скачать книгу бесплатно
Сомнения Роберта Фаррела
Александр Симкин
«Сомнения Роберта Фаррела» – трагическая история молодого Роберта, замкнутого, но искреннего парня, который переезжает в большой город и встречает на своем пути покинутых людей. Каждый рассказывает свою историю одиночества, будь то беззаботная обеспеченная студентка, начинающий карьерист, бедная талантливая художница или разочаровавшийся в мире журналист. И каждого мучает странное и опустошающее чувство уходящего от нас и ушедшего. Роман о нежной, мучительной любви и глубоком, уничтожающем горе. Книга содержит нецензурную брань.
Сомнения Роберта Фаррела
Александр Симкин
© Александр Симкин, 2021
ISBN 978-5-0051-7677-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Часть первая
Сомнения Роберта Фаррела
На десятый день рождения к Роберту Фаррелу пришел странный гость.
За полчаса до этого мама, оторвавшись от общего веселья, скрылась в комнате, где лежал больной дедушка. Через несколько мгновений она, встревоженная, сделала телефонный звонок и уже не показывалась из комнаты своего отца до того, как в дверь не позвонил тот самый гость.
Когда мама впустила его в дом, Роберт увидел, что это был человек средних лет, немногим старше мамы. Мальчик сделал такой вывод по небольшому росту пришедшего – взрослые разговаривали на равных, смотря друг другу в глаза.
Все самое важное Роберт определял длиной, шириной и высотой. Когда повзрослеет, количественное перейдет в качественное.
Гость снял черное дорожное пальто, ботинки, не поддавшись на заверения мамы, что их можно не снимать, так как в доме все равно грязно и уборку она будет делать чуть ли не сразу после ухода этого гостя. Он все-таки снял свои ботинки. Мама приняла его шляпу и указала в сторону комнаты, где лежал дед. Гость взял с тумбочки сумку и, словно на цыпочках, стараясь не выдавать своего неуместного присутствия в разгар веселья, прошел в комнату. Роберт заметил, как гость незаметно обменялся приветственными кивками с его отцом. «Откуда папа может знать этого человека?» – подумал Роберт.
Между тем мама скрылась в комнате вслед за гостем.
Потеряв из виду объект своего любопытства, Роберт утратил к происходящему в комнате деда всякий интерес. Празднование дня рождения было в разгаре. Мама в последний момент перед приходом гостя успела вынести торт. Сегодня собрались все друзья Роберта. Даже нелюбимый Жульен, которого в школе дразнили Совой. Не из-за того, что он был сонным на уроках и часто просыпал занятия. Всем своим видом полного, упитанного карапуза, с полным отсутствием шеи, потому что голова плавно переходила в плечи, он напоминал напыщенную птицу филина. Впрочем, своим характером он с лихвой оправдывал прилепившееся к нему прозвище. Именно прилепившееся, потому что к человеку сдержанному и приветливому не пристает всякая гадость.
В отсутствие мамы за столом хозяйничал отец. Получалось как-то неуклюже. Папа дождался, когда дети, налопавшись вдоволь сладкого крема и воздушной слойки, начали играть, чтобы присоединиться к жене.
За окном было сумрачно и вяло. Роберт не любил такую погоду. Сморщенные листья тоскливо болтались на скрюченных ветвях, не в силах оторваться, и ждали с нетерпением своего последнего путешествия. Когда ветер поднимался, они стучали в окно, беспомощно пытаясь привлечь к себе внимание людей по ту сторону стекла, словно что-то хотели сказать напоследок, что-то очень важное, известное только им. Во всяком случае Роберту казалось именно так. Но мама не разрешала открывать окно, тем более в такую промозглую погоду, потому что легкие ее сына были еще слабыми, и непредвиденный сквозняк мог нанести им вред. А листья умоляли и просили, испытывая последние мгновения надежды на ветру. Иногда Роберт просыпался ночью от слишком навязчивых ударов в окно.
Между тем, пока дети мирно играли в гостиной, в комнате, где лежал дед, происходил печальный разговор.
– Что вы скажете, доктор? Мы сможем ему помочь, поместив в клинику?
