скачать книгу бесплатно
Казус Рюмкина, или Из новейшей истории дивного города Грибоберово
Александр Занти
По сюжету появившаяся в ходе предвыборной борьбы за пост мэра идея вызвала шок в обществе. Речь идет о проекте по присоединению крематория к городской системе теплоснабжения, чтобы использовать тепло от сжигания усопших для обеспечения теплоснабжения и горячего водоснабжения целого квартала. Этическая сторона этого вопроса вызывает поляризацию в обществе, но, как оказалось, к каждой мысли, если ее правильно подать, лоббировать и популяризировать, можно привыкнуть и даже найти преимущества ее реализации. По мере продвижения идеи ее сторонников становится все больше. К инициатору вскоре идут ходатаи, временные попутчики, аферисты и подхалимы. Сюжет строится на демонстрации конкретных поступков людей в связи с главной предвыборной фишкой в г. Грибоберово.
Познавательная прогулка
Максим Чатов пригласил Ирину на прогулку по кладбищу. Честно говоря, вариантов было немного. В кинотеатр они уже ходили несколько раз на предыдущих свиданиях, до начала сеанса сидели в самом популярном в городе кафе «Пион». Городской сквер был перерыт, там собирались строить многоквартирный элитный дом. Лабиринт Тричопки они уже посещали, зашли вглубь и не спешили выбраться обратно, увлекшись телячьими нежностями, больше и делать было нечего. Бывало, правда, приезжали на гастроли столичные театры, но в то лето почему-то ничего подобного не намечалось.
Один раз они ходили на городской вокзал, там чудом сохранилась стена с барельефом советского периода, на котором были изображены одухотворенные лица советских граждан – участников социалистического строительства. Это был социальный срез советского общества: рабочий в комбинезоне и в кепке с огромным гаечным ключом в руках, колхозница в косынке с тремя колосками пшеницы, интеллигент в круглых очках с тубусом и циркулем, а также пионеры в красных галстуках – мальчик и девочка. Блеклые задние фоны (соответственно цех, поле, библиотека и школа) со всей очевидностью свидетельствовали, что герои позировали в разных местах и не одновременно, и перенесены на одну поверхность воображением художника. Но связь между ними являлась очевидной – это были счастливые лица строителей нового общества. Ирине было двадцать три года, про СССР, а также про ответственность и радость принадлежности к пионерской организации она читала в учебниках. Максим был старше Ирины на двенадцать лет, но он тоже не успел вступить в пионеры. Правда, новейшую историю страны он знал хорошо, поэтому увлеченно в течение часа рассказывал ей про исторический контекст развала Советского Союза, пока они пили кофе и ели бутерброды с засохшим сыром, стоя за круглым столиком привокзального буфета в зале с барельефом. Особенно Ирину потрясла история о том, какой, как оказалось, контекст усматривали в барельефе власти на определенном этапе строительства лучшего будущего. Так, колхозница с тремя колосками в свое время навела чекистов на мысль о намеке на закон «О трех колосках». Художника к тому времени в живых не было. Вроде и расстреливать некого, только решить вопрос с барельефом (например, дорисовать еще несколько колосков или вложить ей в руки серп), но в конце концов пришли к выводу ничего не менять, только прислушиваться к комментариям горожан по поводу изображения для изобличения неблагонадежных. Во время кампании по «борьбе с безродным космополитизмом» барельеф все же немного «подправили», уж больно печальный взгляд был у интеллигента в круглых очках, не соответствующий его широкой улыбке настолько, что вкрадывалось подозрение о ее вымученности.
Максим на свиданиях совмещал статус влюбленного с ролью профессионального гида. Информация лилась из него свободным потоком, даже эротические фантазии, захлестывавшие его во время встреч с Ириной, не служили помехой для связной речи и стройной мысли. А это было непросто.
Самое запоминающееся свидание было, когда Максим пригласил Ирину посмотреть на собственноручно созданный ветрогенератор. Он стоял на его ферме, в трех километрах от города в сторону областного центра. Ветрогенератор обеспечивал электроэнергией овощные парники Чатова и его деревянный одноэтажный домик. Устройство ветрогенератора и система подачи энергии само собой были интересны, но особо запоминающимся это свидание стало не из-за этого, а оттого, что в ту ночь Ирина осталась у Максима на ночь, и они впервые занимались любовью до сладостного изнеможения. Максим бы повторял именно это свидание вновь и вновь, но эта стадия отношений требовала относительного разнообразия.
