Товарищ Кот, английский жмот и человек-патефон, или Добро пожаловать в Велкомбританию

После того как вместо автоаптечек у нас узаконили пародию на них, у меня не осталось никаких сомнений, что и Россия – не страна, а пародия на страну. У нас ведь не автомобили, а пародии на них, не дороги – а пародии на автотрассу, не президенты, а пародии на президентов. У нас только беды и дураки настоящие. Да такие, что врагу только и пожелаешь.

Безалаберности этой конец настанет не скоро: пусть у нас заводы и останавливают, но только чтобы отдать их под торговлю еще более низкосортным китайским ширпотребом. Вот говорят, одежда не красит человека. А что тогда у меня ноги посинели, едва я надел новые китайские джинсы?

Почему в стране самых красивых женщин выпускаются самые страшные легковушки? Кстати, у вас не возникает мысль, что отечественные автомобили дополняют впечатление помойки, в которую превратился наш придорожный ландшафт? Да, да, именно помойки. А сами дороги? Кажется, посыпь их зимой дробленым камнем, и дело с концом. Но нет! Мы будем посыпать их песком, еще одним источником вездесущей пыли. Но и это еще не все. Власти нашей управы разродились просто феноменальной технологией: поскольку весной, когда сходит снег, обочины дорог все равно не уступают по засоренности пляжам после морского шторма, зачем завозить песок? Дешевле посыпать обледеневшее полотно мусором. Хотя определенные проблески разума все-таки налицо. Например, асфальт теперь кладут не только зимой, но, бывает, и летом! Сам видел. Но делать дороги хорошими тоже нельзя: плохие дороги в России – не зло, а благо. Чем хуже дороги, тем с меньшей скоростью носятся по ним дураки. Да, тормоза придумали трусы. Те, что не хотели быть задавлены идиотами. И что? Не вижу, за что здесь в трусов можно бросить камень.

Кстати, мне удалось вновь заполучить то, чего я, казалось, лишился навсегда при изгнании из рядов бюрократов: я повторно вытянул билет в прибыльный мир ухищрений, уловок и махинаций, и более не маюсь, как какой-нибудь бюджетник со списанной торбой. Работаю я теперь в одной юридической конторе. Работа такая, что мы то и дело преступаем закон, и даже чаще, чем «то и дело». И в этом, как я убедился, и кроется истинная природа юридических фирм, во всяком случае, когда речь заходит о неписаных законах этики, морали, справедливости и чести. С другой стороны: ухищрения, не ухищрения – кому какое дело? Приходится зарабатывать себе на жизнь, и делать это можно по-разному. А вот если нормально зарабатывать ты не в состоянии, что у тебя может быть за жизнь? Эх…

Только не подумайте, что мы – люди без принципов. Принципов у нас как раз навалом. Первый принцип нашей конторы гласит: «Наши возможности не должны мешать нашим желаниям». Поэтому возможности наши желаниям под стать. Я вот в Отделе сказок. Нет, у нас, конечно, нет ни фей, ни колдунов. Нет даже эльфов или троллей. Зато у нас есть один парень с невероятно выдающимся лбом, насаженным на невероятно умную голову. Вот он-то и сочиняет сказки. Да, да, сказки. Вы не ослышались. Вы просто еще не слышали, какие именно сказки. Надеюсь, вы слышали о людях, вынужденных покидать родину по политическим и религиозным мотивам? Так вот, беженцы эти бывают разными. Есть среди них люди, которые будут биться за свои политические или религиозные убеждения до последней капли крови. А есть такие, что будут выдавать себя за людей, готовых биться за свои политические или религиозные убеждения до последней капли крови. И они будут выдавать себя за них до последней капли крови, потому что это – их единственный шанс уехать из России в одну из стран Запада. Мы – юристы, специализирующиеся в вопросах эмиграции, а сказки – одна из составляющих успеха в нашей сфере.

Работы у нас хватает. Есть немало людей, которые в силу глупости или лени не получили в свое время хорошее образование. А ведь хорошая профессия сама открывает эмигранту двери. С другой стороны, они не настолько глупы, чтобы драться за ключи от этих дверей до последней капли крови. За них деремся мы. На бумаге. Если бы листы бумаги были живыми существами, многие из них умерли бы от стыда от того, что бывает на них выжжено. А так никто и ничто этого сраму не имет. Мы-то точно не имем.

