Месть майора Вишняка

Александр Зуев

Месть майора Вишняка

Сам Господь Бог решил наказать эту нечисть.

Так назначь, Господь, меня, Вишняка,

выполнить твою волю, и я исполню.

Не должны эти мальчишки

уйти в небытие неотомщёнными.

Майор В. Вишняк.

Славянск-Дебальцево,

2014-2015 годы.

ВСТУПЛЕНИЕ. САРАТОВСКОЕ ПРИСТАНИЩЕ

Майор Вишняк Виктор Александрович, командир танковой роты Донецкой народной республики, выписался досрочно из ростовского госпиталя 20 декабря и добрался до Саратовской области 23 декабря 2014 года. Надеялся найти единственного близкого человека – четырёхлетнего внука Никиту, вышедшего живым из мясорубки гражданской войны.

В далёком Воронеже, куда привезли детей из полыхающего Славянска, сообщили, что Никиту направили в Саратовскую область, а определить где его родители не удалось. После долгих и трудных поисков майор разыскал воспитательницу детского сада, помнившую Никитку и все ужасы той эвакуации. Она, плача, рассказывала о безумно тяжёлой дороге, об обстреле в районе Краснодона двух переполненных автобусов, везущих детей. Автобус, шедший первым, получил пулемётную очередь в упор. Водитель скончался на месте, неуправляемая махина съехала на обочину и завалилась на бок. Второй автобус отстал метров на сто – и это спасло детей и сопровождающих. Увидев рухнувший транспорт, остановились на безопасном расстоянии. Воспитательницы, медсестры, родители бросились спасать раненых и пострадавших. Оказалось, что в первом автобусе двое убитых – водитель и медсестра, четверо детей ранены и нуждаются в срочной медицинской помощи.

Раненых повезли в краснодонскую больницу, остальных кое-как распределили во втором автобусе и двух легковых машинах, сопровождавших колонну. Когда размещали детей в единственном автобусе, выбросили все лишние вещи, дорожные сумки. Часть документов и вещей потерялись. Многие испуганные дети плакали навзрыд. Наверное, эти рыдания и детские вопли тогда прозвучали словно вознесённая ввысь молитва, начавшая охлаждать ненависть воюющих сторон. Ожесточённая миномётная канонада вокруг горящего Краснодона стала постепенно стихать.

Оставшиеся двенадцать километров до пограничного пункта пропуска Изварино показались всем бесконечно длинной дорогой, бегством из ада, которое никак не хотело завершаться. Эта дорога навсегда вошла в подсознание детей как вечное напоминание о жестокости и непредсказуемости взрослого мира.

Начали приходить в себя только в приграничном российском Донецке. Автобус остановился на одной из тихих городских улиц. Мимо проходили спокойные люди, женщины прогуливались с грудничками в детских колясках. Показалось, что попали на другую планету: нет войны, люди улыбаются, а главное – вокруг тишина.

Маленький Никитка, по словам воспитательницы, три дня пробыл в пункте временного размещения в Воронеже. Затем его и нескольких других детей, которые попали в Россию без родителей, перевезли в Саратовскую область в город Энгельс. Сюда и направился майор Вишняк, начавший приходить в себя после тяжёлого ранения.

Для Виктора Вишняка, командира танковой роты Донецкой народной республики, всё стало трудным и неподъёмным в этом послегоспитальном мире.

Во-первых, тяжелейшая контузия привела к заиканию, что было нетерпимым для него, привыкшего отдавать приказы чёткими рубящими фразами убедительно и громко.

Во-вторых, унизительно и нетерпимо было объясняться по поводу утерянных документов: его паспорт, пенсионное удостоверение, удостоверения к государственным наградам СССР, которые он бережно носил в нагрудном кармане, пропали. Дело в том, что его вывозили с линии фронта без сознания, с остановившимся дыханием, в обгоревшей, пропитанной кровью одежде. На поле боя его вытащили из огня, сняли тлеющую одежду, укрыли грязным походным брезентом и отвезли в госпиталь в Луганск. Оттуда, как тяжелораненого, которого невозможно вылечить в Луганске, перевезли в Ростов-на-Дону.

