Месть майора Вишняка

Витя Вишняк, на мгновение вновь ощутивший себя мальчишкой, охлаждал горевшую душу на терриконах недолго. На третий день по возвращению в родные края пошёл устраиваться на шахту. Приняли без долгих разговоров и после короткого обучения поставили проходчиком.

На третий год работы на шахте случилась авария, забравшая жизни многих проходчиков – товарищей Вишняка. Они уходили из жизни на его глазах, полные отчаяния и страстного желания выжить. Он же, словно отгородившись от жизненных страстей, сидя в аварийном забое, не ощущал особых тревог и волнений, дышал спёртым воздухом спокойно и уверенно – ведь там, наверху, его ждала верная жена, да ещё сын, давшие ему вторую жизнь и новое жизненное пространство.

Потом, после удивительного спасения из аварийного забоя, Вишняка пригласили к директору шахты. Тот уважительно полистал личное дело, расспросил уважительно о наградах, предложил возглавить бригаду. Виктор уже окунулся а атмосферу шахты, узнал об интригах вокруг профсоюза и попытках руководства взять под свой контроль лидеров. И потому ответил коротко:

– Спасибо, но я уже накомандовался. Хочу честно отработать до пенсии, день в день, чтобы потом заниматься семьёй, детьми, внуками, навещать друзей. Иного мне в жизни, похоже, не дано. Да и не хочу я ничего другого – ни власти, ни больших денег. По моему разумению, и то и другое нормальной человеческой жизни мешает.

Вишняк работал и в самом деле спокойно и уверенно, коллектива не чурался, начальству на глаза не лез. Дважды попадал в аварии. Один раз просидел в засыпанном забое двое суток без еды и воды. Потом получил заслуженную компенсацию и ни на кого не жаловался. Отказался участвовать в забастовках и протестах по поводу повышения зарплат. Отказался потому, что не верил уже в благие намерения одной и второй стороны. Ему просто надо было дослужить, дотерпеть.

Наконец, миновали тринадцать лет работ в подземелье. Ушёл день-в-день с нелюбимой шахты. Холодновато попрощался с товарищами и начальством. Сжимая в руках трудовую и пенсионные книжки несколько раз проговорил с внутренней расцветающей радостью:

− Оттарабанил! Слава Богу! Вот теперь впереди настоящая жизнь!

Первые дни после выхода на пенсию ощущал себя свободным человеком, с которого сняли кандалы и выпустили на белый свет из замкнутого, душного до тошноты пространства. Дал себе небольшую, совсем короткую передышку, по прошествии которой понял, что жизнь его в очередной раз обманула и, подсмеиваясь, загнала во вновь изобретённое и старое как мир приспособление, называемое обычно «беличьим колесом».

Мелкие хлопоты переросли в стратегические планы хозяйственного обустройства семейной жизни, заполонили мысли и всё сознание. Жена, любимая Маша (а кто ещё смог бы это сделать!) уговорила взять кредит на покупку дома в полюбившемся ей Славянске, где жила многочисленная родня.

А тут произошло ещё одно знаковое событие, совсем разоружившее Вишняка и подмявшее все его честолюбивые планы: взрослый сын, искренний продолжатель семейных традиций и главная надежда Вишняка, влюбился беззаветно в однокурсницу. Вскоре привёл её в дом знакомить с родителями. Звали её Дашей, и являла собой, по мнению Виктора Александровича, нераспустившийся цветок, поскольку фигурой, походкой и покрытым прыщиками лицом больше напоминала девчонку-подростка. Однако, когда она, неловкая, стеснительная, грохнула вдребезги дорогую чашку китайского фарфора, то посмотрела извиняющимся и таким умоляющим и влюблённым взглядом на Серёжку, что Вишняк прочувствовал горячей волной:

− Ах, Серёжка, как тебе и всем нам повезло, какие мы счастливые!

С этого дня так раздражавшие Вишняка хозяйственные хлопоты и строгая необходимость вкалывать на двух работах, зарабатывать на жильё молодожёнам, стали вполне терпимой жизненной практикой.

Жена, просыпаясь рано по утрам, говорила, что слышала уже лепет внука и смеялась радостно, поглаживая огрубевшие мужнины ладони с навечно въевшейся угольной пылью.

