Дневник Марты

Сколько прошло дней? Неделя? Две? Три? Месяц? Я потеряла счет времени.

Мы не выходили из дома за этот период ни разу, одежда нам была не нужна, мы не строили планы, нас ничего не заботило, мы просто наслаждались друг другом.

Я хотела бы, чтобы это продолжалось бесконечно, целую вечность.

Всю жизнь – как в медовый месяц.

Возможно ли это?

Одна моя  подруга, которая самая первая выскочила замуж,  как мне кажется, без любви, потому что того мужчину лет за сорок , ректора нашего института, она, будучи на то время первокурсницей видела всего лишь пару раз на кафедре и ни разу с ним не общалась , а когда он ее вызвал к себе в кабинет и сделал  предложение руки и сердца,  она, не раздумывая,  согласилась, хотя на тот момент уже встречалась с парнем,  с которым   собиралась  под венец, сразу, как только они закончат третий курс учебы.

 Она до сих пор при встрече только и знает как рассказывать, какой у нее идеальный муж и совершенная семья, не устает повторять что она самая счастливая, а свою историю как они провели очередной отпуск заканчивает всегда одной и той же фразой:

– Если вы хотите, чтобы ваши отношения оставались сладкими,

после каждой ложки меда потребуется съесть две дольки лимона.

Я хочу. Я согласна.

В те часы, когда звезды на небе начинали перешептываться , а луна останавливалась немного отдохнуть и помечтать, "Человек с мольбертом" приоткрывал мне дверь, за которой скрывался загадочный мир живописи.

С каждым днем я узнавала от него новые секреты и тайны волшебства красок, о существовании которых ранее и не подозревала.

Я слушала  "Человека с мольбертом", затая дыхание, боясь упустить что-то важное – это была настоящая магия.

Я открыла для себя законы цвета, объем, композицию, он рассказал мне даже как правильно натянуть ткань на подрамник, но одним утром он вскочил и, жестикулируя, начал кричать.

– Все забудь! Это пустое. Бесполезная трата времени. Ты никогда так не станешь хорошим художником.

Нужно рисовать, много рисовать. Немедленно собирайся!

Куда  мы ехали не знала ни  я, ни водитель такси, он  только в последние секунды каким-то образом успевал вывернуть руль в нужном направление, которое задавал ему "Человек с мольбертом".

– Направо, налево, в арку, назад, нет, туда, развернись, стоп, там есть объездная дорога, поверни, – командовал "Человек с мольбертом" всю дорогу.

– Остановитесь. Приехали.

"Человек с мольбертом" взял меня за руку и с улыбкой на лице, указывая на дом, сказал: рекомендую. Лучший магазин для художника  и единственная  багетная мастерская в городе.

Зайдя внутрь огромного здания, где были выставлены тысячи предметов для занятия творчеством,  я открыла для себя второй храм для души, до этого единственным местом где я  получала умиротворение и покой была   библиотека, в стенах которой я могла часами находиться, забывая обо всем, что происходит снаружи.

Масляные краски, акрил, гуашь, мастихин, кисточки, холсты, .....я бы скупила здесь все, нет я бы осталась тут навсегда.

Мы примерно так и поступили, провели время в художественном салоне почти до вечера, купили столько холстов и красок, что пришлось заказывать дополнительно еще одну машину, чтобы доставить  весь этот  ценный груз домой.

– Завтра теорию переведем в практику, –  сказал "Человек с мольбертом", занеся в мастерскую последнюю коробку из авто.

– Сегодня  ложимся пораньше, иначе проспим, как только первые лучи солнца упадут на холст, мы  должны приступить к работе, сейчас для нас каждая минута на вес золота,

 продолжительность дня уменьшается, свет быстро уходит.

Мы все таки проспали и начали рисовать только к обеду, у меня ничего не получалось, краски растекались, ножки мольберта в самый ответственный момент разъезжались в стороны и приходилось  делать перерыв, чтобы все вернуть на место, кисточка ни под каким предлогом не  слушалась меня и постоянно выпадала из рук, проще было наносить мазки  пальцем, чем использовать этот чужеродный для меня предмет.