В-третьих, чувство долга настойчиво управляло всей его сущностью, собирало в кулак все нравственные, физические силы и требовало возврата на фронт, несмотря на то, что разбитый, израненный организм подходил к последнему пределу, просил тепла и покоя. Так что это «в-третьих» так сформулировало задачу для Вишняка: съездить в Саратовскую область, навестить внука и сразу же вернуться на фронт, где ополченцы готовились к отражению нового мощного наступления врага.

Единственным документом, который ему привезли в Ростов-на-Дону накануне выписки из госпиталя, было удостоверение командира танковой роты ДНР, подписанное министром обороны. С этим удостоверением и плотной пачкой выписок из истории болезни с перечнем перенесённых операций Вишняк и отправился на поиски внука.

В заснеженном Энгельсе, на улице, прямо перед отделом Федеральной миграционной службы, случилось то, о чём предупреждали ростовские врачи: Вишняк потерял сознание. Два дня пролежал в реанимации, благо врачи нашли в нагрудном кармане многочисленные выписки из истории болезни. Оказалось, что тяжёлая контузия была осложнена компрессионным переломом позвоночника, многочисленными ожогами и касательными осколочными ранениями. Три недели Вишняка лечили в энгельсской больнице. Вокруг его койки собирались больные и слушали рассказы о войне, о людях, втянутых в кровавый водоворот, переламывающий человеческие судьбы. Часто послушать приходили врачи и медсёстры. Заикание при этом страшно мешало и было тяжёлой проблемой для Вишняка: он никак не мог привыкнуть к тому, что порою приходится мучительно долго выдавливать из себя нужные слова и фразы, что в другое время смог бы красочно и образно описать главное в считанные минуты. Но он не унывал: строил планы поисков внука, пытался дозвониться до далёких Донецка, Горловки, Луганска, готовился к возвращению домой.

После выписки из больницы Вишняк всё-таки дошёл до отдела ФМС, где настоятельно просил поискать его внука среди многочисленных беженцев, осевших в Саратовской области.

Спустя некоторое время в ФМС подъехали бдительные полицейские, тщательно проверившие Вишняка – всё-таки человек приехал из другого государства, из зоны военных действий.

Выяснилось: он проходил срочную службу в далёком 1981 году в Афганистане. После этого, по направлению командования, поступил вне конкурса в Ленинградское высшее военно-политическое училище, по окончании которого опять попал на службу в Афганистан. Там успешно командовал взводом, ротой, батальоном. Вишняк имеет ряд правительственных наград. В 1989 году досрочно получил воинское звание майора.

Развал СССР майор пережил очень тяжело: в армии самостийной Украины служить отказался, пошёл работать на угольную шахту имени Засядько, где и доработал до выхода на пенсию простым проходчиком.

Женат. Жена, Мария Николаевна Вишняк пропала без вести во время боев за Славянск. Единственный сын погиб, сражаясь в рядах ополченцев в донецком аэропорту. Невестка и тесть с тёщей погибли во время артобстрела Славянска: тяжёлый снаряд угодил прямо в погреб, в котором они прятались от артналёта. В живых остался только внук Никита – единственная его надежда и смысл жизни.

Полицейские по своим каналам проверили рассказанное. Всё подтвердилось.

Майору Вишняку принялись помогать правозащитники, казаки. Подобрали ему временное жильё на Кумысной поляне, где он долечивался ещё несколько недель, пока областные власти пытались найти его внука. Но оказалось, что четырёхлетний Никита в Саратовскую область не прибывал. Скорее всего, находится в детском доме в Белгородской или Ростовской области.

Вскоре, в феврале, на юго-востоке Украины начались ожесточённые бои на всей линии фронта, и Вишняк засобирался в дорогу, поскольку счёл своим долгом вернуться в ополчение.

Через пару недель удалось узнать, что он успешно воевал под Дебальцево и продолжил череду своих воинских дел. Многие ополченцы, жители Горловки, Славянска, Новосветловки хорошо знают о его военной биографии и тепло отзываются о нём. Его рассказы легли в основу повести, в которой этот необычайно скромный командир предстаёт человеком, испытавшим и преодолевшим тяготы и безумные жестокости военного времени. Гражданская война ворвалась в его жизнь нежданно и грозно, привела к гибели родных и близких, изменив представление о мире, об Украине и о себе.

