скачать книгу бесплатно
Дальше говорить уже было неинтересно.
Я опять не сказал того, что хотел. Наверно, потому что сам не знал, что хотел.
111. Праздник на нашей улице
День Советской Армии. В бурсе всю мужскую массу ждали дешевые открытки, дешевые подарки, дешевые слова. Что-то по-настоящему праздничное каждый выдумывал сам. Только обо мне позаботилась ветроголовая Фортуна. Не то чтобы улыбнулась и обняла, но задницу свою все-таки убрала.
Встречает меня Харьковский с цветущей весенней улыбкой.
– Леха, вот ты идешь сейчас с кислой рожей и не представляешь, какая у меня для тебя новость!..
– Ну?
– Шо ну! Шо ну!.. Ты должен прыгать от радости. Ты должен благодарить своего друга, который заботится о тебе больше, чем о себе! Который ночи не спит, думы думает!..
Я терпеливо ждал.
– Ну шо ты молчишь?.. Шо ты молчишь?! Ты хоть догадываешься, шо это за новость? Шо это, может быть, хорошая новость?!
– Если хорошая, выкладывай. Если плохая, оставь себе. Тебе сейчас неплохо бы чего-нибудь плохого. Чтобы морда не треснула от удовольствия.
– Ну ладно, так и быть, скажу. Тебе опять повезло! Умным так не должно везти. Так шо у меня есть подозрение, шо ты уже того!..
– Значит, с тобой уже одинаковы.
– Не, если бы мне так везло, я бы тоже целыми днями лежал себе на диванчике да книжки почитывал…
– Покороче можно?
– Читал бы я книжки, а ты бы до меня приходил и говорил: «Славик, тут одна женщина с тобой хочет познакомиться. Может, на денек отложишь книжку? А?.. Ну классная женщина! Прямо такая, о которой ты мечтал! И тока тебя хочет! Нас, дураков, близко не подпускает!»
Таким Харьковский мне нравился. Таким я его любил.
– Кто такая? Почему узнаю последним?
– Не знаю. Сам не видел. Живет на квартире вместе с Маринкой. Маринка ей за тебя рассказала, и та загорелась. Так шо сегодня гуляем все вместе.
– У Дешевого?
– Ну да. Уже все улажено. Тебе осталось тока прийти, выпить стакан, взять женщину – и в койку!..
– Ну-ну, что-то такое уже припоминаю… Ее, кажется, звали Людка-Прыщик?
– Не-е, ты шо!.. Фу, нашел кого вспомнить! Никаких прыщиков! И такие сиськи!.. Сиськи, говорят, во!.. Тока домкратом поднимать!
– Ну хорошо, уговорил.
– Ну спасибо, шо не отказал!
Остаток дня мы провели в приятных подготовительных хлопотах. И я обратил внимание, как поднялось настроение и у Харьковского, и у Дешевого. Видно, и в самом деле они были рады моей компании.
Прежде всего мы уломали Кармана, Мендюхана и Хайлова-Волка, чтобы они на ночь освободили хату. Особых проблем с этим не было.
Потом мы купили двенадцать бутылок вина и немного закуски. Харьковский выложил червонец, Дешевый – пятерку. Я – ни копейки, потому что был пуст. Остальное, говорят, бабы взяли на себя.
Ну что ж, дело к вечеру. Надо выпуливаться в Таганрог.
112. Любаша
С прибытием в город я задержался. Харьковский попался мне уже навстречу. Сначала я увидел блеск молний из его глаз, потом, как шум прибоя, донеслась его ругань. И только после этого заметил, что бедняга изгибается под тяжестью магнитофона и сумки с посудой.
Было тихо, сыро, туманно. С деревьев шлепались на голову тяжелые капли, добавляя бодрости к хорошему настроению. Повсюду мелькали виновники праздника – пьяные мужики. Хихикали девки. На улице Розы Люксембург уже кто-то дрался.
Харьковский искрился праздничным фейерверком. Куртка нараспашку, белая рубаха и новенький костюмчик всем напоказ.
– Ух, Марина, сучка! – буйствовал он. – Если не расколется – задушу! Стока времени угрохал на нее!.. Не-е, она девка своя, она расколется! И за Лену не переживаю – та вообще кошелка!..
– А за кого же ты переживаешь, родной?
– За тебя, дружище, за тебя! Боюсь, ты не расколешься, и твоя подруга пролетит!..
Харьковский был явно в ударе. Даже не верилось, что всего лишь за день до этого мы чуть не набили друг другу морды.
