Дао подорожника

На пирсе стояли два мужика и женщина. «Хотите покататься?», спросил один мужик. Сумма, которую он назвал, была в точности такой, какая лежала у меня в кармане. «Не знаю», сказал я. И понял, что на самом деле очень хочу, но…

Когда я уже собрался отойти, треугольник с моторчиком подъехал к пирсу и остановился. В люльке сидел пилот в очках и пацан лет шести. «Мама, это круто!» сказал пацан, вылезая из люльки и подходя к женщине. Я вернулся и забрался на его место. Машинка покатилась и взлетела. Она поднялась над парком, стало видно даже вокзал Старого Петергофа.

Странно, но никакого слепого ужаса в этот раз не было. И даже не тошнило. Хотя «Боинги» наверняка безопасней, чем эта летающая раскладушка, которая на виражах трещала и хлопала матерчатыми крыльями. Но зато, в отличие от полёта в железном гандоне «Боинга», тут я видел, куда лечу. И чувствовал себя вроде как одним целым с этой раскладушкой. И наверное, если научиться управлять такой штукой, летать будет вообще не страшно. Надо просто самому быть пилотом, а не бигмаком.

Вот потому я и завёл себе этого воздушного змея. У него не одна управляющая леска, как у обычных, а целых две. Да и сам по себе он такой формы, что позволяет крутить совершенно шизовые вещи в небе. Нет, у нас такие не продаются. Пришлось в Испанию слетать. Ну да, страшно. А что делать.

Белая глина

В твоём домашнем телефоне

были счастливые семёрки,

целых четыре из семи.

И он обычно отзывался

смешным «алё» и звонким смехом,

мне сообщавшим: «Вот опять

ты вытащил меня из душа!»

Потом рассказывался новый

сон или жизненный момент.

Теперь твой телефон сменился:

в нём нет семёрок, лишь четвёрки.

Три из семи. И на вопрос

хозяйка дома отвечает,

что будешь позже, что ушла

ещё вчера. Что передать?

Не говорить же старой дуре

про сон и про «алё» смешное…

«Ну в общем, передайте ей,

что скоро прилетает в город

один специалист по душам,

кто сам течёт. Она поймёт».

Она должна была уехать вечером. Это уже было решено, мы всё обсудили и просто зашли посидеть к Андрюхе после репетиции. Мы пили пиво и пели последнюю песню, мишкиных «Ангелов», когда началась гроза. Ливень был жуткий, шум воды глушил гитары, капли долетали аж до середины сразу потемневшей комнаты. Окно пришлось прикрыть – и посидеть ещё. К платформе пришли уже в сумерках. Оказалось, что электричек не будет до утра: молния долбанула в линию электропередачи где-то около Нового Петергофа.

–Я возьму тачку, – заявила она.

–В такое время? Знаешь, сколько это будет стоить?

–Могу пешком пойти, прямо по шпалам. Ты ведь знаешь, я могу!

–Молнии будут бить по этим шпалам прямо перед твоим носом. Тебе мало грозы, которую мы устроили своим пением?

–Всё равно пойду.

–Ну иди.

Тут она и расплакалась, в первый раз со дня моего приезда. Не надо было мне злорадствовать. Несколько минут назад, когда мы подходили к платформе и Андрюха перенёс её через большую лужу, она остановилась и неожиданно сильно-сильно поцеловала меня. Так, как делала это раньше, спокойно и при всех. Казалось, это не я, а она была человеком, который вернулся домой. Я даже не думал, что она всё ещё может так вот разреветься. Или так хохотать, как хохотала сегодня на репетиции. За время моего отсутствия она не изменилась внешне, но внутренне стала немножко другой. Более опытной, что ли. Пожившей. «Моя бывшая подруга совсем повзрослела…»

А теперь вот – нате вам. Прямо как вырвало.

–Да не реви ты! – успокаивал Мишка. – Это ж гроза. Стихия, бля! И в некотором смысле, знамение. Я вот к родной жене доехать не могу!