Так Вишняк отодвинул на задний план прежние мечты и погряз в ежедневной суете, в необходимости добывать деньги, бесконечно подрабатывать, чтобы вовремя платить по кредитам. А время бежало, неумолимо растаптывая прежние жизненные планы.

ДОНБАССКАЯ ВОЙНА. НАЧАЛО

Пройдя горячие точки, Виктор осознал неизбежность смертельного исхода вражды и ненависти. У последних есть чёткая определенная закономерность: один цикл взаимного уничтожения неизбежно переходит в спираль, раскручивающуюся вплоть до полного истребления всех участников. Зачастую выходило так: война давно закончилась, но выстрелы, взрывы, ненависть и насилие на каком-то жизненном этапе всплывали из глубин памяти и материализовались, истребляя жизнь вокруг, неся смерть и разрушения.

Но он и предположить не мог, что дикая фантастическая истерия войны придёт в родной Донбасс и уничтожит, превратит в прах все представления о ценности жизни.

Донбасская война застала майора в Петербурге. Там друзья, окончившие в безмерно далёком 1987 году Ленинградское военно-политическое училище, помогли найти хорошую денежную работу. Вишняк, поработав в Питере некоторое время, решил перебираться с семьёй в Пушкино, где приметил небольшую уютную квартирку.

Но всё разрушила внезапно начавшаяся война. Она поглотила сына, а вместе с ним все его мечты о семейном счастье. Гибель сына заставила Вишняка срочно вернуться в родную Горловку, потом – в Славянск. Там он вступил в ополчение.

Майора Вишняка неприятно поразила расхлябанность и полное отсутствие воинской дисциплины в подразделениях ополченцев. Подавляющее большинство из них просто не знали, что такое армия, что такое воинская дисциплина. Он был убеждён: те, кто отслужили срочную в украинской армии, просто превратились в испорченный человеческий материал, который неимоверно трудно переучивать. Поэтому, когда ему предложили командную должность, решительно отказался. И тут накатила такая вселенская тоска, что Вишняк почувствовал себя одиноким, всеми брошенным странником, который стоит перед бездонной пропастью и не знает, как её преодолеть. Больше всего это стояние на краю бездны неверия, изнывающее и едва переносимое, было похоже на неутолимую жажду в неприютном пригороде афганского Джалалабада. Всё более ощущал: пропасть начинает притягивать с огромной непреодолимой силой…

Слоняясь неприютно по территории заброшенной, полуразрушенной автоколонны, занятой группой ополченцев, заметил в отдалённом полуразвалившемся боксе два КамАЗа. На них были смонтированы столь полюбившиеся ему в Афганистане ЗУ-23-21.С жадностью набросился на спаренные зенитки, поглаживая пыльные, начавшие ржаветь двухметровые стволы. Рядом в разбитых ящиках россыпью небрежно лежали снаряды, патронные ленты. Кучка БЗТ2 смешалась с ОФЗ3.

Внутри включился какой-то особый механизм, какое-то новое начало, новый смысл. Тут же побежал к начальству, которое баловалось пивком в тенёчке единственного большого тополя, произраставшего на заброшенной АТП.

Волнуясь как мальчишка, сообщил:

− Беру вот эти две «зушки». Ребята, вы просто не понимаете, какая это великая ценность! С ними всех бандеровцев ублажим!

Потом узнал: обе машины выменяли у украинских военных за четыре ящика водки «Мягков». Тогда подобные сделки случались часто. Офицеры и контрактники украинской армии с лёгкостью бесшабашно списывали, продавали, обменивали сотни, тысячи единиц оружия, накопленных за послевоенные годы и небрежно хранившихся на бесчисленных армейских складах в Волновахе, Донецке, Луганске, Мариуполе.

− Эх, дурачьё, не осмыслили, какое сокровище приобрели, − подумалось майору. − За них и сто ящиков беленькой не жалко.

Получив благословение, побежал на склады разыскивать головные взрыватели, поскольку те, что были – МГ-25 часто отсыревают, а при столкновении с дождевыми каплями и простыми листьями срабатывают. Скоро удалось найти несколько сотен надёжных добротных В19УК. Это были «умные» супер-взрыватели, выдающееся создание советского ВПК.