На квартире «Рупь семь», кроме Дешевого, все еще терлись Карман, Мендюхан и некстати приблудившийся Северок. Подлецы не спешили освобождать хату. Выдавливали у Дешевого магарыч.
Инициатива мздоимства исходила от Мендюхана. Дешевый психовал и грозился набить ему морду. И только к восьми часам общими усилиями мы все-таки выпроводили их. Но одной бутылки лишились. У Дешевого сдали нервы. Мендюхан одолел его ударом ниже пояса. Он упал на свою кровать и заявил, что остается снимать Лену Цапко.
– Цапать ее буду!.. Цап-царап!.. Цап – за сисю, царап – за писю!
Я был от Мендюхана в восторге. Этот умненький, щупленький, распустившийся мальчишка, благодаря хорошо подвешенному язычку, доводил здоровяка Дешевого до истерики. Лично я бы не смог на него злиться.
Как только дверь за грабителями захлопнулась, мы навалились на порядок. И минут через двадцать комната выглядела так, что в нее вполне можно было приглашать людей.
– Ну шо, пошли теперь за кошелками! – боевито сказал Дешевый.
И мы отправились.
Но по дороге наш кормчий вдруг заканючил. Неуверенность и сомнение помутили его разум. И чем ближе мы подходили к месту, тем несноснее становился Дешевый.
– Все равно у меня ничего с ней не выйдет. Ну шо это такое?! Два раза встретились, даже не побазарили как следует… Не, пацаны, это точно – ни хрена у нас не выгорит!
Я попытался вселить в него дух.
– Вова, я вообще не знаю, кто меня там ждет! Ну и что? В любом случае побухаем!
– Не, все это дохлый номер! Мне никогда с этими кошелками не везло. Да, если честно, Лена мне не очень…
– Слушай ты, мерин ушатый! – возмутился наконец Харьковский. – Надо было тебе дать бутылку, чтобы ты свалил! А мы бы взяли Мендюхана!
И Дешевый заткнулся.
Мы прибыли к дому на 27-м переулке. Марина уже крутилась у ворот и высматривала нас.
Она была с обалденной прической. Вообще, Марина Бисюхина очень женственная девочка, даже слишком для нашей бурсы. Не зря, видимо, Галя считает ее стервой. Марина раньше подруг поняла свое предназначение. И теперь все творческие способности отдает своей внешности. Я над картинами так вдохновенно не работаю, как она над своим лицом. Ее лицо – целая палитра красок, причем уложенных мастерски. Ей бы зубки еще поровней – и к краскам добавилась бы ослепительная улыбка.
Марина попросила подождать минут десять, пока девочки соберутся. И скрылась за высоким зеленым забором.
У Дешевого опять началось недержание.
– Тебе хорошо, – сказал он Харьковскому. – Тебе осталось только не полениться раздеть ее да отжарить. А тут не знаешь, с какой стороны заходить… Как набычится эта Лена!.. Ну шо я с ней буду? О чем разговаривать?
– Ты тока сам не набычься, – очень дельно посоветовал Харьковский.
Во мне тоже зацарапалось что-то дешевенькое. Но я оставался спокоен. Все мысли и чувства были зажаты в крепкий кулак, которым руководило простое любопытство и здоровый половой интерес. И прежде чем показались наши красавицы, я еще успел успокоить Дешевого, напомнив ему про Мендюхана.
Наконец зеленая калитка распахнулась, и вместе с ароматом духов одна за одной выплыли три женщины. Выплыли к нам. Так приятно было это осознавать, что в голове возникло легкое головокружение.
Ничего подобного не возникало в бурсе, когда десятки раз я сталкивался и с Мариной, и с Леной. Возможно, это было влияние той, третьей, низкорослой, незнакомой, которая вышла последней и скромно стала позади Марины.
– Вот, знакомьтесь, – сказала Марина. – Это Люба Матвеева, наша подруга.
Люба почему-то втянула голову в плечи и поочередно взглянула на всех нас, видимо, отыскивая своего предназначенного. И я не заметил, чтобы она хоть как-то выделила меня. Может, потому что было достаточно темно и я не мог хорошо видеть ее глаза. Тем не менее кошачьим зрением я совершенно точно определил степень ее симпатичности. Выше средней.
Первым к Любе подскочил Дешевый.
– Очень приятно!.. Меня зовут Владимир Александрович.
И схватил своими граблями ее ручку и стал трясти. Так что у Любы даже вытянулась шея.
Затем его сменил Харьковский. Захватив ту же ручку и так же тряхнув ее, представился:
– Вячеслав Иванович Харьковский!
