Из тьмы

Не стоило забывать и про странный, сложенный вчетверо листок с машинописным текстом в заднем кармане его джинсов.

Его вновь пробрало холодом. Он остановился и застегнул ветровку. Взглянул на здание гостиницы с примыкающей к ней библиотекой.

«Я снова здесь. Что за странный перекресток, – с некоей иронией подумал он. – И что, это все? Теперь домой?»

В который раз за этот день, он взглянул на большое здание дома культуры.

«Нет, пожалуй, домой еще рано. Вот только где…» – он развернулся на сто восемьдесят градусов, и, глядя прямо перед собой, пошел вперед.

Когда-то же он здесь жил, и пусть это было двадцать четыре года назад, это город не должен быть для него совсем незнакомым. Да, прошло много лет и он был мальчишкой, когда ему пришлось уехать, но он здесь жил. И как все мальчишки, живущие в маленьких городках, он должен был знать каждый его переулок.

Память упорно молчала, но инстинкты вели его в нужном направлении. И Антон в этом не сомневался. Он уже видел приближающееся бледно-розовое старое двухэтажное здание, и, хоть и смутно, но осознавал, что это инфекционное отделение.

Он вдруг увидел себя в палате, казалось еще более старой, чем само здание, с облупившейся пожелтевшей краской на стенах. Увидел некогда белую с черными сколами на эмали металлическую раковину в углу и маленький кран с одной лишь холодной водой. Палата с двумя кроватями, которые, когда в них ложишься, провисают чуть ли не до пола; одна застелена, на другой только в серую с розовым полоску матрац, весь в желтоватых и коричневых разводах. И он стоит у окна, ждет, когда придет его мама и передаст через форточку тарелку с домашней едой, завернутую в полотенце и целлофановый пакет, чтобы сохранить тепло. И чтобы дотянуться до окна, она встанет на проходящие под ним трубы отопления.

Сколько же ему тогда было, лет десять? Меньше?

Образ моментально померк, оставив в голове лишь тревожный отзвук предупреждающего молотка. Память не желала уступать, не давая ни единой возможности покопаться в прошлом. Но словно море, поддавшееся гравитации, накинула небольшую волну на высушенный песчаный берег его минувших дней.

Антон подумал о приливе. Почему бы простой волне не стать приливом и не затопить весь этот преданный забвению засохший пляж? Постепенно с каждым накатом заполнять все больше и больше, пока, наконец, в его голове не останется ни одного слепого пятна?

Тревожный молот ударил громче.

Он вспомнил, о чем подумал вчера, когда поднялся с пола после потери сознания: «Интересно, если я вспомню все, – я умру или излечусь?»

Вопрос казался ироничным и иррациональным, но в приступах накатывающей от попыток вспомнить мигрени, все же становился весомым.

Но краткое, так с легкостью вырвавшееся на поверхность, воспоминание о больнице оставляло надежду и требовало все больше и больше.

«Интересно, – подумал Антон, – когда слова тети Тани о том, что прошлое должно оставаться в прошлом, стали непреложной истиной моей жизни, а не просто выражением, что бы я не спрашивал о своих родителях?»

Возможно, в тот вечер, когда он очнулся на каталке в приемном отделении и они остались с Катей вдвоем.

Он подошел к зданию инфекции. Слева располагалось П-образное двухэтажное кирпичное строение, которое Антон сразу отнес к поликлинике. А чуть впереди стояла одноэтажная терапия с кучей трещин на оштукатуренном фасаде.

«А сюда ли мне?» – подумал он, подходя ближе к низкому зданию, которое, казалось, находилось в аварийном состоянии.

У входа стояли друг напротив друга две, выкрашенные в синий цвет, скамейки. А перед забетонированным мостком сбитая из досок решетка. Блеклая, выгоревшая на солнце, фиолетовая вывеска у входа на стене гласила «ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ».

Антон взглянул на облупившуюся на деревянных рамах краску, на осыпающуюся с фундамента штукатурку, проржавевшее железо на отливах под фронтоном крыши и на саму крышу, покрытую (видимо, не так давно) пока еще блестящей жестью.

«Самое место, чтобы умирать. Не так ли, господин Ларин?» – подумал он и с прискорбной улыбкой отметил, что это далеко не первое больничное здание, которое он увидел в столь удручающем состоянии.

