Из тьмы

На самом деле, картина за окном больше показалась ему мрачной. И как все мрачное, она имела свой шарм. Некое не уловимое чувство на грани тревоги, опасения и таинственности. Он кормился за счет этого шарма, который всегда умел передавать в своих книгах.

Но сейчас надвигающийся мрак не казался ему столь привлекательным. Неприятия все же не было, как изначально он подумал, но вглядываться в наступающее ненастье не хотелось.

Антон задвинул шторы, щелкнул выключателем у двери, обрамляя комнату желтоватым светом лампочки (он вдруг подумал о том, что прошлой ночью свет казался ему более ярким, более контрастным), и сел за стол.

Он попытался вспомнить имя милиционера из газеты, но в голове вертелось только то, что он был капитаном.

Капитан милиции пришел к ним домой в связи с тем, что их сын, в результате несчастного случая попал в больницу, и обнаружил их лежащими на кухне.

Капитан милиции.

Капитан.

Но его имя напрочь выветрилось из головы Антона.

«Надо было сделать ксерокопии, – подумал он. – Чертовы ксерокопии».

И взглянул на карточку.

«Ларин Сергей Петрович №586

12 мая 1920 г.р.

Советская ул., д. 130 д, кв. 5».

Антон прикрыл глаза и облегченно вздохнул, думая о том, что был все-таки прав. Что капитан милиции и читатель, бравший его книгу последним, – один и тот же человек. Правда, ему сейчас было восемьдесят два года. И от следующей мысли ему стало не хорошо.

Он подумал о том, что старик, возможно, уже мертв.

Да, в августе 2000 года он еще был жив, так как брал его книгу в библиотеке. И возможно, что книгу вернули не его родственники, опечаленные смертью старика, а он сам. И возможно…

Антона пронзила глупая, несуразная мысль. Вот он подходит к дому 130 д на Советской, а у подъезда стоит карета скорой помощи. Он хочет войти, отыскать квартиру №5, но дорогу ему перегораживают водитель скорой и фельдшер, выносящие носилки, накрытые простыней. А под простыней угадывается иссохшее от старости тело. И нет больше смысла подходить к двери с цифрой 5 над «глазком», или вместо него, и звонить в звонок, стучать, выкрикивать имя. Потому что никто не откроет. Потому что единственного обитателя этой квартиры только что вынесли вперед ногами.

Антон попытался отогнать от себя эти мысли. Но белая простыня с проступающим рельефом старческого тела накрепко засела в его голове, крича, вопия, что все уже кончено. Кончено, так и не успев начаться.

Он вновь взглянул на карточку. Единственной записанной туда книгой была «Посмотри вниз», автор Антон Полевой. И дата 16.08.2000 год.

Антона передернуло, словно он ухватился за оголенный провод. Карточка выпала из его онемевших пальцев.

«Шестнадцатое, – пронеслось в его голове. – Шестнадцатое… августа…»

И вновь он увидел глубокий порез на лбу, обнажавший белую кость черепа. Спутанные русые волосы с застрявшими в них осколками битого стекла. Пустой взгляд за мутнеющей роговицей. Приоткрытый рот с размозжённой верхней губой, приоткрывающий вид выбитых передних зубов. И все еще дергающееся внутри машины тело, лишенное головы.

Огромный тошнотворный ком подкатил к горлу Антона. Он чувствовал, что весь съеденный обед готов рвануть наружу. А голова отъезжала, словно он только что выпил залпом бутылку водки. И быстро отодвинувшись от стола, он наклонился вперед, закрыл глаза, зажал голову между колен и попытался дышать размеренно.

Медленный вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

Сжатый такой позой, желудок дрогнул, но пища осталась внутри. Рот наполнился горечью.

Ярко-алая помада на нижней губе, запятнанная кровью (от верхней почти ничего не осталось).

Вдох. Выдох.

Его голова словно попала в центрифугу и раскручивалась со всевозрастающей скоростью. Под закрытыми веками вспыхивали ослепительно-яркие огни.

Мутный взгляд, молчащий о красоте, некогда бывших карими, глаз.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Ком продолжал давить на горло. Но центрифуга, наконец, стала сбавлять обороты, а вспышки меркнуть. Нос заложило. И Антон почувствовал, как к переносице скатились слезы.

