Новая Зона. Аллергия

Молчу, внимательно смотрю на собеседников, чего вам еще надо? Офицеры в штатском сидят с непроницаемыми лицами, ждут момент, когда смогут уличить во лжи.

– Это все, что я знаю, – как можно искреннее произношу. – И кофе опять остыл. А пожрать у вас чего-нибудь найдется?

– Одиноков, – отдал распоряжение майор, – настрогайте нам бутербродов, а мне, Фокин, расскажите сейчас про Краснова.

– Про Краснова? – Я по-честному удивился.

– Про Краснова, – настаивал Кошечкин. – Когда вы его видели в последний раз?

– У Босса в кабинете, вчера в обед.

– Подробнее, – потребовал майор.

Вернулся Одиноков, притащил чайник с чаем, три чашки на подносе, бутерброды с колбасой, сыром, с какой-то рыбой, с семгой, что ли.

– Я поем? – спросил я.

– Только один бутерброд, и рассказывайте, время дорого.

Запихал я себе в рот хлеб и сыр, запил чаем и начал вспоминать.

– Вот и Биг-Босс нас к себе позвал перекусить, а заодно выдать нам по первое число за пропажу вещества. Сидим мы с Красновым за сервированным столиком, закуски полно, самой вкусной и изысканной, икра черная, красная и баклажанная, колбаса датская, сыр швейцарский, бастурма, грибы маринованные, огурчики соленые, вид у них до того аппетитный, что рука сама тянется рюмку налить. Но кусок в горло не лезет. Ждем грозы и бури. Босс долго хмурился, молчал. Потом его прорвало.

– Нет, ну вы эти, как их, не дебилы, а просто придурки по жизни какие-то! – кричал он. – Краснов, ты личное дело Габдукаева внимательно читал? А ты, Фокин, почему не отследил его контакты, наверняка он по Сети общался с американцами.

Главное, слова не дает вставить в ответ. Но ему, кажется, наши оправдания и не нужны. Главное – самому высказаться.

– Нет, все прекрасно знали, что азиатский филиал – наше слабое звено, но ни одна собака ничего не унюхала, – говорит Босс и смотрит на нас, как на нашкодивших котят. – Один татарин провел нас всех, вся система безопасности у нас ни к черту, он даже не украл вещество, он просто взял и нагло среди бела дня нас ограбил. Какие меры предлагаете, чтобы не допустить больше пропажи вещества?

И тут снова на нас рявкнул:

– Запомните, чтобы следующего раза не было. Чтобы больше ни одного грамма не пропало, иначе вы оба пропадете бесследно.

Я тогда очень расстроился и даже огурец зажевал. Босс этого не заметил. Он, как обычно, старался казаться самым умным.

– Англичане – дети, – продолжал он нас просвещать, – и то, что им привез Габдукаев, они использовали не по назначению. Ни черта они не разберутся в технологии. Не знают они всех стадий процесса, и про торсионное поле не знают.

Босс явно знал больше, чем я думал.

Он, например, сказал, что это ученое ворье забугорное почти весь килограмм вещества угрохало, чтобы получить мизерное количество антиводорода. Ни черта они не понимают. Работают методом малонаучного тыка, наступают на грабли, получают по морде и испытывают от этого удовольствие.

Босс добавил, что в следующий раз при тех же условиях они, может, шаровую молнию получат, а никакое не антивещество. Но это не значит, орал он, что надо разбазаривать наше достояние.

Мы только тупо молчали. Я тогда дожевал второй огурец и согласно кивнул.

– Садитесь, – сказал Босс. – Ладно, не нужны мне ваши соображения по безопасности. Я вам сейчас расскажу, что вы должны будете делать, а вы – выполнять. Понятно?

Я тогда подумал, что если начнем выражать одобрение, только раздражение вызовем, прервем его пламенную речь. А Босс конкретно ко мне обратился:

– Фокин, ты это, завтра получишь от меня новую прогу, «Криптозавр» называется. Мое изобретение. И ты должен всю информацию, которая за пределы нашей Сети выливается, ну, там, в интернет всякий, контролировать. Завтра мне все меры доложишь.