И вот теперь прогулка по кладбищу.
– Ты точно не испытываешь дискомфорта здесь? – спросил Максим.
– С тобой мне нигде не страшно, – предсказуемо ответила Ирина, на всякий случай крепко ухватив обеими руками плечо своего возлюбленного. Она не преувеличивала, всем своим видом Максим излучал надежность. Он был выше среднего роста, худой и жилистый, с уверенными движениями и цепким взглядом. Ирина была на голову ниже, тоже худенькая, лучше сказать, «тоненькая», с темно-русыми волосами и мальчишеской стрижкой. Она смотрелась рядом с ним как подросток, как младший товарищ рядом с авторитетным старшеклассником, использующим прогулки по погосту для самоутверждения.
Территория кладбища начиналась недалеко от фермерских владений Максима. За широкими черными воротами чуть левее располагалось одноэтажное здание администрации с пристроенной гранитной мастерской. Далее три аллеи тянулись вглубь, но Максим и Ирина миновали ближайшие две аллеи от здания администрации и направились к крайней, в самом начале которой было несколько цыганских могил. «Штефан, сын Янко», «Флорика, дочь Тамаша», «Лала, дочь Янко», – читала Ирина на черных могильных плитах. От этих ухоженных могил веяло не просто печалью и покоем, но и торжественностью. «Это из-за Штефана, сына Янко, – предположила Ирина, – он держит в руках гитару, как будто стоит на сцене, через секунду начнет перебирать струны, а Флорика и Лала затянут цыганскую песню».
«Интересно, – размышлял Максим, – все представляют себя в гробу, находясь на кладбище? Это же как тренировка, воображаешь себя мертвым, зарытым под землю в тишине и глубоком смирении, в тоске по несбывшимся надеждам, нереализованным возможностям, в отчаянии от осознания того, что ничего уже изменить нельзя».
– У нас, к сожалению, нет музея. Поэтому это место в своем роде его замещение. Где ты еще в городе увидишь скульптуры? Гипсовые полуразвалившиеся фигуры в бывшем пионерлагере не в счет. Посмотри сюда… Вот здесь погребены члены так называемой Грибоберовской группировки. Обрати внимание, на всех могилах дата смерти – 90-е годы.
По обеим сторонам аллеи были мемориальные комплексы одного типа. Примерно по пятнадцать с каждой стороны. В центре комплекса была мемориальная скульптура, изображающая молодого человека не старше тридцати лет, вокруг выстраивался остальной ансамбль в виде скорбящих дев или ангелов, плачущих у креста. Максим и Ирина прошлись немного вперед и остановились у одного из мемориальных комплексов, который заметно выделялся на фоне других. Там была скульптура человека постарше, лет сорока пяти, сидящего на троне. С обеих сторон чуть позади трона были скульптуры поменьше, одна – смерть с косой, другая – ангел. Это были весьма оригинальные аллегории скорби и одиночества, поскольку у смерти под капюшоном была маска-балаклава, подозрительно похожая на омоновскую, а у ангела за спиной висел автомат Калашникова.
– Здесь похоронен Вова Ураган, – пояснил Максим, – наверняка ты слышала его имя. В 90-е он был реальным хозяином города. Ему платили за покровительство все торговые точки, городской рынок, челночники. Когда все государственные институты деградировали, он стал реальным судьей, арбитром и даже органом социальной защиты. Он реально правил городом в 90-е. Единственным автономным островком был наш деревообрабатывающий завод, наш местный «Газпром» (если рассматривать удельный вес доходов ДОЗа в совокупности доходов всех предприятий города). Вот тут-то он и перешел красную черту, когда попытался подчинить лесозавод. Власти скушали его дерзость, когда Ураган и его команда ограбили японских туристов, остановившихся в городе из-за поломки автобуса. Не было серьезной реакции и на стрельбу в ресторане, когда пьяные бандиты устроили состязание в меткости. А вот наезд на лесозавод… Такой беспредел власти пропустить не смогли. Правоохранительные органы получили подкрепление из области, Федерального округа и Москвы. Самое интересное, вдруг обнаружилось, что фактический материал, для того чтобы возбудить серию уголовных дел, искать не пришлось, все и так было, тихо документировалось оперативными службами и ждало своего часа. Меньше чем за полгода группировку Урагана снесли. Кого-то посадили, кто-то пал в перестрелке. Сам Ураган в войнах уцелел, он был в бегах, найти его не могли, но он сам ушел. Ушел тихо, в кайфе, умер от передозировки героином.
