Ткач из мира снов. Странник по мирам

Александр Буреев

Ткач из мира снов. Странник по мирам

Глава 1. Другая реальность

Реальность Алекса измерялась квадратными метрами его квартиры на окраине города, графиком с девяти до шести в открытом пространстве офиса и постоянным, фоновым гулом тревоги о счетах, кредитах и том, что холодильник снова пуст. Его мир был серым, плоским и предсказуемым. Он был винтиком, и он это знал. Его самым ярким переживанием за последний год была акция на чай в соседнем кофе.

Но ночью всё менялось.

Каждый раз, едва сознание тонуло в глубинах сна, его охватывало чувство падения. Быстрого, стремительного, не в бездну, а в… другую точку.

И он просыпался. Не в постели, а в кресле из полированного черного дерева, в высокой башне, с которой открывался вид на бескрайнее море облаков и сияющие вершины гор, которых не было на картах его мира. Воздух здесь был густым и сладким, пахнущим озоном после грозы и древней пылью фолиантов. Его пальцы с мозолями от компьютерной мыши теперь сжимали гладкий, тёплый от магии посох из древесины, которой не существовало.

Его разум был заточен, как алмаз. Мысли текли ясно и быстро. Он помнил заклинания, способные усмирить бурю, и имена демонов, заключённых в кристаллы за тысячу лет до его рождения. Он чувствовал пульс магии во всём сущем – в камнях башни, в пении ветра за окном, в собственном сердце. Здесь он был не никем. Он был Архимагом, одним из сильнейших, Мастером Стихий и тайных знаний. Его мир был полон магии: под его пальцами расцветали цветы, а река меняла течение по взмаху его руки. Он был любимцем солнца, другом ветра, братом воды. Там он был живым. Ярким. Необходимым.

Он привлекал внимание прежде всего глазами. Их цвет было сложно определить однозначно: то они были глубокими, как океанская синева, то в них проступали зеленые всполохи, как мох на прибрежном камне, а при определенном свете они отливали серьезным, задумчивым серым цветом. Это были глаза, которые видели больше, чем могли выразить слова.

Его волосы цвета темно-рыжей лисы – не ярко-рыжие, а скорее глубокий, благородный оттенок меди с рыжевато-коричневыми прядями – будто бы всегда были слегка неряшливыми. Прическа выглядела как часть образа дикого, свободного мага, которому не до условностей. Волосы, отблёскивали темным медом при свете магических огней, казались специально уложенными ветром. Они словно нарочно отказывались лежать ровно, образуя непослушные пряди и мягкие локоны, падающие на лоб и виски, что придавало его образу некую небрежную, задумчивость.

Его спортивное телосложение обретало скрытую мощь и ловкость, готовую в любой момент взорваться движением.

В его руках неизменно появлялся посох. Он был выточен из древесины невероятно глубокого, бордового цвета, словно впитавшей в себя вековые сумерки и старинное вино. Древесина была на ощупь теплой и живой. На его вершине был закреплен фиолетовый камень, не просто сияющий, а словно вбирающий в себя окружающий свет и отдающий его небольшими, таинственными всполохами. Внутри камня иногда мерещилось движение, как будто там была заключена своя, маленькая вселенная.

Его одежда в светлой, спокойной гамме (кремовые, песочные, серебристо-серые тона), была соткана из струящихся, прочных тканей, не стесняющих движений. Плащи, просторные рубахи, мягкие штаны – всё выглядело просто, но безупречно по крою и качеству, подчеркивая его статус не нищего ученика, а мастера, которому не нужно доказывать свое положение броскими деталями.

Этой ночью ему снилось, что он парил над раскинувшимся внизу древним лесом, чувствуя каждую жизнь в нём – от могучего древнего дуба до крошечного светлячка, прячущейся в траве. Он искал исток искажения, разрыв в ткани реальности. Его сила была спокойной и уверенной, как дыхание.

А потом прозвенел будильник.

Резкий, пронзительный звук впился в уши, как шило. Вид леса затрещал и рассыпался на пиксели. Ощущение полёта сменилось падением на матрас.

Алекс вздрогнул и открыл глаза. Потолок. Обычный, белый, с трещинкой в углу, которую он всё собирался зашпаклевать. В груди ещё несколько секунд билось сердце мага – ровно и мощно. Потом оно сжалось, снова став сердцем офисного работника, и в ушах застучал привычный утренний пульс тревоги.