Доктор только что закончил осмотр. Холодные медицинские приборы разочарованно опускались на свои привычные места, досадуя, что от этого старого тела смогли получить совсем немного тепла.
– Анализы вашего отца, что вы принесли мне на прошлой неделе, показали плохие результаты, Рейчел. Цирроз печени слишком быстро, будто одномоментно достиг последней стадии. Для вашего отца это был как нокаут. Даже если мы поместим его в больницу, это ничего не изменит. Мы только отсрочим неизбежное, в лучшем случае на неделю.
Каждый подумал о чем-то своем.
– Он всегда говорил, что не хочет умирать в больнице, – глаза Рейчел налились влагой, но она так и не смогла прослезиться. Эта женщина была из тех людей, слезы которых стекают внутрь, никогда наружу, отдаваясь особенно жгучей болью на сердце.
– Тем более я советую вам оставить его дома, – доктор открыл саквояж, что-то достал и протянул Рейчел. Маленький бутылек из темного стекла. – Вот, это снимет боль. Давайте ему с водой утром и вечером по несколько капель. Содержимое сделает его немного сонным, зато рези в животе стихнут, да и вам будет спокойнее.
– Спасибо, Раймонд… – она сжала бутылек в ладонях.
Доктор не понаслышке знал, как невыносимо, когда в доме мучительно угасает человек. Он применял исключительно это слово, потому что умирающий человек каждый раз неотступно вызывал у него ассоциации с маленьким огарком свечи, беззащитным перед съедающим его пламенем жизни. Он знал, что крики и стоны больного, пусть это и близкий, пусть и отец, доносящиеся словно из преисподней, способны черной желчью растворить разум окружающих его здоровых людей. Все, кого он знал, кто ему встречался – здоровые люди – бежали со всех ног от того места, где, цепляясь за жизнь, угасал человек.
В комнату вошел отец.
Дед лежал спиной к ним, в полудреме. Рейчел сжимала в ладонях бутылек, сдерживаясь от слез с упрямой натугой, словно наоборот хотела, чтобы они наконец-таки истерично хлынули из глаз, принеся желанное облегчение.
– Ну что? – спросил машинально Дэвид, прежде чем ухватил общее настроение и понял по глазам доктора, что новости не успокаивающие.
– Позаботьтесь, чтобы ваш отец тихо и спокойно дожил свои дни, – это прозвучало как приговор, тем более из уст доктора. Это и был приговор, и каждый понимал это с предельной ясностью, поэтому неприятие этого факта выглядело бы как хорошая постановка кукольного театра. – Если что-нибудь понадобится, вы знаете, как меня найти.
Доктор дотронулся до плеча Рейчел и вышел из комнаты.
– Я провожу его, – бросил Дэвид и исчез вслед за ним.
Когда Роберт увидел, как отец жмет руку таинственному посетителю и о чем-то с ним говорит, он вспомнил, кем был этот человек. Доктор Раймонд. Роберт был у него на осмотре несколько лет назад. Мама говорила, что это их лечащий врач. И хоть Роберт и не мог вспомнить всех подробностей их знакомства, доктор Раймонд знал об этом мальчике все с самых пеленок.
Роберту Фаррелу не везло в смерти.
Случилось так, что ему пришлось пережить три клинические смерти при рождении. Все это время доктор Раймонд был рядом. Мальчик не помнил, что с ним произошло. И родители посчитали нужным не упоминать об этом до поры до времени. Но тело Роберта помнило все. Оно не могло забыть три остановки сердца, не могло забыть, как мозг приходил в замешательство, когда тело раз за разом отказывалось слушаться, а сердце, которое он так старательно хотел запустить, не отвечало на нервные импульсы.
Так или иначе, все это повлияло на дальнейшую жизнь мальчика.
Тогда именно доктор Раймонд каждый раз заставлял его только что родившееся сердце биться с новой частотой, пока оно окончательно не пришло в себя. Вот так и происходит со всеми нами. Человек спас нам жизнь, а мы не можем понять, откуда же пришло это долгожданное спасение.