Успокоилась она быстро. Подозрительно быстро, сказал бы я-нынешний. Пять минут слёз, ещё пять минут молчаливой ходьбы, один звонок маме с инструкцией «на-случай-если», и вот уже готово резюме: «Тогда купите мне Балтику-тройку».

Только разве же я-тогдашний всё это подсчитывал? Андрюхины байки и мишкины песни, пиво и курица, приготовленная по возвращении в общагу – всё путём, всё как раньше, вплоть до незаметного исчезновения моих приятелей, оставивших нас вдвоём в андрюхиной «двойке». Вода ещё капала на пол с подоконника, соседи сверху ещё только предлагали выпить за женщин – а она уже была рядом, она была просто чудо, и я до сих пор отчётливо помню её худую спину и ложбинки на ягодицах…

Но я-нынешний, конечно, вспомнит и о другом. Это скользкое ощущение, что тебе отдались «по старой памяти». Ощущение, в котором даже и не поймёшь, что главное: то ли снисхождение к тебе за прошлые твои подвиги, то ли слабость женщины перед привычкой, то ли даже способ проверить на прочность свой новый мир?

Полностью это развернулось утром, когда по дороге в город она наговорила мне гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим «Сашенькой»:

–Если хочешь знать, я от него в 25 раз больше удовольствия получаю, чем от тебя!

Это было сказано, чтобы разозлить, ударить. Но прозвучало как-то оборонительно, вроде детского «сам дурак». Меня больше удивило число 25. Оно-то с какого потолка? Номер проехавшего мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к «опять»?

Но видимо, именно тогда, с выкриком этого магического числа, прошло её первое впечатление от встречи, и началась борьба за то «тихое счастье», в которое я вломился столь неожиданно. Ах, какой негодяй! Нет, она была не прочь встретиться, но совершенно иначе! Постоять на платформе, к которой подходит «скорый», с замиранием сердца и чистой слезой переждать, пока он пронесётся мимо, без остановки, без остановки… но уж никак не этот вот Голливуд, когда поезд вдруг сходит с рельсов и въезжает в здание провинциального вокзальчика. Теперь, с утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках, бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника, который скоро уедет.

По дороге от метро к дому она вспомнила, что я давно не читал стихов. И даже это пыталась использовать – мол, ты и сам теперь другой, некуда возвращаться. В ответ я прочитал ей прошлогоднее:

подожди меня чуть-чуть

ты не то чтоб очень жди

с грустной рифмой про дожди

просто оглянись на путь

что остался за спиной

и в последнем свете дня

подожди чуть-чуть меня

там, за городской стеной

нет меня – тогда забудь

не скучай, не размышляй

шпорь коня и уезжай

только подожди чуть-чуть

–Интересно. – Она задумалась. – Ты вроде бросаешь человека в этом стихе. А с другой стороны, даёшь ему свободу выбора – ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто «жди меня, и я вернусь». С такой свободой очень тяжело…

Розу, которую я подарил ей в первый день после приезда, она оставила у меня. Вернувшись домой, я вынул цветок из таза с водой и поставил в бутылку из-под «Каберне». Роза простояла ещё дня четыре, потом засохла. Но даже засохшая, она осталась единственной в квартире вещью, на которой мой взгляд мог остановиться без нервного скачка за окно.

Я всегда недолюбливал эту квартиру. А пока был в Штатах, её к тому же обчистили. Тут и красть-то было нечего, кроме книг. Зато без них, прикрывавших углы и царапины, это помещение стало действовать на меня удручающе. Два похожих на гробы шкафа, родительский чёрно-белый телевизор, оклеенные совковыми обоями стены и очень низкий потолок цвета немытой кастрюли из-под кипячёного молока…

В общем, ничего странного в том, что я не выбросил засохшую розу, а повесил её на люстру.