Изуродованное лицо стало серым, смазанным.

Вдох. Выдох.

Соленая капля наросла и сорвалась вниз и с глухим, но достаточно отчетливым звуком, разбилась о ковер.

Вспышки рассеялись. Прекратилось и головокружение.

И он услышал тихие приглушенные голоса. Высокие, принадлежавшие детям, выводящим до боли знакомый мотив.

Антон прислушался.

Ушла Алиса погулять,Ушла и не вернулась.Вернулась только ее плоть,Но без души вернулась.Во мраке умерших земельЕе душа проклята.Во мраке страха и потерьОна лишь ужасом объята.И у Алисы нет друзей.Алиса безутешна.Во мраке страха и потерьОна блуждает вечно…

Вслушиваясь в монотонные не стройные голоса, Антон медленно выпрямился и взглянул на занавешенное окно. Пели на улице. Пели, стоя перед его домом.

Все еще чувствуя легкое головокружение, он привстал, отодвинул шторку и выглянул в окно.

На дороге стояли пятеро ребят (тех же самых, которых он видел вчера) и смотрели в его сторону. Но как только он приблизил лицо к стеклу, чтобы внимательнее их разглядеть, дети тут же замолчали. А в следующее мгновение бросились бежать, крича от страха.

Тонкий надменный свист паники зазвучал в его голове, вороша «битые файлы» памяти. Песня казалась знакомой. Но еще более знакомым выглядело все действо целиком: пятеро детей перед чужим домом, их странная песня и робкие, но громкие голоса, их паника и бегство.

Держась за раскалывающуюся от боли голову, Антон опустился на стул. Сознание ревело, вопрошая, какого черта здесь происходит? Но этот вопрос лишь бился о черные стены потухшей памяти. Он пытался гнать от себя все лишние мысли. Пытался перекричать все внутренние вопросы, вопя: «Все, все, хватит!» Но вновь и вновь от стен отскакивал один и тот же вопрос. Перед глазами мелькали дети в резиновых сапогах и куртках, а в ушах слышался нестройный хор их голосов.

И тут его сознание зацепилось за…

Боль сжалась в большой и тяжелый ком, отступила от границ черепа и спешно перекатилась к затылку. Застыла у самого основания, и, продолжая пульсировать, кольнула позвоночник едким холодом, посылая раздражение к рукам, ногам, в живот и грудь. И, прежде чем все импульсы достигли своих точек, Антон вдруг ясно осознал отличие между детьми за своим окном, и теми, которых он увидел под опущенными веками. Но, когда, как ему показалось, пришло понимание (воспоминание) из прошлого, холод окончил свой путь и кольнул каждую часть его тела.

Антона продернуло так сильно, словно он схватился за оголенный провод под напряжением, и следом пришла пустота.

Боль ушла. В голове начало проясняться.

Антон подумал, что был близок к очередному обмороку. Что был близок к части детского воспоминания. Но, возможно, одетые сегодня в кроссовки и футболки, эти дети смешались в его памяти с самими собой, только в сапогах и куртках из вчерашнего дня. И все же сапоги, о которых он вспомнил, казалось, принадлежали не им. Вот только кому?

Антон взглянул на лежавшие перед ним библиотечную карточку и сложенный вчетверо пожелтевший листок. Вспомнил о прочитанном в газетах. Вспомнил два темных силуэта на кухонном полу. И решил, что если его память молчит, то он будет искать ответы в памяти других. И либо восстановит свои «битые файлы», либо заменит их. В противном случае, он мог лишиться разума, так как это место буквально требовало, чтобы он вспомнил. Вспомнил все.

12

Антон взглянул на наручные часы. Стрелки показывали ровно четыре часа.

«Довольно поздний визит, получается», – подумал он.

Но разобраться во всем хотелось как можно скорее. И прежде всего его интересовал старый пожелтевший листок с машинописным текстом, который оставил в его книге последний читатель (так и не дочитавший ее до конца).

Ларин Сергей Петрович с номером 586 в библиотечной картотеке.

А еще он мог больше рассказать ему о смерти его родителей. Сказать, где они были похоронены. И последняя мысль только сейчас появилась в его голове. Ведь теперь он сможет сходить на их могилу, чтобы попрощаться. Навестить их несмотря на то, что кладбища он старается всегда обходить стороной. Тема смерти, так часто поднимаемая им в его романах, и без того неоправданно часто поднималась в его реальной жизни. Но не сходить почтить память своих родителей, было полнейшим кощунством в его понимании.