– Видно, хоронили его с помпой, – вставила Ирина.
– Это отдельная тема. Когда узнали, что Ураган умер, в обществе впервые за долгие годы развернулась дискуссия, позволить ли его хоронить на нашем кладбище. В последний раз такая горячность дискуссий наблюдалась в нашем городе, когда Ленин апрельские тезисы озвучил. Часть общественности настаивала, что его надо похоронить подальше, потише, под неприметной могильной плитой, чтобы не искушать перспективную молодежь, делающую выбор между преступной карьерой и институтом. Другие говорили, что это не по-христиански. В конце концов, именно Ураган настоял на нейтральном статусе кладбища в начале 90-х, внес огромную сумму на строительство крематория на территории, отменил поборы с работников погоста, да и директора кладбища – Юрия Рюмкина – именно он подобрал как равноудаленного от всех неформальных центров власти. В общем, его разрешили тут хоронить. «Братва» сделала это скромно и без шума, но через год воздвигла этот мемориальный комплекс. В целом понадобилось всего пять-шесть лет, чтобы эта аллея заполнилась. Иногда сюда приходят люди, чтобы вспомнить 90-е, свои острые ощущения, переживания, молодость, в конце концов… В этом заключается парадокс ностальгии: люди тоскуют даже по страшным периодам своей жизни, давая волю выборочной памяти.
– Отлично, Максим! Я окреп в своем мнении предложить вам сотрудничество. Вы могли бы быть прекрасным гидом по этому месту.
Максим и Ирина обернулись. За спиной у них стоял пухленький мужчина лет пятидесяти, на нем был клетчатый клубный пиджак, не совсем уместный для посещения кладбища.
– Ищете новые формы доходности, Юрий Карлович? – спросил Максим. – Ириш, это Рюмкин Юрий Карлович, он тут директор.
Рюмкин вежливо кивнул девушке.
– Очень приятно, Ирина. Извините, что подкрался незаметно. Хотел с Максимом поздороваться, а когда подошел и услышал, о чем речь, не смог оторваться. Кстати, Максим, Ураган не имел отношения к моему назначению на должность, меня лично Сомов выдвинул, наш мэр. Другое дело, что Ураган не стал противиться, в то время, конечно, это было возможно.
– Когда буду номинироваться на гида, принесу вам на утверждение текст, посмотрите всю фактуру, Юрий Карлович.
– Договорились. Вы завтра-то будете на активе? Сомов в мэры выдвигается на очередной срок. Насколько мне известно, губернатор приедет его поддержать.
Рюмкин был накоротке с администрацией города. И, можно сказать, лоббистом Максима Чатова в бизнес-вопросах. Никакой выгоды от своей общественной нагрузки Рюмкин не имел. Он просто удивлялся тому, что в его окружении был человек, который построил бизнес без чужого толчка, без связей, без блата. В свое время, проезжая каждый день мимо пустующего поля, ему и в голову не могло прийти, что тут объявится хозяин, трудяга, с головой на плечах. Однажды он увидел строящийся парник на поле, потом второй, позже появилась ограда. Рюмкин посчитал, что рядом с ним строится какая-то агроферма. Думал уточнить как-нибудь, кто стоит за этим бизнесом, но как-то руки не доходили. Но когда увидел строящийся ветрогенератор, понял, что дальше откладывать нельзя, и свернул к соседу, коим оказался Максим Чатов, инженер, десять лет проработавший в области на крупном энергетическом предприятии, который вернулся в родной город, чтобы стать фермером. Рюмкин восхищался современным фермерским хозяйством, которое создал Максим. Но вот для дальнейшей самореализации Максима Чатова участие Рюмкина оказалось очень полезным. Как выяснилось, выращивание хорошей сельхозпродукции никак не гарантирует ее сбыт. Осознание этой азбучной истины Максимом совпало с появлением в его жизни Юрия Рюмкина. Юрий Карлович помог найти рынок сбыта для его продукции, похлопотал о заключении контракта с двумя ресторанами в областном центре, со школой в Грибоберово и ввел в круг отцов города. Последнее как-то само собой сложилось. Вообще-то у Рюмкина не было такого статуса, который позволяет приобщать к кругу избранных кандидата, но в случае с Максимом попытка Рюмкина наложилась на интерес самих отцов города к этому уникальному случаю, когда серьезный по местным масштабам бизнес-проект состоялся без губернатора Громады, без администрации деревообрабатывающего завода, без мэра Сомова и без изначального толчка от покойного Урагана.
