Мегаполис. Построман

– Я всегда боялся смерти.

– Брось, это не так страшно.

– Боялся раствориться в ничто.

– Самое страшное, что может приключиться в этой истории – боль.

– А что потом?

– Потом ты можешь быть, а можешь отключиться, затем снова быть – вечность.

– Смерть – как зеркало жизни.

– Никто не знает, поверь.

– Даже ты?

– И я в том числе.

Они подняли бокалы и сделали по глотку. На деревьях, что были позади, какие-то животные устроили драку. Они гонялись друг за другом по стволу, изрыгая проклятия. Их выпученные глаза были налиты кровью и грозились лопнуть при первом соприкосновении с кончиком иглы. Шерсть встала дыбом, когда одно из них полоснуло оппонента до крови. Мясо обнажилось в разрезе сухой кожи. Животное резко остановилось и вцепилось в глотку обидчика. Третье прыгало вокруг и пыталось ранить дерущихся. Кто-то должен был выжить. Тот, кому будет принадлежать дерево. Они орали, словно их травят собаками, и по всему было видно, что исход утонет в горячей крови.

Один уже успел выбыть из игры, оставив трястись в зубах свой оголившийся череп. Его остатки были молниеносно поглощены кайфующим от зверства существом, смотревшим в пустоту удовлетворенными глазами. В это время третий смертельный игрок продолжал разрывать его шкуру острыми когтями, с криками прыгая по раскачивающимся веткам. Он спускал по коре остатки жизни соперника, хлеставшие теплой жижей из тела замутненного сознания. Ждать оставалось недолго, его мышцы немели и зверь мяк на глазах. Взгляд остановился на парализованном сознании и клыки обагрились последней кровью отчаяния.

– Зачем они это делают?

– Никто не знает.

– Странные существа.

– И тебя убили бы – им безразлично.

– Ну уж нет, я к ним не сунусь!

– Хорошее решение.

В глазах этих странных существ он узнавал людей, которые поступали с ним как животные. Тех, чьи жизни держались на плаву за счет других. Тех, кто впадал в безумство и не жалел близких, кидая в кипящие котлы новорожденных детей, утопающих в боли отторжения родной плоти. Им было не важно с кем делить дорогу, они не знали своих целей и не имели понятия о том, куда держат путь. Безвольные создания, потерянные для общества, но еще не понимающие ужаса ситуации в которой оказались благодаря собственному безрассудству.

Они мечтали сделать нечто великое для тех, кто был рядом, но предпочитали бездумно скитаться, ожидая последнего часа. Каждый вечер они засыпали в наркотическом угаре, и тянулись к будильнику по утрам. Они не хотели жить как все. У них не было визитов к гинекологу, а их телефон постоянно молчал. Они – ничто и не хотели являться чем-то, поглощая обессилевшие надежды на золотых слитках лучей весеннего солнца. Он не знал среди них никого, кто бы с ужасом и восхищением всматривался в собственные черты лица, скрывающиеся за пылью времен. Вечно увлекаемые неизвестностью, уставшие бежать от теней, преследующих их по ночам.

Им оставалось только сидеть и смотреть на то, как с костей осыпается черствая плоть. Вздыхать и плести какую-то чушь, ожидая последней секунды. Иногда они пытались молиться, но судьба благосклонно закрывала глаза на их просьбы. Они взывали к небу, но небо не отвечало им. Ждали молний и яростных раскатов грома, но в открытые окна их домов никто не заглядывал. Ночью они грезили порывами ветра, срывающими стальные листы с крыш. Переводили взгляд с часов на потолок и укрывались с головой под одеяло. Во сне они становились детьми, гоняющимися за бабочками по огромному полю. Взрослые сестры целовали их в губы и укладывали рядом с собой, смотря прямо в глаза. Их испуг и удивление перерождались в благоухающие цветы, распускающиеся под холодными лучами заходящего солнца. В объятьях любви и желании соединяться с ними вновь и вновь.

– Тебе пора.

– Что ж, прощай.

– Мы еще встретимся.

– Мне будет нахватать тебя.

– Я знаю.

Бьющий из окна свет упал на его кровать. Он сорвал с себя одеяло и дал теплу коснуться обнаженного тела. Далекого и такого желанного, свободного от ненависти и лжи. Вот, они здесь и больше им не нужно ничего – он уже давно так не засыпал, окутанный свободой одиночества. Лаская пальцы и нежно проводя языком по ее щеке. Далекой женщины, поспешившей открыть дверь в новую жизнь. Без домашнего очага любящего мужчины. Для новых впечатлений, открытий и лжи.