По нашей задумке мы расположились в разных углах комнаты, так, чтобы было возможно рисовать, позируя друг для  друга, но нам пришлось быстро отказаться от этой затеи, "Человек с мольбертом" не успевал отойти от меня, как я тут же просила его вернуться, чтобы он решил мою очередную незадачу,

несмотря на такую помощь, к вечеру ничего близкого к тому, что можно было бы даже отдаленно  называть живописью, у меня не получилось нарисовать.

Мои картины были просто мазней, я только испортила холсты и лишила себя тех самых сладких и приятных моментов, когда, лежа в постели, можно помечтать о том, что я стала знаменитой художницей, и мои работы хотят заполучить все галереи мира, лучше бы и не пробовала совсем, теперь я точно знаю – не способна, не мое.

– Для первого раза не так уж и плохо, бывает намного хуже, – пытался утешить меня "Человек с мольбертом" .

– Не ставьте сейчас никакой цели, рисуйте просто для удовольствия.

– Объект, который пытаетесь нарисовать, осязайте глазами, а на холст переносите  только свои чувства.

-Мы продолжим рисовать ежедневно, испишем все холсты, которые вчера купили, и закажем еще столько же, нужно терпение, и Вы не заметите как у Вас начнет все получаться.

Меня не сильно вдохновили слова "Человека с мольбертом", но я продолжила обучение.

Я зарисовывала все, что видела из окна мастерской: ранним утром это были люди на остановке, усталые, поникшие, с застывшим взглядом на лице, и трамвай, который каждый раз появлялся из ниоткуда  и увозил их в серую даль, туда, где  дымящие трубы упираются в небо, днем это были школьники и студенты, стоявшие в очереди за шаурмой и горячим чаем, вечером влюбленные парочки и бабка-цветочница на углу улицы с букетом хризантем.

Ни одну из картин я никак не могла закончить, вечером у меня не возникало ни одной претензии к своим работам, я с окончательной уверенностью ставила свою подпись художника, но на утро меня ожидало большое  разочарование, как много нужно было  срочно исправлять.

-Вы так никогда не закончите. Любое совершенство имеет свои недостатки, – видя мои мучения говорил "Человек с мольбертом".

Сам он не показывал что рисует, но по его созданной композиции на первом этаже, нетрудно было догадаться.

Мужчина в шляпе, девушки-близняшки, голубоглазый юноша, три женщины средних лет, их обнаженные тела  застыли в танце, стоя на столе, что лежит там на краю столешницы  не видно, всюду полумрак.

Чуть поодаль сидит дед на лавке, опершись на клюку, седой, в глазах бельмо.

"Человек с мольбертом" работал целый день без перерыва, своим натурщикам он выделял немного времени для обеда и позволял им отлучаться только по нужде.

Вечером мы все вместе садились ужинать, как одна большая семья, далеко за полночь расходились спать, кто-то ложился в мастерской на втором этаже, близняшки любили залезть в гамак на чердаке, только старик никогда не оставался с ночевкой и всегда уходил не попрощавшись.

С утра самым первым из нас просыпался "Человек с мольбертом", он, крадучись, подбирался к окну,  затаясь останавливался у подоконника и, выждав минуту, резким движением одергивал штору, если свет озарял комнату, то это означало, что он целый день будет рисовать, шутить, смеяться и нахваливать  натурщиков, а вечером угостит их дорогим вином, если на улице было пасмурно, это означало конец всей работе, "Человек с мольбертом" был хмур, ворчал, кидал кисти и говорил, что не возможно так писать, когда близняшки вечно двигаются и не могут постоять в одной позе хотя бы секунду.

В один из таких дней,  который предполагал плодотворную работу, море юмора и аромат пьянящего напитка к ужину, в окно  мастерской  настойчиво  постучали. Это была незнакомая для меня девушка, которую я здесь никогда ранее не видела, она была  в белом пальто и  голубом платке, увидев ее "Человек с мольбертом", будучи в творческом процессе, неожиданно для всех все бросил и, не объявив даже перерыв натурщикам, как он  всегда это делал, деловито взмахивая левой рукой, выбежал на улицу.