О его воинском подвиге постараюсь рассказать в коротких главах повести, над которой, отложив другие дела, начал работать, считывая долгие часы диктофонных записей. Это было трудным занятием, поскольку временами майор мучительно заикался – сказывалась тяжелейшая контузия, замыкался, уходил в себя…

Другая, почти непреодолимая сложность – с трудом верилось в его необычные рассказы о военных удачах и промахах, приходилось проверять, сравнивать, сопоставлять. Потом убеждался, что Вишняк всё рассказывал, не преувеличивая и не утаивая. Во многое из того, что он рассказывал, верить не хотелось, поскольку натуральные сцены гражданской войны вообще воспринимаются с трудом, уровень жестокости в них просто зашкаливает, и тогда сознание отказывается принимать происходившее, но прочитав его исповедь, совсем по-другому начинаешь воспринимать то, что показывают наши федеральные каналы. Понимаешь: за словами киевских политиков не просто обман и пустота – там бездна ненависти и преступлений, за которые неизбежно придёт расплата.

РОДНАЯ ГОРЛОВКА

Если бы кто-нибудь сказал Виктору, что ему придётся участвовать в гражданской войне, что вообще такая война возможна, он бы ни за что не поверил. Да и кто мог поверить в Украине, привыкшей к сытной размеренной жизни, что чокнутые радикалы, только и способные на дикие шоу в дурацких нарядах на юродивом Майдане, обретут власть и деньги? Никто не захотел заглянуть в будущее, в котором бандеровцы сменили бутафорские наряды на настоящие бронежилеты и каски, вооружились не только автоматами Калашникова, но и реактивными системами залпового огня и дальнобойными гаубицами.

Вот и Вишняк, вплоть до совершенно неожиданного для него майданного переворота, вполне обоснованно считал Украину сонным царством, населённым простым, многонациональным, спокойным народом, у которого порой бывало много гонора, но обычно этот гонор побеждала лень, косность и вековая привычка довольствоваться малым.

Оставалось только удивляться, как собственная недальновидность, скорее даже слепота и истинные, скрытые ранее историческим покрывалом качества украинской души внезапно заставили его проснуться. Более того, проснувшись, он встал у края пропасти, перед тяжким и страшным выбором: бежать куда глаза глядят, спасая семью, оставив дом, нажитое имущество, или взять в руки оружие и истреблять себе подобных с твёрдой уверенностью в своей правоте.

Родился и вырос Виктор в Горловке – уютном донбасском городе, мирном и спокойном, окружённом высоченными горами отвалов «пустых» пород из угольных шахт – терриконами. Одним из любимых развлечений Вити Вишняка был скоростной спуск с этих огромных крутобоких гор. Здесь он был всегда первым, до той поры, пока один из сверстников не сломал ногу во время этого «развлечения». После этого происшествия родители категорически, под страхом отлучения от телевизора, запретили детям приближаться к выработкам. Но Витя проявил упорство и самостоятельность – продолжал тренировки с рискованными пробегами ёлочкой на самых высоких горках. Проделывал это уже в сумерках, рискуя вдвойне. Зато в сумерках мало кто мог распознать его и «сдать» родителям.

Рисковый, непокорный характер потом не раз доставлял ему неприятности, но и выручал также не раз. Ни он, никто другой и предположить не могли, что Витя, он же Виктор Александрович, останется живым и успешным на войне именно благодаря этим дурным свойствам характера.

Шахтёрские обычаи обретали в городе негласный статус своеобразных законов. Шахтёрский труд забирал огромную жизненную энергию и постоянный риск взрывов и обрушений тяжёлым роком висел над подъёмниками шахт, насыщая всю атмосферу города неосознанным тревожным ожиданием беды. Временами случались аварии, тогда город заполнялся воем сирен «скорых» и аварийных машин горноспасателей, шахтерские жены и матери застывали в смертельном страхе, сердца их гулкой дробью отсчитывали минуты до трагических либо спасительных известий – правды жизни или смерти.

Так случилось, что отец Вити стал очередной жертвой каменноугольного монстра, который взимал свою плату за отнятый у него первоклассный антрацит. Александр Семёнович Вишняк и ещё одиннадцать горняков погибли в забое от взрыва метана. Случилось это тихим летним вечером, когда очередная смена готовилась спуститься в забой.