Что касается собственно нашего литературного кружка, выгода от него двоякая. Во-первых, не будь Отдела сказок, не было бы в этой фирме и нас самих. Во-вторых, увлекательнейшее чтение здесь не редкость. Буквально на днях я весь изошел слюной над последним творением Гениальной Головы, а именно – его сказкой о приключениях некоего Александра Митина, одного из наших последних приобретений в ряду претендентов на отправку в дальние страны. А отправить его туда мы могли, только сочинив очередную басню о том, как наш клиент настрадался в руках ментов и прочих супостатов, не погнушавшихся оскорбить, избить, унизить и расчленить его – что они регулярно и делают на бумаге со всеми нашими подопечными.

На самом деле сказкой этот документ можно назвать лишь условно: все ключевые события, служащие основой для повествований о трагической доле наших клиентов, и имена действующих лиц реальны. Да, собственно сами рассказы – плод воображения Гениальной Головы. Ну и что? В этом и заключается его работа, а Россия сама себя уже настолько дискредитировала, что наши сказки и подтасовки фактов не могут повредить ее и так донельзя испорченному имиджу. Поэтому совесть моя столь же чиста, что и совесть любого другого человека, которому платят за то, чтобы он забыл о порядочности. Кристально чиста.

Недавний пикет феминисток перед Центром пластической хирургии пришелся как нельзя кстати. Девчата устроились перед входом в Центр, чтобы приветствовать представительниц прекрасного пола, решивших прибегнуть к подтяжке лица и переработке фигуры в надежде, что это поможет им обрести счастье, спасти разваливающуюся семью, рушащиеся отношения или резко пошедшую под откос карьеру. Ну, вы в курсе, сейчас это крайне модно: рестайлинг там, ребрендинг, ремординг… Приветствовали они их следующим плакатом: «Ну что, счастлива? Тогда улыбнись! Если сможешь…» На их беду именно этот день выбрала для посещения Центра третья леди государства. Закончилось все вмешательством ОМОНа и невероятными приключениями уже упомянутого А. Митина, по любимой мозоли которого омоновцы прошлись не менее десятка раз, а самого его арестовали, отлупили, полузадушили пластиковым пакетом, заставили пить мочу и есть гашиш, лишили ежедневного свидания с любимой газетой, нового свитера и человеческого достоинства.

– Тебе бы детективы писать, – сказал я Гениальной Голове, закончив читать эту невероятную историю.

В ответ тот скорчил кислое лицо и задумчиво пробормотал:

– Да писал я когда-то уже, писал…

– Да ты что? И как?

– Слушай, не хочу об этом…

Ну и ладно! Все равно это был настоящий шедевр эпистолярного жанра!

Однако товарищ Митин отчего-то был другого мнения, о чем он не преминул заявить мне, едва появившись в то утро перед моим рабочим столом и швырнув мне в лицо копию замечательной истории, живописующей его приключения. Он даже позволил себе назвать эту историю ложью. Представляете себе? Ложью! Его выпученные глаза при этом были какими-то квадратными. Насколько я помнил, раньше у него были выпученные глаза обычной, круглой формы.

– Что именно здесь ложь? – грозно спросил его я, закипая праведным гневом.

– Да все! Взять хоть это ваш пикет. Что мне там было делать, среди феминисток?

– Вы имеете что-то против феминисток? – Гениальной Голове пришлось явно не по душе подобное отношение к его гениальным мыслям.

– Вовсе нет… Что вы, что вы… – пробормотала, заикаясь, эта несуразность, ради которой беззащитные женщины сражались с беспощадным ОМОНом.

– Вот и отлично. – Гениальная Голова признал свою победу легким наклоном своего светлейшего лба и вновь погрузился в чудесный мир фантазий.

Товарищ же Несуразность снова повернулся ко мне и, придвинув свое лицо к моему, прошипел:

– Этот человек в вашей небылице…

– Кто именно?

– Который пытался задушить меня пластиковым пакетом, тушил о меня бычки, красил мне ногти гуашью и лизал уши…

– Так?

– Лейтенант Бурков…

– Так, так, так?

– Я его знаю…

Я же говорил, что мы оперируем только реальными фактами и реальными именами. Мне было совершенно непонятно, на что этот человек вообще мог жаловаться, если он сам признавал достоверность наших сведений.

