Дао подорожника

Ха! До этого момента я писал письмо, думая, что пошлю его тебе вместе с этим чудным рисунком. Какой дурак! Я опять собирался похвастаться, и чуть было не сделал очередную глупость. Ведь эта акварель, отпечатанная со стекла – это и есть твоё новое письмо мне!»

Так заканчивалось последнее письмо в пачке. Похоже, его не дописали, зато в нескольких местах на бумаге виднелись бледные разноцветные пятна. Я бросил письмо на стол к остальным.

Было тихо, ветер за окном мерно кружил сухие листья в маленьком дворике. И в другое время я, наверное, даже уснул бы, разглядывая этот сомнамбулический хоровод. Но ощущение, овладевшее мной сейчас – тревожное, хотя и любопытное – находилось в странном контрасте с этим внешним спокойствием. Казалось, я сижу в мягком кресле самолёта, который в это время беззвучно разгоняется и отрывается от земли. Или так: я сижу в уютной тёплой комнате, где-то в детстве, в мягком свете настольной лампы, и вдруг замечаю, что по стене, оклеенной аккуратными розовыми обоями, бежит трещина, и в ней что-то непрерывно движется, мерцает… Только сейчас было наоборот: снаружи всё пребывало в неподвижности, но что-то летело, менялось внутри…

Я вынул чистый лист бумаги из большой пачки около компьютера и положил его перед собой. Белоснежный прямоугольник подействовал успокаивающе, видение с треснутой стеной исчезло. Я поставил на листе свою подпись. Потом расписался ещё несколько раз, стараясь получить красивый автограф одним небрежным и быстрым движением, без отрыва ручки от бумаги. Потом перешёл на чистую половинку листа и начал рисовать пересекающиеся ломаные. Затем – более плавные петли и узелки.

При этом я продолжал думать о человеке из писем, о его принципе – изучать чужой язык, а не навязывать свой. Я пытался представить себе, как он выглядит, как живёт один в Петергофе, где я был лишь пару раз проездом. Я пытался представить, как он получает одну за другой какие-то ненормальные открытки, и в конце концов то ли сходит с ума, то ли…

С бумаги на меня глядел уже с десяток узелков, и тогда я начал соединять их волнистыми линиями, стараясь, чтобы линии подольше шли одна вдоль другой, не пересекаясь. То ли, то ли… То ли что?

За этим занятием и застал меня Виктор, когда вернулся. «Ага, ты времени не теряешь!» – заметил он, взглянув на мой листок, который к тому моменту уже представлял собой картину «Заядлый курильщик, запутавшийся в рыболовной сети». Мне тут же захотелось спрятать мои каракули, и я сложил листок пополам, каракулями внутрь.

–Что случилось с этим человеком? – спросил я.

–Ничего. То есть ничего криминального, о чём мы знали бы. Люди из домоуправления обратились в милицию: из его квартиры вода хлестала, залило подвал. На лето у них горячую отключали, а он, видимо, летом и уехал, кран оставил открытым. Пришлось взломать дверь. Ни документов, ничего прочего полезного не нашли. Только вот эти письма. Меня там вообще не было, если честно. Письма мне участковый прислал. Думал, я по ним хозяина найду. Увы, не нашёл. Как видишь, в письмах никаких дополнительных данных нет. А адрес отправительницы на конверте – почтовое отделение NN, до востребования.

–А где сами картинки?

–А картинок нет, – ответил Виктор таким лёгким и в то же время уверенным тоном, что мне не захотелось переспрашивать. Я взглянул на него, но он, случайно или нарочно, как раз в этот момент повернулся ко мне спиной, убирая письма обратно в сейф. И продолжил:

–…Что в общем и хорошо. Во-первых, это всё-таки чужая личная переписка. А во-вторых, это заразно. Взгляни-ка теперь на мою фотокляксу.

Я последовал совету. Действительно, чёрно-красное пятно, висящее над столом Виктора, показалось мне теперь более странным, чем вначале. Какой-то отвратительный, неестественно скрюченный зверь… Или просто висит боком?

Я нагнул голову влево, но тут же услышал смешок Виктора и обернулся.

–Я же говорю, заразно.

Теперь он смотрел мне в глаза – опять этот острый, тёмный взгляд.

–Впрочем, – он сменил тон на более весёлый, – если хочешь совсем как в сказке о королевском платье, у нас тут как раз есть специалист.

Он вышел в коридор и крикнул: «Михалыч!» В дальнем конце коридора кто-то отозвался басом.

