Калинов мост (Нити судьбы)

Ксении минуло семнадцать. Она была худа, черноглаза и слишком высока для девицы. Сестра ласково звала ее «пальмой» и «жирафой». В семье шутили, что, если младшая дочка продолжит расти, крышу дома придется прорубить под ее шею.

Несмотря на рост, бойкая, острая на язык Ксения нравилась свету. Когда князь Зарецкий выезжал на приемы с дочерьми, вокруг его младшей всегда увивались безусые подпоручики и прожигающие наследство поэты. Ксения танцевала с ними до боли в ногах, но никому не отвечала благосклонностью.

В ночь на 20 апреля младшая дочь князя Зарецкого зачем-то вышла из спальни, не разбудив слуг. Весна стояла холодная, но Ксения набросила на плечи всего лишь тонкую накидку. Вышла в дремлющий туманный парк. Сама, ее не вели насильно, иначе в доме остались бы следы борьбы. Подошла к пристани. Затем свернула с тропы на мягкий ковер прошлогодней листвы и исчезла.

Ксения не была влюблена – сестра знала бы об этом. Не увлекалась марксистскими идеями. Не читала дурных романов, после которых юные девушки решают топиться. Интересовалась спиритизмом, но не более, чем все в ее возрасте. Княжна не бежала из родного дома: будь так, она хотя бы взяла драгоценности на первое время и накинула теплую шаль. Накануне она не выглядела напуганной, с аппетитом ела и много смеялась. Однако холодной апрельской ночью какая-то темная воля вытолкнула ее из постели, заставила покинуть особняк и навсегда затеряться среди вековых дубов родного парка.

Митя громко зааплодировал. По нему не понять было, восхищен он историей или просто кривляется.

– Вы действительно хороший рассказчик, Фил, – похвалила Инга. – Я почти поверила, что вы призрак, который сам когда-то гулял с сестрами по старому парку.

Юра только поморщился. Студента-историка сложно впечатлить старыми сказками. Наниматель казался слишком театральным, его улыбка – искусственной, а взгляд – холодным.

– Благодарю вас, сударыня. – Филипп отвесил шутливый поклон. – Увы, я абсолютно материален. Мой секрет в том, что я слышал историю из первых уст. Итак, младшая сестра исчезла, а потом наступила осень девятьсот семнадцатого. В Петрограде к власти пришли большевики, и Зарецкие оказались в эмиграции. Поместье передавали из рук в руки. Софья же благополучно дожила до наших дней, хотя ее помолвка расстроилась. Замуж она так и не вышла. Ее состояние было вложено в иностранные бумаги, а потому не сгинуло, а приумножилось. Эту историю я слышал от нее самой. Воспоминания о сестре тяготят ее до сих пор и не дают спокойно отойти в мир иной…

Тут Филипп сделал артистическую паузу, окинув взглядом всех присутствующих.

– Как я уже сказал, согласно завещанию, все немалое имущество Софьи Зарецкой отойдет тому, кто сможет найти ее сестру и предоставит правдивую историю судьбы Ксении, – закончил он.

– И вы хотите, чтобы мы нашли для вас столетний труп? – спросил Егор. В его голосе прозвучало неодобрение.

Юра посмотрел на черные провалы окон поместья, похожие на пустые глазницы черепа. В воцарившейся на миг тишине явственно прозвучал тонкий звон, словно кто-то, ходящий внутри дома, задел одну из веревочек.

Кто-то? Конечно же, ветер. Или одичавшие бездомные кошки, которые нашли приют на старых развалинах. Одна красивая история – это еще не повод верить в призраков. Юра сначала поднял руку, привлекая к себе внимание, а потом осторожно кашлянул.

– Сохранилось ли что-то из вещей, которые принадлежали сестрам? Может быть, украшения? – уточнил он.