– Он – мой шурин…

– Ага… – Я с сочувствием вздохнул. – Так, так, так?

Я пристально посмотрел на нашего клиента, приглашая его взглядом дополнить наш рассказ собственными впечатлениями, не щадя при этом своего недостойного родственника.

– Он никогда не стал бы измываться над арестованными. Надо мной – тем более, – заявил этот покрыватель неслыханных жесткостей, без сомнения про себя посмеиваясь над нами. – Я ручаюсь вам за его репутацию…

– Не надо все настолько усложнять, товарищ Митин.

При этих словах Начальника Отдела, следившего за нашим разговором из-за стопок последних сочинений Гениальной Головы, занимавших почти весь его стол, свежеупомянутый товарищ крутанулся вокруг собственной оси, будто подстреленный преступник.

– Да ничего я не усложняю! – Как видите, клиент наш отличался просто отвратительным характером. – К тому же… к тому же тут путаница с датами выходит: как раз пятнадцатого у шурина был день рождения, и он даже не дежурил. Нас вообще не было в городе: мы уехали отмечать день рождения на природе…

Босс грозно посмотрел на него:

– Не надо все запутывать до невозможного, товарищ Митин.

– До невозможного? Да это смешно! – Товарищ Митин кончил запинаться и принялся орать: – Это все ложь! Наглая ложь!

– Никакая это не ложь, а всего лишь плод необычайно богатого воображения, – Босс никогда не упускал случая выразить свою гордость нашим гением рассказа.

– Плевать: я пришел расторгнуть договор.

– Товарищ Митин, я вижу, те неприятные, даже шокирующие вещи, которые вы узнали о своем родственнике, сильно расстроили вас. – Никогда не премину лишний раз показать Начальнику Отдела, что ему стоит видеть во мне нашего гения убеждения. – Только представьте себе, какие еще невзгоды вам придется пережить, если даже люди, которым вы доверяли, оказались способными на подобную подлость. Единственный для вас выход – сотрудничество с нами. В России сама ваша жизнь подвергается постоянной опасности, в то время как мы предлагаем вам исключительные эмиграционные перспективы.

– Вы знаете… Вообще-то, я бы лучше остался… Если вы не возражаете…

Ситуация становилась критической. Я попытался быть еще более убедительным:

– Есть страны с ужасно низкими показателями в сфере защиты прав человека. Примером здесь, к сожалению, может служить наша страна. А есть страны с ужасно высокими показателями. Подумайте о этом… Подумали? Согласны? Что? Давайте уже, соглашайтесь: наше предложение не вечно.

Терпеть не могу людей, которые не в состоянии разобраться, что для них хорошо, а что – плохо.

– От него и не требуется никакого согласия, – сказал Босс.

– Не требуется?

– Все уже организовано.

– Организовано? Что значить «организовано»? – Судя по его реакции, товарищ Митин на дух не переносил это слово.

– Послушайте, милейший, вы не можете вот так вот взять и помахать нам ручкой после всего, что мы сделали для вас, – пояснил Босс. – Людям, которые финансируют нашу работу, требуется, чтобы мы выдавали в год на-гора определенное число политических эмигрантов. Сейчас экономическая ситуация в России начинает выправляться, и число желающих уехать падает. У нас каждый клиент на счету. Мы не можем просто взять и отпустить вас.

И тут товарищ Митин совершил поступок, который предрешил его судьбу: он вскочил на ноги и отчаянно бросился к двери, словно безгрешная душа, улепетывающая из Ада.

– Тревога! – заверещал Босс, жертвуя своим мокасином из нежнейшей замши ради того, чтобы остановить грязные ботинки беглеца.

Когда товарищ Митин очнулся, он уже был крепко зафиксирован на стуле, который так необдуманно покинул несколькими минутами ранее, а Босс готовился скормить ему содержимое одного пузырька, наполненного таблетками.

– Надеюсь, вы не станете сейчас уверять меня, будто знаете, что делаете? – пискнул наш клиент, с ужасом косясь на пузырек.

– Да знаем мы, знаем, – кивнул Босс и запихнул в рот товарища Митина полную горсть таблеток, вырубив его повторно за менее чем пятиминутный срок.