Витя не сразу осознал, что отца нет в его мальчишеском мире, не ассоциировал с его смертью небольшую аккуратно прибранную могилу, о которой неустанно заботились мама с бабушкой. Он не понял, что теперь нет опасности получить от отца нагоняй, что теперь он не ощутит тяжёлый, грозный взгляд отца исподлобья. Лишь постепенно, с годами, в душу пришло ощущение потери.

Одновременно придавила огромным грузом ответственность перед матерью и бабушкой. Он был единственным ребёнком в семье, единственным мужчиной. В школе он в короткий срок превратился из забияки и возмутителя спокойствия в молчуна. Смотрел на учителей взрослым пытливым взглядом, чурался шуток и мальчишеских игр, с какой-то страстью стал работать над домашними заданиями.

В девятом классе он отделил себя невидимым забором от мальчишеских забав. Когда в яркий майский день все мальчишки и девчонки сбежали с двух последних уроков химии и направились в городской парк на озеро, он не присоединился к сверстникам. В парке мальчишки угощали девчонок мороженым, а мальчишечий верховод Вадик, сын замдиректора шахты, раздобыл с десяток бутылок пива. Он сумел организовать настоящий пир. Тогда-то мальчишки и решили как следует наказать Витю Вишняка, заклеймив его предателем.

А он в одиночестве остался на уроке и старательно возился с химическими реактивами, ставил свои опыты по выщелачиванию нужных металлов. Расстроенная химичка, утерев заплаканные глаза, сидела рядом и помогала.

На следующий день зачинщиков побега с уроков вызвали вместе с родителями к директору, где устроили изрядную головомойку. Спас положение Вадимов отец, пообещавший своему сыну всяческие моральные наказания, а школе – материальную помощь и замену всех изношенных разбитых классных дверей. Всё бы так и обошлось мирно и спокойно, но директор школы, молодая, очень высокая и худая, фанатично влюблённая в педагогические идеи сотрудничества (тогда ещё советской педагогики), посоветовала всем брать пример с Вити Вишняка, который «не поддался общим развращающим настроениям». Директриса предложила назначить Витю старостой класса.

Вечером того же дня Вадим собрал пятерых наиболее крепких ребят и составил план: проучить, а ещё лучше – отпетушить (так предложил Стас, у которого отец отбывал срок на зоне) как следует предателя Вишняка.

Лучше бы они отправились запивать свою злобу пивом в парк, потому как Витя Вишняк имел врождённое качество характера, не свойственное в подростковом возрасте: не сдаваться врагу и не просить пощады. Это качество было наследным и передавалось из поколения в поколение от предков по мужской линии непокорных, драчливых терских казаков. Так что, когда побитого, со скрученными назад руками Витю поставили на колени перед Вадимом и заставили просить прощения и кукарекать петушиным голосом, наследственность проснулась и решительно заявила о себе. Витя закричал не своим, страшным утробным голосом, нырнул лицом вперёд и вцепился крепкими зубами в левую ляжку Вадима. Когда растерявшиеся одноклассники выпустили руки, Витя схватил валявшуюся рядом половинку кирпича и крепко угостил ею вначале Вадима, а потом его напарника Стаса. Бил наотмашь, по головам. Двое окровавленных мальчиков остались лежать на пожухлой траве, остальные разбежались. Пострадавших на машине скорой помощи увезли в больницу.

Ранним утром за Витей пришёл милиционер из инспекции по делам несовершеннолетних. И сидеть бы ему в закрытом спецучреждении для несовершеннолетних (травмы у Вадима и его подельника были весьма серьёзные), но тут в дело вмешалась худосочная директриса. Она была принципиальной и упорной, как железобетонные стены столь любимого ею Донецкого пединститута.

Возмущённая директриса потребовала собрания общественности, рассказала о нападении на Витю пятерых крепышей, о подлой роли сынка шахтного начальства. Родители и общественность взбунтовались, прокуратура и милиция дала обратный ход делу Вишняка.

Директрису по-тихому уволили всего через месяц после происшествия, а Вите лишь дали закончить девятый класс и, несмотря на пятёрки по профилирующим предметам, снисходительно вытолкнули в профтехучилище.