«Я домой собираюсь, могу вас подбросить, едем?», снова крикнул Виктор. Бас ответил утвердительно. Виктор вернулся в лабораторию.

Через некоторое время в приоткрытую дверь просунулась голова маленькой девочки. На мгновение мне показалось, что со мной, как с тем человеком из писем, тоже стали происходить какие-то дикие вещи. В самом деле, не может же девочка говорить таким голосом…

Но всё тут же объяснилось: в коридоре загремели шаги, и в дверях появился усатый обладатель баса. Сходство с девочкой выдавало в нём отца ребёнка, а погоны – капитана милиции.

–Привет, принцесса! – сказал Виктор.

–Пливет! – ответила девочка и уставилась на меня своими огромными глазищами.

–Избалуешь ты мне ребёнка, Виктор! – Капитан тоже повернулся ко мне. – Прошлый раз он ей невидимый фломастер подарил. То есть это мы с женой так думали, что невидимый. Даже радовались: рисует себе дитё и на обоях, и на полу, и никаких следов. А он, оказывается, только на один день невидимый, а потом проявляется. Утром проснулись, а вокруг, понимаешь, джунгли! Ну и хулиганы вы, ребята!

Хулиганы улыбнулись. Девочка – молча, а Виктор, пряча улыбку, ответил:

–Ну извини, Михалыч! Я и сам не знал. Думал, сломанный фломастер. Ладно, сегодня я ей ничего дарить не буду, только картинку покажу. Гляди, Сашка, какая картинка у меня над столом висит…

Девочка подошла к столу, забралась на стул и, встав на колени, стала разглядывать злополучную фотку-кляксу. После чего заявила:

–Синок!

–Щенок?! – переспросил я.

–Да, синок. Свилнулся и спит.

Виктор, стоявший у неё за спиной, взглянул на меня и только развёл руками, как Шива. А усатый капитан захохотал.

Средство от одиночества

–Ты приедешь на Новый год?

–Нет. Мне надо делать диплом.

Сидя в прихожей у телефона, я представил себе, как колыхнулось её чёрное каре и полыхнули зелёные глаза. Ну, такой характер. Если решила, не отступится.

–А кто она по национальности? – спросила однажды моя любопытная мама.

–Татарка.

–Так я и думала. У меня была подруга-татарка.

О да! Из-за той подруги у меня вечный раскол в любимых женских типажах. Все нормальные пацаны выбирают девушек, похожих на своих мам. И я тоже частенько западаю на высоких блондинок, эдаких снежных королев. Но та мамина подруга, маленькая жгучая брюнетка, оставила в моей детской памяти альтернативный импринтинг. Однажды, когда мы были у неё в гостях, юный я скромно обмолвился, что собираю жуков. Помню гримасу отвращения на мамином лице. Зато её подруга тут же потащила меня в свою спальню и показала коллекцию удивительных насекомых, которых она насобирала по всему свету во время экспедиций. Первая женщина, которая меня понимала.

И вот я вырос, и уже два года встречаюсь с маленькой черноволосой Ренатой. Или уже не встречаюсь? Покупая в магазине классический набор продуктов для оливье, я мысленно перебирал свои новогодние праздники прошлых лет. С родителями дома, с друзьями в общаге… Получается, я впервые буду слушать куранты в одиночку?

Хотя есть свои плюсы. Никаких пьяных студентов, унылых родственников или требовательной девицы, для которой надо обязательно найти полусладкое, а не сухое. Теперь ты можешь делать на праздник лишь то, что тебе самому хочется.

Я бросил пакеты в прихожей, не торопясь их разбирать. Плюхнулся на диван, посмотрел на тихий снег за окном. А неплохо!

Зазвонил телефон. Я нехотя снял трубку. Приятель Андрюха интересовался, как дела. Я кратко обрисовал ситуацию.

–Страдаешь от одиночества, – резюмировал приятель. – Ладно, заеду к тебе с подарком.

Он ввалился через час, держа в руках большую меховую шапку, которая шевелилась. Это был щенок кавказской овчарки. Я даже не успел ничего сказать. Андрюха сообщил, что это лучшее средство от одиночества. Потом скороговоркой выдал инструкции – как гулять с собакой, как варить ей мясо с кашей – и умчался отмечать к подруге.

Я погладил пса, дал ему колбасы. Ладно, на оливье ещё хватит. Хотя лучше сбегать в магаз. Щенок здоровенный, небось проголодается скоро.