Но два года он не был на могиле жены. И эта мысль дернула неприятные струнки в его голове. Отмахнуться от которых было тяжело. И лишь единственное оправдание (оно же – вина) нашлось в его вдруг опустевшем разуме – он был вне себя от горя и запустил даже свою жизнь. Но был еще Смирнов его литературный агент, который не только молча принял его горе, но и взял на себя обязанность ухаживать за могилой Кати.

Возможно, и он это прекрасно понимал, что, навестив родителей один раз, он не скоро еще сможет заставить себя прийти вновь. Возможно, следующим разом он там появиться только в сопровождении людей, несущих его гроб.

Мысль о том, что он сам когда-нибудь окажется постояльцем кладбища, холодным комом провалилась в его желудок, и мелкая дрожь прошла по всему телу.

Но оставались и еще факты, которые хотелось ему прояснить, прежде чем его внесут в одноместной деревянной коробке в место умиротворения. А именно, была ли смерть его родителей только лишь случайностью. Или той случайностью, которая охватила еще четыре семьи тихого, на первый взгляд, городка.

И на все эти вопросы, вполне мог ответить Ларин Сергей Петрович №586.

Он взглянул на карточку и прочел дату рождения: 12 мая 1920 г.

– И все же ему 82 года, – проговорил Антон.

Мысли о том, что тело старика вынесут, как только он подойдет к его дому, уже не показались ему такими бредовыми. Он подумал и о том, на сколько к своим восьмидесяти годам старик мог выжить из своего ума. И какова к тем же годам его память.

Но старики, обычно, помнят все.

Антон вновь посмотрел на карточку, прочел адрес. Никаких ассоциаций в его голове не возникло.

Он встал, положил карточку в задний карман джинсов. Посмотрел на все так же сложенный вчетверо листок. Пожонглировал в уме словами «брать», «не брать». И засунул листок в карман.

«Возможно, стоило прочитать текст, перед тем как идти к старику», – подумал он.

Могло оказаться и так, что это всего лишь один из его старых протоколов, по какой-то случайности завалявшийся в его квартире, и потому, не имеет ничего общего с теми двумя листками. Но не смотря на вдруг появившееся сомнение, Антон продолжал быть уверенным, что это продолжение. Продолжение того, что он уже находил, и напечатано оно на все той же машинке с западающими буквами «н».

Отодвинув шторку, он выглянул в окно.

Стало темнее. Облака атаковали солнце. Вдали кренились, но пока еще слабо, верхушки деревьев. И Антон подумал, что стоит надеть куртку. Сегодняшний вечер обещал быть прохладным, вот только в дожде он не был уверен, хотя тучи заходили тяжелые.

13

На этот раз он не стал предлагать дочери прогуляться с ним. Теперь он точно знал, куда пойдет. И увеселительной прогулкой там даже не пахло. Собственно, так же Антон был уверен и в том, что Дина вновь откажется выходить из дома. Что ж, он ее не винил, – ей пришлось попрощаться со старой школой, с друзьями и уехать вслед за отцом в совершенно не знакомый ей город. Город, в который она не хотела. Вот только было ли ей с кем прощаться там, откуда они приехали?

Антон понял, что совершенно ничего не знает о дочери с момента смерти Кати. Эти два года были для него как в тумане. И больше всего он боялся узнать, каким это время было для Дины, – смерть матери, обезумевший и скатившийся отец, не видящий дальше своего горя.

Своего. Хотя горе принадлежало им обоим. Но Дина оставалась одна.

Антон протер увлажнившиеся глаза и надел ветровку.

Как же он себя ненавидел, думая о дочери, брошенной им на произвол судьбы. Он пытался вспомнить хоть один вечер, проведенный с нею, после смерти Кати. Но сквозь окутавший те дни туман, он ощущал только пустоту.

– Дина, – его голос дрогнул, чуть не дав петуха. Ему вдруг показалось неправильным вновь оставлять ее одну, пусть и на один только вечер. Оставлять без внимания. Но сколько он уделил ей времени с момента их переезда? Внутри Антона все свернулось – этот ответ он знал.