15

Внутри его встретил резкий запах хлорки, совершенно не перебивающий более экзотический букет из ароматов лекарств, дерьма и мочи. Светлые блеклые стены, краска на которых местами давала трещины, но все еще стойко держалась. Белые деревянные двери имели налет желтизны, темнеющей к низу, но сказать, что они грязные было нельзя, так как они блестели, словно только что были намыты – просто краска старая. Светло-коричневый линолеум под ногами имел заплаты из кусков другого цвета, а местами был затерт до белесого основания.

Словом, видал он больницы и похуже и в больших городах.

Медсестра с длинными каштановыми волосами, забранными в хвост, который выглядывал из-под белого накрахмаленного колпака, закрыла довольно толстую историю болезни и взглянула на вошедшего мужчину.

Антон буквально впился взглядом в ее светло-карие, лучащиеся добротой, но такие усталые глаза. На краткое мгновение ему показалось, что он начал в них тонуть, словно брошенный за борт посреди бескрайнего океана. Тонул без надежды на помощь, без спасательного круга, или хотя бы обломка, всплывшего на поверхность, после кораблекрушения. Глубина ее взгляда поражала, пленила, заставляя его забыть обо всем, а сердце биться чаще.

Но в глазах ее появился вопрос и брови приподнялись вверх.

– Добрый вечер, – произнесла она.

«Вечер»? – удивился Антон и взглянул на наручные часы. Стрелки показывали шесть часов ровно.

– Да, уже поздновато. Посещение больных с двух до четырех, – устало, но все же с легкой улыбкой, проговорила она.

– Простите, – выдавил из себя Антон. Под ее взглядом он чувствовал себя обескураживающе. Цвет ее глаз напомнил ему Катю, но лишь на краткий миг. Сравнивать он их не мог, он продолжал любить свою покойную жену. Но глаза этой девушки покорили его словно юнца. – Я… Простите, – он попытался улыбнуться. Получилось криво, но не настолько, чтобы ему не улыбнулись в ответ, и достаточно тепло. – Я хотел повидаться с Лариным Сергеем Петровичем, – он попытался вернуться на землю, вспомнить цель своего прихода. Но и ее обаятельное лицо он теперь никогда не забудет.

– А кем вы ему приходитесь? – спросила она, но во взгляде ее появилась озабоченность.

– Ну, – Антон вдруг замялся. А что он может ответить? Что когда-то этот человек расследовал смерть его родителей, и что теперь, спустя много лет, он хочет выяснить, что там да как? Такое явно не годилось, чтобы пропустить постороннего человека в палату к тяжелобольному. А он увидел, насколько изменился ее взгляд, когда он произнес имя бывшего капитана милиции. – Мы когда-то были знакомы, – не решительно сказал он. – Правда, я тогда был еще мальчишкой. Даже не знаю, вспомнит ли он меня вообще.

– Сергей Петрович перенес инсульт и его состояние довольно тяжелое, – осторожно произнесла она, толи не желая разглашать диагноз, толи предупреждая. – Он не часто приходит в сознание. Поэтому, я не думаю…

– А давно… То есть, когда он… с ним это произошло? – запинаясь, он практически бесцеремонно оборвал ее, не дав договорить, не дав поставить точку в их диалоге.

Она задумалась. Взглянула на свой стол, приподняла пару историй, но так и на найдя, что искала, посмотрела на Антона и, пожав плечами, сказала:

– Не скажу точно, это было не в мою смену. Но дней пять-шесть назад.

Антон вспомнил, что примерно тогда он получил от Смирнова его белоснежный конверт с запиской о том, что дом готов и можно переезжать.

Он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. В другом конце длинного коридора за таким же столом сидела вторая медсестра и смотрела в их сторону.

– Я… Можно мне все же, хоть ненадолго к нему пройти? – не оставляя надежды, спросил он, возвращаясь к светло-карим глазам девушки. – Может ему что-то нужно. Я бы…

Антон замолчал, не зная, что он еще может сказать.

– Ну-у, – словно задумавшись, протянула медсестра. – Родственников у него нет. И если бы вы купили подгузники…

«Подгузники, – в изумлении подумал Антон, – неужели они и взрослым бывают нужны? Какая ирония: ты рождаешься и на тебя надевают подметки, в которые ты гадишь, и ты умираешь в таких же подметках».

– Только ему нужен третий номер, – продолжила она. – Подгузники для взрослых номер три. Я уточнила просто потому, что некоторые приносят детские.

– Хорошо, я завтра куплю. Просто не думал, что все на столько плохо.

