Мегаполис. Построман

Сначала она показалась ему молодой и наивной. С блестящими глазами, предлагающая кровавое наслаждение и сладкую боль. Он с подозрением отнесся к этим мыслям и сделал небольшой глоток. Он знал, что такие как она приходили сюда заручиться поддержкой местных богинь. Те с радостью ставили галочки напротив их кандидатур. Делали фальшивые бумаги и отпускали им грехи. Смех наполнял их легкие, раздирая сердца пилочками для ногтей. А он сидел напротив и пялился на нее. На ее тонкие губы, на белую кожу и неуверенное поведение. На обиженную кем-то девочку, переживающую распад атомов в канцелярии Вселенной. Он встал и резко подошел к ней, попытавшись с ходу обнять. Она перехватила его инициативу и отшатнулась, переведя взгляд на барную стойку за которой никого не было.

– Поговорим, может быть, для начала?

– Ладно, если хочешь, можно и поговорить.

– Не стоило этого делать, это было дико.

– Иначе быть и не могло.

– Я знаю.

Она не была шлюхой. Дорогие украшения и сверкающие камни в кольцах не имели для нее никакого значения. Свадебные платья и прощальные слезы на блузках секретарш ни о чем ей не говорили. Ее привлекало общение в дешевых кафе, флирт в переходах метрополитена и поцелуи в подворотнях наркопритонов. Она любила сидеть на телефонной линии, напившись сладкой газировки с водкой. Неся бред надломленного сознания и призывая демонов одиночества, чтобы догнаться до мертвого сна. Любила обнимать кота и иногда блевала в ванной радужными переживаниями. Она получала от этого удовольствие, выворачивавшее наружу душу с ее эротическими позывами.

Чувствуя ее тепло, из темных углов на них смотрели мрачные фигуры, мысленно массируя нежные плечи и что-то нашептывая ей на ушко. Они часто звонили ей по вечерам, а она сидела и крутила тонкими пальцами телефонных проводов, не подозревая, что ее раздевают взглядом и насилуют в зассанных подъездах. Кто-то в сером пальто, стряхивая пепел, самодовольно улыбнувшись на его мимолетный взгляд. Звонок явно заводил его, в особенности розовая помада ее губ. Ему показалось, что тот был не против оттрахать телефонную трубку и отхлестать ее плеткой, лишь бы она громче орала, разрывая и без того слабый динамик на другом конце линии.

Она хотела напиться и положить конец наивности. Без алкоголя она не хотела рассказывать ему о своих чувствах. В такие моменты мир казался ей скучным, а люди не представляли никакой ценности. Словно прогулка по супермаркету без наличных. Даже ее парень не подозревал о фантазиях, что каждую ночь заставляли ее покидать уютную квартиру на берегу канала, выходящего окнами снов в бескрайнее море. Его смутные черты и далекий голос поражали ее воображение. И чем больше она пила, тем сладостней ей было слушать ложь. Такую привычную и знакомую, как серые высотки, отражающиеся в бликах черной воды. Из глубин ее подсознания, состоящего из книг, кинолент и дешевых сериалов. Она заставляла его подниматься на восьмой этаж. Аккуратно открывала дверь и провожала в темную комнату. Затем привязывала к кровати и садилась напротив в прозрачной блузке, погружаясь в чтение. Она хотела, чтобы он стал ее альтерэго, которому можно было признаться в эгоистичной любви к самой себе. К маленькой девочке, которую заставляли посещать кабинет психоаналитика. К той, которую считали больной. В нем она видела своего лечащего врача, строгого отца и не родившегося брата. Она хотела жаждать его губы и лежать на его груди нежными поцелуями. В красках картины, написанной молчанием. В алых цветах роз на подоконнике выкуренных сигарет, но каждый раз оставаясь верной самой себе.

– Она даже подарила мне картину.

– Да ну?

– Она написала ее маслом на холсте.

– Думаю, это навсегда.

– Да, хорошее прощание.

– Она сумасшедшая.

– Почему?

– Она измазала меня краской.

– Да, она умеет делать такие штуки.

– Это было необычно.

– Тебе повезло.

По утрам, стоя перед зеркалом, он пытался найти ответы на мучившие ее вопросы. В ее золотых волосах и гладкой коже. Чужое, странное лицо, которое день ото дня становилось все старше и старше. Она пыталась заговорить с ним, но он упорно молчал. Как-то она даже прильнула к собственным губам, оставив на запотевшем стекле отпечаток помады. Грустная и свободная, пытающаяся зацепиться за ниточку, уносящую их в облака на воздушном шаре. Ее рука, мертвая и холодная, коснулась живота – она почувствовала одиночество. Он не знал, что она увлекалась живописью. И ничто в ней не выдавало этот интерес.