После прогулки в магаз у нас обоих было чем закусить куранты. Мясо булькало в кастрюле, я неспеша строгал оливье. Около одиннадцати я выпил первый бокал отличного сухого. Зазвонил телефон.

–С новым годом, поэт! – сказал нежный голос на том конце. Блондинистый такой голос, кошачий. Ленка.

Мы познакомились осенью на выставке каллиграфии. Она стояла около большого иероглифа и говорила подруге, что на этой выставке забыли сделать подписи с расшифровкой. Я тут же предложил объяснить любой иероглиф. Она звонко смеялась. И поскольку моя маленькая брюнетка всё больше погружалась в свой диплом – мы c Ленкой ещё пару раз прогулялись по осеннему Питеру. А на третий раз попали под сильный дождь и поехали ко мне сушиться. Ну а когда стройная блондинка выходит из душа в твоей рубашке…

Однако у неё был какой-то серьёзный молодой человек, а у меня татарка. И мы ещё не придумали, что делать дальше с нашей спонтанной романтикой.

– Ну как там диплом? – спросила Ленка в трубке.

Я обрисовал ситуацию.

–Значит, в одиночку грустишь? Может, тебе тортик привезти?

–Ты же собиралась со своим…

–Да он… – Печальный вздох. – Поехал к родителям отмечать, а меня не взял. Не тот статус.

–Тогда вези свой тортик сюда.

Она примчалась, заснеженная, за двадцать минут до полуночи. Мы успели дострогать оливье, и уже налили, чтобы выпить за старый год. Но тут в дверь позвонили снова. Я открыл. На пороге стояла ещё одна заснеженная.

–А диплом? – только и выдавил я.

–Ну, я подумала, тебе наверное плохо тут одному… Вот притащила тебе мандарины. А ты не рад, что ли?

–Рад, конечно! Просто у меня…

Собака как будто спасла положение, выскочив из комнаты. Но Ленка усугубила положение, бросив из кухни прохладное «Привет».

Эта новогодняя полночь была самой дурацкой в моей жизни. Я бегал между двумя мрачными девицами – одна оккупировала кухню, другая комнату – предлагая им то выпить, то оливье, то свои натужные шутки. Собака бегала за мной. Девицы не любили сухое.

Во время очередной перебежки я остановился в тёмной прихожей – и подумал, как здорово посидеть здесь одному в тишине. Но именно в этот миг зазвонил телефон. Мама долго поздравляла меня с Годом Собаки, передавая трубку по очереди всей родне. И обещала, что утром привезёт мне банку солёных огурцов, чтобы я не скучал в одиночестве.

Потом все как-то улеглись по разным углам. Но ненадолго. Было ещё темно, когда я услышал шум в прихожей. Это мрачная Рената собиралась ехать обратно в универ на первой электричке. Я заглянул в кухню: Ленка тоже проснулась.

–Слушай, мне надо проводить её, – шепнул я.

–А меня не надо?

–Ну понимаешь, она…

–Да ладно, беги. Сама разберусь.

Когда я вернулся, Ленки уже не было. Очень хотелось спать, но нужно было выгуливать собаку.

В жаркой ночной тишине

Впервые я услышал этот звук, когда мы с Чессом сидели на веранде и курили CAMEL. Я только что показал Чессу, как сделать из названия американских сигарет русское слово САМЕЦ. Потом разговор завертелся вокруг японской поэзии и местных цикад: мне нужно было сочинить хайку для конкурса, и Чесc предложил написать про насекомых, разоравшихся вокруг.

–Да это разве цикады? – говорил я. – Скорее, кузнечики.

–Кузнечики не поют, – возражал Чесс.

–В России все поют, кузнечики тоже, – выдвигал я свой козырной аргумент.

–Ну, не знаю… Но на цикад и вправду не похоже. У них на тон выше.

Тоже мне, энтомолог, подумал я. На прошлой неделе я принёс большого зелёного богомола – раньше только на картинках видел таких, а тут живой, прямо на тротуаре сидит в центре кампуса, как его только не раздавили! Я поймал его, посадил на плечо и пошёл домой. А там Чесс как раз закончил ванную мыть. Выходит навстречу с баллончиком какой-то химии и гордо рассказывает, что с муравьями покончено. Вдруг на полуслове замолкает и с криком «Jesus Christ!» роняет свой баллончик. А потом начинает гоняться за мной по дому, требуя «избавиться от этого таракана».