12. Ее ноги

Он посмотрел на ее ноги и захотел узнать о ее жизни больше. Эта мысль занимала его давно и теперь, когда она превратилась в сформировавшуюся девушку, которая не знала стыда, возродилась снова. Она не знала его в силу отсутствия опыта и моральных норм, навязанных со стороны пуританского окружения ее семьи. Казалось, она даже не заметила его взгляда, но не остановилась, продолжая медленно подниматься по лестнице. Мысленно он раздевал ее и пытался вообразить подробности того, что скрывалось за короткой юбкой и черными колготками. Следуя за ней во власти желания, диктовавшего извращенный интерес и неподдельное желание секса, он сглатывал слюну, мечтая прикоснуться к ее губам. Диким и беспощадным зверем, уличенным в интересе к форме недавно сформировавшейся груди. К дыханию и голосу, звавшему за собой. К ледяному взгляду и нерешительным движениям.

Ожидание съедало его время. Что-то мешало ей сделать первый шаг. Ему показалось, что это был страх перемен. Сомнения начинали вкрадываться черными пауками в его мысли. Где-то в глубине души он понимал, что перешагнув за черту дозволенного. И она бы не отстала от него, не испив до дна. Он мог стать ее домашним котенком, мило урчащим по вечерам. Щенком, просящимся на улицу в дождливое утро. Игрушкой, терпящей побои и зализывающей с трудом заживающие раны. Тем, кто отдастся ей до последнего. И, понимая странные позывы, ему не оставалось ничего, кроме как ждать и наблюдать за ее поведением. В яркой коробочке конфет в разноцветной глазури. Доступной напрокат за небольшое вознаграждение. Взрослеющей и пробующей на вкус сладкую пенку с его груди.

Прошлое напоминало ему холодный душ освобождения. Мыльную пену и горячие прикосновения за деревянной дверью. В разбитом стекле и мыслях, водивших хоровод чудных картин, обрывающихся горизонтом сорванных колготок. Она была его недотраханным критиком, который жаждал очередного юнца, не познавшего боль настоящего вожделения. Парня с соседней лестницы, в тайне употребляющего героин. С тех самых пор, как она перестала верить в добро и зло. Потерявшая для него всякий смысл и выбившего на ее сердце первую рану.

Она повернулась к нему и обнажила звериный оскал. Он посмотрел в ее глаза – в них он увидел прошлое, обернутое в надежды и переживания. Он начал сочувствовать ей, отсасывающей так, словно это была первая и последняя любовь на планете. В галактике и иных мирах, еще не открытых физиками, где совокуплялись народы, рождая новые поколения фантазий инцеста. В свисающих грудях склонившейся над столиком девственницы, слегка приподнявшей юбку и закрывшей от наслаждения глаза. Плавными движениями, доводящими ее до оргазма. На часах короткого времени, в порыве страха и тайны.

Она была полицейским, рыщущим среди кирпичей, оставшихся после авиаударов в квартале величественных зданий. По треснувшим колоннам застывшими псами разврата, терзавшими каждого, кто осмеливался заглянуть в ее чертог. По его телу проходил ток, когда она снова и снова влекла его, наклоняясь над столом. К следившей за секундной стрелкой, замиравшей в ее глазах на двенадцати, не желая продолжать свой ход. Впиваясь губами в капли ее пота, пронизывающие упругое тело механикой любви. Схемами, подводящими к диодам оргазма. В форме латекса, забрызганного горячей спермой. Кровью на губах, превращающейся в мед, падающей струйкой на ее колени.

Иногда она специально мучила его неразрешившимся желанием, терзая грудь красными ногтями. Била острым каблуком прямо в сердце и долбила до тех пор, пока не находила нужным совокупиться на холодных плитах экстаза, запятнанного временем. В тот вечер ее губы молчали – говорил ее взгляд. Повелевающий и бросающий в дрожь, заставляющий обмякнуть в унынии и сплюнуть на пыльный асфальт. Он налил ей еще вина и продолжил играть в холодного старика, перебирающего на скрипке простые мелодии самообмана. Легкого и не менее желанного. В лице старой потаскухи, захотевшей отведать свежей плоти еще не распустившегося мужчины. Между цветами сада, в блядском блеске меланхоличных весенних песен.