Мне выпендриваться не хотелось. И я остался в стороне. Когда же все взоры обратились ко мне, я очень просто сказал:
– Трималхион Бонавентурович Перепатякин.
– Это Леша Соболевский. Он шутит, – поспешила внести ясность Марина.
– Алексей Васильевич, – добавил к чему-то Дешевый.
– О боже! – отозвалась Люба. – Я думала, вы окажетесь проще.
– Можно и попроще, – зацепился Дешевый. Но, не сообразив ничего проще, тут же замолк.
Эстафету упавшего товарища подхватил Харьковский:
– Можно и побольше, и потолще! Шо хочите, то и будет, главное, шоб не нарваться на хозяйку.
Он прилип к своей Марине и двинулся с ней первой парой. Лена с Любой взялись под руки и последовали за ними. Мы с Дешевым потащились последними.
За пятнадцать минут пути, пока мы склоняли старую хозяйку, у меня сложилось мнение, что Люба компанейская девчонка. И в самом деле, когда мы открывали калитку и партизанской поступью проникали в хату, было впечатление, что все мы знаем друг друга как минимум пару лет.
И уже в комнате при ярком свете я хорошо разглядел ее.
Невысокая, плотная, далеко не хрупкая, как мне вначале показалось, с короткой стрижкой и с лицом, которое можно встретить в любом магазине. Но с царственной грудью!
Когда она сняла пальто, в комнате будто вспыхнул дополнительный источник энергии. Под белой кофточкой из тончайшего шелка, под вздымающимся вверх кокетливым жабо был скрыт реактор. Так что мы втроем даже переглянулись. И в квадратных глазах каждого читалось одно выражение: «Ни хрена себе!»
Впрочем, если быть справедливым, то эта жизненная энергия исходила от всех кофточек и юбочек. В нашей конуре, прокуренной до кирпичей и насквозь пропитанной вином и матерщиной, не часто являлись такие цветочки. А если уж быть точным, то, наверное, ни разу. Я не помню здесь такого света и такого запаха.
Пока мы переглядывались да покряхтывали, сдерживая восторженные улыбки, наши девочки со знанием дела принялись хлопотать у стола. Мы, как тени, продолжали ходить за их спинами.
На столе одно за другим появлялись блюда. Колбаски, консервы, салатики, конфетки и прочая мелочь, которая была увенчана самой настоящей бутылкой коньяка. После чего Харьковский с Дешевым одновременно произнесли:
– Да, нам так не жить!
И тут же сервировка была обезображена батареей нашего портвейна.
Сначала мы приняли поздравления под коньячок. Потом за знакомство добавили винца. Потом допили коньяк и уже всерьез принялись за вино. И через полчаса, можно сказать, мы поднялись на нужную ступень.
Харьковский утащил свою Марину на дальнюю кровать и затеял там возню.
Мы вчетвером сидели за столом, и я, как мог, спасал ситуацию.
У Дешевого с Леной разговор не клеился. Леночка все время смотрела на меня, а у того что-то замыкало. Он хлестал стопку за стопкой, выкуривал сигарету за сигаретой, поднимался и расхаживал по комнате, как заключенный по камере. Потом садился и лепил горбушки, от которых всех коробило. Он больше и больше смахивал на постороннего.
Я же очутился между двух обращенных ко мне женщин. И стал пригреваться, как на солнышке кот.
– Давайте еще выпьем, – предложила Лена, глядя почему-то только на меня.
Она была уже хорошенькая. Она вообще хорошенькая, маленькая, улыбчивая, общительная и своенравная. Но после нескольких стопок стала необыкновенной.
Сказав это, Леночка потянулась к наполненной стопке. Я перехватил ее руку:
– Ты знаешь, что девочкам нельзя поднимать такие тяжести?
Я взял стопку и поднес к ее губам. Она отхлебнула половину и предложила мне допить остальное. Я осушил стопку, нанизал на вилку ломтик колбаски и протянул ей. Но как только она раскрыла рот, я метнул этот ломтик себе. И зажал его губами. Она возмутилась. И я потянулся лицом к ней, предлагая откусить половину. Она согласилась. И у нас получился непроизвольный поцелуй.
Я взглянул на Дешевого и сказал ему глазами: «Учись, сынок!» Дешевый не понял. Он почему-то закурил вторую сигарету, хотя одна уже дымилась в руке.
Лена от своих подруг отличалась особой решительностью.
– Мне это понравилось! – сказала она. – Я согласна выпить еще!
– Вон Дешевенко с тобой хочет выпить, – сказал я.
– А я с ним не хочу!