Нет, он думал, и думал, что все будет хуже. Вот только такие мелочи в его сознании не всплывали.

– Хорошо, – улыбнулась она. Антон почувствовал, что здесь победу одержал не он, а скорее необходимые в этом отделении подгузники. – Можете повесить куртку на вешалку, и накиньте на себя халат.

16

Палата была небольшой, всего на две койки с достаточно узким проходом между ними. Под окном, в изголовье кроватей, стояли вряд три тумбочки, на одной из которых находился дефибриллятор, подключенный к розетке. На его черном экране мелькали изогнутые линии, и он слабо попискивал в такт сердцебиению. Довольно спокойному, отметил про себя Антон. От дефибриллятора отходил провод, разделяющийся на три контакта, которые вели к груди лежащего на кровати больного.

Правая кровать была аккуратно застелена, подушка топорщилась в изголовье треугольником.

В проходе по левую руку Ларина стояла стойка с капельницей. Стеклянный флакон был почти пуст, но скорость с которой в колбе системы падали капли, предполагала, что этого хватит еще на долго. Антон заметил, что прозрачная, наполненная лекарством трубочка, вела не к руке, а к более тонкой трубке, выглядывающей из-под залепленной пластырем повязки на левой ключице больного.

Когда они вошли, Ларин открыл глаза и посмотрел в их сторону, слегка повернув голову. Ни одна другая часть тела не шелохнулась.

– Как самочувствие, Сергей Петрович? – спросила медсестра, лишь коротко на него взглянув, и подошла проверить капельницу. По всей видимости, она и не ожидала услышать ответ. Пару секунд она постояла, вглядываясь в падающие в колбе капельной системы капли, считая скорость. И удовлетворившись, повернулась к Антону. – Состояние тяжелое, – проговорила она. – Тетраплегия… – замялась на секунду, улыбнулась. – То есть, ноги, руки пока парализованы. Плюс, слабое сердце, и давление не держится. В капельнице допамин, который его нормализует. Если он закончится, пока вы будете тут, то позовите, пожалуйста. Хорошо?

Антон кивнул, не сводя глаз с осунувшегося, с заострившимися чертами серого лица бывшего капитана милиции.

Медсестра взглянула на больного, потом на Антона, и, словно извиняясь, проговорила:

– Иногда он приходит в себя, но по большей части бредит.

Она замолчала, взглянула на наручные часы, и, извинившись, сказав, что ей пора делать уколы, вышла из палаты. Дверь она закрыла не плотно, оставив щель с носок ботинка. Проводив ее взглядом, Антон подошел ближе к старику, встав в проходе между кроватей. Ларин, словно изучая неожиданного посетителя, не сводил с него настороженных глаз. Ни один мускул не дернулся на его лице, правая половина которого казалась оттянутой книзу.

– Здравствуйте, – проговорил Антон. – Меня зовут…

– А-а, мелкий поджигатель, – еле слышно прохрипел Ларин. Его губы едва шевельнулись, а в глазах блеснул небольшой огонек понимания.

«Что еще за „мелкий поджигатель“? – подумал Антон. – Старик бредит. Какого черта я вообще тут делаю? На что я, черт побери, надеюсь?»

От неожиданно накатившей на самого себя злости, на его глазах выступили слезы.

– Я тебя помню… Зачем ты сюда вернулся? – теперь голос старика больше походил на шелест – сухой и безжизненный.

– Что? – удивился Антон. – Как вы меня можете помнить? Столько лет прошло.

– Лет? – прошелестел Ларин. Его взгляд, казалось, сверкал под подернутой старческой мутью роговицей, от чего было сложно представить, что прячущийся за ними разум, сейчас бредит. – О, еще можно доказать, что это ваших рук дело… Ты и твои друзья… – он сделал пару еле заметных вдохов, потом продолжил: – Мне следовало сразу вас прижучить…

Старик замолчал, не сводя с него своих, наполнившихся жизнью глаз. Но только глаз, все остальное выглядело мертвым.

– Я не… – Антон помотал головой из стороны в сторону, отрицая все выше услышанное, словно его действительно могли обвинять в чем-то серьезном. – Не понимаю вас. Меня зовут…

– Антон… – выдохнул старик. – Ты сын Дмитрия Полевого…

Где-то внутри него разгорелся костер, обдавая жаром внутренности, а по коже поползли ледяные мурашки. Он думал, что этот иссохшийся старый хрен, без волос на покрытой бледными старческими блямбами голове, с торчащими из носа и ушей длинными жесткими волосами бредит. Но он назвал его имя и назвал имя его отца.