Таким образом Максим Чатов стал вхож в городской актив. Состав актива был знатный, в этот «сонм равновеликих» входили мэр города Сомов Антон Владимирович, директор деревообрабатывающего завода Расхватов Роберт Вильевич, начальник полиции Муржиков Василий Иванович и прокурор города Отобраз Светлана Кирилловна. Это были основные участники, если допустить аналогию со структурами Организации Объединенных Наций, это были, так сказать, «постоянные члены совета безопасности». Рюмкин и Чатов относились к младшим, «непостоянным членам совета безопасности», к ним примыкал и телевизионщик Тричопка Борис Евгеньевич.
На пятницу планировался очередной сбор актива. Рюмкин тоже был зван.
– Буду, обязательно буду, Юрий Карлович… Я вот думаю, а что если ошеломить Состав и предложить себя в качестве альтернативной кандидатуры? Я бы справился с работой мэра, я думаю.
У Чатова был юморной стиль общения с Рюмкиным. Юрию Карловичу это нравилось, но, когда речь заходила о власть имущих, он не мог допускать вольных мыслей, произнесенных вслух.
– Вы же это не всерьез? – только и смог он вымолвить в ответ.
– Смотря что, – ответил Максим. – Про то, что смог бы быть мэром – серьезно, а про то, что выступлю с такой идеей в пятницу – шутка.
– Ирина, он опасен, я вас предупреждаю, – сказал Рюмкин. – И еще: если вы закончили с осмотром, приглашаю вас на кофе в мой офис. Еще одно «если»: если вы успели себе представить мрачный офис со стоящими по углам комнаты гробами, то это не так. Максим может подтвердить.
– Пойдем, Ириш, кофе у Юрия Карловича отличный, а гробов там действительно нет, мы их убираем в дальнюю комнату после каждой тайной церемонии.
Норвежский след
История Грибоберово начинается с конца семнадцатого века, когда около реки Потеряшки появилась охотничья заимка. О ней упоминается в летописи Иоанна Грибожуя, фактически первого русского миколога-нарколога, чьи описания эффектов от поедания разных грибов положили основу их научному изучению. Жаль, что научный мейнстрим отодвинул в сторону летопись Грибожуя, некоторые исследователи считают, что в его работе скрыты основы альтернативного медицинского наркоза. Также ученые подчеркивают ее этнографическое значение, описания нравов и быта первопоселенцев действительно очень информативны и интересны.
Грибоберово в летописях охотничьих заимок упоминается лишь раз. Иоанн рассказывает, как стоял у реки с корзиной собранных грибов и вдруг «узрел бера», который косолапил в его сторону. Иоанн бросил корзину и побежал в хижину. А медведь не стал его преследовать, поскольку его внимание привлекла брошенная корзина. После поедания грибов медведь стал издавать нехарактерные странные звуки, кружиться на месте и водить головой так, как будто мордой алфавит в воздухе выписывал. С тех пор он повадился ходить на заимку. Поселенцы к нему привыкли, встречали с корзиной с редкими грибами, а заимка постепенно превратилась в деревню Грибоберово.
В 1901 году в Грибоберово приехал норвежский промышленник Эджилл Хенриксен. Он основал лесоперерабатывающий комбинат, создавший экономическую основу для будущего города. Лесозавод полноценно заработал в 1909-м. Хенриксен не знал ни сна, ни отдыха, отдавая всего себя любимому делу. Его одинаково занимали и производственный процесс, и условия жизни рабочих. Дело расширялось, появились две лесопильни, расширенная пристань, за год до революции комбинат поставлял в крупные промышленные центры России не только кругляк, но и предметы мебели. Хенриксен начал задумываться об экспорте своей продукции, но революция изменила его планы. Комбинат Хенриксена был национализирован и получил название Грибоберовский лесоперерабатывающий завод (ГЛЗ). Впоследствии он стал градообразующим предприятием поселка.
Кстати, после национализации Хенриксен еще пару лет оставался в России, работал на бывшем своем заводе консультантом. Это объяснялось не только заинтересованностью в развитии лесоперерабатывающего предприятия, ведь ритм и степень вовлеченности уже были совсем другие. У Хенриксена проснулся интерес к природе Грибоберова, он часами гулял в лесу, изучал местную флору и фауну, собирал грибы, записывал устные предания о первопоселенцах.