Они   разговаривали, наверное, часа два, о чем они вели беседу было неслышно,  "Человек с мольбертом" часто переходил на повышенный тон и рьяно жестикулировал, а девушка, вытирая слезы, то и дело показывала ему листок, похожий на черно/белую фотографию.

По возвращению "Человек с мольбертом" не проронил ни слова и больше  в этот день, да и в последующие, не рисовал.

Ко мне он  подходил все реже и реже, в основном наблюдал со стороны за моей работой, а вчера, на мою просьбу помочь с палитрой наотрез отказался.

– Я уже  вывел тебя из леса и не имею морального права дальше указывать тебе дорогу или брать  с собой, ты должна  проложить свой путь, найти свой стиль. Сколько потребуется времени на это? Никто не знает. День, год, два, десять, вся жизнь, а, может быть, и никогда не сбудется, но, если повезет, и получится, ты откроешь себя, тебя узнают, это будешь только ты и никто другой.

С этого дня я  осталась с живописью наедине.

Возвратившись  обратно к себе домой, у меня, помимо импровизированной фотостудии,  появился в квартире еще один уголок для занятия творчеством – собственная мастерская художника! Включала она в себя не много : три квадратных метра, табуретку и стул со спинкой  функционально заменивший  мне этюдник, которые продают сейчас по необоснованно заоблачным ценам, но не более удобные, чем моя самодельная конструкция.

Теперь я металась от одного островка счастья к другому.

Один и тот же объект, я сначала фотографировала, а потом садилась зарисовывать.

"Человек с мольбертом" не забыл про меня и позвонил мне сразу после того, как я уехала от него, он долго извинялся и обещал, что  как только уладит все свои вопросы, мы незамедлительно отправимся с ним  в  самый удивительный и таинственный город , в котором должен побывать каждый художник, хотя бы один раз в жизни, дабы прикоснуться к святым местам настоящего искусства.

Я не предполагала как скоро случится наше путешествие, выпадет ли оно на рождество или совпадет с днем Валентина, но я  уже полностью распланировала наш маршрут.

Мы  купим билеты на красный поезд,

я с детства мечтала на нем прокатиться.

 Он прибывает на площадь один раз в неделю, по субботам, всегда пустой,  никто и никогда не видел, чтобы  с него кто-то сходил,  постояв полчаса, отдав один длинный гудок, похожий на крик раненого зверя, он увозит в своих переполненных вагонах тех, кто решил оказаться по ту сторону горизонта.

 Закрывшись в двухместном купе, мы укутываемся в плед и,  попивая горячий чай, будем смотреть как мимо нас пробегают  заснеженные горы,  поля,  леса, озера и  села  с их странными, а, иногда, очень смешными названиями, а потом уснем в обнимку под убаюкивающий стук колес и шепот паровоза.

Можно поехать и  на машине, это, конечно, несколько утомительно, учитывая, что нужно будет самим управлять автомобилем, но не менее романтично, к тому же,

есть масса плюсов , можно выйти где вздумается, прогуляться, а на ночлег остановиться в придорожном отеле и  услышать за ужином от местных жителей десяток  невероятных историй.

Авиаперелет я никогда не рассматривала, при отсутствии автобанов, железных дорог, лучше отправиться за приключениями пешком, а если кругом вода, то плыть, хоть на плоту, но не на самолете. И дело не в том, что я побаиваюсь на них летать, нет, причина в другом, слишком быстро и высоко, ты видишь сначала один аэропорт, через пару часов приземляешься в точно такой же, а что между ними?  Однозначно, этот вид транспорта не подходит для путешествия, для рабочей командировки да, сгодится, незаменимый вариант.

Как говорят, не взобравшись на гору, не возможно оценить ее высоты, не переплыв реку не узнаешь ее силу.

Нам невероятно повезет, если мы прибудем в город не  днем, а ночью.

Воспользовавшись темнотой, мы попробуем пробраться в него тайком, без  лишнего шума, на цыпочках, в надежде,  что  он не заметит, не учует в нас чужаков, а, значит, по  утру у нас будет шанс сойти за своих, и город не станет строить нам козни и откроется перед нами  полностью.