Потом он к Краснову обратился.

– Виталий, – говорит, – как там тебя?

– Андреич, – тот отвечает.

– Так вот, Виталий Андреич, всех, кто у нас работает, просветишь как на рентгене. Все узнаешь о них, даже кто о чем думает. Типа профилактику сделаем. Уберем тех, кто когда-нибудь нас сдать может.

– Всех? И Фокина?

– И его просветишь, – подтвердил Босс.

– И вас? – Краснов не унимался.

Шеф тогда помрачнел, нахмурился.

– Ты это, Краснов… лишнее сказал.

Андреич встал по стойке «смирно», гаркнул, что виноват, исправится. Босс рукой махнул.

– Ладно, – говорит, – садитесь. Выпьем и закусим.

Он достал эксклюзивную бутылку, на этикетке черный квадрат, как у Малевича, и название по-русски «Блэк Джек».

– Водка, – говорит, – это.

И наливает темную и густую как кисель жидкость, граммов по сорок в стопочки.

– Ну, – говорит, – чтобы этот килограмм был нашей последней потерей. А уж неудачи я американцам и англичанам обеспечу. Это в моей власти.

Я тогда махнул сразу всю стопку. И только бутерброд с икрой красной откусил, плохо мне стало. Никогда так плохо не было. Ба-бах, голова чуть не взорвалась от боли. Я даже на диванчик опрокинулся. Впрочем, острая боль скоро прошла. Потом только виски ломило. Но зато все тело зачесалось, чувствую, температура поднимается, лоб горит и тошнота подступает.

– Сорри, Босс, – тогда сказал я, – не пошел ваш напиток. Помираю я от него.

Краснов при этом грыз ножку индейки, кетчуп по физиономии размазывал, видно, не против был выпивку повторить. А Босс всерьез обеспокоился. Участливо так спрашивает: «Может, врача вызвать?» Я промычал слово «нет», даже руками помахал. Потом попросил нормальной водки. Хлебнул «Красной площади», полегчало. Закусил огурчиком, дожевал бутерброд с икрой, налил в бокал еще грамм сто беленькой, выпил залпом. Головная боль куда-то провалилась, и чесотки как не бывало. Я у Босса попросил разрешения уйти, мне по работе кое-что доделать надо было. Босс только еще раз спросил, как я себя чувствую, однако задерживать не стал. Только водки еще предложил для поправки здоровья, но я отказался. Ушел. Все. Больше я Краснова не видел. Я так думаю, он остался у Босса «Блэк Джек» допивать и про безопасность разговаривать. А я через два часа домой ушел. Это было вчера. Сегодня я Краснова не видел. Да и с Боссом не общался. Мне от него «Криптозавр» принесли, и я уже не мог ничем другим заниматься.

Одиноков предложил еще кофе. Сам он шумно прихлебывал чай из чашки, как кока-колу из стакана. Кошечкин кофей вкушал неспешно, правильно и еще рафинадом хрустел вприкуску. Я схватил бутерброд с колбасой и со смаком откусил. Обстановка случилась прямо домашняя. Добрейшие ребята эти фээсбэшники.

– В 16:39, хорошо выпивши, но твердой походкой и в полном сознании Краснов вышел из кабинета вашего Босса. И как утверждает секретарь, мужик же у вас в приемной, не баба, – задумчиво произнес Кошечкин, – Краснов направился срочно повидаться с Фокиным Сергеем Сергеевичем. Ну, чего скажешь? – вдруг страшно взревел майор на слове «Фокиным», как «КамАЗ» на старте ралли Париж – Даккар.

Я уже привык к его рыку и не испугался, только оглох на минутку.

– Ничего не скажу, не заходил он ко мне, весь мой отдел это может подтвердить. И орать не надо, а то соседи подумают, что у нас тут пьяная драка, а не милая беседа.