– Что?

– Мне нужно… – он запнулся. Может все же стоит остаться? Попробовать поговорить с дочерью, посмотреть вместе вечерний фильм? Он взглянул на часы: пятнадцать минут пятого. На фильм он явно успеет вернуться. А вот о чем говорить, он пока не знал.

– Что? – повторила девочка. Ее голос звучал глухо за закрытой дверью спальни.

«На обратном пути куплю попкорн и посмотрим кино», – решил Антон и сказал:

– Мне нужно навестить одного старого знакомого, – вот только вряд ли они были настолько знакомы, и все же ему показалось, что такой ответ подойдет. – Вернусь через пару часов.

Ответа он не дождался и вышел на улицу.

Снаружи его встретил прохладный ветер. Взглянув вверх, Антон увидел, что больше половины неба, закрывали плотные свинцовые тучи. Дневная августовская духота сходила на нет и Антону уже сейчас захотелось застегнуть ветровку, но, пока температура не стала ниже, он вполне мог пропотеть под не продуваемой тканью.

Опустив взгляд, он вышел на дорогу и осмотрелся.

Никого не было. Соседние дома стояли пустыми и заброшенными уже много лет.

К слову сказать, что соседей у вас нет так же с 1978 года.

Их участки заросли высокой сорной травой. Заборы из поросшего зеленоватым и голубым мхом штакетника, почерневшего от времени и влаги, покосились, и держались, если не на честном слове, то подпираемые той же травой, явно доходившей ему до пояса, а то и выше. Дома стояли не приглядными, с облупившейся и выгоревшей на солнце краской. Большинство стекол было выбито и окна походили на разинутые пасти немыслимых монстров с зазубренными и неровными зубами, покрывшимися паутиной и кариесом.

Дом с пустынным участком напротив, за которым виднелась гладь небольшого водоема, выглядел лучше. Его стекла все еще были на месте, а за ними просматривалась потемневшая от пыли и грязи, уже давно никем не меняная тюль. Но и он был необитаем уже много лет. Хотя Антон не был уверен, что все двадцать четыре года, возможно, лет пять, может больше.

«Кто-то здесь еще жил, когда я покинул этот город», – подумал он.

С этой мыслью он отправился к библиотеке, решив начать поиск дома №130 от нее, ибо они находились на одной улице, и оставалось только определиться в каком направлении стоило идти.

Оказавшись на перекрестке возле гостиницы, он вновь посмотрел на дом культуры и подумал, что кинотеатр все же находится слева, а не справа (если он еще сохранился). Но эта информация не давала ему ничего, кроме того, что он хоть что-то вспомнил.

«Вспомнил несущественное», – подумал он.

Оторвав взгляд от предполагаемого места кинотеатра, он посмотрел на категорично желтый фасад дома, почему-то напоминающего здание суда. Но подходить ближе, чтобы прочесть большую табличку на стеклянных дверях, ему не хотелось. Он взглянул на синий номер и название улицы на его углу.

№33.

Все остальное его не волновало.

Посмотрел на номер гостиницы.

№35.

И определившись с маршрутом, Антон повернул направо.

Какое-то время он шел, совершенно не заботясь о номерах домов, ведь ему предстояло пройти их около сотни. К тому же, он был уверен, что вскоре одно- и двухэтажные деревянные и кирпичные здания сменяться типичными многоэтажками, и тогда цифры на домах начнут повторяться, только к ним прибавятся буквы. А это означало, что пройти придется больше, чем сотню.

Но представляя себе пятиэтажные дома, он все больше думал, что в той части, где живет Ларин, их нет. Он так же был уверен, что там нет центрального отопления. Только печки в небольших квартирах. По шесть квартир на подъезд. Три на первом этаже, три на втором. По два подъезда на дом.

Откуда у него взялась такая структура, он старался даже не думать. Точно так же он знал, что кинотеатр слева в доме культуры.

Когда улица начала плавно поворачивать вправо, и он прошел У-образный перекресток, Антон взглянул на последний на его пути деревянный домик, выкрашенный в бордовый цвет.

№125 а.

Далее показались двухэтажные кирпичные здания. На ближайшем значилось №125 б. Он прошел к следующему. №125 в.