Город уже начал приходить ко мне во сне, соблазняя своей песней о любви и обещанием подарить свой лучший дворец.

В первый день мы отправимся в Лувр, нет, сначало в Орсе, на их посещение отведем четыре дня, не меньше.

Нас ждут  картины и скульптуры,  созданные руками великих мастеров, когда либо живших на земле, это мировые шедевры, некоторым работам по тысяче лет.

У меня кровь стынет в жилах

от мысли, что я буду их вживую  созерцать.

После храмов музы , мы отправимся к главной святыне – священной горе, двести двадцать две ступеньки приведут нас в самое ее сердце.

Закрыв глаза я вижу,  что там все  по-прежнему, как и много лет назад: на площади Тертр рисует Поль Сезанн,  у Красной мельницы  в окружении прекрасных мадам стоит Лотрек и что то им увлеченно  рассказывает, а вдалеке по крутой лестнице тяжело с остановками поднимается  Оскар Уальд.

Все последующие дни мы станем беззаботно  гулять по набережной Сены, ни о чем не думая, туда-сюда, пить кофе и подолгу целоваться на каждом мостике, который нам попадется.

Обязательно вскарабкаемся на Триумфальную арку на площади Шарля де Голя.

Я даже представить себе не могу, какие там головокружительные виды  открываются, надеюсь получится их не только сфотографировать, но и зарисовать.

Еще нужно будет набраться смелости, чтобы в ночное время посетить  Люксембургский сад, а точнее, найти там старинный фонтан Медичи, ходит поверье, что если после полуночи смотреть на воду, то увидишь в отражении своего суженого, а

в одной из легенд говорится, что

связав два локона волос  во едино кольцо и опустив их на воду,  души влюбленных соединяются навечно.

Ожидание предстоящего путешествия завораживает не меньше, чем само приключение.

Меня это так вдохновляет, я уже стала по этому случаю рисовать  по одной картине в день, если все так пойдет и дальше, то очень скоро их количества хватит для хорошей персональной выставки в небольшой галерее, а возможно, когда-нибудь, они тоже отправятся  в путешествие.

Прошла неделя, вторая, месяц, я специально не беспокоила "Человека с мольбертом", чтобы не отвлекать его от работы, сам он не давал о себе знать.

Может, он забыл меня? Потерял мой номер телефона? А что, если он лежит, изнемогая от жара и боли, не имея возможности даже вызвать врача на дом?

Заболел, больше нет причин и объяснений тому, что он больше не звонит.

Нужно срочно бежать к нему.

Через пару минут я была уже на месте.

Я тарабанила и в окна и в двери, но никто не открывал.

– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.

– Человек, этот, художник, он вышел?

– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.

Я не понимала, о чем говорил этот дед, он смотрел сквозь меня и продолжал повторять

– Мадам, там никто не живет. Дом пустует уже много лет.

Я не стала его слушать и прошла вокруг дома несколько раз. На секунду мне показалось, что в одном из окон мелькнула тень, я быстро побежала к дверям, но тщетно, я осталась стоять снаружи в одиночестве, и даже деревянный кот на крыше и тот с презрением отвернулся от меня.

Я стала приходить сюда и днем, и ночью, в надежде увидеть "Человека с мольбертом", часами стояла у порога и ждала, потом перестала.

Я проводила все дни в постели и ничего больше не хотела делать, даже рисовать.

Разбитое сердце не поет.

Я, наверное, так и пролежала бы целую вечность, если бы не дикий шум, заставивший меня подняться и подойти к окну. Там на улице происходило что-то невообразимое.

Тысячи людей с плакатами и флагами словно разноцветные реки лились отовсюду, с каждого проулка, с  каждой подворотни, слившись в один единый поток, они растекались по центральной улице, подтапливая ее и превращая  в сплошное море.

В один  миг, как по сигналу, огромная волна устремилась вниз к площади,

железные  балки, преграждающие путь, не остановили напор,  затрещали и начали  ломаться будто старые, гнилые ветки, кованные цепи  разорвались,  все забурлило, закипело, от пара, вырвавшегося наружу, небо заволокло грязно-белой тучей, стало темно.

