Перед грозой

– Слушаю!– повторил он, одним глотком допивая кофе и набрасывая на плечи мундир, висящий на стуле. Свою комендатуру он решил совместить с единственным нормальным жильем в этом полу деревенском захолустье. Двухэтажный дом, разделенный на множество квартир, скорее всего, принадлежал до оккупации каким-то партийным бонзам советов. На первом этаже Эрлих устроил приемную, а на втором комнаты отдыха, но иногда, заработавшись, он оставался ночевать и в рабочем кабинете.

– К вам генерал Бруно Виери!– отрапортовал адъютант. По его воспаленным красным глазам, Бааде понял, что молодой парень снова ночевал у русской девицы, о посещении которой коменданту города тут же доложили. Журить паренька он не стал, но предупредил, что эти отношения могут плохо закончиться. Русским верить нельзя. Та же самая грязная шлюха, за еду делящая с тобой постель, может однажды ночью воткнуть тебе нож в спину, объяснил он ему. Адъютант согласился с доводами начальства, но делал по-своему.

– Впусти!

Громко цокая каблуками, словно только что подкованная лошадь, в кабинет коменданта зашел генерал Бруно Виери. Белый парадный китель сверкал непонятными орденами. Идеально начищенные сапоги матово блестели в лучах медленно поднимающегося солнца. На голове Бруно была широкая пилотка с аляповатой кокардой сухопутных войск Италии, а в руках Виери крутил тоненький стек, взятый на встречу с Бааде, наверное, для пущей важности.

– Я приветствую вас, мой друг! – щелкнул браво своими сапогами генерал, поклонившись.– Командир дивизии «Виченца» – генерал Бруно Виери.

– День добрый, господин генерал!– Эрлих подал ему руку, и указал на стул, приглашая присесть.– Я так понимаю, что ваша дивизия прибыла на станцию и готовится к выгрузке из эшелонов? – спросил комендант, прикидывая, куда можно расселить такую огромную ораву прожорливых макаронников.

– Да, господин комендант! Дуче послал нам помочь нашим немецким союзникам в нелегкой борьбе против этих восточных варваров. Мои войны готовы не жалеть живота своего ради…

– Я понял,– прервал его Эрлих, подумав о том, что дуче послал их вовсе не помогать. А по возможности тянуть из России все, что только можно.

– Прошу довести до моего сведения ваш план по размещению моих частей и подразделений!– недовольно поджав губы, проговорил итальянский генерал.

– Вы находитесь в резерве 6-ой армии генерала Паулюса. Мне приказано, разместить вас на квартиры в этом районе и его окрестностях. Планы размещения вы можете взять у моего адъютанта,– Эрлих внимательно уставился в глаза Бруно Виери, и тот вскоре не выдержал этой игры взглядов. Резко встал со своего места и оправил мундир.

– Благодарю вас!– кивнул и широким шагом покинул приемную. Дверь за ним с грохотом захлопнулась, даже штукатурка осыпалась вниз. Бааде недовольно поморщился, когда Бруно напал на бедного Герхарда. Его отчаянный крик слышали наверное в соседних домах. Оскорбленный в лучших чувствах столь холодным приемом, его крик был слышен даже на улице. Он требовал точные координаты, карты, эшелоны, но Эрлих был уверен в своем адъютанте. Хитрый и сообразительный парнишка сможет справиться с экспрессивным итальяшкой.

Сел за бумаги, но работать не выходило. Протерев монокль, Бааде вспомнил, что собирался съездить сегодня на станцию и посмотреть, как идет укрепление этого района. Почему бы этого не сделать сейчас? Машина –старенький «виллис» уже тарахтела у подъезда. Личный водитель отличался немецким педантизмом и ждать его никогда не приходилось. Надев фуражку, он вышел из приемной.

Бруно Виери уже исчез. Его гневная ругань слышалась где-то на улице. На своем каркающем языке он костерил союзников почем свет стоит. Ну и пусть…Из итальянцев военные…

– Я на станцию!– сообщил он Герхарду, мгновенно вскочившему при его появлении.

– Мне отбыть с вами, господин комендант?

– Нет, Герхард,– покачал головой Бааде,– разберись с размещением этих макаронников. Пусть успокоятся, наконец.

– Есть!