Иногда местные жители наблюдали его на пристани в весьма странном состоянии. Он кружился на месте и водил головой так, как будто алфавит в воздухе выписывал, при этом у него было вызывающе счастливое выражение лица.
В 1919 году Эджилл Хенриксен вернулся в Норвегию.
Его лесозавод с момента основания только рос и процветал, а вокруг него образовался город Грибоберово.
На протяжении всей истории лесозавод оставался главным местом города, основной жизненной артерией, пучком нервов, все важнейшие события города так или иначе были связаны с лесозаводом. Поэтому неудивительно, что, как правило, все судьбоносные для Грибоберово решения принимались в кабинетах и актовом зале лесоперерабатывающего предприятия.
Сбор актива
Самым волнительным моментом при сборе актива был приезд губернатора. Его всегда встречали у парадного входа в административный корпус лесозавода. Тому, что встречи проходили не в мэрии города, был оправданием актовый зал предприятия, он вмещал двести человек. Мэр Сомов лично планировал рассадку к мероприятиям. Первый ряд предназначался для «постоянных членов совета безопасности» и гостей. Второй и третий ряды занимали ветераны, профсоюзы, ассоциация предпринимателей, инженеры лесозавода и местная пресса. Далее обычно располагались рядовые члены провластной партии и бюджетники, но в последнее время их вытеснили болгары (то есть это, конечно, были блогеры, но после опечатки в листе рассадки, представленной мэру Сомову его аппаратом на праздновании дня памяти Иоанна Грибожуя, организаторы мероприятий их неофициально называли «болгарами»). Остальная часть зала заполнялась переменным составом в зависимости от сути праздничного мероприятия. Нет… был еще один постоянный участник всех сборов – Андрей Макаров, ветеран дзюдо. В большом спорте он выдающихся успехов не достиг, но в свое время тренировался именно в той спортивной секции в Ленинграде, что и глава государства. С президентом он не был знаком, они тренировались в разные годы, но этого было достаточно, чтобы быть постоянным участником городских торжественных мероприятий. К тому же он был учителем географии в школе, и это повышало его статус.
Встреча губернатора с активом города была назначена на 13.00. Он никогда не опаздывал, чем очень гордился. За двадцать минут до начала мероприятия к парадному входу подкатил автомобиль «Мерседес» представительского класса, из которого вышел Афанасий Зевсович Громада – губернатор области. Нет… не вышел, а явился. Громада очень любил этот момент явления народу. Он, как обычно, не стал ждать полной остановки автомобиля, машина еще тормозила, когда открылась задняя дверь, и из нее высунулась нога в дорогой итальянской обуви. Момент полной остановки совпал с моментом касания ногой асфальта. Громада легко и стремительно выбрался из автомобиля и с широкой улыбкой на лице направился к встречающим. Ростом он был под два метра, грузный, при этом в движении довольно нестесненный и стремительный. Губернатор приехал не один, его сопровождал заместитель по энергетике и ЖКХ Вилен Почкин. Коллеги за спиной называли его персональным киллером Громады.
Церемония рукопожатий тоже подчинялась строгим правилам протокола, в том числе неписаным. Первыми одновременно подошли мэр города Сомов Антон Владимирович и генеральный директор лесозавода Расхватов Роберт Вильевич, совмещающий предпринимательскую работу со статусом общественного советника губернатора. Затем был черед остальных «постоянных членов совета безопасности». Рюмкин и Чатов стояли позади других, пока губернатор в сопровождении Вилена Почкина проходил через живой коридор верноподданных.
– Главное, никто не проводил инструктаж, не учил нас где стоять, когда улыбаться, после кого следовать, как позиционироваться в пространстве в ареале шаговой доступности губернатора. Откуда в нас эти знания? – удивился Чатов (как оказалось, вслух).
– Это аппаратное чутье, – пояснил Рюмкин, – верное, как инстинкт. Это так же естественно, как новорожденному сосать грудь матери.