Он лежал, уставившись в потолок, пытаясь ухватиться за обрывки сна. За чувство силы. За вкус свободы. Но они таяли, как дым, оставляя после себя лишь горький осадок тоски и полную, оглушающую пустоту.

Он потянулся к телефону, чтобы отключить будильник, и его взгляд упал на руку. На запястье, прямо над веной, лежала тонкая, едва заметная серебристая линия, похожая на старый шрам или… на след от магической цепи. Он тёр её каждое утро, но она не исчезала. Он не помнил, откуда она взялась в его «реальной» жизни.

Алекс тяжко вздохнул, с трудом оторвался от кровати и побрёл на кухню, чтобы заварить самый обычный чай. Руки сами выполняли привычные действия, а его сознание всё ещё было там, в башне, пытаясь удержать ускользающее чувство могущества.

Он был простым человеком. Но в своих снах он был кем-то другим. И с каждым днём грань между этими двумя жизнями становилась всё тоньше, а серебристый шрам на запястье – чуть заметнее.

Однажды он проснулся не на простыне, а на мягком ковре из серебристого мха, и невесомая шелковая накидка едва касалась его кожи. Затем вернулись звуки. Не противный утренний будильник и не гул машин за окном, а многоголосая симфония мира. Шепот вековых деревьев за стенами, перешептывание ручья, бегущего где-то внизу, далекая, словно бы звенящая тишина заснеженных вершин на горизонте. Он встал, и мох мягко пружинил под его босыми ногами. Ветер, его старый друг, играл прядями его волос и приносил ему запахи далеких морей и цветущих долин. Он мог слышать этот мир, чувствовать его, управлять им. Здесь он не был никем. Он был центром, вокруг которого вращалась вселенная его снов.

Оглядевшись по вокруг, он увидел вход, на склоне горы, обрамленный извивающимися корнями старых деревьев и красными мхами, что росли лишь в самых укромных и забытых уголках. Вход в пещеру был выполнен из темного камня, покрытого налетом влаги и таинственными символами, вырезанными, вероятно, многими столетиями назад. Эти надписи светились тусклым прозрачно-голубым светом, словно пробуждая забытые энергии. На первый взгляд, казалось, что свисавшие сквозь мрак твёрдые сталактиты, шептали на своём языке о древних тайнах, заключённых в недрах земли.

Глава 2. Начало пути

Вход Алекса не пугал. Он манил. Кожа на затылке не ёжилась. Сердце не колотилось, сжимая горло холодным комом. Вместо этого в груди у Алекса пела тихая, чистая нота, зовущая вперёд, словно эхо забытой колыбельной. Воздух у основания горы вибрировал от магии, старой как сам камень, тяжёлой и сладкой, как мёд. Вместо страха Алекс чувствовал лёгкость, будто с него сняли рюкзак с булыжниками, который он нёс всю жизнь и только сейчас осознал его тяжесть.

Каменные громады по бокам напоминали не стражей, а древних, дремлющих исполинов, давших ему молчаливое позволение пройти. Воздух, струившийся изнутри, был не затхлым и ледяным, а тёплым и пахшим чем-то неуловимо знакомым – то ли дымком от далёкого костра, то ли сушёными травами в бабушкином сундуке, то ли озоном после грозы.

Под ногами хрустел не обычный щебень, а голубоватый песчаник, мерцавший, словно усыпанный тысячами мельчайших светлячков. Они мягко освещали первые шаги внутрь, создавая на земле россыпь тусклых созвездий.

Алекс переступил порог. Тень скал мягко накрыла его, но темнота не была слепой. Она была бархатной, живой. Стены пещеры, казалось, впитывали дневной свет и теперь отдавали его обратно в виде приглушённого сияния. Причудливые наросты на сводах, сталактиты, тихо пели на ветру, которого здесь не могло быть, – тонкий, едва слышный хрустальный перезвон, сливавшийся в ту самую зовущую ноту.

Он шёл вглубь без колебаний, его шаги были бесшумными и уверенными. Казалось, земля сама подсказывала ему, куда ставить ногу. Это не было вторжением. Это было возвращением.

Тишина здесь была не гнетущей, а полной, цельной, словно он погрузился в самое её сердце. И в этой тишине его собственная душа, наконец, перестала метаться и смолкла, отвечая безмолвным «я здесь» на тот беззвучный зов, что вёл его сквозь каменные чертоги.