Тяжело ступая, поврежденная нога еще с утра начала ныть, Бааде спустился вниз. Несколько офицеров вскинули, проходивших мимо вскинули руки в приветствии. Он ответил. Водитель предупредительно бросился распахивать дверь, когда звериным чутьем, оставшимся со времен битвы под Москвой комендант города почувствовал неладное. Слишком тихо было на улице. Кроме немецких солдат и офицеров никого из прохожих видно не было. Только на другой стороне улицы шел молодой человек в необычайно длинном плаще для этого времени года. Бааде остановился, глядя на него. Смутное предчувствие засосало под ложечкой. Минуты шли, а он все наблюдал, как приближается к нему этот молодой паренек.

– Господин комендант!– окликнул его водитель.

– Да, Ганс!– плащ местного паренька распахнулся. Рука, спрятанная за его полу, потянулась вверх. В ней блеснул холодный металл, кажется револьвер. Сейчас…

Бааде прыгнул в сторону, на секунду опережая выстрел. Пуля прошла где-то над головой, опалив висок. Фуражку снесло в сторону и будь комендант чуть по нерасторопнее, то, несомненно, уже лежал бы с прострелянным черепом на земле. Парень продолжал стрелять, приближаясь.

– Господин…– начал было водитель, потянувшись в салон автомобиля за оружием. Не было времени думать. Эрлих ухватил его за плечи и развернул к убийце, прикрываясь телом своего шофера. Еще три выстрела…Тело немецкого солдата несколько раз дернулась в его руках. Левый рукав обожгло болью. Эрлих застонал, выпуская тяжелое тело шофера из рук. Пальцы мгновенно онемели. С грохотом он рухнул на землю, возле «виллиса».

Конец…Подумал комендант, видя, как быстрым шагом убийца приближается к нему. Конец…Черное дуло повернулась в его сторону, замерев точно напротив лба. Щелчок…Опустевший барабан крутнулся, так и не выплюнув смерть. Щелк…Щелк…Парень нажимал на курок, еще не сообразив, что закончились патроны. Щелк!

– Ахтунг! – длинная очередь дежурного патруля прорезала тишину еще дремавшего города.– Ахтунг!

Окно комендатуры со звоном битого стекла вылетело, и оттуда застрочил автомат.

Парень испуганно отбросил в сторону револьвер и побежал вниз по улице. Ему в след ударил автомат, выбивая фонтанчики земли у его ног. Из комендатуры выбежало несколько солдат, бросившихся в погоню, и Герхард.

– Взять живым!– прохрипел Бааде, зажимая рукой сочащуюся кровью рану чуть выше локтя.

Адъютант обернулся, но ничего не сказал. Среди пустых кварталов было хорошо заметна сгорбленная фигура паренька. Герхард остановился, переводя дыхание, тщательно прицелился. Пуля срикошетила от кирпичной кладки чуть выше, чем необходимо. Убийца нырнул в один из проулков, позади него слышался лай собак, автоматные очереди и топот ног, но знакомый со всеми закоулками родного города комсомолец легко скрылся от преследования, и погоня вернулась ни с чем.

Тяжело дыша, адъютант бросился к коменданту, сидящему на земле и зажимающему рану чуть выше локтя. Сквозь тонкие пальцы текла тонкая струйка крови. Он морщился, но выглядел не при смерти.

– Господин комендант,– бросился Герхард к нему.

– Вы его догнали?– прохрипел Бааде, подслеповато щурясь. Монокль в ходе этого покушения разбился и висел бесполезным медальоном у него на шее.

– К сожалению, преступник скрылся…

– Немедленно начальника тайной полиции ко мне!– взревел Эрлих. Испуг прошел. Теперь вместо чувства панического страха в его сердце клокотала злость, требующая немедленного выхода.

Но сначала его осмотрел доктор Шюрле. Бааде уложили на твердый диван, оставшийся в комендатур от прежних хозяев. Руку перевязали, и опытный специалист заверил, что ничего страшного не случилось. Пуля прошла на вылет, не задев кости, а прошив лишь мягкие ткани. На руку коменданта наложили повязку, а самому офицеру прописали покой.

Таким его застал Василий Подерягин, приехавший в город на доклад о состоянии дел в селе.

– Вчера был проведен арест пособника коммунистов Степана Окулова. В ходе задержания подозреваемый был застрелен,– доложился Василь, избегая смотреть на коменданта.

Он вообще уже передумал идти на доклад, когда узнал о покушении, но страх перед возможным наказанием пересилил личные амбиции. Полухин долго топтался на пороге комендатуры, пока его не заметил рассерженный Герхард. Пришлось объяснить, почему он тут ошивается, а потом и последовать за хмурым адъютантом.