Но он так же назвал его поджигателем.

«Поджигателем чего?»

– Я не помню… – Антон замялся. Глаза старика сверкали, но рассудок явно бредил. – Я не знаю о чем вы говорите.

– Не помнишь, – на выдохе, практически бесшумно произнес Ларин.

Несколько секунд он молчал. На какое-то мгновение его глаза застлал туман, а веки прикрылись. Антон подумал, что старик заснул. А где-то в глубине, в очаге горящего в нем костра, мелькнула мысль, что к нему пришел не сон, а сама смерть.

Через приоткрытую дверь из коридора доносились голоса, но они тонули и разрывались в мечущемся разуме, склонившегося над кроватью мужчины. Мерно пикал дефибриллятор, снимающий электрическую активность увядающего восьмидесятидвухлетнего сердца, грудь над которым перестала вздыматься.

Антон сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в его ладони. Внутри все так же пылал огонь, а кожа обливалась холодным потом. Он просто стоял и смотрел на серое с заостренными чертами лицо, не выражавшее никаких эмоций, и слушал пиканье аппарата, ожидая появления мерзкого монотонного сигнала.

Грудь под простыней слабо приподнялась и практически незаметно опустилась.

Старик вернулся, вновь уставившись на него своим поблескивающим остатками разума взглядом.

– Тьма беспомощна, пока память спит, – прошелестел он. – Но я знал, что ты вернешься, маленький поджигатель.

– Какой поджигатель? О чем вы говорите? – в голосе Антона звучали нотки паники и раздражения. Старик явно бредил, но что-то в его словах, не давало ему покоя.

– Она заберет всех… я слышал, как она кричала… – глаза старика заблестели, а в уголках, переходящих в глубокие морщины, показались слезы. – Будь осторожен, мальчик… вам не стоило сжигать ее дом…

Он вновь замолчал, а грудь под простыней опала и застыла. И лишь мерный писк продолжал настаивать, что в этом теле еще теплится жизнь.

Антон качал головой из стороны в сторону, пытаясь понять услышанное и отрицая последние слова. Жар внутри взметнулся к горлу, а к затылку словно приложили лед. Он взглянул на свои руки: на левой ладони лежал коробок, а на правой спичка.

«Какого…»

Но видение исчезло, а его руки, с плотно сжатыми кулаками, висели вдоль тела.

– Твои родители… – прохрипел старик, казалось, что говорить ему стало сложнее. – Мне их жаль, сынок. Твоя мать была хорошей женщиной…

– Мои родители, – Антон зацепился за эту мысль, схватился, словно утопающий, за брошенный ему спасательный круг. – Сергей Петрович, скажите мне, как они погибли, почему, что произошло. Прошу, мне нужно знать. Вы там были, я знаю, я прочел газетную статью… Четырнадцатого августа, семьдесят восьмого года, когда со мной что-то случилось… вы пришли к нам домой и нашли моих родителей. Прошу, скажите мне…

Его голос сорвался, а из глаз потекли слезы. Он взглянул вниз и заметил, что крепко сжимает выглядывающую из-под простыни старческую руку. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. А на кисти старика вздулись громадные вены, казалось, еще немного и они лопнут. И только собравшись с силами, он смог разжать уже занемевшие пальцы, отпуская тощую, словно птичья лапа, руку.

– Они мертвы… что еще ты хочешь знать? – голос Ларина стал совсем тихим, и Антону пришлось нагнуться, приближая ухо к его почти недвижимому рту.

– Как? – выдохнул Антон, а разум кричал: «Скажи, что это случайность! Скажи, что они умерли не по своей воле! Скажи, черт побери, что это не самоубийство!»

– Вам не следовало сжигать тот дом… – еще тише, чем прежде. – Мы написали, что это было самоубийство, – они же не спали… А в газету сообщили о несчастном случае… – теперь он тянул слова, говоря очень медленно, с паузами на незаметный в движении вдох. – Но… я знал… знал… и знаю сейчас…

Пауза затянулась, и Антон не выдержал:

– Что, что знаешь? Говори уже, – он всхлипнул. – Какова причина, что произошло на самом деле?

– Вам не стоило… сжигать ее… дом… Они… они задохнулись… отравились газом… и только это… правда.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.