Долгие совещания наводили скуку на Громаду. Особенно тяжело было, если выступающий говорил монотонно, а Громада накануне до поздней ночи играл в «стрелялку» на своей игровой приставке. Его клонило в сон. На совещаниях с равновеликими Громаде приходилось мириться с долгими речами коллег, в это время помогала многолетняя подготовка, он закидывал голову чуть назад и прикрывал глаза. Окружающим казалось, что таким образом он внимательно прислушивается к выступающему. На самом деле в какой-то момент он погружался в неглубокий и недолгий сон, семи-восьми минут такого состояния вполне хватало, чтобы высвободиться из пут Морфея и быть начеку. Самое странное, что он не храпел, ночью дома храпел, а на совещаниях – нет. Всякий раз, проснувшись, он продолжал сидеть c прикрытыми глазами, и ровно тогда, когда у других присутствующих закрадывалось подозрение, не спит ли он во время совещания, губернатор оживлялся и выдавал вслух удивительно точную реплику, которая развеивала все сомнения относительно его включенности в совещание. Для этого у него было несколько заготовок, которые годились для любой обсуждаемой повестки. В частности, он использовал формулы: «Конечно, коллеги. Нас к этому обязывает статус великой державы», «Согласен, коллеги, главное, чтобы это коррелировало с майскими указами президента», а также «Бюджет, конечно, не резиновый, но, если с умом спланировать…».
Один раз он чуть не попался. Это было на совещании у полномочного представителя президента, который имел ужасную привычку называть упоминаемые в своей презентации нормативно-правовые акты полностью. Нет чтобы сказать «согласно действующему законодательству пасти коров в городском сквере запрещено», он обязательно должен был сослаться на ст. 4 Федерального закона от 24.11.2017 года № 193-ФЗ «О защите городских скверов от крупного рогатого скота», да еще и произносил все это удивительно монотонно. Громада на совещаниях полпреда старался держаться особенно стойко, но в тот раз не устоял, прикрыл глаза и даже увидел сон.
В его сновидении глава президентской администрации пригласил Громаду на аудиенцию с президентом. Когда Афанасий Зевсович вошел в кабинет, откуда-то он уже знал, что в России и Беларуси произошли существенные политические изменения: согласно новой конституции объединенного союзного государства, вводился высший орган управления – консулат. Президенты России и Беларуси автоматически получали посты консулов, но политическая система предполагала наличие третьего. «Может, они видят меня третьим консулом?» – с надеждой предположил Громада. Когда он вошел, президент России молча кивнул и взглядом указал на третий стул за круглым столом, за которым сидели оба консула. Громада поздоровался и присоединился к президентам. Но те молчали и наблюдали за ним. «Может, я должен что-то сказать или какой-то символический поступок совершить?» – мучился Громада. «Что вы думаете по этому поводу, Афанасий Зевсович?» – спросил консул от Беларуси голосом полпреда. Громада уже открыл рот и начал говорить, когда сообразил, что только выходит из сладостного сновидения и еще находится в пограничном состоянии, но слова уже вылетели из его рта: «Консулат – это отличная идея». В зале заседаний полпредства повисла тишина. Громада приоткрыл глаза, все смотрели в его сторону в ожидании комментария. Мысль Громады заработала с бешеной скоростью. Тема совещания – предстоящие муниципальные выборы. Громада вспомнил, что до сладостного погружения в сон полпред говорил про подготовку к выборам, про работу с лидерами общественного мнения, про новые формы агитации. «Консулат – это отличная идея, повторил Громада и развил далее свою мысль. – Мы еще не умеем работать с социальными сетями, наличие большого числа подписчиков не единственный критерий, по которому мы должны выбрать своих информационных контрагентов. Нужно сформировать фокус-группы среднестатистических избирателей, выявить через них наиболее влиятельных политических блогеров. В общем, с моей точки зрения, нам не обойтись без консультантов по новым информационным технологиям. Под консулатом я именно это имею в виду. Нам нужны в штабе эксперты по социальным сетям, надо идти в ногу со временем». В общем, пронесло.
На совещаниях, которые проходили под его председательством, было легче. Там работало правило грузинского застолья, основанное на единоличном управлении стола тамадой. Громада определял повестку, открывал мероприятие и высказывался по основным вопросам, остальные выступающие знали, что говорить нужно по той же теме, но другими словами, а по длительности речи не превосходить губернатора. В случае чего Громада мог подправить, ограничить во времени или предложить закруглиться.