«И сколько сто двадцать пятых в этом ряду?» – с каким-то отстранением подумал он и представил себе нескончаемую улицу с домами под одним номером на весь алфавит от А до Я. Но быстро отбросил эти мысли и взглянул через дорогу.

№130 ж.

«Уже теплее», – и на лице появилась легкая, но в то же время беспокойная улыбка.

Только теперь, перебегая заасфальтированную дорогу, Антон подумал о том, что он скажет бывшему капитану милиции Ларину, когда постучит в его дверь с номером 5 над глазком, или вместо него. И будет ли хоть какое-то дело этому глубокому старику до незнакомца, решившего вдруг ворваться в его тихую и размеренную жизнь? Жизнь, в которой давно уже нет минувшего 1978 года. Вспомнит ли он состоявших в браке Полевых Дмитрия Антоновича и Анастасию Владимировну, погибших от отравления газом в их собственном доме? А о других смертях?

Антон коротко взглянул на буквы домов и пошел вглубь, понимая, что вдоль дороги нужного ему дома нет.

Он подумал о том, что в смерти его родителей, судя по газетной статье, состава преступления не нашли. Но были и другие смерти, которые не считались случайными. И их то старый капитан вполне мог помнить, вот только вряд ли он захочет о них говорить. А что касается простого удушья газом, то какое ему дело до невнимательных супругов, погибших по своей неосторожности.

Страшная мысль пришла ему в голову, и он тут же попытался ее отбросить, выкинуть, как кусок сырой прогнившей и уже начавшей вонять тряпки, случайно найденной за унитазом. Но запах остался. Устойчивый след, повисший в тяжелой атмосфере, постоянно напоминающий о неприятной находке.

Антон попытался вернуться к размышлениям, что из-за отсутствия состава преступления, Ларин мог не запомнить его родителей.

Родителей, которые вполне могли покончить жизнь…

Мысль пришла вновь, и он оказался не в силах от нее избавиться. А все его попытки походили на перекладывание гниющего сырого куска из одного мусорного ведра в другое.

«Разве можно посреди дня не учуять запах газа? – подумал он. – Они же не спали!»

Антон почувствовал, как его пробирает холодный и липкий пот. Он расползался по всему телу: подмышки, грудь, спина, даже в паху стало мокро. Пара капель ледяного пота стекла по его загривку, заставив поежиться. А налетевший прохладный ветер в один момент обратил в лед его ставшую мокрой рубашку.

«Нет! – вскричал его разум. – В газете писали, что они погибли в результате своей халатности!»

В милиции считают, что граждане Полевые погибли в результате своей халатности, не проверив вовремя газовую плиту.

«В милиции считают, – подумал Антон. – А какой протокол проще заполнить, о случайной смерти, или о самоубийстве? И не лучше ли скрыть инцидент с самоубийством законопослушных граждан от других граждан, когда в городе завелся убийца?»

Антон остановился и потер виски ладонями. Ему хотелось прекратить эти неприятные мысли. Мысли о том, что его родители могли покончить жизнь самоубийством.

Может по этому его тетя и не хотела говорить о их смерти.

Антон сделал медленный вдох и так же медленно выдохнул, вместе с тем убрав руки от головы. Теперь ему было абсолютно все равно, как он заявится в дом этого старика – он найдет что сказать, в конце концов он имеет право знать правду, и он ее узнает. Он заставит говорить бывшего капитана милиции, если тот не совсем рехнулся под старость лет. А ведь еще два года назад он пытался осилить его книгу. Вряд ли маразматичный пердун без царя в голове будет брать в библиотеке книгу с мистическим триллером в содержании.

Но два года…

Да, за два года старик мог не раз слечь с инфарктом.

«Вот и выясним», – немного успокоившись, Антон взглянул на номер дома, рядом с которым остановился.

№130 д.

Перед домом никого не было, но с других дворов доносились детские крики. Где-то играла музыка, – что-то из Queen судя по мотиву, но что именно Антон разобрать не мог. В одном из соседних домов громко ругались. Из открытого окна на углу дома №130 д довольно громко вещал телевизор.

Антон зашел в первый подъезд.

Слева у самых ступенек ведущей на второй этаж лестницы была, обитая черным дерматином дверь с цифрой 4, в полутора метрах от нее за коричневой железной дверью была квартира с номером 5 (цифра крепилась над глазком), на противоположную ей дверь Антон даже не глянул.