Затем занялся снаряжением лент. Шпиговал их сам, не доверив никому. Протирал чистой тряпочкой каждый снаряд, потом любовно вставлял в ленту четыре осколочных – один бронебойно-зажигательный снаряд.

С людьми было много проблем. И хотя это было ожидаемо, майор всё же приуныл. Укомплектовал два расчёта с превеликим трудом. Безмерно раздражало и то, что все бойцы взяли себе какие-то нелепые позывные: Колобок, Падре, Знахарь, Кубик и т.п. Но потом с этим смирился, потому что знал – у всех остались родственники на оккупированных территориях. И если всех называть по фамилии и имени, то СБУ и Правый сектор устроят страшные расправы. Одесская бойня второго мая всем тогда показала, что ждёт решившихся на сопротивление, так что к подчинённым приходилось обращаться не по званиям, не по фамилиям, как положено в армии, а по коробящим слух кличкам.

Себе также взял кличку – «Скиф». Она хоть звучала благозвучнее, чем, например «Бес» – так прозвали Безлера, безусловного военного лидера ополченцев в Горловке, которого Вишняк хорошо знал как достойного и здравомыслящего человека. Не укладывалось, как этот толковый

и грамотный командир мог взять себе дурацкую кличку «Бес»?

Порою возмущение нравами нарождающегося ополчения перерастало в отчаяние, ведь непреложный закон воинского формирования, пусть даже партизанского – строгая дисциплина. Мгновенное подчинение командиру решало

не просто успех боя, решалось – жить тебе и твоим бойцам или бесславно, безвестно умереть. А такое случалось, если боец в панике бежал с поля боя. Чтобы такого не произошло, внутри каждого должен быть стальной стержень чувства долга, сплавленного с чувством страха перед позором за бегство; сплав этот должен быть неизмеримо выше, чем желание сохранить жизнь любой ценой. А что будет с ними, собранными вместе случайными людьми, не связанными воинской присягой, не умевшими чеканить шаг в строю, не ощутившими всепоглощающего чувства прикосновения к полковому знамени, впитавшему в себя грозную память о славных победах и тяжелейших жертвах?

Здесь и сейчас всё было по-другому. Было какое-то подобие ощущения необходимости сплочённого жертвенного воинского труда, но не было чувства локтя, боевого братства. Эти мысли делали мучительными короткие летние ночи. Так что днём майор ходил полусонным, придавленным ночными сомнениями и страхами.

Скоро эта главная проблема очень явственно дала о себе знать. В ответ на приказ майора все чаще звучало:

− Щас, докурю, потом сделаю.

Или ещё горше:

− Ты чё, сам не можешь сделать?

Так что основные трудности, как считал майор, были впереди и заключались в отсутствии воинской дисциплины и требованиях неукоснительного исполнения приказов. Ополченцы представляли собой некое свободное сообщество, отдававшее анархистской демократией. В этих условиях обучение проходило по схеме: «послушайте, пожалуйста», «подай, пожалуйста, вон тот ящик со снарядами».

Майора это выводило из себя, он пару раз срывался и бранился нецензурно, стращал свои расчёты позорной смертью на поле боя. Не помогало. Однажды сцепился со своенравным командиром второго расчёта. Тот взял себе позывной «Колобок». Их растаскивали оба расчёта, восемь человек.

Все решили тогда, что майор избавится от Колобка. Но Вишняк быстро взял себя в руки. Военный опыт говорил: из Колобка, при всей расхлябанности и задиристости, получится хороший командир расчёта. Он в бою не подведёт, не растеряется. А это дорогого стоит…

На четвёртый день мучений Вишняка его любимые «зушки» засияли особым военным блеском. Установки бодро и вызывающе, задиристо крутились по периметру и мгновением вздымались в небо. Надраенные стволы поворачивались на 180 градусов за положенные по нормативу три секунды. На учебные демонстрации собирались десятки ополченцев, бесцельно слонявшихся по территории АТП. Снаряды, протёртые ветошью, светились темноватым, отливающим свинцом светом, словно говоря: с нами всё будет «смертельно хорошо». Так выразился однажды майор, вспомнив присказку из афганской войны…

Эта присказка родилась, когда он, молодой старший лейтенант, недавний выпускник ленинградского высшего военно-политического училища ПВО, возглавил батальонную группу с особым заданием: не пропустить в «зелёнку» довольно большую группу моджахедов. Особая ценность операции заключалась в том, что духи волокли с собой пленного, взятого в качестве «языка» новобранца – юного туркмена, прибывшего в часть две недели назад, которого за замедленность реакции прозвали обидно «Чукча».