– Погиб, значит?– уточнил Эрлих, на лбу которого выступила легкая испарина. Действие обезболивающего прошло , и раненая рука начала противно дергать.

– Так точно!– кивнул Василь.

– Это хорошо, мой друг!– похвалил его Бааде, пытаясь подняться на диване. Полухин услужливо бросился ему помогать, поправляя под спинкой подушку.– Сегодняшние события показали, что не все коммунисты сбежали из города. Часть из них осталась и продолжает вести партизанскую борьбу. Мне нужна информация обо всем, что случается у вас подозрительного на вверенной вам территории. Все незнакомые люди, все контакты, бывшие коммунисты, мне нужно знать о каждом, чем кто дышит! Нас должны бояться, чтобы начать уважать!

– Я понял, господин комендант!– кивнул понятливо Василь, заискивающе глядя в глаза Эрлиху. Эта почти собачья преданность была Бааде неприятна, он брезгливо отвернулся, чтобы не плюнуть ему прямо в лицо.

– Я выделю вам несколько солдат из комендантской роты, чтобы они сохраняли спокойствие и порядок на вверенной вам территории! Можете считать это вашей личной охраной. Как видите…– он с грустной улыбкой показал Василю перебинтованную руку.– Охрана нам в наше беспокойное время не помешает!

– Это точно!– обрадовался Полухин, который после вчерашнего убийства Степан Окулова все чаще стал замечать злые и мстительные взгляды односельчан.

– Забирайте, Василий, их немедленно, а приказ я подпишу чуть позже!– благосклонно кивнул головой комендант, давая понять, что аудиенция закончена. – И помните, Василий, мне нужна любая информация о партизанах или других подпольных организациях, действующих в нашем районе. За эту информацию, вы будете в праве требовать с меня все, что угодно. Вплоть до…

– Чего?– жадно уточнил Полухин.

– Возможности продолжить свое существование в Великом Рейхе, где-нибудь на берегу Одера с настоящим немецким паспортом и домиком с видом на реку.

Василь обрадовано проглотил застывший ком в горле. Перед ним открывались просто сумасшедшие перспективы для службы. И если в первый день, в пустой избе бургомистра он сожалел о том, что не показал свой характер, смалодушничал, струсил, не сумев отказаться от назначения, то теперь, после слов Бааде о возможном отъезде в Германию, он переменил свое решение.

– Можете быть свободны!– отпустил его комендант, ожидая следующего и последнего на сегодня посетителя. Все-таки заветы доктора Шюрле надо было исполнять, чтобы как можно быстрее суметь встать на ноги.

Последним на сегодня посетителем господина Бааде сегодня был начальник тайной полиции ГФП-725 полковник Клаус Шпигель. Среднего роста мужчина с мягкими, плохо запоминающимися чертами лица, которые портили неухоженные черные усики. Он был крепкого телосложения, с развитой мускулатурой и твердолобой головой. Как он стал начальником тайной полиции, для Эрлиха было до сих пор загадкой, ибо Клаус Шпигель был беспросветно туп, но исполнителен. Громыхая своими сапогами, он бодро отрапортовал, что прибыл по приказанию коменданта и замер, выпучив свои круглые рыбьи глаза, уставившись куда-то в стену мимо Бааде. Это глупая солдафонская привычка давно раздражала коменданта. Он несколько раз спорил с Шпигелем по этому поводу, но добиться нужного ему результата, так и не смог. Клаус по-прежнему пучил глаза и вытягивался во фронт, будто они были в армии кайзера Вильгельма, где полковник и начал свою службу.

– Доброе утро, Клаус!– поздоровался с ним Бааде, собираясь с силами для еще одного непростого разговора.– Вольно, садитесь!

Шпигель кивнул и занял место напротив коменданта.

– Вы в курсе, что сегодня произошло в комендатуре?– мягко поинтересовался Эрлих, начав разговор издалека.

– Вы родились под счастливой звездой, господин комендант!– бодро отрапортовал солдафон.

– А что тайная полиция? Почему не сумела предотвратить покушение?

– Слишком мало времени, господин комендант. Всего неделя прошла с того момента, как мы овладели данным районом. Для налаживания агентурной сети – это слишком малый срок, но мы работаем. Думаю. Что больше такого не повторится!

– Буду надеяться! Иначе в следующий раз мне может так не повезти,– улыбнулся Бааде, прикуривая,– а как вы смотрите на то, чтобы провести акцию устрашения силами вашего подразделения, чтобы дать нам время создать эту самую агентурную сеть, а, Клаус?