Она зашла в его комнату на высоких каблуках. Таких, которые сводили его с ума облегающей кожей ног. И не переводя взгляда на него, она предложила последовать в кабинет, чтобы ввести в курс дел, происходящих внутри. Внутри стен, за которыми умирали и ждали смерти. Под белыми покрывалами, пропахшими мочой. В душных палатах, под несгибаемым наблюдением заснувших медсестер. За стуком ее каблучков по кафелю, за задницей выделывающей изящные па. Он шел за ней как щенок, остановившись как вкопанный, когда она обернулась и открыла дверь в кабинет.

– Хочешь войти?

– Да.

Она взяла стеклянный шприц и медленно протерла носик колбочки о грудь. Потом принялась за острое лезвие и провела им по стеклу, резким движением надломав носик. Шприц жадно всасывал содержимое, наполняя механику внутренностей неизвестным раствором. Она стряхнула лишние капли и начала искать вену на его руке. Он почувствовал, как по ее пальцам побежали удары. Затем она потянула его к своей груди. Ее взгляд медленно поднялся и они сошлись в точке нежного поцелуя, означавшего полную капитуляцию. Шприц упал на пол и закатился под кушетку, кончив содержимым на кафель.

– Мне нравятся молодые.

– Мне нечего сказать на это.

– Я уже давно хотела остаться с тобой наедине.

– Это постоянно витало в воздухе.

– Думаю, теперь мы будем знакомы ближе.

– Я не против.

Он с жадностью поцеловал ее тонкие губы, попробовав на вкус блеск алой помады. Зараженный неизлечимой болезнью, вкусивший один из самых страшных наркотиков современности. Обманувший надежды по венам безразличия к словам и чувствам. Медленно распространявшийся по телу и препятствовавший нормальной работе мозга. Словно вирус, поражающий внутренние органы один за другим. С каждым новым прикосновением, на волне ее уверенного голоса. Шаг за шагом, удаляясь от двери в преступный сумрак белоснежной ширмы.

Утро быстро сменилось душным днем. Он все еще оставался ее мальчиком, обученным манерам и изысканным правилам поведения. Им было безразлично о чем говорят утренние газетные заголовки и кто продолжал колотить в дверь, извергая проклятия, грозно напирая на нее. Иногда они отставали от толпы и он раздвигал ее ноги. Затем он несколькими движениями кончал внутрь, даря на прощание сладкий поцелуй и улыбку. Она приходила к нему каждый раз, когда ее муж возвращался домой уставший и немного выпивший. Он любил ее холодные глаза и аккуратно подстриженные волосы. Стройное тело и тонки пальцы. А она получала от него все, что хотела, наслаждаясь ролью женщины-кошки, мечтающей о собственном сыне, вылизывающем ее гениталии. Идеальный симбиоз, отмеченный галочкой в журнале. Подписанный на рецепте, с синей от холода печатью.

Словно собаки, они не могли прекратить этих кровавых встреч. Ее манила нежная плоть, его – новые эмоции. Каждый раз они начинали все сначала, стоило ключу войти в замочную скважину и щелкнуть тишиной подвального помещения. Наркотический туман обволакивал их сердца покалывающими словами. Она ввела иглу в собственную вену и поставила ему штамп полноценности. В комнату ворвались люди в военной форме и вышвырнули его в коридор. Вентиляторы жадно всасывали горячий воздух, наполняя легкие прохладой цокольного этажа. Не в силах позвать на помощь и вырваться из цепких рук женской сексуальности, он бросил взгляд на парковку. На прощание она поцеловала его в губы и громко рассмеялась. Приклад вытолкнул его на улицу. Мотор резко взревел и колеса впились в асфальт, оставляя на нем черные следы резины.

– Пусть парень повеселится!

– Да, пусть наконец оторвется.

– Он такой милый.

– Не твоего возраста мужчина.

– Ну и что?

– Вечно ты морочишь мне голову.

– Прекрати, это всего лишь игра.