Если он так же хорошо и в цикадах разбирается… Но сказать об этом я не успел. Потому что со стороны ручья раздался другой звук, отрывистый и скрежещущий.

–Уау! Вот это уж точно не цикада… – заметил Чесс. – Это я-не-знаю-что!

–Похоже на лай больной собаки. Простуженной, – предположил я.

–Может, больной русский кузнечик? – развил гипотезу Чесс.

–Скорее, бешеный американский газонокосильщик. Ходит и деревья подпиливает. Траву-то вы всю выкосили, психи, теперь за деревья принялись.

Их помешательство на борьбе с травой стало одним из моих самых сильных впечатлений лета. Я видел газонокосильщиков везде: в парках, во дворах, на кладбищах. Однажды, когда мы с Чессом ездили в горы, я заметил на крутом каменистом склоне человека со штуковиной, похожей на миноискатель. Он ходил и что-то искал между валунов. Это был, конечно же, газонокосильщик. На следующий день в местном университете один профессор назвал поэму Уолта Уитмена «Листья травы» национальным достоянием, и я не смог сдержать нервный смешок, очень удививший всю аудиторию.

–А ведь точно… – Чесс выпустил два кольца дыма. – Похоже на газонокосилку, которая не заводится. Или на столярные работы. Лобзик, наждачка… А, знаю! Это древесная лягушка!

–Чего ж она разоралось?

–Небось одинокий залётный самец, вроде тебя. Наши лягушки ему не катят: толстые, глупые и сексом могут заниматься только в автомобиле. А у него нету автомобиля. Вот он и мается.

–Сам ты одинокий самец!

–Я нет! Вон идёт моя – как там у вас? Царевна-Жаба?

Со стороны холма показалась Ленка, чессова подружка. Она преподавала в университете русский, но явно затормаживала развитие самого Чесса в этой области. Многие совершенно необходимые в русской жизни слова тщательно скрывались от бойфренда, решившего получить степень бакалавра по русской литературе. А про некоторые другие слова она давала ему заведомо ложную информацию. Например, недавно Чесса уверили, что «Ленка» и вообще все слова с суффиксом «к» свидетельствуют о грубости и наглости говорящего.

С приближением этой неправильной училки к нашему дому крупногабаритный Чесс запорхал в воздухе, а вместе с ним запорхали слова «Леночка», «конечно», «минуточку» и прочая такая ботва с акцентом. Огорчённый потерей собеседника и вообще обиженный за державу, я молча затянулся очередной сигаретой. Чесс тем временем слетал наверх в спальню, за какое-то мгновение собрался, скатился вниз, пропустил Ленку к двери и сам двинулся за ней на улицу. Но затем сделал шаг назад, просунул голову в дверь, хитро подмигнул мне и громко прошептал скороговоркой: «суканахуйблядьпиздец!»

Я не совсем понял, к кому это относится, но порадовался, что мои уроки тоже не проходят даром. Ещё недавно Чесс не мог произнести ничего подобного, хотя и распознавал эти слова на письме. Как-то зимой, в перерыве между лекциями, я бродил по кампусу и писал некоторые короткие русские выражения на крышах и капотах заснеженных автомобилей. Вечером Чесс, вернувшись с работы, клялся, что видел, как одно из моих «любовных посланий» неслось по хайвею в направлении штата Массачусеттс. Уже тогда он был достаточно благоразумен, чтобы не спрашивать значение этих слов у Ленки.

# # #

Сидя в одиночестве, я продолжал сочинять японское трёхстишие. Но выходила лишь какая-то ерунда:

в жаркой ночной тишине

что ты точишь напильником,

о лягушка?!

Дальше наслаждаться этими запилами не хотелось. Я вынул из холодильника пиво и позвонил Наташе в Пенсильванию. Говорят, что Тельцы – очень практичные люди. Одна моя знакомая даже называла меня «подлым Тельцом» за то, что я вечно изображаю эдакого хаотичного поэта-художника, но при этом из всякого базара извлекаю пользу. Вот и сейчас, поболтав о том, о сём (у них тоже пили пиво и играли в карты), я «кстати-о-птичках» спросил, как по-английски «напильник».

–А тебе-то нафига? – удивилась Наташа.

Я рассказал про конкурс хайку и про загадочную древесную лягушку.

–Класс! Но как будет «напильник», я не знаю. Погоди, тут есть одна американская русская…

Через минуту трубка снова задышала:

–Слушай, она не знает, что такое «напильник». Пойду у соседей спрошу.

