах старик-возничий ничего не заметил, а одного из стражей сэра Дестера, углядевшего эту выходку, пробило на грубый смех. Казалось, что эти ребята не слышали ровным счётом ничего из того, что творилось в доме. Следопыт прошёл дальше по улице и завернул налево за угол.

Теперь его путь лежал в одну из двух таверн порта Каррона. Сегодня к поясу Гортера был пристёгнут кошель с тремя сотнями серебряных монет, и уж на этот раз он надеялся заплатить старику Жарту за все три прошедших дня. И даже ещё за день-другой вперёд. К тому же следопыту очень не хотелось смущать Фольта и Вакку своим присутствием, ведь они наверняка и так ютились в маленьком доме, как все местные из рабочего люда. Но он решил обязательно оставить им пятнадцать серебряников и отдать перед уходом из Каррона.

Гортер всегда старался не привлекать к себе внимания, быть незаметным даже в городах и сёлах. Он никогда не разговаривал с людьми больше, чем было нужно, никогда не влезал в дела «большого общества», да и что было скрывать – в обществе он чувствовал себя неуютно. И ему стоило больших усилий оставаться таким же сосредоточенным в чертах деревень, сел и особенно городов, как и за их пределами. В большинстве случаев он просто молча брал заказ, выполнял его, получал деньги и каждый раз чувствовал облегчение, когда покидал очередное поселение, возвращаясь обратно на тракт или в леса. Поэтому он был холоден к политике, нуждам бедняков, государственным реформам вроде «МАГ» и просто выполнял свою работу.

Но всё же Гортер Устен был далеко не слеп, всегда имел своё мнение и, проходя по улицам новой деревни или села, вроде порта Каррона, часто недоумевал от тех вещей, которые видел.

С каждым днём новый королевский режим казался ему всё отвратнее. Мимо него проходили надменные магусы, разного рода купцы и чиновники в расшитых золотом мантиях и нарядах, обмахивающиеся веерами. А из подворотни на него смотрели скручивающие свои дырявые сети рыбаки, их дети, бегающие по двору в рванье, и женщины, стирающие единственное в доме бельё и развешивающие его на палках перед дряхлыми хижинами. Наблюдая подобную картину с завидным постоянством в разных селениях, Гортер не мог понять, зачем король этой страны прикрывался маской золотого благополучия перед теми, кому бывало нечем поужинать перед сном? Кому приходилось работать день и ночь, чтобы обеспечить продовольствием громадную прослойку общества, созданную для невесть какого блага Сентуса вслед за его же собственными реформами. И кому надлежало рождаться только затем, чтобы до конца жизни служить этим зарвавшимся магусам!

Следопыт опять погрузился в раздумья. К счастью, он ещё мальчишкой научился следить за тем, что происходит вокруг него, дабы всегда оставаться настороже и успевать думать при этом о чём-то своём. Гортеру было не по себе от того, что сегодня он ночует хоть и в небогатом, но всё же хорошем и тёплом месте, а этим людям приходится жить в своих ветхих хижинах, где из утвари были только гнилые кровати да самодельные печи. Но всё же он не давал этим мыслям подчинить свою душу и повлиять на ясность своего ума. Ведь для человека, живущего в дороге, даже триста серебряных монет кончались очень быстро, и вскоре следопыту опять бы пришлось искать новый контракт. Или много дней добираться до одного из своих лесных убежищ, разбросанных по всему Сентусу, так как постоянного дома у него не было уже целых 25 лет… Да и вряд ли бы он сильно помог этим людям, если бы раздал им всем по серебряной монете.

Гортер заметил обмазанный белой глиной дом с высокой крышей, который он видел три дня назад, уходя из порта по южной дороге. За ним и должны были находиться «Три соловья», – и он не ошибся: двухэтажное здание с железными птицами на вывеске показалось сразу же за этим домом. Подходя к двери таверны, он уже намеревался открыть её, как вдруг она сама с шумом отлетела и врезалась в стену, чуть не слетев с петель. Из таверны поспешно вывалился человек. Сегодня он явно перебрал, и от него за версту несло перегаром и чесноком. Мрачным взглядом сильно потрёпанного жизнью существа он посмотрел на Гортера, затем развернулся к нему боком, нагнулся и начал спокойно блевать в поильную для лошадей. Гортер обошёл его, словно бревно на дороге, и вошёл внутрь.

В нижнем зале «Трёх соловьёв» не всегда было приятно находиться, так как там иногда было очень шумно из-за пьянчуг и дебоширов. А в такую жару там было ещё и очень душно. Кто-то сидел за стойкой, кто-то за столами, но основная масса народа просто ходила туда-сюда или стояла, подпирая стены. На этих стенах висело несколько кинжалов, копий и луков, а также множество голов разных животных, водящихся в местных лесах.