Он повернулся на голос и увидел у окна престарелого человека, курившего трубку. Она подошла сзади и начала нежно массировать его шею. Удаляясь от них, он мечтал вернуться обновленным, с новыми эмоциями и необычными желаниями. Свежий воздух сводил его с ума. Он мечтал, чтобы она достала черную плеть и отхлестала старика, как нерадивого щенка. Свет замигал и внезапно стало темно. Пленка оборвала киноленту. Зал неодобрительно загудел. Из тьмы послышался свист.

Во всем были виноваты проклятые энергетики. Электричество отключили, когда они ехали на полпути домой. К тому же, вражеская засада обломала весь кайф. Отступать не имело смысла – их бы сразу стерли в порошок, не дав передать сигнал о помощи по рации. Блеск снайперских прицелов отбил последнее желание брать оружие в руки. Они молча сидели и ждали отмашки, как им показалось, главного. Тот сравнивал возможности решительных действий, капитуляции и примирения. Нужно было выбирать единственно верное решение, способное сохранить им жизнь в тылу врага, обреченным на медленные муки совести и всеобщего унижения. К ним подошел инспектор и заглянул в салон. Он явно что-то заподозрил, прочитав испуг и надежду на случай в их глазах.

– Даже не думай.

– О чем?

– Ты знаешь.

– Не думаю.

– Вылезай.

Он попытался что-то сказать в свое оправдание, но его придавили кончиком лезвия к протоколу. Нужно было ломать комедию, не иначе. До конца, во что бы то ни стало. Сердце бешено заколотилось и попыталось вырваться из груди. Так бывает, когда надежда оставляет своих героев подыхать в оврагах смерти. Он посмотрел в голубое небо в поисках спасательного вертолета, но удар в челюсть вернул его в реальность. Инспектор приказал выйти и проследовать на досмотр. В его глазах не было ничего, кроме усталости и желания завалиться на кровать. Он застегнул верхнюю пуговицу и поправил берет. Достал документы и приготовился отвечать на вопросы. Допрос длился около получаса. Курок трижды был на взводе, обещая расплату за дезертирство, но приговор постоянно откладывали.

– Вы в ловушке.

– Да, закон военного времени.

– Ну и что нам с вами делать?

– Я не знаю.

Лицо офицера было озадачено, он крутил дулом у виска и перелистывал бумаги. Время тянулось, как ириска, не желавшая отлипать от зубов. Он смотрел на приборную панель, на огоньки рации и средства для отслеживания движения на прилегающей территории. Ему хотелось курить и поскорее покинуть место допроса подозреваемого во всех зверствах мира. Он угрожал ему статьями и пытался прикрепить их к его личному делу. Чтобы тому ничего не оставалось, кроме как держаться на высоте и не выдавать своего замешательства, лишь бы не провоцировать их, жаждущих разоблачать шпионов и прочий сброд, мешающий работать по ночам. Под желтым светом фонаря. Вблизи какой-то станции и железнодорожного перехода.

Без сомнения, они влипли. Мимо них иногда проходил часовой, играя с затвором автомата. Взгляд офицера бродил по бланкам и документам, иногда падая на зажатого в тиски случая подсудимого. На его лице читались мысленные усилия, граничащие с апатией. В какой-то момент ему показалось, что тот не хочет крови. Возможно, его ждала дома семья или у него были иные веские причины не чинить расправу над молодыми псами. В итоге он решил отпустить их, ничем не мотивируя свое действие. Просто всучил ему документы и с каким-то странным вздохом разблокировал двери.

– Уезжайте за тот поворот и гасите огни.

– Хорошо.

– Только тихо!

– Не сомневайтесь.

Дверь открылась и шокированный, еще в полной мере не понимающий своего счастья, он направился в сторону обочины. Медленно сев в автомобиль, он натянул ремень и выключил систему навигации, чтобы стереть себя с лица радаров. Затем посмотрел в сторону удаляющихся красных огней и глубоко вздохнул. Он не мог ничего придумать, что бы сказать на вопрошающее молчание спутника. Им, бесспорно, повезло и пассажир не понимал причину столь доброго расставания с патрулем. Они должны были пришить их, как это делают с теми, кто решает переступить через закон. Пристрелить как взбесившихся животных, осмелившихся кидаться на хозяев. Они были их пушечным мясом и мальчиками для битья. Но самого страшного так и не произошло.

– Просто молчи.

– Мне и сказать-то нечего.

– Мы едем на стоянку.

– Но мне нужно домой.

– Нет, пару часов проведем там.