Его не тянуло оглянуться на уходящий позади дневной свет. Он шёл навстречу свету другому – глубокому, внутреннему, исходящему из самой груди мира. И на душе у него было спокойно и легко, как никогда.

За поворотом его встретили не сталактиты и сталагмиты, украшающие грот, а костяные ребра, выросшие из камня. Черепа с клыками саблезубых тигров и глазницами людей. Позвоночники, переходящие в звериные хвосты. Лопатки с креплениями для крыльев. Десятки, сотни скелетов, вмурованных в скалу навечно, словно в гигантской коллекционной витрине безумного бога. Это была не братская могила, а архив. Библиотека неудачных экспериментов.

– Они не страдали, – голос был подобен звону хрустальных колокольчиков, тихий и чистый. Он родился из сияния, что возникло перед Алексом.

Он не вздрогнул. Медленно повернувшись, увидел её. Очертания девушки, сплетенные из туманного серебра и лунного света. Её черты были размыты, но чувствовалась удивительная, неземная красота. Большие глаза смотрели на него с бездонным спокойствием, отражая голубоватый свет от камней.

– Они спали, когда плоть их перестраивалась, и не проснулись, – продолжала она. Её форма колыхалась, как дым, но оставалась на месте.

– Имена их стерты. Цель – забыта. Осталась лишь форма. Вопрошающая форма.

Алекс приблизился к стене, протянув руку к черепу, увенчанному рогами горного козла.

– Кто ты? Страж?

– Проводник, – её улыбку можно было скорее почувствовать, чем увидеть. Легкая грусть, прошитая в тембре голоса.

– Я – тот, кто должен был стать первым удачным экспериментом. Но моя плоть не выдержала духа. Я освободилась раньше, чем они. Хранительница архива, что не должен был увидеть никто.

– Почему же ты показываешь его мне? – Алекс повернулся к ней, и его взгляд был таким же изучающим, как и при взгляде на гибриды.

– Потому что ты не ищешь силы. Ты ищешь знания. А это, – её сияющая рука провела по воздуху, очерчивая всю пещеру,

– Величайшее знание о ошибках. О цене дерзости. Они пытались создать совершенное существо, объединив силу зверя и разум человека. Но душа… душа не сшивается иглой.

Она поплыла вглубь пещеры, и её свет рассеивал мрак, открывая все более причудливые скелеты.

– Ты пришел с вопросами. Я отвечу на них. Но знай, увиденное здесь изменит тебя. Нельзя прикоснуться к тайне мироздания и остаться прежним.

Алекс смотрел то на призрачную проводницу, то на немые костяные свидетельства древней гордыни. Страха не было. Был лишь безмолвный диалог между его пытливым умом, её печальной мудростью и тысячами пустых глазниц, смотрящих на них со стен. Он последовал за ней, готовый выслушать истории, вмурованные в камень.

Глава 3. Душа – это не нить

Алекс слушал, завороженный, как тихий голос Призрачной Девы разворачивал перед ним свитки забытых эпох. Она рассказывала о алхимиках, что пытались обмануть саму смерть, смешав кровь оборотня с выносливостью тролля, о мудрецах, вплетавших человеческое сознание в тела грифонов для полета к самым звездам. Каждый скелет на стене обретал историю, трагическую и величественную.

– Они не понимали, что душа – это не нить, которую можно вплести в любое полотно, – говорила она, и её сияние мерцало печальным светом.

– Она или есть, или её нет. А то, что рождалось здесь, было… пустое. Красивой оболочкой без песни внутри.

Внезапно её голос оборвался. Её туманная форма, до этого плавно колышущаяся, сжалась, замерла, а потом задрожала, как лист на ветру. Свет, исходящий от неё, погас до крошечной, испуганной искорки.

– Он здесь… – прошептала она, и её шёпот был полным леденящего ужаса, которого не было даже в её рассказах о вечных муках.

– Он проснулся.

Алекс почувствовал это прежде, чем увидел или услышал что-либо. Давление в пещере изменилось. Воздух стал густым, тяжёлым, наполненным запахом магии и древней пыли. Тишина превратилась из безмолвной в гнетущую, ожидающую.

– Беги, – её голос был уже едва слышен, разорванное эхо.