# # #

Две следующие (следующие не в хронологическом порядке, а в порядке памяти, что выплёскивается сейчас в блокнот, хотя приличная love story должна предлагать события в последовательно накаляющемся повествовании, небольшая такая повесть, самое «актуальное» где-то в третьей четверти, с оригинальными деталями, а ближе к концу как бы лёгкий прыжок мысли в сторону, на ветку за окном, либо ещё какой-то литературный трюк, некое обдуманное издевательство над деревцем сюжета – например, определённый отрезок времени выбрасывается, и соединение оставшихся кусков даёт это дурацкое «трагическое щемление»… но нет же, я просто переношу на бумагу историю нескольких встреч с одним человеком в месяце июле такого-то лета; историю, которая странно организована моей памятью и заведомо ею искажена, ведь в памяти моей, как в коробке с рыболовными принадлежностями, есть множество вещей, собранных и расположенных вроде бы хаотично, но связанных друг с другом тонкими запутанными лесками, которые тоже хранятся в этой коробке и имеют привычку соскакивать с катушек, цепляясь за всё подряд, и когда ты дёргаешь одну из них, то вытягиваешь любимую, чуть заржавевшую блесну-«черноспинку», и разглядывая её, забываешь, что полез в коробку совсем за другим, за ниппельной резиной для велосипеда, которая хранится там же, ведь из неё ты делал «кивки» для зимних удочек, и не заводить же специальную коробку для кивков, а «черноспинка» между тем тянет за собой ещё что-то… и главное, я совершенно не знаю, что потянуло за эту леску сегодня – может фраза с урока французского или волос на раковине рядом с забытыми часиками только что приехавшей в штаты наташи с которой мы выпили прошлой ночью бутылку merlot привезённую из cофии где я сутки болтался в ожидании нью-йоркского самолёта и курносая телефонистка-болгарка в паршивой гостинице была единственным человеком который говорил со мной по-русски безо всякого комплекса оккупанта в отличие от халдея из бара в пулково-2 который не хотел брать у меня стобаксовку потому что она какая-то сырая и я ответил blow me она просто лежала в заднем кармане джинсов понюхай если не веришь и тут же сам попадаю в ужасно вонючий нью-йорк где эта зелёная рогатая тёлка стоит посреди воды с мороженным в правой руке и учебником права в левой и нужен ещё целый год чтобы на собственной левой пальцы снова разбились о струны когда рок-группа соседа-американца пришла репетировать в наши апартаменты и я спел им мишкину тихуюзлость и своего соседскогопса вдыхая запахтравы который они оставили вовсехкомнатах и который я чувствуюдажесеичас несмотряна работающийвовсювентилятор) – короче, две следующие наши встречи связаны с её вторым молодым человеком, Сержем.

Уже само упоминание этого, как она выразилась, «мальчика для психотерапии», сильно пошатнуло романтическую картину неожиданной измены: оказывается, любимому мужчине и без моей помощи регулярно наставляли рога. Тем не менее, когда мы встретились втроём у выхода из «Маяковской», она всё-таки растерялась, попытавшись схватить за руки сразу обоих.

Я усмехнулся, она тоже, но с каким-то жалобным «ты-же-понимаешь» взглядом. И вот ведь парадокс! – человек, который знает и видит больше, должен уступить и сыграть «просто старого знакомого», чтобы помочь бедной блондинке, запутавшейся со своими мужиками.

Даже обидеться не удавалось, настолько комизм ситуации и любопытство пересилили скучное чувство собственника. Я шёл слева от них, засунув руки в карманы и разглядывая прохожих, временами отдаляясь метра на два и пропуская между ними и мной ручейки встречных пешеходов – предполагая, что именно так, а не под ручку, ходят «просто старые знакомые». Она тем временем весело щебетала с Сержем, который, кстати, оказался довольно статным и кудрявым парнем.

В баре Money-Honey, когда Серж отправился за пивом, я доверительно сообщил ей, что жизнь в Америке научила меня различать симпатичных не только среди женщин, но и среди мужчин. И Сергей, по моим наблюдениям, был вполне ничего. «И довольно неглуп для своих двадцати с копейками», добавил я вслух, а про себя продолжил: «Чего же ты со мной-то развязаться никак не можешь?»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.