Невидимая сила заставила меня схватить фотоаппарат и выбежать на улицу, я не успела сделать и пару шагов, как могучая река  сбила меня с ног, подхватила и понесла.

Я барахталась  изо всех сил пытаясь выбраться, но  бездна увлекала меня за собой.

Уже отчаявшись и не веря в свое спасение, я почувствовала как чья-то сильная и большая рука схватила меня за шиворот и буквально выдернула  из этой пучины, надсадив на фонарный столб.

– Держитесь крепче, здесь безопаснее всего.

– Что происходит?

– Вчера был очередной камень, а не взрыв бытового газа.

– Я не понимаю вас…

– Вы наблюдали,  как ловко пастух справляется со стадом овец?

-Нет.

– Овцы безропотно подчиняются ему, а если  они во время сна или трапезы пастуха разбредутся в разные стороны, блея каждая на свой лад, то  ему не нужно даже отвлекаться от обеда, достаточно дотянуться до камня и кинуть. Не целясь. И вот уже овечки жмутся друг к другу и ни звука. Тишина. Мы люди. Они ответят за свои злодеяния.

 -Кто? Кто они?

– Прощайте! –  мой спаситель подмигнул мне и исчез.

Покрепче обняв столб и сорвав крышку объектива я начала искать.

Повсюду лица. Бледные и угрюмые.

Рваная одежда и сбитые в кровь кулаки.

Женщины и дети. Мужчины и старики. Их много.

Впереди колючая проволока, а за ней черные фигуры, они стоят  стеной, неподвижно, взор их виновато упал на асфальт, пальцы сжали приклады.

Я не понимала зачем мне это нужно, но продолжала делать кадр за кадром, боясь упустить что-то важное.

Ни крики, ни дым, разъедающий мои глаза, не мешали мне, я слышала только затвор фотоаппарата, который

работал словно биение здорового сердца, уверенно и ритмично.

Вернулась я домой далеко за полночь.

Я стояла у подоконника, хлебала холодный суп и смотрела в окно.

Улицы не опустели, повсюду, словно огни  светлячков,  мерцали костры.

Запели песню.

Спать не хотелось, я ждала только рассвета, чтобы  взять мольберт и вернуться на площадь.

С первыми лучами солнца я уже рисовала.

 Я разместилась на углу желто-синего дома, в ржавой люльке, такие используют  для подъема  рабочих на высоту, она висела в метре от земли и немного раскачивалась , но  с нее было видно все как на ладони.

За ночь на площади вырос целый город.

Он состоял из ровных рядов палаток, уходящих вдаль, медпункта с флагом, изготовленным  из удочки и белой тряпки, полевой кухни с запахом гречневой каши, штаба и амфитеатра, откуда  наперебой неслись то песни, ласкающие слух, то громогласные речи, вонзающиеся в уши словно кинжал, а еще  какого-то чувства счастья и радости, которые  витали  настолько плотным облаком, что казалось,  что до них можно не только  дотронуться, но и  отломить себе небольшой  кусочек, знать бы только, кому принадлежит.

До обеда я исписала все холсты, которые принесла с собой, но мои руки  отказывались останавливаться и требовали продолжения.

Пришлось возвращаться домой.

Дотащив  свою мазню обратно до квартиры кое-как, буквально волоком, меня ждало разочарование: ни одного чистого холста дома не оказалось.

Передо мной  встала щекотливая задачка: выбрать  картину, которая будет отдана в жертву  ради настоящего.

У меня накопилось уже немало работ, все они  для меня  стали очень дороги, словно маленькие детки, но вот почему-то  самые плохие и незаконченные картины мне было  жальче всего отдать под власть грунта, который скроит их уже навечно, не дав им ни единого шанса на жизнь.

Не знаете как выбрать? Зажмурьте глаза и ткните пальцем в пустоту, на ваше удивление результат окажется не хуже, чем если бы вы подсмотрели.