– Если дорожишь своей сущностью. Если не хочешь стать ещё одним экспонатом для его… коллекции.

Он хотел спросить «кто?», но не успел. Сияющий лик девушки исказился настоящим, животным страхом.

– Прости!

Её форма не растворилась и не угасла. Она рванулась к ближайшей стене, к одному из скелетов с человеческими руками и звериным черепом, и вплелась в него, как дым втягивается в подвал. На мгновение кости гибрида светя проступили сквозь её призрачную плоть, а затем она исчезла, оставив после лишь ледяное пятно на камне и чувство оборвавшейся связи.

И в наступившей тишине, в самой глубине пещеры, что-то зашевелилось. Не физическое движение, а сдвиг самой тьмы и света. Послышался скрежет – медленный, размеренный, будто огромные каменные глыбы терлись друг о друга. Это был звук пробуждения. И за ним поползло осознание – за всем этим архивом неудач всегда был Архивариус. И он не хотел, чтобы его коллекцию покидали экспонаты. Или свидетели

Глава 4. Встреча с хранителем

Тишина, наступившая после исчезновения проводницы, была оглушительной. Воздух все еще вибрировал от её испуга, а ледяное пятно на стене медленно таяло, как иней на стекле. Алекс замер, слушая.

Тот самый скрежет затих, сменившись… тишиной, но уже иного качества. Глубокой, внимательной, словно вся пещера затаилась в ожидании.

И тогда из мрака в дальнем конце зала проступила фигура.

В полной тьме она была подобна силуэту из жидкого лунного света – ясная, почти слепящая, очертаниями напоминающая высокого, стройного мужчину. Но когда Алекс инстинктивно поднял свой светящийся камень, чтобы осветить её, произошло нечто обратное.

Свет не упал на него, а будто бы поглотился. Там, где должен был быть освещенный торс, возникла пропасть. Фигура стала отверстием в реальности, человекоподобной пустотой, темнее самой глубокой тьмы пещеры. Она поглощала свет его камня, заставляя его меркнуть и тревожно мигать.

Это не было страшно. Это было… непостижимо.

Фигура сделала шаг вперед. В движении был странный, текучий парадокс: в темноте она отбрасывала сияние, на свету – поглощала его. И от нее не исходило ни малейшей угрозы. Ни гнева, ни любопытства, ни даже интереса. Лишь спокойное, всеобъемлющее присутствие.

– Она всегда была впечатлительной, – прозвучал голос. Он был тихим, но не шепотом. Гладким, как отполированный обсидиан, без возраста и эмоций. Он рождался не из точки, где стояла фигура, а из самого воздуха, из стен, из костей.

– Страх – это тоже форма привязанности к тому, чем она когда-то была. Я этого лишен.

Существо подняло руку и в тени это была светящаяся конечность, а на свету – исчезающий в ничто контур.

– Ты пришел за знаниями. Она показала тебе неудачи. Коллекцию брака. В его голосе не было презрения, лишь констатация.

– Это лишь одна глава. Предисловие.

Оно сделало паузу, и мрак вокруг него колыхнулся, словно живой.

– Можешь последовать за мной, если твое любопытство сильнее её страха. Ответы, которые ты ищешь, находятся не в стенах, а за ними. Я – Хранитель не только того, что есть, но и того, что могло бы быть.

Оно повернулось и стало удаляться вглубь пещеры, его форма снова начала светиться в отдалении, становясь маяком в непроглядной тьме. Это не было приказанием. Это было приглашением. Возможностью, ради которой Алекс, не боявшийся призраков, и спустился сюда. Возможностью увидеть не мертвые кости неудач, а саму суть экспериментов, их изначальный замысел и, возможно, их тихого, бесстрастного автора.

Глава 5. Замок откровения

Существо подошло к казавшейся монолитной стене пещеры, где в тени бурелома сталактитов угадывались очертания величественной, почерневшей от времени двери из черного дерева и резного камня. Оно не толкнуло её и не открыло замок – створки бесшумно поплыли внутрь, растворяясь в тени, словно их и не было.