Шпигель замолчал, наморщив лоб, раздумывая над словами коменданта.

– Но кого мы будем устрашать? Если у нас нет никаких данных о пособниках партизан, если само местонахождение их неизвестно?

– А не все ли равно, Клаус?– усмехнулся Бааде.– Или вы верите в то, что хоть кто-то в этом сраном городишке относится к нам по-человечески? Бросьте! Каждый из тех кто здесь остался хочет уничтожить нас! Почему же мы должны хотеть другого?

Губы Шпигеля тронула довольная улыбка. Он наконец понял к чему клонит его начальник. Не надо искать виновных, не надо искать доказательства, достаточно сделать так, чтобы русские были жестоко наказаны за содеянное и впредь думали, перед тем как совершить нечто подобное.

– Совсем необязательно искать виновных в покушении на вас?– озвучил свои мысли в слух Шпигель.

– Именно, мой дорогой! Достаточно провести операцию «возмездие»!

– Это понятно…Это хорошо, господин комендант, – довольно улыбнулся Шпигель,– разрешите приступать?

– Идите, полковник!– махнул целой рукой Бааде.– Идите и сделайте так, чтобы я всю ночь слышал крики русских под своим окном.

За начальником тайной полиции закрылась дверь. Комендант лег поудобнее и закрыл глаза, намериваясь подремать. Все-таки силы его были не беспредельны.

« Партизанское логово »

8

Июнь 1942

Станция была переполнена людьми, почти так же, когда они провожали Петра на фронт. Только люди теперь эти были другие. Крикливые чернявые итальянцы, беспрерывно что-то говорившие на незнакомом языке. Вокруг них плотным кольцом сопровождения выстроились серые мундиры немецких пехотинцев. Они зорко наблюдали за разгрузкой союзников, не опуская оружия.

Вокруг потрепанного авиацией фашистов здания вокзала, обложенного горой из мешков с песком, прогуливался патруль, негромко перекликаясь между собой. Прогудела по Привокзальной площади грузовая машина, протарахтел мотоцикл с коляской. Несколько солдат погрузились в поданный транспорт и уехали куда-то в сторону Раздолья.

Мимо деда Федьки строем промаршировал отряд итальянских карабинеров, распевая на своем чуждом русскому уху языке, что-то бравурное. Медленно и неузнаваемо менялся родной город, превращаясь из советского заштатного городишки, пусть и с узловой станцией, в настоящий немецкий укрепрайон. Вот и флаг на здании вокзала развивался уже не кумачовый, а нацистский со свастикой. Из всех путей, готовых и отремонтированных к приему поездов, занятых было только четыре. На них выгружались итальянцы, несколько рот румын, венгров и немецкой техники. Создавалось ощущение, что оккупанты собираются здесь остаться всерьез и надолго.

Вы то, что здесь забыли…Подумал дед Федька, глядя, как два итальянца, что-то горячо обсуждая, показывают на дореволюционную архитектуру вокзала.

– Тьфу ты!– сплюнул Подерягин на землю и медленно пошел к стихийному рынку, образовавшемуся на Привокзальной площади. Здесь толклось немало народа, который продавал, менял ненужные вещи на картошку, муку и другие продукты питания. В основном стояли тут старухи в потертых платках и домотканых платьях с накинутыми на плечи жилетками. Одна из них, завидев деда Федьку, тут же закричала:

– Сапоги новые, яловые! Подходи! Покупай! Налетай!– с глубоким сожалением, Подерягин – старший прошел мимо, хотя у самого обувь была латаная – перелатаная.

– Тулупчик купи!– твердила вторая.– За ведро картошки отдам! Пусть гнилой…

Дед лишь качал головой и наблюдал за бродящими по рынку немцами. Один из них примерял женский бюстгальтер, а двое других уморительно гоготали над его глупой шуткой.

Зачем он пошел сегодня в город? Наверное, дед и сам себе не смог бы ответить. С тех пор, как в деревню вошли немцы, он не мог поверить, что по его земле вот легко и непринужденно разгуливают захватчики, что мирная жизнь при их приходе не прервалась, ничего не изменилось. Только флаги поменялись, а все остальное стало по-прежнему…Вот, наверное. Чтобы доказать себе обратное, он и отправился в город, ничего не сказав о своем походе Акулине с внуками.