Максим Чатов присутствовал на мероприятии с губернатором не в первый раз. Ничего особенного в этот приезд Максим не заметил. Дежурное совещание про ближайшие задачи города и анонсированное для узкого круга выдвижение мэра Сомова на очередной срок. Но Рюмкин был опытнее, он улавливал новации в аппаратных интригах на уровне дополнительных оттеночных значений слов и голосовой вибрации губернатора. «Постоянные члены совета безопасности» ощущали то же самое, поэтому в своих выступлениях особенно тщательно старались ограничиться шаблонными выражениями и банальными рассуждениями на общие темы, избегая городской политической повестки. Через полтора часа, когда мероприятие уже закончилось, и губернатор заспешил к выходу, спохватились уже все: Афанасий Зевсович выступил с последним словом, совещание завершилось, а выдвижение мэра Сомова на новый срок так и не состоялось.
– Ни хрена себе! – прокомментировал Рюмкин. Обычно он не использовал мат, но тут случай был особый.
Фуршет
После совещания городского актива «постоянные члены совета безопасности», а также примкнувшие к ним Рюмкин, Чатов и телевизионщик Тричопка планировали собраться на небольшом фуршете в здании лесозавода. Ожидалось, что в узком кругу губернатор скажет напутственные слова выдвиженцу Сомову, а коллеги его поздравят с началом кампании. Однако Афанасий Зевсович и Вилен Почкин заспешили к автомобилю, Сомов и Расхватов их сопровождали. Губернатор приоткрыл дверцу автомобиля, но не сел в него, развернулся верхней частью туловища и стал о чем-то говорить с пока еще действующим мэром и своим общественным советником. Остальные сгруппировались у парадного входа в здание и наблюдали издалека, не понимая, стоит идти на фуршет или лучше тихонечко разойтись. В какой-то момент Расхватов повернулся к ним и рукой показал на здание, что должно было означать «Не расходитесь. Идите на фуршет». Отцы города не спешили, было непонятным, прощальные слова губернатору, произнесенные в спину быстро покидающему зал заседаний Громаде, засчитывались, или все-таки надо было дождаться и пожать ему руку лично. Афанасий Зевсович один раз посмотрел в их сторону и что-то сказал Расхватову, после чего тот еще раз показал собравшимся куда-то вглубь здания. На всякий случай сомневающиеся чуть склонили головы в направлении затылка губернатора, послав ему лучи добра и верности, а затем с чистой совестью пошли в буфет.
Буфет был переустроен под мероприятие. Витринные холодильники и прилавок вместе с высокими столами уступили место одному длинному столу, заставленному закусками и блюдами практически в два этажа. Вдоль стены стояли кресла и низкие столики для общения тет-а-тет или маленькими группками. Для «повернутых» на подозрениях о том, что являются объектами скрытого прослушивания, была возможность выйти на балкон и пообщаться там. Балкон пользовался популярностью при конфиденциальных разговорах. «Так логично же, что именно там и установлена прослушка?» – спрашивал Расхватов. Коллеги соглашались, но тем не менее для перешептываний по привычке собирались именно там. Буфетный формат был проверенным и хорошо себя зарекомендовавшим, застолье и бани по-прежнему оставались главным местом для принятия важнейших управленческих решений.
Максим Чатов зашел в буфет одним из первых и сел в кресло. Он понимал, что у коллег сбой программы, и с любопытством стал наблюдать за ними. Максим даже прикрыл глаза, откинув голову чуть назад по примеру губернатора и сквозь узкие щелочки смотрел, как в комнату заходят силуэты. Были слышны обрывки фраз, расшифровывающие каждый силуэт, лишающие его таинственности. Тогда Максим встал и подошел к столу, за которым уже устроились все остальные.
Первым заговорил начальник полиции Муржиков:
– Мне показалось, все прошло очень достойно, господа.
Скорее это было приглашением к разговору.
– Надеюсь, губернатор уехал с таким же мнением, – поддержал беседу Тричопка, совладелец местного телевизионного канала.
Кто-то должен был перейти к волнующей всех теме. Самой смелой оказалась Светлана Кирилловна Отобраз, прокурор города:
– А меня не оставляет тревога. Не понравилось мне, что он не позволил нам всем проводить его до машины и вместе с Виленом пошел секретничать с мэром и Расхватовым до отъезда.
Ответить было нечего, Отобраз говорила об очевидном.
Продолжить не получилось, поскольку к собравшимся присоединились Расхватов и мэр Сомов. Все внимание переключилось на них. Расхватов, очевидно, был немного возбужден, а у Сомова был подавленный вид.