АРМИЯ – ДУША МОЯ И СЕРДЦЕ

После окончания ПТУ его призвали в армию. И тут «везение» юного Вишняка продолжилось – служить пришлось в Афганистане в мотострелковой бригаде под Джелалабадом. Попал в мотострелковый батальон, где комбатом был настоящий «батяня» – человек с открытым солдатским сердцем, с удивительной способностью сочувствовать и сопереживать и в то же время быть строгим и требовательным. Благодаря этому «батяне» Виктор по-настоящему полюбил армию и твёрдо решил служить Отчизне в точности так, как обожаемый комбат. Более того, с тех пор он утвердился во мнении, что Родина начинается с людей чести, отдавших свою жизнь служению Отечеству. И если таких людей становится меньше чем нужно, то государство рушится, что и случилось с СССР. Это обрушение стало для него самой тяжёлой жизненной трагедией.

Долгие бессонные ночи девяносто первого года вызвали шквал мыслей, которые охватывают человека, пережившего тяжёлое поражение и попадание в плен к ненавистному врагу. Закономерно, что под обломками гибнут огромные массы людей, ничего не сделавших для сохранения государственных конструкций. И один из этих погибших духовно людей – он, майор Вишняк, не сумевший помочь государству и потому погребённый под его обломками.

Настоящей опорой и самым близким человеком на свете стала жена Мария. Здесь майору несказанно повезло, ведь в жизни он не успел насладиться счастливыми временами влюбленности, «гуляний под луной», прочувствовать всю силу любви к женщине. Об этих чувствах он лишь мечтал, перечитывая, прямо-таки глотая романы и повести

о любви, о страданиях и счастье. Величайшим потрясением для него стали стихи Петрарки. Многие из них запомнились и впечатались в память удивительными, упоительными образами. С тех пор милая Бианка грезилась ему чуть не в каждой симпатичной молодой девушке. Так он подготовил себя к переживаниям, которые не замедлили случиться, когда он, молодой и успешный капитан, аттестованный на должность комбата, влюбился в дочку командира бригады полковника Несмеянова. Предмет его любви – почти настоящая «царевна Несмеяна» – так прозвали Машу в гарнизоне. Она была высокой, белокурой, очень красивой, могла бы затмить любую фотомодель. Вишняк пытался ухаживать, но довольно быстро понял – пришёлся не ко двору. Он изрядно похудел от переживаний, начал срываться без повода на подчинённых, сочувственно поглядывавших на него.

Наконец комбриг вызвал его в шикарно обставленный кабинет для личной беседы. Разъяснил сухо и конкретно – Маша уже просватана, и жених не кто иной, как сын генерал-полковника, замглавкома сухопутных войск. Сын уже успешно служит в войсках и дослужился до подполковника. Потом Вишняк не без удивления разглядел, как у полковника покраснела лысина, как после недолгой паузы он стал нарочито-тщательно протирать лежащие на дубовом столе очки в золотой оправе, и совсем по-простому завершил:

– Скажу тебе откровенно, Вишняк, парень ты хороший, служишь честно, воевал достойно. Ты у нас правдолюб! Но с твоим характером и установками тебе даже в полковники не пробиться. Если не сорвёшься и не нахамишь начальству, то уйдёшь на пенсию подполковником. И советую тебе в армии особо не задерживаться. Такие как ты в военное время «героя» получают. А в мирное время – вообще «не проходные». Так что без обид. Через месяц за Машей жених приедет и повезёт на свадьбу, в Москву. А на этот месяц могу дать тебе отпуск – отдохни, отвлекись, съезди

на родину в Донбасс, подыши родным воздухом, может там и невесту подберёшь.

От отпуска Вишняк отказался. В тот же вечер купил букет цветов и отправился в медсанчасть, где приметил скромную процедурную медсестру, делавшую ему электрофорез и внутривенные инъекции, когда он болел острым бронхитом. Во время процедур Вишняк заметил пару раз пристальный взгляд её серо-зелёных глаз. Иногда Вишняк отмечал, что взгляд у девушки становился всё мягче и глаза покрывались странной поволокой.

Идя к девушке, он даже не мог бы рассказать, как она выглядит, симпатичная она или нет. Не было и ответа на вопрос, нравится она ему или нет. Тогда главным было то, что медсестру звали Машей. В тот же вечер Вишняк сделал этой второй Маше предложение.