– Ты, часом, не обнаглел, Фокин? – дружелюбно спросил Одиноков. – Забыл, с кем разговариваешь? Ведь Краснова с тех пор никто и нигде не видел. И первое подозрение в причастности к его исчезновению падает на тебя.

– Ага, – стремительно догадываюсь, – так это вы Краснова у меня в доме искали?

– Фокин, – опять по-доброму обратился Одиноков, – ситуация очень серьезная, никак ты не поймешь. Краснов исчез совсем, его нигде нет, даже там, где он должен быть по долгу службы. А до того из вашей корпорации исчезли в течение года еще девять человек бесследно. Но Краснов наш сотрудник, и его мы найдем, где бы его ни спрятали.

– Я чем могу помочь?

– Коньяку? – предложил Одиноков.

– Можно, – соглашаюсь. – Лимончик найдется?

Кошечкин спрашивает:

– Ну что, легионер? Поработаем вместе? Стрельбы по-македонски не обещаю, но скучно не будет.

– Легионер? Все-то вы про меня знаете. Прямо отцы родные.

– Знаем, много чего знаем. – Одиноков даже хохотнул. – Но больше никаких дуэлей. Без меня никаких дуэлей! – повторил он очень внушительным голосом. – Что там у вас в Персии произошло? Напомнишь?

– Да чего уж напоминать…

Не стал я рассказывать фээсбэшникам, как попал в Марокко. Как меня американцы незаслуженно объявили хакером, хотели вывезти в США. А я-то совсем не пентагоновский сервер ломал, да и не я это был. А ломали ребята британскую базу Barclays Bank. И чем я американцам приглянулся? Не доломали же? Пришлось срочно мотать из Парижа в Рабат. Потом в Персию. Ну а дальше можно и рассказать.

– Да спьяну на спор, да и для того, чтобы спрятаться подальше, подписал контракт на службу в Иностранном легионе… Целый год я там провел, потом сбежал. Там мой характер и испортился.

– Сильно испортился? – осведомился Одиноков.

– Сильно.

– Вот так просто забрали в легион? – это уже Кошечкин подал голос.

– А у меня послужной список хорош. Я же два года отслужил в наших войсках. Разведвзвод артиллерийской батареи. Гонял дроны в хвост и гриву. Да и физику сдал на отлично. До сих пор с удовольствием вспоминаю марш-броски и рукопашку.

– Так что с характером? – это Одиноков напоминает.

– Дело было в Бушере. Наш легион охранял развалины атомной электростанции после злостной бомбардировки десятком F-35. Мы там как куры варились в собственном соку, под жгучим солнышком в персидской духовке, среди обломков бетона. А командовал нами редкостный гад – командир батальона майор Генрих Гайлинг. По его милости зря погибли тридцать легионеров. В том числе пять моих русских друзей. Этот отморозок, оказывается, забыл об их существовании. Персы зажали ребят в узком проливе прямо в море. Расстреляли в упор ракетами с катеров. Еще он оправдывал себя, сволочь, оперативную необходимость выдумывал. На хрена они отвлекали на себя оба ракетных катера персидских ВМФ, когда легион маршировал, глотая пыль, в пустыне за сотню километров от моря? Этот гад знал, что можно было сохранить жизнь разведвзводу, задолго отозвать ребят. Уже было ясно, что нечего им делать на пустынном берегу бесплодной и безлюдной пустыни. А можно было их и не отзывать, и тогда они станут трупами. Так они и стали трупами. Для начала я высказал все, что думаю о нем, на чистом русском языке. Припомнил все нехорошие слова на французском. Он понял и заявил, что никогда не пожалеет о том, что уже сделал. Я вышиб ему два зуба. Тогда Гайлинг вытащил пистолет, убить меня захотел. Я тоже обнажил ствол. Капитан Эндрюс встал между нами.

– Хотите перестрелять друг друга? Да пожалуйста, – говорит. – Только вокруг вас людей полно. Зачем легиону лишние сложности? Отойдем на триста метров от базы, вы спуститесь в подземный бункер, и пусть вылезет только один.

В самую жару мы вышли к остаткам подземного бункера. Капитан Эндрюс протянул нам два пистолета.