В былые времена в Сентусе существовала добрая традиция для тех, кто уходил на покой после странствий и открывал свою собственную таверну или трактир: хозяин всегда украшал стены своегонового заведения оставшимися у него от старой жизни трофеями, оружием, доспехами или тем, что находил в странствиях и путешествиях. Войдя в такую таверну, можно было всегда понять, чем занимался её владелец раньше, до того как отошёл от дел. Но в последнее годы такие места в Сентусе стали исчезать – столичное правительство и это умудрилось поставить под закон, заменив их серыми бездушными домами для временного проживания и оставив от того, что раньше считалось таверной, лишь одно название. Даже хозяина для этих новых «таверн» теперь выбирал совет поселения. Вот почему Гортер был приятно удивлён, когда обнаружил в Карроне «Трёх соловьёв» 10 лет назад, и с тех пор он всегда останавливался именно здесь по прибытию в порт. И хотя впоследствии сам порт Каррон постоянно менялся, обзаводясь постройками нового типа, таверна продолжала стоять на старом месте.

Впрочем, тех, кто был внутри, это не очень-то волновало. Улов в Кальсте падал год от года, и многие рыбаки спивались от безработицы, продавая последнее, что у них было. Ремесленники разорялись, продавали лавки торговым домам, а те, кто не мог позволить себе остановиться в других тавернах порта, предоставленных советом, почти всегда останавливались здесь. По этой причине в «Трёх соловьях» вечно толпился народ.

За стойкой как всегда стоял невесёлый Жарт, протирая пивную кружку фартуком. Время от времени он покрикивал на толпу, чтобы та не слишком увлекалась, от чего никто и не заметил, как Гортер вошёл внутрь. Но когда он сделал пару шагов, началось нечто странное.

Многие посетители, завидев его, терялись и умолкали на полуслове, от чего другие начинали их переспрашивать, но, когда и сами замечали следопыта, то тоже поспешно замолкали. Кто-то из пьянчуг начинал неожиданно икать или что-то бубнить себе под нос, а пара человек и вовсе протиснулись к выходу, когда он прошёл мимо них. Люди плавно расползались перед ним на две стороны, уступая дорогу. А Гортер всего лишь продвигался к стойке своим обычным шагом, ни на ком не заостряя взгляда. Драки для этой таверны были обычным делом, и лишь каким-то чудом она каждый раз избегала закрытия, когда господин Дорнтамус снова и снова узнавал о новой потасовке. Но те, кто были здесь тогда, четыре дня назад, ещё отлично помнили, какую драку учинил в тот день этот странно одетый лучник.

В тот день всё начиналось как обычно. Жарт как всегда протирал свои кружки и покрикивал на кутящую толпу, которая между тем была тогда особенно шумной даже ещё до полудня, так как все праздновали освобождение Нагосиса Вертикта из тюрьмы города Тент.

Нагос был мелким землевладельцем и однажды повздорил, а потом и убил своего партнера по их общему делу, когда тот решил утаить от него часть прибыли и оставить её себе. Или, во всяком случае, так говорила про эти дела молва. Новая система правосудия, недавно введённая в королевстве, предполагала судить людей и за совсем мелкие провинности, которые сотни лет до этого решались между собой, поэтому такое тяжкое преступление, как убийство, уж никак не могло ускользнуть от нового комитета Сентуса по общественным наказаниям. Но всё же эта система сразу возымела в то время один большой минус, который сохранила затем на долгие годы, до сего дня. Любой новый осуждённый приговаривался либо к штрафу, либо к работам в колониях, либо к заточению на месяцы и годы в специально созданных для этого тюрьмах крупных городов. И всё, что отныне считалось преступлением – не оставляло после себя никакого урока ни совершившему его преступнику, ни народу вокруг. Так как, проведя даже несколько лет за решёткой или в колонии, преступник возвращался в общество целым и невредимым, как будто он и не совершал ничего такого. По этой причине в городах и сёлах стала появляться новая прослойка людей, отмотавших свой срок в одной из городских тюрем, в компании таких же преступников закона, и вышедших обратно ещё злее, чем раньше. Именно это и произошло с Нагосисом.

Его выпустили через пять лет после убийства, направив в родной порт Каррон, где он был «несказанно счастлив», узнав по прибытии, что новый городской совет отдал его бывшие земли местным рабочим. И уже на следующий день Нагос подал прошение о том, чтобы ему присвоили должность начальника над этими людьми, пытаясь таким образом хоть как-то вернуть себе поля, коими он когда-то владел как их полноправный хозяин. Тем более что некоторые из местных, как оказалось, всё ещё помнили его и по старой памяти очень уважали. Поэтому буквально через день после возвращения Нагос был уже неофициально признан их новым лидером, а тот в свою очередь обещал многих взять с собой, когда снова начнёт свой поход за властью.