На небе кляксой светила холодная луна. Дорога была совершенно пуста и девственна. Он свернул в темный переулок и выключил огни. Его спутник дрожал – его нервно трясло от произошедшего. Он даже не хотел курить. Немного погодя они вышли и направились в дикую ночь, чтобы отдышаться. Справа гудела огромными генераторами электростанция, слева – давили на глаза гудронные окна потрескавшихся стен.

– Едем, нам нельзя больше здесь оставаться.

– Да, это шанс.

– Карта говорит, что дальше будет блокпост.

– Мы свернем до него.

– Нам повезет, обязательно повезет.

– Не сомневаюсь.

Он снова завел мотор и они помчались по дороге, развернувшись в неположенном месте. Рабочие, менявшие дорожные знаки, с подозрением покосились на них. Это заставило его вдавить педаль газа в пол. Они свернули на шоссе и понеслись вдоль стального отбойника, обгоняя время, решившее преподнести им сюрприз.

13. Побег из города

Он стоял на вымощенной камнем площади. Внизу, до самого горизонта, растянулся фонтан. По масштабным лестницам ходили туристы. Городок был окружен лесом, к которому вела единственная дорога, сливающаяся за поворотом с трассой. Ехать было недолго, но он порядком подустал. Ночь за рулем обернулась желанием хорошенько выспаться на мягкой кровати. Незнакомые лица и язык лишь усиливали желание отключиться и проснуться в новом мире, жаждущем утреннего кофе и холодных бутербродов.

В здании супермаркета его ждала приветливая продавщица. Этого было достаточно, чтобы продолжить путь на пятый этаж, заручившись гармонией и счастьем. В дверях показалась какая-то девочка, исчезнувшая на кухне даже не взглянув на него. В комнате справа стоял балаган – словно приехавшая недавно группа туристов еще не успела обустроиться в крошечном хостеле. Он отметил взглядом пару симпатичных девиц, не вызывавших особенного желания вступать с ними в диалог и зашел в уборную. Она показалась ему слегка странной и непривычно большой. Он поднялся по нескольким ступенькам и спустил штаны. В этот момент дверь открыла молодая особа и молчаливо уставилась на него.

– Закрой, пожалуйста.

Она закрыла дверь, предварительно переведя взгляд на его член, и убежала. Он поежился и, выйдя, снова отправился на улицу. Находиться в одном помещении со столькими людьми у него не было никакого желания. Перед ним снова расстелилась дорога и он уже было начал думать о том, как бы поскорее вернуться и заснуть в непривычной, но наверняка уютной кровати. Пошатавшись некоторое время по улицам, он совершенно привык к незнакомому месту и начал улыбаться прохожим, как всегда куда-то спешащим.

Вспоминая лицо девушки, открывшей дверь и заглянувшей в туалет, он проникся странным, смешанным чувством. С одной стороны, он хотел ее трахнуть, с другой – ему она была совершенно безразлична. Зачастую со многими так и бывает: люди трахаются с теми, до кого им нет в сущности никакого дела, а любят других, уважаемых и оберегаемых. Таких, с которыми невозможно думать об анальном сексе или свинг-вечеринке. Это какая-то безумная традиция, скрепленная в узах брака и семьи. Самодовольная ухмылка тюремщика, понимающего бесцельность своего существования и находящего каждый раз новый смысл в эхе шагов, разбивающих сырую тьму влажного коридора.

Он вспоминал их лица каждый вечер. Тех, что смотрели на него с усталостью обреченных мотать срок и внимать таинственному шуму. Они различали среди прочих звуков шаги по холодному камню и даже слышали шум от крошащегося под каблуками песка. По ним можно было сверять часы и угадывать настроение. Модные тренды и направления пригородных поездов на карте разноцветных линий. Ему показалась странной мысль о сексе в вагоне метро, и он не хотел секса в лифте. Даже в этом городе шлюх, где он неосмотрительно забыл закрыть дверь туалета. Утро сдавливало его неопределенностью. Он захотел напиться и забыться во сне.