– Пожалуйста, – говорит, – вот вам каждому по «Беретте М-92», ровно по пятнадцать патронов в магазинах. – И улыбочка такая добренькая у него, давайте, мол, ухлопайте друг друга на здоровье.

Гайлинг, понятное дело, резко вырывает у Эндрюса из руки пистолет, который тот мне протягивал. Я презрительно усмехаюсь, забираю оставшийся.

– Русский свин, – плюется словами Гайлинг, – я тебя сейчас буду фаршировать пулями.

– Ты, блин, петух гамбургский, – отвечаю, – я тебе перья ощипаю и бульон сварю.

Гляжу, морда у него стала красная от злости, то ли он родом из Гамбурга, то ли я с петухом попал, силится еще что-то сказать, только слов не находит. Потом выдавливает сквозь зубы презрительно:

– Учти, Фокин, я есть всегда победитель.

Капитан Эдвардс ехидно напоминает:

– Если выпустите все пятнадцать патронов оба, – говорит, – а друг друга так и не убьете, дуэль будет считаться законченной, инцидент исчерпанным.

Мы одновременно киваем и занимаем свои позиции у противоположных люков – входов в бункер. Излишне говорить, что никакого освещения в подземелье нет, стрелять придется наугад и на слух. Ну, прыгаю я во мрак, думаю еще, как бы ноги не сломать или на штырь арматурный не напороться. Высота-то приличная, метра два с половиной, а по лесенке спускаться времени нет, слишком долго на виду буду. Прыгнул я, пятку одну отбил, под ботинком стекло хрустнуло, должно быть, бутылку из-под кока-колы кто-то здесь бросил. Тут же Гайлинг две пули мне послал, хорошо, что мимо, я ответил двумя выстрелами на его вспышки. Слышу, ругается:

– Доннерветтер, Фокин свин. Куртку мне продырявил, ничего, я тебе шкуру-то попорчу.

Молчу, не отвечаю, кинул камешек в сторону, сам слушаю, где там скрип шагов его раздастся, потому как ни черта не видно, только где-то люк, через который я прыгнул, светлеет. Гайлинг не купился на камешек. Слышу, тихо-тихо ползет мне навстречу. Ну, думаю, хитрая он бестия, придется по полу стрелять. Хотя тут мусора бетонного и завалов полно – стало быть, прямой выстрел не пройдет. Однако стреляю на слух. Трижды. Мимо. Он отвечает. Я считаю выстрелы. Тоже три. У нас еще по десять патронов. Обстреляться можно. Думаю, камней здесь кучи огромные. Может, покидать кругом? Авось попаду, закричит, тут я его и пристрелю. Начал я камешки кидать и перестал слышать, как он ползает. И вдруг девять выстрелов подряд совсем рядом. Девятым он мне в левое плечо попал, змеюка. Рассмотрел-таки меня в темноте при вспышках. Упал я, застонал коротко и типа дух испустил, а сам по возможности потихоньку ближе к выходному люку отползаю, но так, чтобы на освещенное место не попасть, и затаиваюсь. Думаю, придет меня добить последним выстрелом, тут я его и кончу, а не рискнет, струсит, тогда наверх будет подниматься, чтобы мертвым меня объявить и дуэль прекратить, а у меня десять патронов, расстреляю, как в тире. Только зубы пришлось сцепить, чтобы не стонать. Плечо горит. Рукав весь кровью пропитался. Одна мысль: только бы сознание не потерять от боли! Гляжу, эта осторожная сволочь не рискнула шарить в темноте в поисках меня. По лесенке осторожно поднимается и внимательно темноту слушает. Тут я его и снял с лесенки. Две пули всего понадобилось – в мягкое место. Убивать его не хотел. Все-таки свой, легионер. Такие дела были много лет назад. И я был молодой и горячий.

Кошечкин напустил на себя серьезности. Губки его стали пухлыми, глазки как щелочки, нос заострился. Сытая хищная птица сидит напротив. Одиноков застыл каменным гостем. Не произвела на них впечатление моя дуэль. Будто сами по нескольку раз на дню друг в друга постреливают.