Задание он тогда, можно сказать, провалил, потому что в дороге сломались сразу два «Урала» и он не решился бросить их на грунтовке. Машины пришлось буксировать, прицепив к БТРам. Так что когда они прибыли в точку, моджахеды уже вошли в зелёнку и растворились в ней, как это у них водилось.

Тогда Вишняк рискнул, да так, как никто другой и не решился бы (ведь терять было нечего, его в любом случае наказали бы). Он выставил «зушки», спустив их с откоса дороги до уровня зелёнки, распределил сектора обстрела и дал команду: прочистить немедля рубящими очередями спарок весь массив зеленки.

Обе «зушки» сработали чётко, обученные операторы вовремя заменили стволы и через десять минут закончили стрельбы, словно исполнили учебное задание на полигоне4.

Молодой солдатик-новобранец из Уфы, закрывший уши, но всё равно оглохший от стрельбы, радостно тряс Вишняка за рукав гимнастерки:

– Товарищ старший лейтенант, да там ничего живого не осталось.

Действительно, зелёнка со срубленными переломанными ветками, выглядела феерически. А из глубины порушенных зарослей доносились по нарастающей вопли и стоны раненых моджахедов, крики «Аллах Акбар».

Когда зелёнку обыскали, то нашли в ней двадцать семь трупов, одиннадцать раненых. Пленённый моджахедами парнишка, туркмен по прозвищу Чукча, оказался в числе раненых и его отправили на базу на подлетевшем вертолёте. Из банды мало кто остался в живых, а из раненых, которых Вишняк сострадательно приказал перевязать, выжили лишь четверо.

Вишняка тогда, с формулировкой «За находчивость и поднятие боевого духа» наградили Красной Звездой и присвоили досрочно капитана.

Тогда новобранец из Уфы, которого тяжко стошнило после осмотра и пересчёта убитых моджахедов, сконфуженно высказался:

– С нами всё смертельно хорошо.

Эта фраза предательски въелась в память и стала дурацким слоганом, который изрядно раздражал майора, и от которого он не в силах был избавиться в будущем.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА СКИФА

Вишняк оторвался от воспоминаний и стал решительно всматриваться в старую карту времён Великой Отечественной войны. Карта была стёрта до дырок на сгибах, многие названия населённых пунктов едва просматривались. Но других карт не было. Ещё раз вспомнил о задании, отданном устно командиром. Тот высоко поднял вверх указательный палец и заявил:

– Слушай сюда. Задание тебе сам «Стрелок» (Игорь Стрелков) даёт. И знай – за невыполнение у Стрелка одна мера – расстрел. Всё, хватит партизанщины. Воюем теперь как положено, дисциплина прежде всего. Приказы исполняем досконально.

Майор вспомнил любимые дневные посиделки командира с неспешным потягиванием из горлышка холодного пива «Тинькофф», столь любимого начальником и его друзьями, и мысленно сплюнул. Ну как ещё можно отреагировать на степенные привычки командира, пару месяцев назад возглавлявшего проходческую бригаду на шахте «Стахановская»? Человек, конечно, авторитетный и порядочный, но в настоящий момент ему можно лишь отделение доверить. Да и то всё время проверять. Ведь не знает человек, что такое приказ, что значит «исполнение донести», что такое «головная походная застава», что такое «планирование военной операции», взаимодействие артиллеристов, сапёров-минёров, пехоты, наконец, как обеспечить грамотную разведку позиций противника – ведь с этого и начинается любая боевая операция.

− Эх, смертельно хорошо всё у нас будет, это точно, – Не раз с иронией мысленно заряжал себя Вишняк, с тревогой пытаясь заглянуть в ближнее будущее. Там, в этом будущем, можно спроецировать первые бои, первую «притирку» бойцов и командиров, только после того можно подумать и о налаживании воинской дисциплины.

Их направили к Семёновке − небольшому селу в двадцати километрах от Краматорска. Впоследствии это село стало настоящей мясорубкой, а потом – кладбищем для сражающихся сторон.