В университете парни кидали в ее сторону брезгливые взгляды, а по вечерам лайнеры освещали ей дорогу прожекторами. Недоступность ее тела отталкивала их. Гнев переполнял бортовые журналы самописцев. Не боясь быть разорванной стаей диких собак, она кричала в объективы камер, смеясь над пустынными улицам и ржавыми переулками. Она не шла на компромиссы, с безразличием смотря в лица непонимания – она собирала сумочку и молча уходила. Чтобы вернуться в темную комнату, где на комоде стояла фотография ее сдохшей собачки. Туда, где дверь балкона была всегда открытой. Где теплый шарф удавкой обвивал шею, чтобы стоя в дверях смотреть на часы, ожидая полдня его поцелуя. И, закурив кремовую сигарету на прощание, раствориться в сладком дыму. В отчаянии и замешательстве.

5. В ожидании тепла

Сначала к ним подошли рабочие, занимающиеся недалеко от озера ремонтом дороги. Их оранжевые жилетки сверкали в лучах солнца, непривычно выделяясь на прибрежной линии. Затем подошли сборщики мусора, с улыбками смотря в сторону белоснежных птиц. Ребята на минивене принялись делать фотографии, остановившись прямо посреди дороги. Дверца открылась и стройные ножки выпрыгнули на асфальт. Девушка достала расческу и принялась за длинные, развивающиеся на ветру волосы. Объектив ловил линию ее груди, облизывая шею и плечи. Взволнованные птицы за ее спиной били кончиками крыльев по ледяной воде и, чуть оторвавшись от нее, начинали скользить по воздуху.

Он попытался дозвониться до нее, но она не брала трубку. Теряя очередной шанс, он допил третью бутылку пива под одинокий шум волн. Разочарование сменилось поиском ответов на вопросы. Иногда он даже не понимал их смысла. В эксгумации тел и в кровавых расправах над преступниками; в затхлых моргах, забирающих молодых и старых; в безразличии людей друг к другу, самых близких и дорогих. Он пил холодное, с привкусом лжи, пиво. Они опустошали свои души ложью и беспечными надеждами. В следах, оставленных кем-то на песке. В страхе перед таинственной красотой, заставляющей смотреть на киноленту окружающего мира. Мира, требовавшего отдавать долги ненависти и любви. Дикими воплями и публичными расстрелами. Он выкинул бутылку в кусты и перевел взгляд на небо. Оно начало затягиваться облаками.

Его пугало бессмысленное существование, которое казалось ему сродни самоубийству. Некоторым из таких людей, потерявшим веру в человечество, время от времени он жал руку. Не имея определенных планов на жизнь, они с легкостью пускались под ножи вселенской мясорубки. Они не нуждались в чьей-либо помощи и это было их главным оружием в борьбе со здравым смыслом. У них не было дома, не было комнаты или уголка под небом. Бегущие по лезвию несбыточных мечт. Смотрящие с жадностью до жизни. Те, кто оставил тесную квартиру и все, что связывало их с привычным миром вещей в душных городах. Свобода принимала их такими, какими они были на самом деле – с ранами на ногах, с обломанными ногтями и синяками под глазами. Она давала им немного воды и одобрительно хлопала по плечу. Иногда они сожалели о рождении, смерти и перерождениях. Некоторые из них соглашались уйти по своей воле. Другие еще как-то держались на плаву. Делали неуверенные шаги, пытаясь выжить в теплых колодцах теплотрасс. Они, словно пилигримы, обитали на краю мироздания. Безбилетные, зацепившиеся за вагон уходящего товарняка. Под стук колес, пытающиеся найти свой уголок на полустанках, брошенные дети.

Задавая глупые вопросы и не отвечая на поставленные, она пыталась сбежать от самой себя. Она уходила на кухню и ставила чайник на плиту, чтобы приготовить ароматный порошок, моментально растворявшийся в кипятке. Она стирала грязное белье и снова бросалась в объятья цифровых миров, чтобы почувствовать мокрые трусики, облегающие ее вагину. В распахнутом окне, говорившем на языке затянувшейся тоски. За бетонными стенами, ограждающими ее от ненавистного мира. Улицами, врывающимися ураганом хаоса, брызгами луж и спешащими пешеходами. С ними было что-то не так – они сошли с ума, смотря сквозь пальцы на насилие. Сквозь объективы и тела других людей, рассматривая собственные судьбы. Содрогаясь от любви, большой и огромной любви.