– У нас к вам предложение, – медленно и со значением произносит слова Кошечкин, – вернее, просьба. Мы не просим вас стучать на своих коллег и Босса. Мы не будем требовать от вас ничего подписывать. Вы не нужны нам как секретный сотрудник. Вы нужны нам как гражданин нашей великой страны и как специалист в своей области. Краснова нет, и внедрить кого-то в «АВР-групп» нам пока не удастся. Мы очень просим вас оказать содействие в розыске всех этих граждан. Краснова прежде всего. Будете работать негласно в нашей следственной бригаде. Никакой политики, только установление причин исчезновения людей.

– Я могу отказаться? – спрашиваю.

Одиноков печально глянул, покачал головой.

Терзали меня смутные сомнения, но для себя решил: не буду ни на кого стучать. В следователя играть буду, как в детективе, хотя с их поддержкой, может, чего и расследуем.

– А Боссу надо об этом сообщить? – спрашиваю.

– Ни в коем случае пока, – значительно сказал Кошечкин. – Я так понимаю, вы согласны?

– Помогу, чем смогу, – ответил я растерянно и стал напряженно вспоминать коллег по работе. Да, текучка была. Люди увольнялись. Но чтобы бесследно…

– На связи с вами будет Алексей.

Одиноков вышел на середину комнаты и застыл манекеном, вроде рассматривай его и запоминай.

– Больше никаких контактов, – продолжал Кошечкин, – и даже со мной вы не знакомы.

Во, блин, попал, думаю, как будто работы у меня мало, еще и детективом бесплатно по совместительству устроился. Главное, ничего не подписывать, чтобы потом не шантажировали, хотя разговор наш наверняка пишется.

– Фу, я аж вспотел с вами, наливайте коньяк, – говорю.

Одиноков извлек из бара «Арарат» три звезды.

– Настоящий, – гордо заявил он. – Нам надо еще обсудить кое-какие детали.

Он разлил коньяк. Кошечкин протянул руку и вдруг встал по стойке «смирно». Ожила его блютусовская примочка за ухом. Кто-то очень важный прозвонился. Собеседника слышно не было, но майор отвечал четко, по-военному, с коньяком в руке.

– Слушаю. Да. Нет. Хорошо. Не понял.

Здесь Кошечкин замолчал на целую минуту. Видно, ему доходчиво растолковывали на доступном русском языке, что он должен был понять.

Майор невозмутимо выслушал все нецензурные указания, ответил:

– Немедленно будем, – и разочарованно посмотрел на меня. Читалось во взгляде сожаление, что не дали с любимой игрушкой наиграться. – Получен приказ срочно явиться в контору, – объявил он. – Вас подвезти?

– Подвезти? Нет уж, лучше я сам. У меня тут еще свидание в Химках.

Пока меня вербовали, жена моя бывшая, Эльвира, уже забила мессенджер сообщениями. Срочно ей встретиться захотелось. Малоприятный разговор ждет, но идти недалеко. Она тут же, в Химках, обитает. Встречу на свежем воздухе назначила.

А на улице стемнело.

Солнышко укатилось дальше на запад от Москвы, сиять над Гданьском, Копенгагеном, Эдмонтоном. Бледная луна с нарисованной улыбкой выныривала в разрывах облаков и тут же пряталась, дразнясь. Ветер швырял одинокий пластиковый пакет по проезжей части. Запах сырой пыли щекотал нос. Чихать захотелось. Кажется, дождь собирался. И Эльвира на руке повисла, тащи ее на прогулку. Вечер обещал быть тоскливым.

Бывшая жена претендовала на мою квартиру на Ленинградке, трехкомнатную, с видом на канал имени Москвы. Пугала своими адвокатами. Просто душу выворачивала истерическими сообщениями.

– Ну что, дорогой, поцелуемся? – подала голос Эльвира.

– Нет, царевна-лягушка, не хочу я тебя расколдовывать.