Отец проводил доктора и закрыл за ним дверь. Затем скрылся на кухне. Роберту стало скучно и тоскливо, потому что он не чувствовал родителей на празднике. Хотелось обидеться, но мальчик не стал. Под общий шум веселья он пришел в комнату деда, пока не видит отец. Он редко заходил сюда. Нет, ему не запрещалось этого делать. Но не любопытство гнало его сюда. Что-то вроде чувства самосохранения, о котором мы просто не подозреваем. Как не испытываем интереса перед высокими зданиями, например. Мы смотрим на них снизу вверх и не спешим ощутить это притягательное чувство, когда земля уходит из-под твоих ног и остается доверять лишь хлипким перекрытиям, на которых ты стоишь. Нам это не интересно, не приходило в голову, просто-напросто нет времени. Но если волей случая нам доведется побывать в таком месте, мы поймем, что это наше тело не пускало нас туда, окутывая самый верхний парапет смотровой башни дымкой безразличия. Мы и не догадывались, что у нас панический страх высоты.
Что-то подобное происходило и с Робертом. Да, что-то подобное.
Лишь редким случаем он попадал в комнату к деду (тот все время спал) по маленьким поручениям мамы. Видимо, его родители тоже не считали нужным общение между дедом и внуком.
Роберт вообще не застал старшее поколение их семьи. Бабушка умерла, когда мальчику не исполнилось и года. А дед впал в беспробудное детство, когда Роберт только начал сознательную жизнь. Так и получилось, что они разминулись на этой загадочной тропе времени.
Дед Роберта был молчаливым человеком, да и сам Роберт не претендовал на звание любознательного ребенка. Между ними не было никаких дружеских отношений. Родители Роберта оставили деда в семье, понимая, что сам о себе позаботиться он не в состоянии, а место в доме престарелых стоило слишком дорого. Так и бродил дед между кроватью и телевизором, не вызывая до определенного момента у своего внука никакого интереса.
И вот теперь старость подступила настолько близко, что смогла дотронуться до левого плеча.
Роберт вошел в комнату. Мама сидела в кресле, изучая странный бутылек. Она время от времени терла ладонью сухие глаза, словно прятала слезы. Мальчику не понравилась эта подозрительная склянка. Хоть она и была маленькой, но веяло от нее чем-то беззащитно-зловещим.
Дед лежал, уткнувшись лицом в спинку дивана.
– Это был доктор Раймонд? – спросил он.
– Да, солнышко. Он просил поздравить тебя с днем рождения от его имени. Сам он не смог, у доктора еще много дел. И потом, нехорошо доктору при исполнении омрачать праздник своим присутствием.
– Он так и сказал?
– Да, так и сказал.
Она погладила его по голове и прижала к себе, бросив тот же недоверчивый взгляд на бутылек в руке. Смирилась.
Роберт пожалел, что не смог повидаться с доктором. Постоять рядом, когда тот разговаривает с его родителями, не подозревая, что маленькое существо, стоящее рядом, переполнено чувством благоговения и преданности, интереса и трепета. Ему нравились врачи. Во всяком случае Роберт говорил себе так. Казалось, что они ведают обо всем. Ведь не может же происходить так, чтобы доктор, зная все о человеке, мог не знать чего-то об окружающем нас мире.
Однако Роберт не любил больницы. И не потому, что там делают больно. Однажды на приеме, когда он сильно застудил ухо, при словах врача «Это серьезно. Мальчику нужно несколько дней провести в больнице» в глазах у Роберта неожиданно потемнело, словно миллионы беспорядочно движущихся точек высыпали из своего укрытия и застлали его глаза. С потемнением в глазах помутнел весь мир. Роберт не мог найти себя в окружающей обстановке. Он попятился к кушетке и опрокинулся на нее, сжав лицо ладонями. Живой организм темноты, захвативший все его тело, начал постепенно отступать.
Мама, стоявшая рядом, посмотрела на растерянное лицо сына, списав подобное поведение на испуг после слов врача. И действительно, он испугался, но испугался не болезненных и неприятных процедур, не дней, которые предстояло провести вне дома, в больничных стенах, Роберта объял ужас перед подступающей темнотой, словно она о чем-то предупредила его, шепнула на ушко секрет, показала его глазам что-то запредельное или, быть может, просто дала знать о своем существовании.