– Ахтунг!– закричали чуть в стороне от рынка. Беспрерывно галдящие бабки напряженно замолчали. Небольшой броневичок, словно сделанный из картона, резко затормозил возле одноэтажного домика бывшего дежурного по станции. Из броневика высыпались несколько солдат в черной форме, с автоматами на плечах. Грамотно рассыпались по двору. Дед Федор остановился, чтобы понаблюдать, что будет дальше. Несколько зашли внутрь. Раздался выстрел, потом еще и еще один. Из открытых настежь дверей за руки и ноги вытащили труп ровесника Подерягина. Его голова седая голова безвольно болталась на весу, а тело скользило по мокрой после дождика земле, оставляя за собой ярко красный алый след.

– Что делается, батюшки святы!– прошептала над ухом та самая бабка, которая пыталась ему всучить зимний тулупчик, обильно поеденный мышами.

– Так аресты, почитай, целое утро идут!– подхватила вторая, шепча товарке на ухо.– говорят, что какой-то партизан в самого коменданта стрелял сегодня!

– Вот полиция и зверствует!

– Танюшку Сатину-то тоже схватили! Учительницу… Говорят партизанская связная!– проговорила первая с тулупом.

– Ой, Стеша, и не говори…Немец он и есть немчура проклятый!– покачала головой та. Что меняла яловые сапоги.

– Тут может быть небезопасно, Федор Алексеевич…– Подерягина под руку подхватил тот самый лысый мужчина, который представился в деревне Говоровым. Сейчас он был одет в какие-то старые обноски, а на лицо его была низко надвинута кепка с длинным широким козырьком. Щеки и нос вымазаны то ли сажей, то ли землей. Если бы взглянуть на него со стороны, то в этой нескладной сгорбленной фигуре дед Федька никогда бы не угадал бывшего начальника НКВД района.

– Тарас Павлович…– вскинулся Подерягин, чувствуя, как крепкие руки тянут его в сторону.

– Тсс…– приложил палец к губам майор и заблеял звонким противным голосом.– дай копеечку, любую работу буду исполнять по дому, по полю…Кушать хочется сил нет! Трое деток на полках, все голодные!

Примерявшие женский бюстгальтер пьяные немецкие солдаты посмотрели с изрядной долей брезгливости. Один из них замахнулся прикладом винтовки на сгорбленного Говорова, за что получил порцию оваций и смеха от своих товарищей. Майор скрипнул зубами, но промолчал, продолжая тянуть деда Федьку куда-то в привокзальные закоулки, о которых Подерягин даже не слышал, а не то, что ему приходилось в них бывать.

Они обогнули по дуге большую кучу мусора, зашли за угол старого хозяйственного железнодорожного здания, и только тут Тарас Павлович позволил себе снять маску, снова превратившись в лихого командира партизанского отряда.

– Вы зачем тут?– снова спросил он, присаживаясь на груду битого кирпича и сворачивая самокрутку самосада.– В городе неспокойно! Начались аресты. Мы провели акцию, но…

– Я слышал,– кивнул дед. Нога от быстрой ходьбы разнылась с ужасающей силой. Он потер травмированное колено и сел рядом, далеко вытянув болящую конечность.

– Хотели этого гада Бааде кончить! А оказалось, что везуч он сволочь!– хмыкнул Говоров, лихо улыбнувшись.

– Коменданта не ликвидировали,– констатировал Подерягин,– а кучу людей под разнос подставили! Вы слышали про учительницу? Ее тайная полиция задержала сегодня утром из-за связей с партизанами?– укоризненно покачал головой Федор Алексеевич.

– Какую учительницу?– пересохшими губами переспросил Говоров. По его лицу легко можно было понять, что эта информация стала для него новостью.

– На рынке говорили про некую Сатину!

– Танюшку что ли?– нахмурился Тарас Павлович.

– Ты ее знал?

– Она настоящая комсомолка!– потерянно кивнул Говоров, шевеля губами, видимо, вспоминая что-то свое, личное, запрятанное где-то в душе.– Не выдаст!

– А ну как расстреляют?– прищурился Подерягин.– Я, гляжу, немцы особо не церемонятся с нашими. Чуть что – свинца в грудь! Вон, только одного на вокзале в расход пустили.

– Ее не пустят…

– Почему?

– Я что-то придумаю,– схватившись за лысую голову, пробормотал Говоров.