Внимательно рассматриваю Эльвиру.

Юбочка короткая, прическа дорогостоящая, макияж – боевой раскраски.

– Целуй, – Эльвира отвечала ласковым голоском и улыбочку обворожительную не забыла. Пальчиком до щеки дотронулась, куда целовать показала. – Может быть, я сразу стану белая и пушистая.

– Ага, – соглашаюсь, – как «белочка», она же белая горячка.

Эльвира разочарованно вздохнула.

– Нет, Фокин, ты не джентльмен.

– Если поговорить хочешь, чего домой не приглашаешь?

– Обойдешься.

Эльвира схватила под руку, повисла на мне. Редкие прохожие начали оборачиваться на экзотическую парочку.

– Может, в кафе зайдем, чего по улицам гулять? – несмело предлагаю.

– Не хочу я кафе, – капризно ответила Эльвира, будто приготовила для меня несбыточное желание, – я гулять хочу. И еще, скажи мне… Я всю жизнь на себе семью тащу, из тебя человека сделала, если б не я, ты бы был никем. Это я заработала нашу квартиру, так что отдашь ее после развода и гуляй к своей Дашке. Может, еще и БМВ у тебя отобрать?

– Головка не болит, – я ласково помял прическу бывшей жены, – чтоб я тебе свою троечку отдал?

Эльвира отшатнулась и диким взглядом обожгла меня.

Я не смущаюсь. Давно привык к ее манерам.

– Обо что это ты так сильно ударилась? Квартиру? Я ее покупал. Да и насчет семьи ты загнула. Это на нашей с тобой шее твой брат, а особенно обе сестры сидели. Квартиру им надо было помочь купить – дали денег. В Краснодар Ольга за наш счет переехала. Кормили мы их вообще всех хором и ежедневно.

– А тебе жалко, да? – возмутилась Эльвира.

– Да мне не жалко, только денег я буду давать столько, сколько сочту нужным. Еще и частями, и еще ты мне отчитываться будешь за каждую копейку.

Эльвира жалостливо так посмотрела.

– Ой-ой-ой, какие мы крутые, – вдруг пропела она, – забыл, с кем связался?

– А, ну да. Ты же бизнесвумен с крутыми связями.

– Так я же неотразима, – улыбнулась в ответ Эльвира и язычком губы облизнула. – Видал, как мужик в пиджаке на меня запал? До сих пор оглядывается, шею себе сейчас свернет.

– Точно, ты же роковая женщина. Слушай, блондинка, зачем тебе мои деньги?

– Фокин, я беззащитная деловая женщина. Поднимаю свое дело. Поэтому расходов у меня много. Твои деньги? Ха-ха. Это и мои деньги. Не отдашь часть, – она с грустью посмотрела, – я все заберу. Ты меня знаешь.

– Чего? – возмущаюсь. – Молчи, женщина. Как мужик скажет, так и будет. Получать будешь каждого третьего числа по десять тысяч рублей. Все. Я сказал.

Эльвира взвизгнула от обиды:

– А-а-а, а кому все остальное будешь отдавать, Дашке? Или своей Ане ванну шампанским каждый день наполнять?

– Ане? – искренне демонстрирую недоумение. – Какой Ане?

– Ах, у тебя их много?!

– Да ни одной нет. Если есть на примете симпатичная – познакомь.

– Я тебя познакомлю, – угрожающе прошипела Эльвира.

– Это ты точно съела чего-то не того. – Озабоченно смотрю на нее, послюнявил палец, приложил к ее лбу. – Ну точно, кипит наш разум возмущенный.

Эльвира бешено вращала глазами, и мне послышалось, как зубами стучала, укусить, видно, очень хотела.

– Смейся, смейся, жди повестки. По суду все отдашь. Голым от моих адвокатов выйдешь. Бедность не порок, говорят, придется тебе со своими Дашами и Анями рай в шалаше устраивать. Все, свободен, можешь не провожать. Домой сам доберешься, я тебя подвозить не хочу.