Так это или нет, однако теперь всякий раз больничные стены ассоциировались у мальчика с этой темнотой, до странной дрожи в коленях.
Рейчел встала и вышла из комнаты на зов побрякивающей на кухне посуды. Она поцеловала Роберта в лоб и попросила быть осторожным, чтобы не растревожить дедушку. Мальчик остался один в комнате. Ему не была известна цель прихода доктора Раймонда. Но детское интуитивное восприятие почувствовало навязчивое изменение. В комнате стало будто печальнее, сюда не проникал смех его друзей, доносящийся из гостиной, а если его и удавалось расслышать, то здесь он терял свое значение, становился бессмысленным и сухим. Даже пожухлые ветви деревьев, расположившиеся между его и окном деда, предпочитали тоскливо стучать в стекло, за которым жил мальчик. Ему хотели что-то сказать, его просили.
Какая-то часть маленького мальчика, та часть, которой суждено по прошествии лет стать взрослым мужчиной, знала, что дед умирает. Но сегодня Роберт не понимал истинного значения этот события.
Он хотел отдаться на волю детских криков, но в последний момент передумал. Дед издал истошный хрип. Он перевернулся на другой бок. Роберт занервничал, переживая, что дед вот-вот может проснуться и ему придется что-то сказать либо молча, притворившись чужим, выйти из комнаты.
Но тяжелые веки старческой плоти были слишком слабы и беспомощны, чтобы под мощным давлением дневного света открыться одному из новых дней.
Роберт видел глубокие морщины на иссохшем лице, волосы, торчащие ежиком, они так и не поддались седине, сморщенную ладонь, принявшую щеку, словно та не доверяет мягкости подушки, по-детски прижатые к животу колени, хотя места на диване было более чем достаточно, будто тело стремилось к первозданному положению. Грудь еле вздымалась, не в силах полностью заполнить легкие воздухом.
Роберта заворожило это видение.
Вошел Сова.
– Что тебе здесь надо? – встретил его враждебно Роберт.
В руках у Совы был кусок торта.
– Твоя мама сказала, чтобы я позвал тебя к столу, – он ехидно глянул Роберту за плечо. – О, это твой дед.
– Да, – сухо отрезал мальчик.
– А почему он не празднует вместе с нами?
– Он болеет, очень сильно. – Роберт повернулся к деду, показав Сове свою спину. Впервые за столько дней он почувствовал жалость к деду. Хотелось пощупать, дотронуться до этого нового чувства. Дед лежал такой беззащитный. «Он ведь никому не сделал никакого зла», – думал про себя мальчик. Мама всегда говорила, что ее отец был скромным человеком, но эта скромность не мешала быть ему дружелюбным и простодушным со всеми. Иногда и молчаливые люди могут выразить больше, чем те, кто умеет хорошо говорить. Важные птицы. «Мой дед молча сделал гораздо больше, чем все они вместе взятые», – думал он.
Сова подошел ближе к деду. Он стал рассматривать его лицо. Роберту почувствовал брезгливость. Обида подступила незаметно. Дед казался беззащитным.
– Давай подшутим, – сказал Сова, и, прежде чем Роберт успел возразить, он зачерпнул пальцами кусочек своего торта, там, где был крем, и размазал его по носу спящего деда. Старик не смог ничего почувствовать.
Волна ненависти поглотила Роберта. Неконтролируемой агрессии, праведной, которую хочется направить на глупого злодея. Эмоции детей восхитительны своим совершенством. Никакой примеси. Они не думают, что будут думать другие об их поступке, не волнуются за свой вид и репутацию.
Роберт наотмашь ударил Сову ладонью в ухо. Получился звонкий хлопок.
Пухлое лицо Совы тут же налилось кровью, стало красным, как раскаленная головешка. Мальчики несколько мгновений неотрывно пожирали глазами друг друга, ожидая, что же будет в следующий момент. Но тут Сову спугнули приближающиеся шаги взрослого: он рванул с места и молнией скрылся за дверью.