Звонка рядом с косяком не было, и Антон постучал по металлу костяшками правой руки.

Из соседней двери доносились громкие звуки телевизора. Судя по всему, шло какое-то бурное обсуждение; очередная передача ни о чем, как подумал Антон. И вновь постучал, на этот раз настойчивей и громче. Но вновь ничего.

Он приложил ухо к двери, даже не представляя, что он хочет там услышать, но шарканье ног, или приглушенный звук телевизора, а может и радио, его бы вполне устроило. Но все звуки шли только из соседней квартиры.

– Что вы делаете?

Антон отскочил от двери словно она раскалилась добела и с гулко забившимся сердцем, посмотрел на спускавшуюся со второго этажа девочку лет десяти. Левой рукой она теребила воротник светлого в мелкий цветочек платья и как-то с опаской смотрела на незнакомого мужчину. Она остановилась на предпоследней ступеньке, не решаясь подойти ближе.

Антон попытался выдавить из себя улыбку.

Это не помогло, и девочка сделала шаг назад, поднявшись на одну ступеньку.

– Э… Постой, я просто хотел, повидать старого друга. Дядю Сергея, который здесь живет.

– А по-моему, вы подслушивали, – робко произнесла девочка. И добавила: – Он не дядя, а дедушка.

– Ну, для тебя – уже дедушка, – Антон почувствовал, что его улыбка стала более искренней и дружелюбной, потому что девочка больше не боялась, она вновь спустилась на предпоследнюю ступеньку, и перестала теребить воротник платья.

– Я слышала, что вы стучали, – сказала она. – Но его нету дома. Он теперь живет в больнице. И мама говорит, что он там навсегда. Она сказала, что с ним случился удар.

Улыбка пропала с лица Антона, а к горлу подкатил большой комок.

– А это очень плохо, этот удар? Он умер? Потому что мама говорит, что он больше не вернется. А дедушка Сергей был очень добрый, он всегда нам помогал. Ну, печку чистил, дрова колол, – она спустилась на площадку, пристально смотря на Антона. – Вам плохо? – спросила она.

– Н-нет, – язык еле ворочался, он словно прилип к небу, превратившись в черствую корку иссохшего хлеба. – Все в порядке… со мной. А в какой больнице лежит дедушка Сергей?

– В нашей.

«Исчерпывающе», – подумал Антон, а все надежды на нормальный разговор с дедом падали с утеса в море, словно группа самоубийц, – кто разбивался об острые выступы скал, кто взметал высокие снопы брызг.

– А в каком… – он сглотнул, но слюна прошла по горлу словно острый камень, – отделении? Не знаешь?

Девочка отрицательно помотала головой.

14

Найти больницу не составило труда. Собственно, он ее и не искал.

Когда отряд самоубийц в его голове иссяк и приливной волной смыло всю кровь со скал его надежды, он вышел на улицу, и, глядя себе под ноги, побрел в обратном направлении.

Мыслей не было, только пустота и тяжелый осадок, а в желудок словно опустился тяжелый свинцовый ком. Перед глазами вновь возник образ носилок и старческого иссохшего силуэта под белой материей.

Она сказала, что с ним случился удар.

Удар.

«Если она имела ввиду инсульт… – его мысли текли вялым потоком. – Если это инсульт, то восьмидесятидвухлетний старик сейчас просто овощ».

И мама говорит, что он там навсегда.

Потому что мама говорит, что он больше не вернется.

«Старый пердун не мог подождать. Блядство! Надо было спросить у девчонки, когда его забрали в больницу, – Антон хмыкнул. – А что это дает? Если вчера, то он еще может быть при смерти, или в коме. Если месяц назад, собственно, то же самое. Либо он овощ, просто овощ. Есть ли хоть какие-то шансы, что он в своем уме? Да и когда его теперь ждать? Когда его выпишут из больницы? Если вообще выпишут. Чертов старикашка, как же ты мне нужен!»

Ветер продувал насквозь. Рубашка еще не высохла и прилипала к телу ледяным саваном, напрягая мышцы словно в зимнюю стужу. Его бил озноб. Но причиной его был не только холод. Антон понимал, что старик (капитан милиции) был его, возможно, единственной надеждой узнать, что случилось с его родителями.