– Ну и чеши отсюда. – У меня возникло ощущение, что сегодня легко отделался. – Освобождай место под солнцем.

Блин, думаю, фигня какая-то получается. Вроде и не собирался я с ней ругаться. Некстати она эту Аню придумала. И на «бэху» мою замахнулась. Машина, может, не роскошная, но очень мне нужная. И квартиру не отдам. Мне где жить прикажете? В собачьем питомнике шефа? В офисе же Босс не разрешит.

Крупная холодная капля упала на голову, а потом будто кто-то глупо пошутил и ведро воды на меня вылил. Я на секунду ослеп, оглох и утонул. А когда вынырнул, мир стал другим, Москву подменили. Атлантида из океана поднялась. Дорога потекла как река, многоэтажки по сторонам вытянулись вверх, отдалились, превратились в скалистые острова, укрытые туманом. Неприятный кругом мир возник, нечеловеческий. Чужой, злой и мокрый. Воздух стал плотным, влажным и очень подвижным.

Ветер дунул так, что я чуть не упал. И так я на эту стихию обиделся, что захотел сдачи дать. Но за ветром не погоняешься. А вода повисла над землей. Весь до нитки промокший, хватаю ртом воздух и не могу надышаться. Сейчас бы жабры, как у Ихтиандра! Глотки воды плохо заменяют кислород. Тут еще мир взорвался. Это молния сверкнула. Сердце замерло, в висках молоточки застучали. Острова многоэтажек утонули по самые крыши, по дороге двигалась стена дождя, ветер тащил меня на дно океана, молнии метались залпами реактивных минометов, гром непрерывно стучал по голове. Нет, страшно не было, плохо было. Тошнота к горлу подкатывала, озноб бил, головная боль просыпалась. А потом начался длинный гул, непонятный и пугающий, как предвестник несчастий.

И все мне опротивело. И зудящая от электричества кожа, и чертики, сияющие в глазах, и беспардонный ветер, бьющий по щекам, и непрерывная вода, холодными щупальцами высасывающая из тела тепло, и Эльвира с дурацкими претензиями, и мелкий мусор, который лезет в нос. Я задержал дыхание.

А стихия буйствовала, игнорируя присутствие человека. Дождь лил такой, что не было видно даже огней в окнах дома напротив. Уличные фонари погасли практически сразу. Освещали окрестности только частые вспышки молнии. Раскаты грома легко заглушали истерику автомобильных сирен. Страшно выли собаки, они поджали хвосты и забились в укромные места.

В стене дождя смертоносными зарядами неслись кучи сломанных веток и всякая дрянь из мусорных контейнеров. На улицах как живые дергались под порывами ветра вывернутые с корнем рекламные щиты и знаки дорожного движения. В низинах огромнейшие лужи превратились в озера, непроплываемые для автомобилей.

Коммерческие палатки ветром выдвинуло прямо на середину проезжей части. Рухнуло сразу несколько деревьев. Порвались троллейбусные контактные линии.

Скоро буря прошла. Разгромленная Москва ждала, пока аварийные службы наведут хоть какой-нибудь порядок на улицах.

Дождался я успокоения стихии, решил поймать такси. Домой хотелось. Устал очень, да и чувствовал себя неважно. Захламленные улицы отличались редкой человеческой пустотой. И такси как-то не наблюдалось. Придавленные поваленными деревьями машины были. Ну и все. Ничего не двигалось, кроме летающего мусора. Буря прошла, но сквозило. Ветерок нес по переулку кучу рваной бумаги.

Пешком через пол-Москвы топать? Да нет, фырчит что-то двигателем в конце улицы. Ага, вот и оно, транспортное средство. Приближался трактор марки «Беларусь». Гудит, скрипит, дымит. Ковш бульдозерный перекошен, краска кабины облупленная, стекло лобовое треснутое. Точно, боец коммунального фронта за чистоту Москвы. Зато колеса огромные, сквозь все завалы проедем. И пошел я навстречу, машу руками. Трактор радостно взвыл движком, выбросил струю черного дыма и остановился со страшным скрипом.