Она передала деньги за проезд. Ладонь кондуктора показалась ей грубой, неспособной к любви и ласкам. Через пару остановок она вышла на уже проснувшейся улице. В магазине она взяла сигареты. Зажигалка осветила ее лицо и крем медленно покрыл волосы ароматом жадных вечеров. Он лег на ее щеки тонким слоем макияжа и проник в легкие ударами уставшего сердца. Одиночество шло за ней по пятам, оно было ей к лицу – модный аксессуар, пропуск в мир занятых и образованных людей. В мир ценностей меняющегося курса, эгоизма и вредных привычек. Он хотел стать точно таким же, но последней сволочью ему стать так и не удавалось.

К тому же, целующиеся парочки раздражали ее. Она считала, что секс им противопоказан. За оградами парка, вдоль зеленых аллей и освежающих фонтанов. За столикам кафе и в дорогих ресторанах. Снимая замшевые перчатки и нежно отпивая из чашечки. С загадочными взглядами и изящными движениями. Ради ночи без сна, которая обнажит их тела и сделает беззащитными друг перед другом. Она затянулась свежестью утра и убрала черную зажигалку в карман пальто. То ли набивая себе цену, то ли изысканно нервничая.

В ее жизни снова не происходило ничего интересного. Дым белой струйкой уносился в небо. Ветер раздувал золотистые волосы. На мгновение ей показалось, что не все так уж и плохо во всей этой бессмысленной истории. Она смутно представляла их отношения, точнее она не представляла их вообще. Они просто заходили в кафе, обменивались приветствиями и чего-то ждали друг от друга.

– Что же ты до сих пор делаешь тут?

– Я просто хочу быть с тобой.

– А я боюсь тебя.

– Почему?

– Потому что понял, что не знаю о тебе ничего.

Единственное, что держало его рядом с ней – доступный секс. Иногда – возможность выпить в компании, согревающей пустыми разговорами. Он вспомнил, как она протянула ему монетку и попросила сохранить. Та выпала и затерялась между камнями. В тот вечер он уже не мог стоять на ногах, и постоянно искал за что можно было бы зацепиться. Наверху началась ссора и один парень из их компании решил уйти, кинув на прощание что-то грубое. Она тоже начала собиралась домой. Под раскаты грома и черные тучи, принесшие с собой мелкий дождик. Это была привычная для города непогода. Внутри него разгорался протест – он не хотел отпускать ее так рано. Когда им еще так много предстояло сказать друг другу. Он хотел остаться и заснуть на камнях, но его потащили с собой. Разочарованного и подавленного.

– Вставай, ты не будешь здесь спать.

– Но тут тепло и я мог бы до утра остаться здесь.

– Нет, вставай.

– Я просто лягу на куртку и засну.

– Нет, ты пойдешь с нами.

Он кое-как встал и поднялся по крутому каменистому склону. Наверху он увидел приятеля, героически курившего и смотревшего куда-то вдаль. Дома расплывались и ходили так, словно произошло крупное землетрясение. Поднявшись вслед за ним, она, ничего не сказав на прощание, ушла. Сюрреализм переходил черту всякого терпения – и ее наигранный уход порядком разозлил его. Он было хотел остановить ее и сказать, что между ними все кончено, но уже успел потерять ее из виду. Ничего не говоря, они отправились в сторону железнодорожного вокзала. Вечер подходил к концу.

6. Удобный момент

Они любили собираться, чтобы делиться впечатлениями друг с другом. Ожидая удобного момента, они набрасывались на жертву, стремясь превратить игру в бурю эмоций. Она искала чувства, но находила лишь инстинкты. Они тянули к ней свои руки, забывая о манерах и приличиях. Забывая о своих возлюбленных и данных им обещаниях. Кайф одиночества сводил их с ума, когда ее взгляд падал на одного из них. Цепляясь из последних сил за рассудок, они поправляли свои галстуки и застегивали верхние пуговицы на рубашках. Что-то звало их в ее бездну и уносило потоками диссонансов, стирая воспоминания. Он смотрел на нее и пытался понять тишину молодого сердца, молящую о прощении. Вскоре он начал подозревать, что она была перед кем-то виновата, но говорить вслух об этом не хотела. Их спутник свел брови, словно задумался о чем-то важном, и достал сигарету. Она стояла поодаль, но, казалось, пропасть разверзлась между ними пламенем ада.

– Я знаю одного парня, он играл на гитаре и все думали, что его ждет карьера музыканта.

– А он решил порвать с прошлым?

– Он никому не говорил и закончил школу пилотов, и теперь летает на самолете.

– Бывает, жизнь не предскажешь.

– Никто не знал! Понимаешь?

– Действительно, подарок.

– Вот, и никто не знал. Не догадывался даже!

Рядом с ними прошла молодая женщина с коляской. Другая вела ребенка за руку. Он подумал, что это знак – он больше никогда не увидит старого доброго приятеля, которому он позволял трепать свои волосы. Одним предстояло умирать, другие уже входили во вкус, пробуя грехи и сладкие пороки. А они – стояли и курили на улице, вспоминая дни, которые уже было невозможно вернуть.

Еще пару женщин прошли мимо, не обратив на них никакого внимания. Возможно, дело было в баре, напротив которого они стояли. Или же в их отношении к миру, изменившемуся после рождения детей. Теперь они были привязаны к семье. Они были собственностью мужей, удовлетворяющие их члены. Безразличные к другим, они думали о чем-то своем. Наверное, они свернули за угол, по направлению к теплу очага и домашнему уюту, к маленьким слабостям и шалостям детей. Покидая свои гнезда, они одевались так, словно хотели показать всем вокруг, что у них есть достаток и семейное благополучие. Каждый раз, когда он смотрел на эти измученные счастьем лица, ему становилось больно. Он вспоминал собственное детство, крики родителей и разбитую о стену посуду. Она была точно такой же, хотя пыталась оправдывать свое поведение необходимостью. В такие моменты улыбка играла с ним злую шутку и ему приходилось отводить взгляд, переключаясь на больные фантазии. Лишь бы не думать о том, что жизнь может пойти иным путем, отличным от того, который преподали ему ненавистью детства.

Иногда он срывался и обвинял всех вокруг, иногда просыпался по ночам, пытаясь вырваться из объятий кошмаров. По вечерам его преследовали картины боли и одиночества, заставлявшие бежать из дома в холодную ночь. Даже когда, казалось бы, все было в полном порядке, он все равно уходил прочь, чтобы лишний раз не рисковать. Ночные дороги научили его думать, ценить верность и разбираться в людях. Многие не засиживались рядом с ним в ожидании откровений и, с удивлением смотря в глаза, спешили покинуть неприятную компанию. Он понимал, что им была нужна всего лишь точка отсчета в этом сумасшедшем от рождения мире и, лишая их этой важной координаты, он переступал грань дозволенного, вторгаясь в пространство темной стихии, дремлющей во всех без исключения людях. Ему, как наркоману со стажем, было необходимо подсадить на иглу кого-нибудь еще. Но он предпочитал изнасилование по обоюдному согласию. И, забывая поставить фильм на паузу, он утягивал их в свои объятья. Он давал все, что им было нужно на тот момент – реальность сказочных миров, в которую они с охотой погружались, пока не наступали конвульсии оргазма. Беспомощные и в отчаянии, они бросали трусики в сумочки, и уходили к себе домой, сожалея о содеянном. Мечтая по дороге о мести, способной исправить это досадное недоразумение.

– Я бы поехал до Испании.

– Мы физически за месяц не успеем.

– Откуда такие сомнения?

– Пойдем в бар, я закажу еще одно пиво.

– Хорошо, пойдем.

– Но мы не доедем.

– Не знаю, не знаю.

Он на минуту замолчал, прикидывая расстояние и время, которое потребуется на преодоление пути. Какое-то сомнение прокралось в его взгляд. Он начал сильнее затягиваться, стряхивая пепел на асфальт. Ему не терпелось вернуться за столик и продолжить неспешно опустошать бокал за бокалом. Точно так же, как когда-то они сидели на гранитной набережной и распивали одну бутылку на двоих. Когда их разговоры были легки, словно перышки, а будущее казалось светлым и непринужденным. Но спустя несколько лет, он стал подвергать сомнению тот мир, который строил на протяжении десятилетий. Для него уже не существовало личного пространства. Интим приобрел пошлый оттенок. Она сожрала его всего, запрещая сношаться с истошными воплями. Белая скатерть показалась ему черной меткой и он захотел покинуть бар. Компромисс так и не был найден. Им подали счет.

– К тому же, мне не нравится Париж.

– Почему?

– Там была моя девушка.

– Разве Париж ей не понравился?