К сожалению, я не могу привести здесь название данных таблеток, поскольку дети тоже читают книги, а потом пытаются на практике применить всякую ерунду, которая там встречается. Достаточно будет сказать, что подействовали эти таблетки быстро и эффективно.

– Мы делаем это из лучших побуждений, товарищ Митин, – напутствовал я его. – Исключительно из лучших побуждений.

Гениальная Голова вынул изо рта сигарету и прижег ею уже бесчувственное тело.

– Какого черта… – я схватил его за руку и грозно посмотрел ему в пространство между бровями.

– Для наглядности. Теперь никто не скажет, что мы экспортируем некондиционный товар.

– Отлично! – Начальник Отдела был снова бодр и доволен жизнью. – А теперь позовите-ка кого-нибудь из секретарш…

Глава 2. Рассказ Кондора Фрауна, весьма многообещающего молодого человека

Мало что способно воодушевлять меня в той же степени, что и заседания Кабинета на Даунинг-стрит, 10. Все дело здесь, бесспорно, в нашем дражайшем Премьер-министре, Пони Эклере. Он способен вывести вас из глупочайшей апатии, подобно острейшей шпоре, уже одним своим словом.

– Всем доброго утра! – именно так, воодушевляющее, поприветствовал он нас сегодня, и уверяю вас, целый баррель колумбийского кофе не смог бы встряхнуть меня – а я вздремнул немного за занавесочкой – лучше, чем этот голос. – Леди и джентльмены, хочу сразу же поведать о главном: нам необходимо восстановить доверие к нашему Правительству.

Вот! Теперь-то уж никто ни из наших соратников, ни противников не осмелится утверждать, что Премьер-министр недостаточно компетентен: он сразу же взялся за решение самой насущной проблемы. Что может быть важнее доверия к Правительству? Стоит ли разочаровывать электорат снова и снова, если в итоге доверие восстановлено быть не может?

– Значит, вы уже решили, что скажете в своем выступлении по проблеме кризиса, сэр? – внезапно спросил кто-то, перепрыгивая с одной темы на другую, словно лягушка, за которой гонится любопытный щенок, хотя мои мысли все еще были заняты проблемой удержания доверия к Правительству на должном уровне; иногда просто невозможно участвовать в беседе, которая ведется буквально галопом!

Однако нашего дражайшего Премьер-министра этим с толку не сбить: он неподвластен подвохам диспутов или, скажем, здравого смысла. Человек, доложу я вам, исключительнейший!

– Это все безответственность предыдущего Правительства, – заметил он не без оснований. – Совершенно очевидно, что оно оказалось неспособным выполнить возложенные на него обязанности…

– Предыдущее Правительство возглавляли вы, господин Премьер-министр.

– Как некстати… – Как бы то ни было, сбить с толку нашего Премьер-министра – задача не для дилетантов. – Ну ничего… Я просто обращусь к нации и расскажу людям, во что я верю. А верю я в безотказность моей харизмы, моего нимба, моих белых крыльев, которые неплохо было бы почистить – но это уже другой вопрос. Таким вот, собственно, и будет наш ответ! – Подобно Ахиллесу, он вырвал швабру из рук проходившей мимо уборщицы и торжествующе поднял ее над головой в знак того, что если нас что и может напугать, то только не чистка и не уборка, а самоуспокоенность; если бы мы жили в эпоху Античности, Премьер-министр был бы одним из тех героев, о титанических подвигах которых слагались песни и поэмы; он настолько выше простых смертных, что нет такой проблемы, которая могла бы от него так просто отмахнуться. – Когда я снова растолкую нашим соотечественникам, что мы – величайшая нация на Земле, они не смогут ничего возразить. Им нечего будет возразить в ответ на мое обаяние и мой посыл. Главное здесь – говорить о вещах, о существовании которых люди даже не подозревают, и таким образом заставить их поверить в то, что все, что я говорю – истина, поскольку нисходит она к ним с губ высшего государственного управленца, стража страны, кормчего нации, вершителя свершений, главного верователя веровений!