Это стало редчайшим везением в жизни Вишняка. Он, конечно же, не сразу оценил достоинства молодой жены. Скорее наоборот. Маша всё делала невпопад. В однокомнатной квартирке, выделенной молодожёнам, было совсем мало места, и Вишняк постоянно сталкивался с Машей то в узком кухонном коридорчике, то, с трудом сдерживаясь, ожидал, когда Маша освободит душ, совмещённый с туалетом. Часто случалось, что в спешке, собираясь на службу, не мог найти свежей рубашки, которая была приготовлена с вечера, но Маша по ошибке её постирала и не успела вывесить на просушку.

Особая проблема заключалась в чайной посуде. Чашки, которые Маша старалась тщательно промывать, предательски выскальзывали. Так что через неделю-другую все они покрылись сколами и трещинами. Для Виктора чашки со сколом с детства были приемлемы. Мама отзывалась на эту тему так:

– У тебя, Витенька, чашки да тарелки с трещинками уже в «тараканов в голове» превратились.

После несчастливой судьбы нескольких комплектов чашек, Виктор отыскал на рынке две жёлтых эмалированных кружки, что и решило эту проблему с «тараканами».

К чести Вишняка, он всегда сдерживался и не срывался на грубости и упрёки. И здесь главную роль сыграли семейные традиции, в которых главное было уважать и беречь друг друга в большом и малом. Это и спасло семейную жизнь молодожёнов.

Маша с какой-то особой деликатностью, ненавязчиво вызывала Вишняка на откровения, чувствуя в нём несогласие с происходящим вокруг, в стране, в гарнизоне. Это несогласие перерастало в мощный протест и готово было взорваться. Она выслушивала всё, соглашалась, смахивала набежавшую слезу и говорила:

– Всегда пойду рядышком с тобой, Витенька, ты у меня самый лучший, ты – настоящий мужчина. Я так счастлива, когда ты рядом.

Пришёл день, когда она сказала:

– Ты самый лучший не только для меня, но для него, – и показала на живот. Добавила, – а правильнеебудет – для нас.

Этот момент стал для майора поворотным. Словно спала с глаз какая-то пелена, и он увидел свою Машу необычайно красивой какой-то особой красотой. Пожалуй, дело было в том, что красота эта была развёрнута целиком и полностью в сторону Вишняка. Никто другой этой красоты не видел и не мог видеть. Никому другому она не принадлежала и не была понятной. И это было навечно. С тех пор Вишняк влюбился в свою жену по-настоящему и навсегда, так, как и все мужчины в его роду, слывшие однолюбами.

В девяностые годы, когда качнулись прежде незыблемые жизненные установки на служение Отчизне, на верность воинскому долгу, Вишняк не стал присягать на верность державной Украине. Служил он в то время в Крыму командиром батальона в мотострелковой бригаде. Успел увидеть алчность и продажность новых командиров новой украинской армии. В бесконечных ночных бдениях перед ним вставали картинки полного предательства прежних ценностей. А когда появились правила доносительства друг на друга – это повергло в шок.

Командир одной из его рот написал донос, в котором особо выделял, что во время распития водки на территории гарнизона комбат майор Вишняк сокрушался по поводу развала СССР и называл предательством Беловежские соглашения, ругал бранными словами всех подписантов, в том числе, нецензурно – президента Кравчука и даже называл его бандеровцем.

Об этом доносе рассказал ему особист из штаба, прошагавший в мотострелках афганскую войну и сохранивший уважительное отношение к заслугам майора. Этот же особист посоветовал Вишняку написать рапорт об увольнении, поскольку иного пути «отмазаться» от грядущего разбирательства у него не было.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРЛОВКУ

Благодаря Маше Вишняк пережил-перетерпел разрушение государства в скорбном девяносто первом году и последующий уход из армии, сумел внутренне перестроить себя. Не роптал, не жаловался на жизнь и не проклинал позорных правителей, а просто вернулся к разбитому корыту в родную Горловку, надеясь излечить душу и найти покой, забираясь на полюбившиеся с детства терриконы, встречая на вершинах рукотворных гор ласковый напористый ветер, несущий едва уловимые запахи угольных выработок и цветущих яблоневых садов.