Роберту хотелось заплакать от обиды. Он достал платок из заднего кармана, собираясь вытереть нос деда. Но старик грузно перевернулся на другой бок, закрыв лицо от внешнего мира в спинке дивана.
В комнату вошла мама, позвав Роберта к столу. Она ничего не заметила. «Как она могла?» – подумал Роберт. Ему стало еще обидней. Но ябедничать на Сову он не стал.
Весь оставшийся день мальчик был хмурый и задумчивый. Очевидная близость с дедом, которую он до сих пор не замечал, теперь желалась как никогда.
Но деду осталось слишком мало времени.
Десятый год в жизни Роберта Фаррела был особенно странным.
В десять лет Роберт Фаррел непонятным, в большей степени для самого себя, образом начал слышать воспоминания своего деда, который в скором времени должен был отойти в мир иной. Что, в сущности, означала эта фраза, которую употребляли его родители, тихо переговариваясь между собой, Роберт не знал. Впрочем, в это время вопрос о местонахождении и назначении этого потустороннего мира его волновал не так сильно, как одно обстоятельство.
Каждый раз, когда дед засыпал или находился в глубокой полудреме, его гортанные связки под придыхание легких и шлепанье губ издавали странные звуки, похожие на прилив моря, если закрыть глаза, забыть, где ты находишься, и отдаться воле этих звуков, не придавая значения их реальному происхождению. Наверное, это шум моря как раз в том потустороннем, ином, как говорили его родители, мире, и так как дед скоро окажется там, то он начал говорить в забытьи на языке этого мира, думал Роберт.
Но почему-то этот язык был понятен только ему.
Это так и осталось для него загадкой. Потом он так и не сможет вспомнить, как случилось так, что он начал слышать мысли своего деда.
Случилось это неожиданно.
Десятый год в жизни Роберта Фаррела был особенно странным.
Мама с каждым днем становилась все грустнее. Будто таяла ее улыбка. Она теперь почти не улыбалась, лишь мимолетно и застенчиво, когда Роберт приносил хорошую весть из школы. Она стала редко говорить, общалась со своим сыном отрывистыми фразами, обозначающими больше побуждение к какому-либо действию. Из ее разговоров полностью исчезла повествовательная речь. Даже если она в забытьи и начинала что-то рассказывать Роберту, то вскоре словно невидимый заряд электрического напряжения останавливал ее мысль, она задумывалась, мрачнела, и этот разговор забывался навсегда. «Ах, это все мелочи жизни», – махала она рукой и принималась за очередное действие.
Отец появлялся дома все реже и реже. Когда Роберт спрашивал, почему папа так редко приходит домой, Рейчел отвечала, что у него много работы, что папа занятой человек, он должен зарабатывать деньги.
Мама иногда сидела у телевизора, но Роберт видел, что она его не смотрит. Да, ее взгляд проходил через экран кинескопа, но останавливался он не на весело пляшущих и поющих картинках, он пронзал аппарат и рассеивался в воздухе, потеряв всякую цель. Роберт, сидя за уроками, мог заметить, что из глаза у мамы медленно течет хрустальная слезинка. Наверное, мама сама не замечала этого, но мальчик не показывал своего недоумения. Он просто играл в свои игрушки. Когда мама начинала переключать каналы, он успокаивался: значит, она действительно смотрит телевизор.
И вот однажды папа просто не пришел.
Не пришел он и на следующий день.
Но казалось, что мама не беспокоится. Видимо, думал Роберт, папа куда-то уехал, а мама просто забыла сыну сказать об этом. Она все чаще сидела у телевизора, придя с работы. В квартире была чистота и порядок. Рейчел не знала, чем себя занять. Оставалось лишь непринужденное, ни к чему не обязывающее занятие, как сидение перед телевизором. Иногда это помогало отрешиться от своих проблем. Но действие было абсолютное: либо ты полностью погружался в иллюзорный мир, забывая обо всем, либо отвлекался от окружающего мира, и тут-то твои проблемы, ожидающие своего часа, обрушивались на тебя с неимоверной силой убеждения. Обычно это происходило, когда Рейчел замечала в происходящем на экране что-то абсолютно глупое, штампованную фразу, прописную истину или абсурдное действие. Этот ярлык словно вырывал его из потока навязанных мыслей и бросал на растерзание отчаянию. Так или иначе, Рейчел продолжала проводить вечера перед телевизором.