У Премьер-министра уже вошло в привычку время от времени фиксировать на мне свой взгляд, как бы испрашивая моего одобрения относительно своих высказываний, на что я неизменно отвечаю вежливым и грациозным наклоном головы, давая понять, что я полностью разделяю его драгоценнейшее мнение. Ко всему прочему, я записываю в свою записную книжку его наиблестящие мысли. Кстати, я и сам уже неоднократно высказывал наиблестящие мысли, в связи с чем Премьер-министр лично поздравил меня, что стало для меня величайшей честью. «Масло масляное, а государство государственное» – один из шедевров моего авторства. Слышали, конечно? Весьма надеюсь, что войду в историю не только как наипрекраснейший политик, но и наивыдающийся оратор.

Сила политических деятелей кроется прежде всего в том, что они говорят, а не в том, что делают, и уж поверьте, наш дражайший Премьер-министр – политик наисильнейший. Никаких сомнений по этому поводу быть не может: что бы он ни говорил, его слова всегда преследуют определенную цель; что бы он ни делал – когда он делает что-то, кроме как говорит, – делает он это просто наивосхитительно. Благими намерениями выложена дорога в ад, а благими обещаниями – в политику.

– А что думает Министр финансов? – спросил кто-то с явно злым умыслом, в то время как я еще был полон раздумий об искусстве красноречия.

Я сразу понял, откуда брошен камень. Стоит Министерству иностранных дел совершить очередную оплошность и очутиться на краю не своей тарелки, как его глава пытается скрыть собственную несостоятельность путем нападок на жертву своих низких инстинктов самосохранения. Однако в этот раз он жестоко ошибся, надеясь возложить вину за нынешний кризис на финансовую политику или обращение денежных знаков в стране.

– Кстати, Министр иностранных дел… – наш дражайший Премьер-министр ткнул пальцем в направлении этого зубоскала, как будто вспомнив о чем-то важном, – мне хотелось бы услышать ваши разъяснения по поводу экстравагантного поведения одного из ваших сотрудников, а именно Посла Ее Величества в Узбекистане.

– Пос… пос… пос… послал Ее Величество? – зубоскал иностранных дел чуть было не проглотил свой язык, когда понял, что в этот раз он попытался выплеснуть ведро помоев против ураганного ветра.

– Именно! Это абсолютно недопустимо, знаете ли, милостивый государь, чтобы наш Посол позволял себе публичные заявления о Президенте Узбекистана, критиковал его Правительство за нарушения прав человека и слал мне письма с подробным описанием пыток и убийств узбекских оппозиционеров. Это может нанести непоправимый вред нашим деловым интересам в Узбекистане. Это может нанести непоправимый вред диктаторской стабильности других дружественных нам режимов в этом регионе. Вы только представьте себе: он шлет эти досье о якобы имевших место преступлениях узбекских сил безопасности. И шлет их напрямую мне! Он что, рассчитывает, я буду это читать? Он что, думает, мне это интересно? Кого, по его мнению, он представляет? «Международную амнистию» или ответственную державу? Вам понятно?

– Понятно, гос… гос… гос… господь Премьер-министр.

У меня нет привычки топтать поверженного врага, но на этот раз я не смог удержаться от того, чтобы хорошенько пнуть его.

– Я могу ошибаться, – сказал я, ища глазами взгляд нашего дражайшего Премьер-министра и – да будь он благословенен! – находя его, – но не кажется ли присутствующим, что безответственное нанесение ущерба нашим деловым интересам уже само по себе представляет достаточно серьезную основу для зарождения финансово-экономического кризиса? Какое нам дело до того, что творится в этой стране дикарей, если у наших компаний есть доступ к их природным ресурсам?

Я не мог не ощутить в себе тепло довольства при виде Премьер-министра, подавшегося вперед и внимавшего каждому моему слову.

– Нам необходимо восстановить доверие к нашей внешней политике, – подвел я итог, бросая красноречивый взгляд на поверженного оппонента. – Мы не можем допустить, чтобы отдельные государственные служащие критиковали страны, которые рассматриваются нашим Правительством в качестве стран с благоприятным для нас деловым климатом. Я считаю, что существует достаточно стран, которыми намеренно блокируется доступ наших компаний к их природным ресурсам и которые наше Правительство соответственно неоднократно критиковало в вопросах защиты прав человека. Взять, к примеру, Москву. Разве не логичней было бы слать соответствующие досье в Канцелярию Премьер-министра оттуда?

– Вот-вот… Эти чертовы Советы! – с жаром воскликнул Премьер-министр, как будто вспомнив о чем-то важном.

– Чертова Россия, – поправил кто-то.