За ними открылся не новый тоннель, а просторный зал замка. Алекс замер на пороге, чувствуя лёгкое головокружение. Воздух здесь был иным – сухим, прохладным, пахнущим старыми книгами, воском и едва уловимым ароматом незнакомых цветов. Но самое невероятное – свет. Он лился мягко и ровно, как в ясный полдень, освещая гобелены на стенах, высокие сводчатые потолки и узорчатый паркет. Однако источников света не было видно – ни окон, ни факелов, ни светящихся сфер. Свет просто… был. И окна, высокие и арочные, были закрыты плотными портьерами из тяжёлого бархата, не пропускающими ни единого луча извне.

Проводник шагнул в зал, и его форма, бывшая хаотичная игра света и тьмы, внезапно обрела плотность и четкость. Сияние сконцентрировалось, потемнение уплотнилось, и перед Алексом возник… человек.

Высокий, статный мужчина в тёмных, простых, но безупречно сидящих одеждах. Его черты были утончёнными и спокойными, волосы цвета воронова крыла с легкой небрежностью закрывали часть одного глаза. Но больше всего поражали глаза – яркие, пронзительно-голубые, как два осколка высокого неба. В них не читалось ни угрозы, ни дружелюбия – лишь глубокая, бездонная внимательность.

– Эта форма кажется мне наиболее удобной для общения, – произнёс он тем же гладким, безэмоциональным голосом, что звучал в пещере. Теперь он исходил из вполне реальных губ.

– Она не отвлекает. Ты можешь осмотреться. Ничто здесь не причинит тебе вреда. Это место – хранилище не только плоти, но и мыслей.

Он медленно повёл рукой, и его жест был удивительно человечным, почти изящным.

Алекс переступил порог. Его ботинки глухо стукнули по полированному дереву, и звук был таким знакомым и таким неуместным здесь, в сердце горы. Он окинул взглядом зал. Повсюду стояли стеллажи, уставленные не книгами, а странными артефактами: хрустальными шарами с мерцающей внутри мглой, застывшими в стекле каплями света, скелетами крошечных существ, больше похожих на драконов, чем на ящериц. На одном из столов лежали чертежи – изящные схемы тел, где артерии были сплетены с магическими символами, а кости отливали металлом.

– Вы… создали всё это? – наконец выдавил Алекс, его голос прозвучал хрипло после долгого молчания.

Существо-мужчина слегка склонило голову.

– «Создал» – слишком громкое слово. Я – куратор. Наблюдатель. Я собираю процессы. И завершённые, и те, что были прерваны. Этот замок – библиотека биологических алгоритмов. А та пещера… её аннотация.

Алекс медленно обвёл взглядом высокие своды зала, стеллажи с немыслимыми артефактами, сам этот замок, рождённый в толще горы. Воздух звенел от немой мощи, исходящей от его спутника. Прежнее любопытство мага переплавилось в благоговейный трепет.

– Так… кто же вы? – голос Алекса звучал приглушённо, почти шёпотом, как если бы он боялся нарушить хрупкое равновесие этого места.

– Если вы создали и гору, и пещеру, и это… всё… Кто вы в итоге?

Существо, принявшее форму мужчины, смотрело на него своими нечеловечески ясными глазами. В их синеве не было ни высокомерия, ни гордыни – лишь бездонная, всепонимающая пустота.

– Имена – это ярлыки для тех, кто не может вместить суть, – его гладкий голос был тихим, но заполнял собой всё пространство, как фундаментальный бас мироздания.

– Но если тебе нужно имя… Ты можешь называть меня Аэон.

Он сделал лёгкий шаг вперёд, и свет в зале мягко колыхнулся, исходящий отовсюду и ниоткуда.

– Я не создал эту гору. Я – причина её существования. Я – мысль, что кристаллизовалась в камень. Я – время, что точит скалы. Я – закон, что запрещает падать этим сводам, и тишина, что наполняет эти залы.

Алекс чувствовал, как реальность вокруг них истончается, становясь проекцией, иллюстрацией к словам этого… существа. Стены будто теряли плотность, и на мгновение ему показалось, что он видит сквозь них бескрайние пространства, рождение и смерть звёзд, токи магии, пронизывающие всё сущее.

– Я есть всё, что есть в этом мире, – продолжал Аэон, и его голос теперь звучал и из уст мужчины, и из самого камня, из воздуха, из света.

– И всё, чего нет. Возможности, что никогда не сбылись. Миры, что канули в небытие, не успев родиться. Я – память Вселенной и её безмолвный наблюдатель. Смерть – лишь смена декораций. Время – песок в моих часах, и мне нет дела до его течения.