Филипп кивнул. Затем расстегнул ворот рубашки и снял с шеи медальон. Все подошли ближе, даже Павла перегнулась через перила беседки. На ладони Филиппа лежала изящная серебряная вещица, украшенная вензелем в виде переплетающихся букв С и К. Потом ловкие пальцы нанимателя нажали на незаметный выступ. Медальон раскрылся, и все увидели две пожелтевшие черно-белые фотографии, вставленные в корпус и крышку.

Юные девушки – одна круглолицая и светловолосая, другая изящная и чернокудрая.

«Софья и Ксения», – догадался Юра.

– Можно? – спросил он и, дождавшись от Филиппа кивка, аккуратно взял медальон в руки.

Видение пришло сразу. Исчезли бутерброды, термосы и пластиковые бутылки. Пропал запах гниения, доносящийся с заболоченной реки. В воздухе витали ароматы сирени, крыжовенного варенья и душистого чая. На новой веранде, окрашенной в белый цвет, за накрытым скатертью столиком сидели четверо. Юра постарался запомнить каждого.

Дородный мужчина с аккуратно подстриженной бородой. Две девушки, темненькая и светленькая, оживленные, улыбающиеся. Черноволосая одета в жемчужно-серое платье, украшенное вышивкой, белокурая – в легкомысленно-голубое. Мальчишка лет шести в матросском костюмчике, перемазанный вареньем, жевал липкий бутерброд. Во всех угадывалось неуловимое семейное сходство: то ли одинаковый разрез глаз, то ли изгиб шеи.

– Дочери мои и наследницы, – начал мужчина величественно.

Девочки сразу перестали шептаться и сели прямо, глядя на отца во все глаза. Даже малыш отвлекся от варенья.

– Сегодня, в день ангела вашей покойной матери, дарю я вам эти медальоны и своей отцовской волей заклинаю любить, беречь и защищать друг друга и не забывать даже в самую трудную минуту.

В руках мужчины появилась деревянная лакированная шкатулка с крышкой, украшенной сказочными девами-птицами: темнокрылая была печальна, а та, что с белыми перьями, наоборот, смеялась.

«Сирин и Алконост, – вспомнил лекции по славянскому фольклору Юра. – Одна предвещает беды, вторая поет о радости».

Граф Зарецкий открыл шкатулку, и девочки подались вперед. Вместе с ними Юра увидел два серебряных медальона на красном бархате…

Откуда-то сверху упала дождевая капля. Потом еще одна. Они оставляли на столе безобразные кляксы. Исчез фарфоровый сервиз, исчезла скатерть, будто их смыло налетевшим ливнем. Ветер принес и рассыпал по столу сухие осенние листья. Пропал бородатый мужчина, а за ним и другие люди за столом. В беседке теперь осталась только круглолицая девушка, но уже повзрослевшая, грустная. Она была одета в темное платье и клетчатое пальто, волосы убраны под платок, лишь одна светлая прядь падала на лоб. Княжна Софья сидела полностью погруженная в раздумья, а на коленях держала шкатулку с волшебными птицами на крышке.

– Пора ехать, сестра. Промедление смерти подобно, – вырвал девушку из забытья чей-то голос.

Юноша в серой военной шинели без погон и знаков различия стоял на пороге особняка. У его ног ютились желтобокие чемоданы.

– Сейчас, – заторопилась княжна.

Завернув шкатулку в отрез дубленой кожи, она скорым шагом пошла к реке. Не дойдя до воды десяток шагов, свернула на неприметную тропку и продолжила путь вдоль берега, углубляясь в парк. Казалось, ей не мешали ни косой осенний дождь, ни промозглый ветер. Софья остановилась, только дойдя до старого дуба, под корнями которого чернела яма. К замшелому стволу была прислонена испачканная землей лопата.

– Прощай, Ксения. Прощай, сестра. Расставаясь навсегда, прощаю тебе все зло, что ты мне причинила, и ты прости меня, – сказала девушка дрожащим голосом.

Она встала на колени и осторожно опустила свою ношу в яму.

Как только ее пальцы разжались, картинка начала размываться. Юра почувствовал запах кофе и шампанского, услышал голоса. Последним, что он успел увидеть, стал вензель С и К, ножом вырезанный на коре дуба, а потом видение оборвалось.