– Россия? У-у… Это еще хуже, чем Советы. Россия растеряла значительную часть своего былого влияния, а теперь хочет вернуть утраченное. Невероятнейшая наглость! С нашей стороны было бы глупо вернуть русским когда-то отобранную у них часть международного влияния.

– Или неосмотрительно, господин Премьер-министр.

– Спасибо. С нашей стороны было бы неосмотрительно не возвращать русским когда-то отобранную у них часть международного влияния.

Главное в нашем деле – говорить так, чтобы никто тебя не мог понять. Соответственно, окружающие решат, что ты знаешь толк в вещах, в которых они ничего не смыслят. Порой даже я, несмотря на свои наивыдающиеся наинтеллектуальные способности, не могу постигнуть всей глубины слов нашего великолепнейшего Премьер-министра. Можно лишь восхищаться его несравненнейшим талантом красноречия. А понять и уж тем более принять смысл его слов нам не дано.

– Неужели русские не могут быть правы хоть раз? – пробормотал глава нашего внешнеполитического ведомства.

Кто этот человек? Где откопали этот реликт диссидентства? Хоть раз своей головой он подумать в состоянии? Подобная дерзость могла бы привести в замешательство кого угодно, но только не величайшего человека, который ведет нас за собой и для которого подобные выпады и критические ситуации вообще – как французская кухня для гурмана.

– Нет, нет и нет, – таков был твердый ответ нашего дражайшего Премьера. – Чтобы русские были правы хоть раз? Только не в наших глазах! Не надо опять об этом. Они неправы уже в самом своем существовании. А как насчет неправоты их менталитета? Они предлагают самые большие деньги за наши яхты, но поголовно отказываются платить за нашу интеллектуальную собственность. Это уму непостижимо!

А вот интересно, какого размера была бы яхта у Абрамовича, если бы баррель нефти стоил пятьсот фунтов? Длиной с милю, я думаю. Ого!

– Вы должны понимать, что русские всегда будут плохими парнями, – Премьер-министр терпеливо продолжил свои разъяснения, – а мы всегда будем хорошими. Если русские опять попытаются показать себя хорошими парнями, мы вновь спровоцируем их на необдуманные поступки и заставим выглядеть плохими. Эта подозрительность к русским – да что уж там скрывать, нелюбовь – являет собой генетическую составляющую нашей природы. Мы не можем допустить, чтобы столь важная составляющая ослабла и выродилась. У русских амбиции планетарного масштаба. Мы не можем им этого простить. Это их главный порок.

– У нас тоже амбиции планетарного масштаба, сэр. – Попытка со стороны раздавленного червя поднять свою мерзкую голову.

– Конечно. – Умение соглашаться со своими оппонентами по незначительным вопросам, по которым невозможно не согласиться, – признак сильного лидера. – Это наша главная добродетель.

– Вы собираетесь как-то решать эту проблему? – Иногда мне кажется, что если какой мерзавец настроен возражать вам, то сколько его ни бей, заставить его одуматься невозможно.

– Как-то решать! – вскричал Премьер-министр наизычнейшей нотой своего прекраснейшего голоса. – Мы не просто решаем. Мы делаем все возможное! Но и на этом не остановимся. Мы ослабим Россию. Мы лишим Россию ее людского капитала. Ее истинная сила в людях, а не в разваливающейся армии. Мы сделаем все возможное, чтобы ее лучшие кадры, а также просто те, кто не прочь, перебрались к нам и стали нашей истинной силой. Ну а заодно мы будем и дальше чернить имидж России. Чернить чужой имидж крайне целесообразно: на черном фоне наши испачканные белые крылья выглядят намного белее.

Да, такой вот он человек, наш Пони Эклер: снисходительно строгий и нанеобычайно справедливый. Единственно неповторимый и неповторимо единственный. Благословенный Премьер-министр нашей благословенной нации. Но, к сожалению, даже великие люди подвержены сомнениям.

– Я твердо верю, что то, что я говорю, правильно, – двумя часами позже, как раз когда мы направлялись в Малую трапезную, где у нас была назначена аудиенция обеду, он доверил мне свои сомнения, – но что, если мое мнение о России окажется очередной бесстыжей ложью? С моими публично высказанными мнениями такое случалось не раз, как бы твердо я ни верил в то, что говорю.