Роберт теперь сам мог возвращаться из школы домой. Он делал это в одиночестве. Отношения с Совой стали формальными. Роберту казалось, этот задавала стал его остерегаться. Они не общались. А когда волей случая Сове нужно было пойти с Робертом на контакт, он делал это церемониально, словно исполнял традиционный ритуал, который, быть может, ему не по душе, но окружающие требуют того. Впрочем, Роберт не придавал этому большого значения. Он был рад, что его оставили в покое. Он стал задумчивым ребенком, а все думали, что он просто рассеянный.
Теперь Роберт присматривал за дедом. Старик все так же лежал на диване.
Ветви, которые бились в окно, стали совсем голыми. Мальчик так и не узнал той тайны, которую они хотели ему рассказать. Они теперь не стучали, а скребли по стеклу, будто сказать им больше нечего, но не нужно забывать об их существовании. Они здесь. Они рядом. Роберт понадеялся, что следующее поколение листьев сможет-таки поведать ему секрет. А пока он оставил ветви зимовать за стеклом.
Когда прошла неделя, а отец так и не появился, Роберт решил спросить у мамы, куда делся их папа. Рейчел прижала его к груди и сказала, что папа ушел. Но ему не стоит сильно переживать, они вдвоем, они вместе, и у них все будет хорошо. Она опустилась на колени, посмотрела в растерянное лицо Роберта и поцеловала его в лоб. «А теперь сходи посмотри, как там дедушка», – сказала она.
Рейчел хотела сказать гораздо больше, хотела успокоить сына и заверить его, что бояться нечего, что его отец просто будет жить в другом месте, но все так же будет помогать ей и своему сыну. Она хотела сказать все это, но липкий ком слез подступал к горлу. Это были не те чистые хрустальные капельки, который человек мог позволить себе при рождении ребенка, при встрече, после долгого расставания. Это были желчные слезы обиды, предательства и отчаяния. Они не спешили освободить своего обладателя от невыносимой ноши. Такие слезы всегда расчетливо и медленно поднимаются из самых глубин души, задевая по пути все струнки твоего сердца, и человеку остается лишь наслаждаться своим горем.
Роберт сел на кресло рядом с дедом и стал думать, что же мама имела в виду.
Он всегда чувствовал, что от отца исходит угроза. Лишь мама могла успокоить и приласкать ребенка во время невзгоды. Отец же был строг и прям. Но сейчас, когда отца не было рядом, Роберт чувствовал, что в его жизни не хватает чего-то главного. Это было лишь настроением, Роберт не мог облечь свое настроение в слова, но сердце понимало, что одну из частей его полноценной жизни выбросили на помойку. Есть ли этому оправдание? Роберт думал, что, может, он чем-то расстроил своего отца. Может, все из-за того, что он плохой ребенок. Чем мог он расстроить отца, если он ушел и даже не попрощался?
Роберт сидел в кресле. Его ноги свисали с высокого сиденья. Напротив спал дед и мирно сопел. Мальчику показалось, что он подвывает стонавшему за окном ветру. Их дуэт был забавным, и Роберт улыбнулся. Мысли об отце покинули его. Он смотрел на лицо деда. В эти мгновения приходили единственные моменты безмыслия, когда Роберт мог отрешиться от всех проблем, одолевающих его детскую душу.
Вдруг дед, не отрывая глаз, что-то сказал уголками рта. Роберт так глубоко погрузился в себя, что не смог разобрать ни слова. Дед прошептал еще что-то невнятное, все так же оставаясь в дремоте. Мальчик хотел позвать маму, но понял, что его предок всего лишь говорит во сне. Его шепот был еле различим, но, если напрячь слух и отбросить все звуки окружающего мира, можно было различить слова и даже целые предложения.
Роберт подбежал к маме и спросил:
