скачать книгу бесплатно
– А какая тебе разница? – не выдержал Дешевый.
– А большая!
Я взглянул на Любу. Это баловство ее совсем не задевало. Она добродушно посмеивалась.
Тут Дешевому пришла мысль потанцевать. Включив магнитофон, он схватил Лену, провальсировал с ней до выключателя и незаметно нажал на него.
Танцевать с Любой оказалось не очень удобно. Она была ниже меня почти на голову. Однако все это перестало иметь значение, как только я ощутил животом ее могучую грудь. Какими-то мурашками по телу разлилось сладкое ощущение. И сознание незаметно отключилось. Я поцеловал ее в шею.
Никакой реакции от нее не последовало. Я повторил провокацию несколько раз. Грудь ее вдавилась в мой живот. Я отыскал губами лицо и стал его целовать. Некоторое время губы ее оставались неподвижными, потом ожили и задвигались. Словно где-то у нее включился маленький насосик. И он заработал все сильней и сильней… Я тогда еще не подозревал, как может работать этот насосик!
Каким-то образом мы очутились на кровати Мендюхана. И там продолжили свое приятнейшее занятие. И когда уже своими мыслями я забрался к ней под кофточку, раздался голос Лены:
– Включите свет!
Ей вторила Марина:
– Кто выключил свет?
Можно было подумать, что на них напали мыши.
Никто не шелохнулся. Крики повторились. Тогда я поднялся и щелкнул выключателем. Свет не загорался. Было ясно, что Дешевый выкрутил лампочку. Но он не сознавался. Я посоветовал ему вместо фокусов с освещением заняться лучше девушкой.
Это подействовало. И он ввернул лампочку.
При свете обнаружилось, что все живы и здоровы. Но Леночке стало скучно. Дешевый продолжал метаться по комнате и поглощать свои сигареты.
Я предложил всем выпить. И мы снова сели за стол.
Но через несколько минут Харьковский опять утащил Марину. Дешевый тут же навел темноту. И нагло заявил, что на этот раз лампочку никто не найдет. И так же нагло пригласил танцевать Любу.
Я присел на кровать рядом с Леной, немного поболтал с ней. Потом все пошло естественным путем. Мы прижались друг к дружке, как сироты, и стали целоваться.
Леночка в этом деле оказалась несколько нежней и чувствительней. Мне было так хорошо, что Люба вылетела из головы. Но через время я все-таки попытался встать. Не знаю даже зачем. Леночка удержала меня.
– Тебе плохо со мной? – прошептала она.
– Ну что ты!
И мы повалились на кровать… Точнее сказать, пустились в сказочный полет над кроватью. Что такое сказочный полет, не знаю. Описать его, наверно, не смог бы и сказочник Андерсен. Описанию поддается только то, что контролируется головой. Но когда она, матушка, теряется, уже нечего описывать.
Свет вспыхнул неожиданно самым подлым образом. Безобидно сплетясь, мы с Леночкой лежали на кровати, а на нас будто плеснули холодной водой. И мы поднялись. Правда, без визгу и переполоху, не как вспугнутые воробьи.
Я принялся подкалывать Дешевого, который стоял у выключателя, жевал сигарету и таращил на меня свои красные глазищи. Люба сидела одна у стола и сосредоточенно гоняла вилкой хлебные крошки по пустой тарелке.
Из меня хлынул поток говорливости. Я тут же затеял выпивку и танцы. И танцевал с Любой. Она целовалась, как прежде, и еще сильней. Прямо с жадностью, до боли. Это захватывало, как может захватывать только борьба. Я приходил в азарт, и у нас получалась этакая поцелуйная война. Приятнейшая из войн!
Потом опять погас свет и опять загорелся. Дешевый устроил разборки с Леночкой. И та заявила, что уходит домой. Маринка обозвала ее дурой. А Харьковский набросился на Дешевого, обвинил его в идиотизме, кретинизме и дешевизме.
– Ты шо, один здесь? Тебе шо, делать нечего? Или шо, хочешь испортить праздник? Так мы можем в следующий раз сделать его в другом месте и без тебя!
Дешевый нервно посмеивался и ничего не отвечал.
Марина Леночке говорила примерно то же самое.
И пока все это продолжалось, мы с Любой лежали на кровати лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. И окружающая свара удалялась от нас. Запомнилась единственная фраза, произнесенная Харьковским.
– Ты посмотри!.. Посмотри на них, баран! – вдалбливал он Дешевому и, видимо, показывал на нас пальцем. – Ты шо, хочешь все им испортить?! Да?..
Но вряд ли нам что-то можно было испортить. Даже хозяйка, если бы она вдруг ворвалась, уже ничем бы не досадила нам. Мы уже нашли! Глаза Любаши, совсем незнакомые, но открытые и близкие, я воспринимал как находку случайную, приятную и настолько важную, что все, чем жил до этого, ушло на дальний план. Поэтому так долго, так откровенно и с каким-то детским интересом мы рассматривали друг друга.
А когда все улеглось и опять погас свет, мы продолжили свою маленькую и хорошенькую войну. Время от времени я поднимался, чтобы переставить магнитофонную кассету, и с каждым возвращением наше пожарище разгоралось. Она высасывала из моего рта язык, и он вместе с губами уходил в ее хищный зев. И если бы я вовремя не вырывался, то, наверное, был бы заглочен весь целиком. Не находя моего лица, она впивалась в шею и сосала. Сильней и сильней.
Не знаю, сколько времени прошло, сколько раз я ходил к магнитофону, только начал я понимать, что в этом сражении терплю неудачу. Никак не ожидал, что в девчонке прячется такая силища. И я стал действовать, как хитроумный Одиссей.
Отправив руки путешествовать по ее телу, я тем самым запустил троянского коня и открыл второй фронт. Вакуумное давление ослабло, дыхание затихло. Стало ясно, что к ней вернулось сознание – мой основной враг.
А рука, блуждавшая в районе колен, уже поднималась вверх!.. Вот кончаются чулочки, кусочек обнаженного тела, трусики… И глухая оборона! Рука противника.
– Что ты хочешь? – прошептала наконец Любаша.
До этого мы с ней не обмолвились ни словом. Вопрос прозвучал прямо и откровенно. И я был вынужден ответить так же.
– Хочу снять с тебя чулки и трусики.
– Зачем?
– Мне кажется, они тебе мешают.
– Они мне не мешают.
– Да? Ну, значит, мне мешают…
И она очень здраво, как я того ожидал, сказала:
– Не надо.
Я не обиделся. Помолчал немного и ударил ее логикой:
– Ты знаешь, Люба, для моего предложения есть только один повод, одно святое желание. А для твоего «не надо» – как минимум десяток причин. Ты уж поясни, пожалуйста. Иначе я запутаюсь в догадках. И обязательно сделаю неправильный вывод.
Она тоже немного помолчала. И ответила:
– Понимаешь, Леша, я так не могу… Здесь такая обстановка. Ну, совсем не то… Ну, не для этого… Я как-то это себе представляла по-другому… И не потому, что мы с тобой в первый раз. Просто не та обстановка…
Я жадно поглощал каждое слово. И каждое слово мне казалось хорошим. Совсем неважно, что она сказала глупое «не надо», гораздо важней была ее прямота. Возникло ощущение, будто мы заключили перемирие. Я даже подумал, что находка моя оказалась еще более ценной, чем была на первый взгляд.
Ночь подходила к концу. Возня продолжалась. Старенький магнитофон скрипел, пищал и изрыгал музыку, которую никто не слушал. Точно так же скрипели и пищали по углам все кровати.
Но вот поднялась Леночка и включила свет. В дальнем углу замаячила лохматая голова Харьковского с недовольной рожей. Дешевый расхаживал по комнате и дымил сигаретой. Но сейчас он улыбался и даже шутил. Шутил нормально, не как осел.
Поднялись и мы с Любой.
И только я шагнул к столу, как ко мне подскочила Лена. В глазах восторг, и искры прямо на меня.
– А ну-ка, Лешенька, покажи свою шею!.. Марина! Да у него тут куча засосов! Ай да Любаша!..
Марина завизжала, как ребенок при виде новой игрушки.
– А ну, девочки, давайте ему еще парочку заделаем!..
И они вдвоем бросились на меня, повалили на кровать и растлили. Я предпринял скромную попытку сопротивления. Но это оказалось сложней, чем поддаться насилию. Я возмущался, кричал, звал на помощь друзей. Друзья со смехом предавали меня.
Первой впилась Марина. И горячими губами ввела мне наркоз. Когда присасывалась Леночка, я уже не сопротивлялся, а только блудил руками по ее телу.
Эффект их усилий остался нулевым. На моей шее не добавилось ни одного засоса. И я позволил им еще одну попытку.
Любаша все это время спокойно наблюдала и улыбалась с каким-то скрытым чувством превосходства.
* * *
В пять утра мы отправились провожать своих подруг.
На этот раз порядок движения изменился. Первыми в глухой тишине шлепали Дешевый и Лена. Лена куда-то спешила и поэтому уворачивалась от докучливых поцелуев своего спутника. За ними следовали мы с Любашей. Люба молчаливо держалась за мою руку и, опустив голову, глубоко о чем-то думала. О чем-то своем, сокровенном. И я не лез к ней с разговорами.
Последними тащились Харьковский с Мариной, не прекращая зажиматься и хихикать.
Перед самым домом Люба тихонько спросила:
– А что тебе Маринка про меня рассказывала?
– Про тебя?
– Ну да. Почему ты вдруг захотел со мной познакомиться?