Расхватов сразу налил себе рюмку виски, многозначительно оглядел остальных и выпил. После этого он опять выдержал маленькую паузу и сказал:
– У меня для вас интереснейшее известие.
Чатова смешили театральность в его действиях и драматизм в выражениях лиц остальных.
– «Пренеприятнейшее», вы хотели сказать? – попытался он пошутить, но на него со всех сторон шикнули, явно было не до классики.
– Ну, это кому как, – отреагировал Расхватов. – Губернатор сказал, что хочет видеть на выборах мэра настоящую конкурентную борьбу.
Присутствующие не осознали, что главное уже было произнесено. Это и было обещанным известием.
– В смысле? – робко спросил Тричопка.
Отобраз потребовала детализации:
– Как это? Что это значит, Антон Владимирович?
Сомов пытался выглядеть бодрым, но это у него мало получалось. Однако сказать все-таки что-то надо было. Все смотрели на него, а он мучительно выискивал правильные слова и, наконец, как ему показалось, нашел:
– Он говорит, нужны новые лица, новые идеи. Правильно говорит, я считаю. Я тоже не собираюсь сходить с дистанции… Он так сказал. Будет настоящая конкурентная борьба.
Все пытались осознать услышанное и быстро выработать подходящий стереотип поведения.
Директор кладбища Рюмкин отреагировал первым:
– Кто же может вам составить конкуренцию, Антон Владимирович? Я сомневаюсь, что вообще кто-то выдвинется.
Расхватова вступление в разговор Рюмкина почему-то весьма обрадовало:
– Вы, например, Юрий Карлович. Почему бы вам не попробовать свои силы?
Рюмкин застыл и посмотрел на Расхватова с недоверием. Вся гамма чувств отобразилась на его лице: недоверие сменилось паникой, паника – переживанием от того, что он стал предметом насмешки, переживание – непониманием. И если верить способности Максима Чатова к физиогномическому анализу, на лице Рюмкина где-то между переживанием и паникой также проскользнул неподдельный интерес.
Рюмкин выглядел немного нелепо. Галстук сместился в сторону, края воротника вылезли наружу и покоились на пиджаке сверху как раненая белая птица. Он держал все это время в левой руке салатницу, до ошеломляющего вопроса как раз собирался положить себе на тарелку салат, но так и застыл.
Весь состав равновеликих уставился на него так, как будто видел впервые.
Расхватов ощущал свое привилегированное положение, только он понимал, что в данный момент происходит. Он продолжил:
– Вы надежный, умный, столько лет служите опорой для региональных властей в городе. Вы директор кладбища! Ваш бизнес процветает вне всякой связи с ценами на нефть и общей экономической ситуацией в стране.
Рюмкин не возражал, но поинтересовался главным:
– Это губернатор так сказал?
– Ну, про цветущий бизнес я от себя добавил. Но вашу кандидатуру он отметил. Почему, мол, ему не попробовать баллотироваться в мэры?
Это было не по правилам. Всем хотелось понимать точное предписание от Громады, а не гадать, анализируя поток красноречия Расхватова.
– Что значит попробовать? Так попробовать или стать мэром? Что он сказал? – настаивал Рюмкин.
Опытнейшие Отобраз и Муржиков тоже растерялись. Громада никогда ранее не позволял своевольничать или выдавать неясные инструкции касательно кадровых вопросов. Светлана Кирилловна чуть склонила голову к Муржикову и спросила:
– Это проверка? Как думаешь?
Муржиков понимал не больше нее, поэтому, пожав плечами, раздраженно ответил:
– Откуда мне знать?! Заигрались совсем. Нет чтобы однозначно сказать.
Расхватов не спешил, он все делал с подчеркнутым значением и расстановкой. Прежде чем продолжить, он взял со стола шампур с шашлыком, вгрызся в кусок мяса, затем отвел руку с шампуром в сторону и продолжил, дожевывая мясо:
– Это новая реальность, господа. Нам нужны прозрачные выборы, власть должна опираться на людей, которым симпатизирует население. А почему губернатор упоминал Юрия Карловича, понятно. Во-первых, он свой, он не сокращал персонал в текущем году на тридцать процентов, не сажал половину бизнесменов города, всегда поддерживал финансово все начинания региональных властей. Нам с губернатором кажется, это очень перспективная кандидатура.
Тричопка решил, что он понял генеральную линию:
– Согласен. Юрий Карлович очень достойный кандидат.