– Не знаю, я не спрашивал.

– А мне хочется в Париж.

– Что ж, без меня.

За окном пронесся ревущий автомобиль. Он посмотрел на него и увидел в его глазах ревность. Она сыграла с ним в ничью. Легкий прищур и процеженные сквозь зубы слова давали понять, что им никогда не суждено пуститься в далекое путешествие вдвоем. Как будто он заранее ненавидел их союз – с собором, с улицами и языком. Даже когда он лежал рядом с ней, в его голове проносились ненавистные красные огни Парижа и старинные здания, посягнувшие на их верность. Он ненавидел ее, время от времени покидавшую его снова и снова. Он ненавидел всех вокруг. За счастье, за радость и беспечность. Опустошая бутылку за бутылкой, он начинал ненавидеть самого себя.

– Она хорошего телосложения.

– Я не отрицаю.

– Но она стесняется своего тела.

– Почему?

– Считает, что недостаточно хорошо.

– Не знаю, не доводилось видеть ее обнаженной.

– Поверь.

– Верю.

Он любил вспоминать о ее рвотном рефлексе, который не давал насладиться минетом. Его так же волновал ее интерес к подругам и бисексуальность ее друга тревожила его не меньше. Она была их проводником и убийцей, захватившая в заложники любовь. Он падал к ее ногам раненым зверем, слизывал кровь жалости и презрения с ее пальцев. С рук изгнанной королевы, правящей мертвыми воинами, ел куски вырванного сердца. С губ молчащего правосудия и садистского воздержания. Набирая очередной номер, чтобы скрыться за дверьми грязной комнаты борделя, он убивал свою веру в однополую любовь.

Молодая официантка унесла чаевые в коричневом конверте. Его спутник сделал замечание насчет этого, посчитав проделанное искусством. Действительно, она была приветлива до самого конца и не посмотрела на их вид, явно не соответствующий уровню заведения. В очередной раз он понял, что любит этого парня за искренность – ему было все равно, что думали о нем другие. Бедность – не порок, – так он часто повторял в детстве. Рожденный в царстве свободы и взаимного уважения, которыми делился с окружающими его людьми. Цвета солнца, золотого и ясного.

Застегнувшись, он пододвинул стул к столу. Он знал его как человека, который всегда был открыт новым впечатлениями, в то же время не забывавший о простых радостях жизни. Некогда они специально остановились у автомастерской, чтобы сидя на бетонных блоках, насладиться последними минутами заходящего солнца. Красный диск медленно опускался за деревья на другом берегу. Он сжирал их листья и неумолимо следовал ходу времен. Он резко допил остатки темного пива и они вернулись на пыльную дорогу. Начало холодать.

7. Цвета стали ярче

Цвета стали ярче.

Мистические вспышки время от времени освещали все вокруг. Мир разделился на плоскости и начал танцевать дикое танго. В ее изящных линиях и кружевах. В белоснежных ленточках ночной рубашки и свежести постельного белья. Каждое движение воплощалось в сотнях объектов, преследуя иллюзорную точку, за которой двигалось его сознание. Первое, на что ему захотелось взглянуть, были руки. Сначала он даже не понял, что руки – его. Эти чужие конечности подчинялись странным законам, существуя в мире абстрактных математических формул. Легкие, не ведающие силы притяжения, куски плоти. Он дошел до кухни и налил стакан воды. Вода показалась ему обычной, но поразительно чистой. Она была прозрачным веществом, сохраняемой формой стакана. Почти желе, если замедлить секундную стрелку.

В лицах сошедших на полустанках, чтобы раствориться в дыме последней сигареты. В кафе осенней жизни на тропинках покрытых желтой листвой. Под ветвями деревьев, под сводами голубого неба. В утреннем тумане сновидений и в надежде на будущее. Он знал, что они пытались радоваться наперекор судьбе. Их мучила жажда, они дышали воспаленным воздухом. Удар за ударом, их сердца выдавали барабанную дробь на расчлененных лицах безумцев. Словно в последний раз, пожимая руку усталых объятий.

В его окнах проносились огромные облака. Самые большие и быстрые затмевали своей красотой его расширенные зрачки. Ему показалось, что они могли снести крыши домов, если бы плыли немного ниже. Как огромные глыбы льда, обрушивающиеся в ледяную воду. Они бы разбили тротуары, а потом растаяли в лучах восходящего солнца. Он смотрел на них, на беспечные сгустки испарившейся воды, которые влекли за собой к горизонту вечности. Они задевали струны его души, заставляя молниеносно перебирать проносящиеся в голове мысли. Быстро, не зацикливая внимания ни на одной из них.