Виски вернуло его к жизни. Вокруг него проносились люди, которые были явно чем-то заняты, они работали и имели на шее семьи. Они учились и читали умные книги, запивали транквилизаторы соком и поправляли у зеркал милые юбочки. Некоторые из них совсем не употребляли алкоголь и не дышали дурью, дроча на фотографии киногероев любовных драм. Секс был для них чужд, как будто мамы в детстве насиловали их палками для теста, прививая добропорядочность и снобизм. Все, что было им интересно – не выходило за рамки привычных желаний, очерчивая уютный круг дозволенного непреклонной моралью. Сигареты представляли для них особенную опасность. Доступные в любом магазине, они напоминали им интимную связь, призывающую вылезти из скорлупы нравственности. В отражениях фотографий и паспортов. Готовые насиловать в парках своих юных жертв. Живущие местью, пропитанные ядом запрета.

– Присоединяйся к нам?

– Нет, я не думаю, что это хорошая идея.

– Почему же?

– Вы меня изнасилуете.

– Как ты могла такое подумать?

– Поверь, я многое повидала в жизни.

– Что-то случилось?

– Нет, я не хочу.

Его глаза стали стеклянными от того, что он услышал. Девушка, которую он знал с самого детства и с которой они занимались сексом еще в прошлом году, слетела с катушек. Даже если бы он снова захотел ее положить животом на кровать, он бы выбрал совершенно другой путь к ее страстям и желаниям. Но она продолжала говорить о каком-то просветлении и взывать к богам нирваны. Она хотела, чтобы он ощутил спокойствие и затаившуюся в глубине души агрессию, заставляющую отвечать отказом на безобидное предложение. Она не хотела возвращаться в прошлое. Его член ее больше не интересовал.

– К слову, у меня есть парень.

– Это же чудесно!

– И у нас с ним все очень серьезно, поэтому я не хочу.

– А как это может повлиять на ваши отношения?

– Не хочу об этом говорить, я слишком много видела в этой жизни.

Он подумал, что ее мог изнасиловать приезжавший в город турок. Или бросил очередной парень, пообещавший воздушные замки на облаках. Его терзали смутные сомнения на этот счет, но напускной пафос наводил на мысли о намеренном введение в заблуждение. Все, что она могла видеть – это эрегированные члены, некоторое время пользовавшиеся ее красивым, подтянутым телом. И тех, кому доставался сладкий кусочек ее упругих грудей с огромными твердыми сосками на выходных. Она была той девочкой, на которую смотрели как на номер один в линейке шлюх, с кем хотелось бы обменяться жидкостями. Она достигла своей цели – стала сексуальна и желанна, но желание секса куда-то испарилось. Печальная история, повторяющаяся с ней год от года. Он повесил трубку и закурил.

Неуверенность в себе и отсутствие идеальной фигуры когда-то толкнули ее на умалишенные действия, на беспорядочный секс и общение с первыми встречными. Она стремилась понять всех и каждого, прийти на помощь, открыть свою душу в ответ, помочь советом. Яркая и домашняя, она совсем не была шлюхой, хотя и любила секс. Некогда один парень продиктовал ему ее номер, заметив, что она сосет у каждого, даже в подворотне. Что скрывалось за этой формулировкой, ему было не очень понятно, но они все же встретились.

Ему понравились ее попка и плоский живот. Настоящий женский мускулистый живот, которых он видел не так много на своем веку. Скорее она напоминала подростка, что только добавляло жару, когда он долбил ее на своей кровати, забывшую о любимом парне. Она считала, что перед тем, как они поженятся, ей можно было погулять. Конечно же, они так и не поженились. Мысль о трахе с замужней стала великолепной приправой к готовому блюду канувшего в историю вечера. К тому же, она не врала, как не обманывала и в другие бесчисленные разы. Но почему теперь ее перестал интересовать секс – оставалось загадкой, решать которую ему не хотелось. Работа, дом, самосовершенствование и нирвана. На большее она пока была не способна, приводя в порядок мозги и личную жизнь, кинутая очередным мужчиной своей мечты.

Возраст постепенно убивал раковыми клетками их души, растерзанные мнениями со стороны. Это была месть за безрассудное поведение. За отсутствие образа и самоуважения. Упивающиеся, словно наркотиками, своими привычками и слабостями. Они хотели от партнеров слишком многого и требовали невозможного. Обычно они бросали в них прощальным взглядом и шли в ближайший магазин, чтобы купить немного алкоголя. Лучшего антидепрессанта и средства для похудения. Чтобы быть ближе к небесами и познать оргазм самоуничижения и депрессии, обязательно посещающей пустые квартиры. В порядке очереди, на конвейере брачных договоров.