Так я и поступила, расставила свои работы вокруг себя и начала кружиться. В тот момент, когда я почувствовала, что пол уходит у меня из-под ног, и я потеряю равновесие и упаду, я открыла глаза. Прямо на меня, сквозь зной безжизненной пустыни, летела маленькая розовая бабочка.

Она с легкостью преодолевала один бархан за другим, но, казалось, что ее тонкие, почти полупрозрачные крылышки вот-вот коснутся раскаленного песка и попросту сгорят.

Бабочка в пустыне.

Я не помню, когда нарисовала эту картину, и что меня побудило, но именно с ней, к моему большому сожалению, придется расстаться, выбор сделан.

Наспех загрунтовав холст, я спустилась к площади, на этот раз местом для пленэра стал пятачок в самом центре ристалища.

Здесь было весело, уютно и жутко страшно.

Первые минуты я не могла сосредоточиться, чужие мысли буравили мой мозг, приводя его в замешательство, все отвлекало.

Я щипала себя, закрывала глаза, ходила кругами, пела, ничего из этого не помогало настроиться на работу.

Я стала пристально всматриваться вдаль и наконец-то увидела.

Его.

Город, каких много у нас, схожие друг с другом как две капли воды, одним словом –  однояйцевые близнецы.

Жителей в нем много, они куда-то спешат, а перемещаются согласно своему цвету.

Белые идут по белой линии, красные по красной, желтенькие по желтой.

Все устроено так, что они никогда не пересекаются.

Обычный день в обычном городе.

Настораживает только одно – небо, вернее его отсутствие, над городом не видно ничего, ни облаков, ни звезд, ни Солнца, ни Луны, ничего, пустота.

Пустота.

Сначала отступила усталость и тяжесть,  а потом я вообще перестала  ощущать свое тело,  мои ноги не касались земли, я парила

и ничего меня больше  не могло отвлечь – я  рисовала.

Летая над городом, я вглядывалась в окна каждого дома, пытаясь отыскать то, что сможет закрыть эту пустоту, ведь без неба нельзя.

Сложность была только в одном, я  не знала как выглядит то, что я ищу.

На секунду мне показалось, что я нашла, там, из – за угла  дома, доносилась красивая и нежная мелодия флейты, я закрыла глаза и полетела на звук, но не успела, меня ударили словно назойливую муху, наотмаш, несколько раз, смакуя и приплясывая.

Что было потом, я не помню, когда я очнулась, моя голова сильно гудела, невыносимо тошнило и очень хотелось спать.

Картина валялась в луже крови , а  мольберт превратился в  груду щепок.

Я попробовала подняться, но в глазах опять все потемнело.

Рев двигателя, духота и невозможность пошевелиться. В небольшую дырку в полу я видела, как крутится большое колесо, отправляя всю пыль и грязь с дороги прямо мне в лицо, меня куда-то везли в железной будке без окон, заполненной доверху телами, которые стонали, кряхтели и выли.

Время превратилось в вечность.

Мне уже стало все равно куда нас привезут и что с нами будут делать, было одно желание побыстрее выбраться из  этой консервной банки. Когда двигатель умолк и открыли двери, я  почувствовала облегчения.

С улицы доносился истошный лай собак, когда он приблизился вплотную, нас начали выводить.

Выдергивали по одному, за руки, за ноги и выталкивали  наружу, дальше люди бежали сквозь строй до железного ангара,  а вслед им сыпались  удары резиновых палок, если человек падал,  спускали собак, они грызли им пятки, брызжа во все стороны слюной и кровью, заставляя подняться.

Когда очередь дошла до меня, я собрала оставшиеся силы и побежала со всех ног, прикрывая голову руками. Меня не тронули, весь строй гоготал и катался по полу, держась за животы, а самый толстый из них тыкал в мою сторону пальцем и безудержно хрюкал.

– Где мы? Вам помочь? – я обратилась к мужчине, который сидел напротив меня.

Ему было лет 40, ну или чуть больше, он пытался одной рукой перевязать рану, вторая рука у него была бесполезной, она безжизненно раскачивалась из стороны в сторону,словно сухая  ветка на ветру.

– Не стоит, я справлюсь.