Пока она ходила спрашивать, я сидел и слушал, как гудит вентилятор и как неведомая зверушка пилит неведомое дерево на берегу ручья.

– Напильник будет «файл»! – сообщила Наташа, вернувшись к трубке. Она учащённо и эротично дышала. Небось бежала всю дорогу, блондинистая моя, подумал я с удовольствием.

Мы поболтали ещё немного, и я оправился спать, сожалея, что Наташа всего в двух часах езды и при этом недоступна, поскольку я ленюсь сдавать на права, а сама она редко приезжает, вся в учёбе. Лягушка-напильник продолжала скрежетать, но в конце концов я уснул.

# # #

В пятницу мы пошли к соседу Майклу пробовать его самодельное пиво. Я долго думал, что взять в подарок соседу: то ли пачку «Беломора», то ли чудовские спички. Остановился на «Беломоре», потому что мало ли что. В прошлом году, сразу после приезда, я подарил зашедшему ко мне соседу спички. А он мне на следующий день притащил в подарок тяжеленный огнетушитель. Я уже потом сообразил – может, это не сосед ко мне заходил, а какой-нибудь пожарный инспектор? Пока ещё не понимаешь язык, все они на одно лицо.

Узнав про наш планируемый поход на пиво, к нам с Чессом присоединился его двоюродный брат Сэм. Он адвокат, очень серьёзный мужик. Даже когда мы в прошлые выходные купались в водопаде, съезжая на задницах по большим плоским камням, у Сэма было такое лицо, будто он сейчас скажет: «Ваша честь, обратите внимание на эти скользкие водоросли…»

Но, кроме шуток, Сэм не дурак. Работка у него такая, что дураком быть просто нельзя. Он мне однажды рассказывал про своё последнее дело: лошадь на скачках сломала ногу, и её владелец судился с администрацией ипподрома. Так Сэм полгода изучал анатомию лошадей, чтобы выиграть этот процесс. А когда он приезжал в прошлый выходной купаться, я видел у него в бардачке книжку о бабочках, но все же постеснялся спросить, что за дело на этот раз.

Говорить с ним о загадочной твари, поселившейся за нашим домом, я тоже вначале не собирался. Тем более что пить мы начали у Майкла в подвале, где вообще не слышно никаких звуков снаружи. Однако там мне быстро надоело. Американцы почему-то пьют пиво стоя. Невзирая на это, я обычно всегда нахожу, куда пристроить задницу. Но в подвале Майкла все было как будто подстроено к моему приходу: совершенно не на что сесть, кроме ледяного цементного пола и холодных бочек с пивом.

И главное, стоило мне об этом заикнуться, как они сразу потребовали рассказать ещё чего-нибудь о диковинных обычаях русских. Начался очень длинный разговор, во время которого я пытался объяснить, почему мы в Питере греем пиво зимой:

–Летом жарко, так?

–Так.

–В кайф выпить холодного пива, так?

–Так.

–А зимой холодно, так?

–Так.

–В кайф выпить подогретого…

–Ни за что! Пиво подогретое не бывает! Представь, Алекс – ты на пляже, жара… и ещё пиво горячее! Бр-рр!

–Блин, но это же летом, когда жарко, так?!

–Так.

–Но зимой же холодно, так?!…

И опять по кругу, всё сначала. В конце концов Сэм тоже понял, что разговор зациклился, и предложил пойти на воздух. Мы вышли с пивом на задний двор и, стоя над ручьём, любовались природой. Сэм увидел невдалеке дерево с белыми цветами и тут же сказал его название. Которое я тут же забыл, но зато спросил:

–А слышишь – вот это? Будто наждачкой по камню. Всю ночь мне спать мешало! Чесс говорит, это лягушка.

–Маловероятно. Лягушки так не орут. Я думаю, насекомое. Или даже птица, – ответил грустно-задумчивый Сэм. И почему-то добавил:

–А ты слышал, как кролики верещат, когда их режут? Ужасный звук, правда?

Я промолчал. Я не слышал, как верещат кролики.

–Вот, кстати, ещё одно интересное явление, – продолжал Сэм, отхлебнув пива. – Похоже, Майкл приучил свою собаку не срать на своей территории!

Действительно, лохматый Твелвгейдж уютно примостился прямо за нашим домом. Ограды между дворами не было, но пёс Майкла верно вычислил, что у нашего дома – чужая зона, а значит, можно гадить вдоволь. Закончив, он подхватил зубами свою любимую «летающую тарелку», которую перед этим заботливо положил перед собой на землю, и убежал. А я на всякий случай запомнил место, чтобы не вляпаться.