– Придумаешь…– хмыкнул дед Федька, прикуривая от поданной ему самокрутки.– Придумал уже с Бааде! Ты ж на верную смерть пацаненка этого посылал! Чудо, что он ушел оттуда живым! А зачем? Что в Германии больше таких Бааде не найдут? Коменданта нового не пришлют?

– Они должны нас бояться!

– Эх ты…– махнул рукой дед Федька. – Эшелоны надо взрывать с техникой и солдатами, а не в народовольцев с револьверами и бомбами играть. Размах иметь, тогда немцы вас начнут бояться. А так…За каждого убитого фашиста, вы своих десять жизней отдадите.

– Спасибо,– поднял на деда Федьку впервые за весь разговор глаза Говоров.

– За что спасибо-то? Думай, как девчонку эту, учительницу выручать будешь! Они ж ее не зря оставили в живых. Видать показательное представление готовят…

– Вы думаете?

– Уверен! – кивнул дед Федька.– им тоже надо сделать так, чтобы их боялись…

– А может вместе, придумаем? Расскажите все это нашим товарищам,– предложил неожиданно Говоров.– Я провожу, тут недалеко…

9

Говоров провел старика через весь центр города, ловко огибая выставленные блок – посты и стационарные патрули, дополнительных в столь ранний час еще не ходило, а потому они относительно безопасно добрались до полуразрушенного авиационной бомбой дом в конце Максима Горького.

Трехэтажка, когда-то выкрашенная в зеленый цвет, сиротливо смотрела на мир пустыми глазницами выбитых оконных проемов. Задняя ее стена рухнула вниз после очередного точного попадания люфтваффе, обнажив квартиры со старенькими крашеными полами, ржавыми рукомойниками, шкафами и частью мебели. Казалось, что трехэтажка в разрезе сделана специально, чтобы, как в музейной обстановке, рассмотреть быт советских граждан начало 40-х годов.

На развалинах копалось несколько ребятишек. Слышался напряженный смех, шелест отодвигаемых камней.

– А ну брысь!– прикрикнул на них Говоров, оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не было. Улицы были пусты. Каждый из жителей города со времени оккупации старался лишний раз не попадаться на глаза немецким патрулям, особенно в такое неспокойное время.

– Пойдем!– позвал он деда Федора, когда убедился, что за ними никто не наблюдает.

Обойдя остов трехэтажки сзади, они наткнулись на плотно пригнанную железную дверь подвала, закрытую на замок.

– Это бомбоубежище политического руководства города,– пояснил Говоров, заметив недоумевающий взгляд Подерягина,– о нем знают только я и несколько людей из обкома. Даже местные жители не в курсе были, что у них под ногами творится. Теперь-то нескольких мы забрали к себе, а часть отправили на постой к другим – верным товарищам.

Дверь скрипнула и открылась. В лицо пахнуло удушливым запахом сырости.

– Вентиляцию завалило. Приходится прятаться так…– пожал плечами бывший начальник НКВД.– Если мы начнем раскапывать завалы, то обязательно у немцев возникнут ненужные вопросы. Сейчас товарища делают схрон в лесах. Туда-то вскоре мы и переедим. Тут слишком опасно!

– Еще бы!– хмыкнул Федор, осматриваясь.– Прямо под носом у немцев. Вы в курсе, что через пару кварталов отсюда немецкая комендатура?

– Темнее всего под фонарем, Федор Алексеевич,– улыбнулся Говоров.

Они брели длинным неосвещенным коридором пару минут, пока не выбрались на узкую освещенную площадку еще с одной дверью.

– Это и есть наш штаб!– Говоров постучал условленным способом., чем-то вроде интернационала. За бронированной дверью зашуршали. Заскрипел вентиль, отодвигаемой защелки. Крысы с писком ринулись из открывающейся щели.

– Здравствуйте, товарищ Говоров!– поздоровалась совсем юная девчушка, еще школьница в грязной телогрейке с вылезшей из огромных дыр ватой. В руках она держала пистолет, который уперся Тарасу Павловичу прямо в живот.

– Все хорошо, Настена, это друг!– кивнул он, и девчонка с серьезным видом убрала оружие в карман. Пропустила их внутрь.

Это была довольна большая комната, ярко освещенная фонарями дневного света. Возле стены, вдоль, располагались ряды панцирных кроватей, на которых лежали, сидели молодые ребята и девчонки, такого же возраста, как и Настя. Их было человек семь. Кто-то читал, кто-то чистил оружие, кто-то курил. Они заинтересовано остановили свои занятия и уставились на вошедших жадными внимательными глазами.