Ручка двери поддалась щелкнувшим замком. Он вышел и открыл дрожащей рукой окно. Ему казалось, что эта бетонная конструкция вот-вот рухнет вниз, еще до того, как он взглянет в объятья бездны. Он подошел ближе. Его взору предстала едва знакомая картина. Мир сплющивался в перспективе падения, пытаясь ухватиться за его воротник в надежде забрать его с собой. В глубину потока, подземными водами разбивающего скалы. Ломающего железобетонные перекрытия станций метрополитена и топящего убежища криминальных семей. Ему захотелось прыгнуть туда, отдавшись в руки судьбе. Разбить витрину силы притяжения и больше ни о чем не думать. Грудная клетка начала вздыматься сильнее и новые соки адреналина ударили в его сосуды, словно в гонги древних народов.

Их реальность уже давно стала иной. Она дарила алмазы деталей и четкие линии карнизов. Зеленеющие листья и потрескавшийся асфальт на тротуаре. С возрастом они перестали замечать красоту мелочей. Тех, что могли подарить новые впечатления в таком знакомом и скучном мире. Тех, на которые раньше они не обращали внимания. Словно маленький ребенок, он снова начал открывать мистическую природу вещей. Что-то было полезно и желанно, а что-то вызывало у него опасение. Немного погодя он решил принять все с ним происходящее как данность. Он стал пассивным наблюдателем. Пацифистом-разведчиком реальности, что вертелась вокруг него на серебряном шесте, словно ненормальная стриптизерша. Опрокинув очередную порцию виски, он попытался ухватиться за ее трусики в надежде содрать последнее, что отделяло его от тайны. Но мир продолжал играть с его воображением злую шутку. Он пробирался к ней словно рысь, осторожно перемещая мягкие подушечки. Постоянно оборачиваясь в поисках странных источников шума, доносящихся со всех сторон.

Он испугался, что ему уже было не суждено вернуться обратно. Испугался того, что зашел слишком далеко. Туда, где зашифрованный радиосигнал стал белым шумом смерти. Испугался, что к некоторым вещам нужно будет снова привыкать. Привыкать ставить чайник, поднимать вилку и стакан, читать и мыслить, держа в сознании сразу несколько вещей. Он не мог сфокусировать внимание на собственных действиях. Его мозг анализировал лишь фрагменты, необходимые в каждый следующий момент. Он направился на кухню за чаем, но остановился как вкопанный перед столом, не понимая зачем пришел. В белых простынях сигаретного дыма, обволакивающего его ноги. Медленно спадающего на кафель и растекающегося по углам. Стуком секундной стрелки. Ударом за ударом, в страхе забыть самого себя.

Стремление жить время от времени теряло для него всякий смысл. Он искал его в разумных доводах, в чтении на ночь и в отражениях зеркал. Он пытался найти смысл жизни и обезопасить близких от расходов на похороны. Анализировал собственное поведение и хотел стать лучше. Шаг за шагом, переступая бетонный порожек пола, чтобы закурить очередную сигарету, не предвещавшую ничего нового. Каждый шаг давался ему с трудом. По ходу движения мир вокруг него превращался то в огромную газетную полосу, то в набор деталей из острых заголовков новостей. В дотошную газету, в которую рано или поздно превращаются все издания, когда редакции надоедает работать в пыльном офисе.

Пробираясь сквозь остекление, он упирался в желтые страницы серых букв. Из тех, что намазывают на протухший бутерброд мыслей, событий и отголосков вчерашнего дня. Текущих по мундирам полицейских спермой, отбивающихся от озлобленных негров, крушащих и поджигающих все на своем пути. Из-за неразделенных чувств, произвола и насилия со стороны служащих. По вине убийц, терзавших невинных людей на площадях, заполненных правозащитниками. В жерле проснувшегося вулкана, который выбросил в небо огромный столб пепла. Пепла разнузданной жизни, окунающей его рожей в дерьмо. Он читал о том, что где-то снова шли ожесточенные бои. Президенты жали друг другу руки, а население сводило концы с концами кинолентой врезанных картинок, ненужными словами и аналитикой. Объединенными в несуществующие партии и требования. И тут он почувствовал, что шел вместе с ними. По пыльным улицам и магистралям, исчезая в помехах радиосигналов. Повернувшись к окну и облизав фильтр глубокого одиночества, объединявшего людей в цивилизации.