Само задание, как выразился командир, «боевое поручение», было сформулировано странно и расплывчато. Им надлежало «воспрепятствовать проникновению боевых подразделений противника из Краматорска в сторону Донецка, для чего организовать охрану шоссе в районе посёлка «Семёновка». В завершение командир сказал, что взаимодействовать предстоит с группой «Молчуна».

Чтобы попасть в Семёновку из Славянска пришлось ехать по трассе М-03, буквально утыканной блокпостами. Причём, порою заранее трудно было угадать, чей же блокпост перед тобой. Главными ориентирами на тот момент было наличие у военных БТРов. У ополченцев было тогда лишь несколько захваченных БМД5. У украинских же вояк были в изобилии БТР-80 с высоко вздетыми на длинных стальных штырях жовто-блокидными флагами.

По этим флагам и ориентировались. Завидев их, сворачивали на просёлок и гнали по нему на предельной скорости, развернув стволы в сторону дороги.

Вишняк много поездил по белу свету и, возвращаясь в Донбасс, не переставал удивляться насколько мало здесь пространства, как один населённый пункт жмётся к другому. Вот и сейчас проскочили все просёлки за какие-то пару часов, тем более что все, за исключением Васи из Одессы с позывным Вектор, были местными, могли проехать здесь с закрытыми глазами.

Прибыв на место, майор расставил машины в пятидесяти метрах друг от друга вблизи основного магистрального перекрёстка, аккурат на границе лесопосадок. Сразу же организовал маскировку – так, как учили в Афгане. Заранее припасённые куски брезента закрыли стёкла, окрашенные металлические двери, борта – всё, что могло дать отблеск. Нарубили топориком веток, прикрыв борта, капоты. К стволам «зушек» прикрутили мягкой проволокой пышные ветки ольхи. Через какой-то час громоздкие КамАЗы и двухметровые матово-чёрные стволы спарок даже не угадывались на фоне лесопосадок.

− Ну ты даёшь, Скиф, – восхищённо развёл руками Колобок. Вишняк стянул с себя насквозь промокшую от пота тельняшку:

− Что можем, то можем.

А потом потянулось томительное ожидание. Вишняк раз за разом проверял запасные стволы и боекомплект. Затем велел ввинтить запалы в гранаты и уложить в верхние карманчики разгрузок: слева Ф-1, справа – РГД-5. Курил сигарету за сигаретой с такой страстью, что Знахарь не сдержался:

− Скиф, коптишь как паровоз в первую мировую. Ты нас всех без курева оставишь.

Вынужденное безделье расслабляло и тревожило одновременно. Отовсюду приходили свидетельства о зверствах добровольческих батальонов, выросших как грибы после дождя. Одному из ополченцев, Степану Фёдоровичу

по кличке «Кубик», сын привёз видеозапись пыток, устроенных пленным ополченцам в батальоне Айдар. Вишняка, военного человека, полдня мутило после просмотра этого видео и фото. И тут курить стали все без перерывов. Так что к утру весь запас сигарет иссяк.

Молчун со своими людьми не появлялся и никак себя не проявлял.

− Вот уж в самом деле, молчун, тебе бы не в армии служить, а преподавать бедной жёнушке уроки молчания, – бормотал майор себе под нос.

Наконец, Вишняк решился на разведку. Решил пойти в неё самолично, оставив старшим Колобка. Взял с собой в помощники Кубика:

− Степан Фёдорович, выходим с тобой на разведку, а там и курева достанем. Приказываю: взять с собой три рожка, три гранаты РГД-5 и три – Ф-1. Готовность – через пять минут.

Перед Семёновкой, небольшим, плотно застроенным селом с позеленевшим шифером на крышах, располагалось большое поле высокой, в рост человека, кукурузы. Отдельные стебли вымахали за два метра и дали крупные початки, наполненные нежно-жёлтыми зёрнами. Крупные стебли уже деревенели и начали желтеть. Главное – при прикосновение они издавали вызывающе громкий шелест, так что приближение любого человека можно было уловить за версту.

Передвигаться по рядкам было не просто неудобно, но противно до оскомины. В конце концов майор стал передвигаться баскетбольным шагом – левым боком вперёд. Автомат перехватил в левую руку и держал на локтевом сгибе. Кубик тоже начал двигаться баскетбольным шагом и даже стал обгонять Вишняка.