Мне стало смешно, но я не засмеялся. Только сказал:
– Ничего особенного. Просто она говорила, что ты хорошая девчонка. А это большая редкость.
Похоже, Люба осталась довольна ответом.
Распрощались мы там же, где и встретились. Девочки поблагодарили нас за прекрасный вечер и отправились спать.
И не успела захлопнуться за ними калитка, как Дешевый и Харьковский хором испустили вопль восторга.
– Ты представляешь? – кричал Дешевый. – Не, ты не представляешь!.. Полчаса на ней мучился и не мог попасть! Полчаса! Там такая щелка, шо даже палец не пролазит!..
– Та, то тебе, дураку, надо с манекена начинать! – остудил его Харьковский. – О то как нас в автошколе учат на тренажерах, так и тебе надо!.. Сделайте себе на хате резиновое чучело и упражняйтесь! А мы с Лехой будем для дела отбирать из вас лучших…
Но Дешевый не воспринимал поддевок. Он нес уже подробности, которые лились, как из ведра помои, – на голову бедной Леночки.
И когда мы узнали все о мужестве, смекалке и героизме, проявленном Дешевым при раздевании строптивой Лены, выступил Харьковский. И одним словом затмил все подвиги товарища.
– Это все херня! – сказал он. – Сейчас вы попадаете!.. Марина – целка!
– Не бреши, гад! – выразил сомнение Дешевый.
– Я сам сначала не поверил! Сам думал, шо там надо на коне заезжать… Короче, я туда. А она мне: «Не сейчас, тока не сейчас!..» Я: «А шо такое?..» Она: «Лучше потом, как-нибудь в другой обстановке. Потому шо, – говорит, – я еще девочка!» Тут уж я и поверил. С чего бы ей вдруг мне лапшу вешать?
Дешевый присвистнул и почесал за ухом.
– Да-а, теперь я, кажись, понимаю… Лена тоже целка! А я думаю, шо такое? Шоб я – и вдруг не попал!..
Харьковский согласился с ним.
– Да-а, ну и кошелки нам попались!.. Они, наверно, в детский садик не ходили. Потому шо обычно целки ломать начинают уже в садику. Сразу чувствуется деревня!.. О! Леха, а шо ты молчишь? Ты отодрал Любаню-Пылесоса? Или она тоже целка?..
Я сказал, что она тоже целка. И друзья поверили мне. И оставили меня в покое. Мне что-то не очень хотелось откровенничать.
113. Образ донны
Получил письмо из Мирного. Письмишко так себе – не стоит даже того, чтобы на него отвечать. Однако в письме была фотография, а на ней та самая мордашка, которую я и ждал увидеть. Физиономия отличницы со школьной Доски почета.
Богатейшая прическа из копны черных волос. Маленькое личико с правильными, как и ее почерк, чертами. Чуть подкрашенные глазки, губки, чуть подщипанные бровки – все в меру. Строгая блуза, строгая кофта. Все свидетельствует о строгости, правильности, порядочности и принципиальности. Словом, все как полагается. Так что делать нечего.
При всем этом совершенно застывший взгляд, лицо – маска. Кроме светотени, я ничего в нем не разглядел. На меня смотрел далекий, чужой, бесполый человек, замаскированный под женщину. Смотрел себе на здоровье и ничуть меня не трогал.
Харьковский от этого образа тоже не в большом восторге.
Зашел к нему под вечер. Он стоял у печки и жарил на сковородке семечки. Жевал их, чавкал, собирая на губах неимоверное количество шелухи, и плямкал ею, как скотина.
Я показал ему фотку.
– Как тебе моя подруга из Мирного?
– Где? О то? Тю! Шо это еще за манекен? Мням-мням… Как из гамна слеплена. Мням-мням… О то бы так приложился этой сковородкой по морде! Шоб она немного ожила! Гы-гы-гы! Мням-мням…
Слушать его было неприятно. Я спрятал фотографию и решил поставить крест на этом дохлом деле.
Но сейчас вот перечитал:
Здравствуй, Алексей!
Твое письмо несколько удивило меня. Тебе кажется странным, что мне пишут так много мальчиков? Но ведь это же естественно. Мне пишут одноклассники, односельчане, видевшие меня, и совсем незнакомые люди, солдаты. И я больше чем уверена, что у каждого из них есть своя любимая девушка. Со мной они переписываются как друзья. А если ты не хочешь быть мне другом, я просить не стану.
Я вот не могу понять, что ты за человек: не имеешь друзей, товарищей, которые могли бы тебе писать. Это ненормально, я так думаю.
Когда я получила твое письмо, я дала ответ из любопытства, хотела узнать, какой ты. Мне показалось, что ты очень серьезный человек. Но ты, оказывается, трепло. Тебе просто захотелось посмеяться. Но я тоже умею смеяться, да еще как!