Он приблизился к Алексу, и в его взгляде не было ни угрозы, ни благосклонности. Лишь холодное, безличное знание.

– Ты искал знания, маг. Ты хотел понять природу гибридов. Их форма – лишь песчинка на берегу моего сознания. Но теперь ты здесь. И видишь океан.

Алекс не мог вымолвить ни слова. Его разум, всегда такой острый и пытливый, буксовал, пытаясь осмыслить масштаб того, что стояло перед ним. Это не был бог, не был титан. Это было нечто большее – фундаментальный принцип бытия, обретший голос и форму.

– Вы… не боитесь, что я узнаю это? – наконец прошептал он.

– Что унесу это знание с собой?

Аэон медленно склонил голову.

– Страх – понятие для конечных существ. Ты унесёшь лишь то, что сможешь вместить. И это изменит тебя. Но для меня это всё равно что капля воды скажет океану о своём путешествии. Я услышу. Я узнаю. И я забуду. Потому что я есть всё, и ничто не может прибавить или убавить меня.

Глава 6. Тысячелистник понимания

Мысль ударила, как тихий удар грома, отозвавшись эхом в самой основе его существа. Алекс замер, глядя на свои руки – те самые, что могли сплетать руны, повелевать стихиями, чувствовать ток магии в каждом листе и камне. Он всегда считал это своим даром, плодом долгих лет обучения и врожденной предрасположенности.

Но здесь, в этом месте, где сам воздух был пропитан волей Аэона, истина предстала перед ним во всей своей неумолимой простоте.

Он медленно поднял взгляд на своего спутника, на того, кто был фундаментом всего сущего.

– Тогда… моя сила… – Алекс с трудом подбирал слова, ощущая, как рушится его прежняя картина мира.

– Та магия, что во мне… она была рождена благодаря тебе?

Аэон смотрел на него с тем же безмятежным, всепонимающим спокойствием. В его голубых глазах не было ни подтверждения, ни отрицания – лишь отражение самого Алекса и бесконечности позади.

– Река не благодарит источник за свое течение, – произнес он, и его голос звучал уже не так громоподобно, а более приглушенно, почти интимно в тишине зала.

– Но да. Потенциал, что ты называешь магией, законы, что ты изучал, сама возможность твоего существования как мыслящего существа – всё это части великого Узора. А я – Ткач.

Он повернулся и пошел вдоль стеллажа, проводя пальцами по поверхности идеально гладкого кристалла, в котором клубились туманности.

– Ты силен на поверхности не вопреки мне, а потому что являешься яркой нитью в этом полотне. Твое рвение, твой ум – твои собственные. Но холст и краски… они изначальны.

Алекс глубоко вздохнул. Ожидал ли он унижения? Гнева? Вместо этого он почувствовал… странное облегчение. Ошеломляющее смирение, которое не унижало, а, наоборот, связывало его со всем миром невидимыми нитями. Он не был одинок в своем даре. Он был частью чего-то невообразимо большего.

На его губах появилась слабая, почти неуверенная улыбка.

– Значит, выходит, все мои победы, мои титулы… это, в каком-то смысле, ты хвалил сам себя?

В воздухе повеяло чем-то новым – легким, едва уловимым колебанием. Аэон обернулся. И на его лице, всегда неподвижном, как маска, дрогнул уголок губ. Это не была улыбка смертного, но её отблеск.

– Можно взглянуть и так. Хотя, должен признать, твоя манера смешивать эссенцию лунного света с корнем тысячелистника была… занятной. Не самый эффективный путь, но весьма изобретательный.

Тон был сухим, констатирующим, но в нём не было и тени насмешки. Скорее… любопытства. Как если бы великий мастер наблюдал за тем, как ученик нашел новый, пусть и странный, способ держать кисть.

Алекс рассмеялся. Тихим, срывающимся смехом человека, который только что узрел бездну и обнаружил, что она смотрит на него с вежливым интересом.

– Занятной? Меня за это двадцать лет называли гением-новатором!

– Гении часто открывают давно забытые двери, – парировал Аэон, и теперь в его глазах явно плескалась та самая «занятность».

– Но твой энтузиазм… заразителен.

Он сделал знак рукой, и между ними возник небольшой столик из темного дерева с двумя простыми кубками, наполненными жидкостью, от которой исходило мягкое свечение.