Скоро в междурядье мелькнул забор из серого, побитого грибком штакетника. За ним виднелась хата, точнее сборно-щитовой дом, один из углов которого изрядно просел. Дом был обшит вагонкой, которая до уровня подоконников, была окрашена свежей светло-зелёной краской.

Вишняк отогнул в сторону ветхий штакетник и шагнул к дому. Навстречу из-за угла выпорхнула светловолосая девочка лет шести. Заплетённые в косы волосы словно взвились надо лбом, когда она, притормозив, увидела Вишняка и Кубика.

Майор вдруг увидел себя и Кубика глазами испуганного ребёнка. Оба небритые, с седой щетиной, засаленными ремнями автоматов, в грязных ботинках и пыльном камуфляже. Вспомнился внук Никита, который смотрел снизу исподлобья на чужих людей, входящих в его собственный, совсем недавно купленный дом в Славянске.

Вишняк расстарался: растянул рот в улыбке, да так, что обветренные губы лопнули и слева внизу выступила капелька крови. Он прикрыл губы рукой и поздоровался:

− Здравствуй, миленькая. Ты только не пугайся, мы хорошие и добрые. И у меня есть внук, очень на тебя похожий. Вы бы с ним подружились…

Девчоночка прокричала:

− Деда, деда, тут двое дядей с ружьями.

Вишняк шагнул вперёд, обогнул девочку. За углом, перед фасадом дома у небольшого стола, укрытого цветастой клеёнкой, сидело целое семейство: пожилой мужчина лет шестидесяти, сорокалетняя женщина, девочка лет пятнадцати и двое десятилетних мальчиков-двойняшек. Представился, бросив автомат на плечо, сняв фуражку и вытянув по швам руки:

− Майор Вишняк из ополчения Донецкой Республики. Временно расположились тут рядом с вами. Вот, с просьбой одной: не одолжили бы вы нам курева. Продовольствие у нас есть, а про курево забыли.

Хозяин встал и опёрся на прислоненный к скамейке костыль:

− Да вы присядьте, чайку чашечку выпейте. Хоть расскажете нам, что на белом свете творится.

Вишняка и Кубика проводили к рукомойнику, подали чистое полотенце. На столе появился свежеиспечённый домашний хлеб и тоненько порезанное сало. Пожилой Иван Михайлович рассказал, что у него гостит дочка Нина с четырьмя детьми. Жена его, Валерия, в больнице в Донецке, ей вот-вот будут удалять опухоль. А Нина с детьми решила пересидеть тревожное время в родительском доме, поскольку в Макеевке, где у них с мужем двухкомнатная квартира, сейчас тревожно, по городу ездят военные. Муж трудится на шахте, до пенсии ему осталось всего-навсего три года. На семейном совете решили, что Нина с детьми пересидит тревожное время в Семёновке.

Иван Михайлович сходил в дом и вынес оттуда три пачки сигарет и бумажный кулёчек:

− Вот, попробуйте самосад. Крепкий, но ароматный и горло лечит. Семена выписывал аж из Киева, сам растил. Жутко капризное растение, но табачок из него ароматнейший и лечебный.

Сделали из крупно нарезанного самосада самокрутки. Майор затянулся сладковатым терпким дымом. Сразу показалось: нет войны, нет рядом ненависти и страха. Трещат совсем рядом кузнечики и мирно, успокоенно шелестят кукурузные стебли на соседнем поле…

Вишняк совсем расслабился. Казалось, все тревоги последних дней куда-то отступили. Захотелось выпить рюмочку самогона, от которого они с Кубиком отказались не без труда, и сидеть бесконечно долго в этом уютном уголке простого человеческого счастья.

Интуиция в этот раз его круто подвела. Не сразу он расслышал гул натужно ревущих БТРов. Первой об этом оповестила младшенькая Настенька, выскочившая за палисадник и сообщившая, что к дому подъезжает два танка, а за ним едут автобусы с военными. Вишняк успел отметить цепким взглядом: к палисаднику приближались два БТР-80 и старенький трактор, тащивший на прицепе грузовую машину. Вплотную за ними следовали жёлтые автобусы, плотно заполненные людьми в камуфляже.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Зенитные спаренные установки калибром 23,2 мм

2

Бронебойно-зажигательные трассирующие снаряды