В последовавшей за этим событием долгожданной пирушке приняли участие почти все завсегдатаи его любимой таверны, крича и хлопая Нагосиса по плечу. Однако «исправительное» заключение много чему научило Нагоса, и к тому моменту он уже давно заприметил хорошенькие вещички на странном человеке, сидящем за столом в дальнем углу. Этот человек был немного староват, не обращал никакого внимания ни на него, ни собравшуюся здесь ради его чествования толпу и был занят только тем, что точил и начищал свои стрелы одну за другой, изредка отхлёбывая пиво из кружки. Он носил странный кожаный доспех с металлическими наплечниками и вставками из таких же пластин, а к стене рядом с ним был приставлен даже ещё более странный лук. Позже Нагос углядел потрепанный рюкзак у ног человека и колчан под стулом из дорогого меха северного волка. С детства Нагосис Вертикт ненавидел думать о чём-то и ждать, предпочитая сразу действовать, и возможно, именно эта черта его характера когда-то и подтолкнула бывшего землевладельца к убийству своего напарника. А сейчас Нагос очень хотел заполучить себе всю эту странную экипировку. Глаза его горели яркой завистью, когда он как бы невзначай бросал свой взгляд на этого диковато выглядящего лучника.

Наконец Нагос решил встать из-за стойки. Процокав сапогами по всей таверне, он вальяжно подошёл к отрешённому незнакомцу и нагло спросил его, почему тот не веселится вместе со всеми. На что человек в устаревшей амуниции даже не соблаговолил обратить в его сторону хотя бы малейшей крупицы своего внимания, продолжая сосредоточенно вычищать очередную взятую в руки стрелу. От этого Нагосис сразу же поменялся в лице. Он грубо окликнул его бранным словом и начал дознаваться у человека, уважает тот его или нет. Вновь не получив ответа, Нагос решил напрямую спросить человека о том, не хочет ли он продать свой лук и доспехи.

На самом деле такими вопросами Нагос лишь искал для себя повод ударить этого человека первым, чтобы потом иметь некое оправдание своим действиям, а, возможно, и вовсе свалить всё на него. Это было ещё одно «золотое» качество, так любезно предоставленное ему другими заключёнными из тюрьмы, когда он однажды поведал им за что его посадили. Вот почему сейчас он не спешил лезть на рожон без причины. Однако когда человек не удостоил вниманием и третьего его вопроса, Нагосу уже стало ясно, что настала пора для кулаков. Он знал, что даже старый охотник Жарт скорее всего спишет ему все выходки в своём заведении на нет, какими бы жестокими и кровавыми они не были, поэтому решил, что смело может разбить сегодня пару стульев и столов. А заодно и рожу этого сноба, если тот не отдаст ему свои вещи по-хорошему.

Резким, уверенным движением Нагос ухватился за край стола молчаливого проходимца и опрокинул его в сторону, намереваясь сразу же отвесить ему хорошую оплеуху в челюсть, пока тот ещё сидит. Однако в этот же самый момент, по какой-то причине, его поразила жуткая боль. Первый раз в своей жизни он нелепо вскрикнул от боли на людях, его скрутило, и безжалостный Нагосис оказался просто вынужден присесть на одно колено. Все как-то разом стихли, наблюдая за тем, как их новый лидер припал к полу, зажимая обеими руками кровоточащую икру. А из самого кончика носка сапога сидящего перед ним человека торчало маленькое заострённое с обеих сторон выкидное лезвие. Всё ещё не отрывая взгляда от древка стрелы, которое он шлифовал, человек упёр носок лезвием в пол и задвинул его обратно в подошву. Потом он посмотрел на корчащегося от боли и злости Нагоса таким взглядом, каким люди обычно смотрят, закончив одно дело и переходя к следующему, встал со стула и, предугадав ловкое движение, отскочил в сторону, когда убийца попытался схватить его за ноги, чтобы свалить. На мгновение этот отскок всё же заставил человека остановиться на месте. Но лишь на мгновение. Следующим движением человек оказался позади Нагоса, присел, зажал его шею рукой в замок и поднял застонавшего убийцу с пола. Затем он что-то прошептал ему на ухо, после чего сразу же отпустил. Нагосис оглянулся и посмотрел в лицо своему противнику стеклянными глазами. Было видно, что человек его чем-то очень сильно напугал. Тем не менее, корчась от каждого шага и волоча за собой ногу, Нагос поспешил уковылять из таверны так быстро, как только смог.