# # #

В выходные скрежещущая «не мышонка, не лягушка» отошла на второй план. Конец пятницы вообще не зафиксировался: в рамках культурного обмена я показывал американцам, как делается пивной пунш. Тот самый, про который мой приятель Жора обычно рассказывал так: «А потом кто-то сделал этот пунш. Не помню только, кто…»

Субботу и воскресенье мы провели на Дип Крик, где учили Лиз, племянницу Чесса, нырять с мостков под плакатом «Купаться запрещено». Я лишь раз вспомнил про загадочное существо-напильник, когда по пути обратно Чесс на скорости 100 миль в час высунул в окно автомобиля руку с губной гармошкой. Получилась совершенно шизовая музыка ветра. И мне сразу пришло в голову – а может, нет у нас за домом никакого особого существа? Просто ветер так шумит, треплет какой-нибудь сухой листок между сучьев.

Но в этот вечер я все равно ничего не слышал, по возвращении домой сразу заснул как убитый. Свежий воздух, купание, ну понятно.

Зато в понедельник! Я пришёл с работы усталый, поел булки с молоком, послушал старый «Аквариум» и лёг спать. Вернее, только лёг. В душном ночном воздухе, под аккомпанемент скрипачей-цикад выводил своё соло одинокий напильник. Закрыть окно было бы просто самоубийством: вентилятор, стоявший на подоконнике и тянувший свежий воздух, был единственным спасением от жары. А когда-то я думал, что он гудит! Да по сравнению с этими наждачными звуками вентилятор был просто шёпотом любимой девушки!

Я провалялся без сна ещё полтора часа, обдумав всё, что только можно обдумать, если лежишь в тридцатиградусную жару на полосатом пододеяльнике и слушаешь надрывающуюся за окном лягушку или кто там ещё.

В третьем часу я не выдержал и спустился вниз. На кухне сидел Мэт и ел разноцветные макароны. Увидев меня, он заржал. Наверное, решил, что я иду звонить. Месяц назад ночью, когда я лежал на полу в прихожей и разговаривал по телефону с Маринкой, вернувшийся из бара Мэт перешагнул через меня и пошёл спать; встав в полвосьмого утра и спустившись вниз, он обнаружил, что я всё ещё лежу в прихожей и разговариваю; он тогда сразу спросил, не дам ли я ему на минуточку телефон – позвонить в дурдом; но я успокоил его, сообщив, что говорю не с Россией, а всего лишь с Северной Каролиной.

–Проклятая древесная лягуха! – объяснил я свою теперешнюю бессонницу. – Ни хера не даёт спать!

–Take my gun and take care, – предложил Мэт.

–Не, лучше молочка попью. Может, засну.

–It might help, too.

Но поднимаясь в спальню, я вновь услышал… Все окна в доме были открыты, и казалось, под каждым сидит пьяный сантехник и перепиливает толстую трубу мелким рашпилем. Я передумал возвращаться и вышел на улицу.

Ага, вот оно что! Их уже двое! Немного поодаль от первого источника звука завёлся второй. И они, суки, теперь переговариваются! Шрых, шырых-шырых… Шрых, шырых-шырых… Я попробовал подойти ближе, но передвигаться в темноте по колючим кустам оказалось непросто.

Абзац! Царь Природы. На рубеже XXI века. В одних трусах на берегу ручья, в третьем часу ночи. Жертва напильникофобии. Разозлившись, я схватил горсть камней и запустил ими на звук. Потом ещё очередь – по второму.

Странные звуки смолкли. Под ласковое пение цикад я вернулся в дом. Мэт оторвался от разноцветных макарон:

–Did ya show them bastards where Russian crayfish stay the whole winter?

–Типа того.

Я поднялся в спальню и лёг. Как хорошо! Только цикады и вентилятор. Однако…

Блин, мне опять не спалось! Я понял, что лежу и думаю о древесной лягушке. Почему она кричит каждую ночь? Почему замолчала? Может, я убил редкое животное или помешал ему искать подругу? А может, это всё-таки не животное, а какое-то странное явление природы? Бывает, деревья от мороза трещат. Интересно, трещат ли они от жары?

Тишина со слащавыми цикадами раздражала чем дальше, тем больше. Я снова встал и, стараясь идти тихо, вернулся к ручью. В воздухе висела какая-то безнадёжность и пустота.

Я пнул ногой булыжник. Он скатился в ручей и булькнул в воде.