Снова девяносто восьмой, лето. Жарко, тянет болотной водой, в воздухе звенят стрекозы. У него в руках старый медальон с пожелтевшими фотографиями.

– По словам Софьи Аркадьевны, кулоны были парные и они с сестрой не расставались с ними. Второй пропал вместе с Ксенией, – сказал Филипп.

Юра аккуратно опустил медальон на середину стола. Какое-то время желание поделиться видением боролось в нем с осторожностью. Можно ли доверять странной компании, которую собрал Фил? Юра решил, что пока не станет торопиться с откровениями. Лучше он улучит момент, пойдет в парк один и отыщет дерево с вырезанными на коре инициалами сестер.

– Давайте осмотрим дом, – предложил Егор. – Я понимаю, что от времен, когда здесь жили Софья и Ксения, мало что осталось, но мне нравится видеть место работы своими глазами.

– Я как раз хотел предложить вам небольшую экскурсию, – оживился Филипп. – Я навел некоторые справки о прошлом усадьбы. Позвольте мне быть вашим гидом!

Толстые доски, которыми был крест-накрест заколочен вход в особняк, держались на честном слове. От первого же рывка они отскочили вместе с огромными ржавыми гвоздями. Аккуратно поставив их у стены, Егор широким плечом надавил на двери. Они неожиданно легко открылись, петли даже не скрипнули. Один за другим охотники на призраков вошли под сумрачные своды.

Окна первого этажа были наполовину заложены кирпичом и заколочены досками. Летнее солнце осветило остатки разбитого стеклянного шкафа-витрины. Фанерные стенды, небрежно сваленные у исписанных ругательствами стен, разбухли от сырости. На некоторых щитах уцелели фотографии: с потускневших карточек смотрели улыбающиеся или нарочито серьезные пионеры. От стены до стены провисала веревка, увешанная разным хламом. Кровавой каплей алел на ней истрепанный красный галстук.

– Во времена Зарецких это был курительный салон. Дверь, через которую мы вошли, раньше вела во внутренний двор особняка. Потом лестница к пристани обрушилась, этот вход стал основным, а здесь устроили пионерскую комнату, – пояснил Филипп. – Ступайте осторожно, тут везде битое стекло.

– Правда, что первый этаж поместья похоронен под землей? – спросила Инга.

– Это всего лишь романтическая легенда, – развел руками Филипп. – Под домом действительно есть обширные погреба, кухня, хозяйственные помещения. Граф Аркадий Зарецкий провел большие работы по ремонту и реконструкции поместья, а каменщики, набранные из простых крестьян Заречного поселка, никогда не видели таких подвалов. Вот и пустили легенду в народ.

Егор зажег мощный фонарь, и луч света побежал по особняку. Из пионерской комнаты, бывшей курительной, вели две двери куда-то вглубь дома. Юра пошел первым и скоро оказался в узком коридоре, стены которого когда-то были выкрашены в желто-зеленый цвет, а теперь облупились. Кое-где отходила и штукатурка. Она лежала на полу неряшливыми грудами.

Коридор перегораживало старое покосившееся трюмо, которое давно лишилось зеркала и двух ножек. Егор махнул фонарем, и луч скользнул дальше по стене, вырывая из мрака баррикаду и две закрытые двери. Коридор заканчивался аркой, украшенной затейливым барельефом. Та вела в просторный темный зал, вдоль стен которого покоились друг на друге деревянные стулья.

– Разбить зеркало – плохая примета, – вслух отметила Инга.

Егор хмыкнул, подошел к изломанному трюмо и осторожно извлек из рамы последний, чудом уцелевший осколок.

Через весь коридор тянулась одна из веревок вездесущих «нитей судьбы». Юре стало интересно, куда она ведет. Следуя за бечевкой, как Тесей в лабиринте, он пошел в противоположную от баррикады сторону. Под темными сводами особняка ему снова почудилось, что этажом выше кто-то ходит. Некто осторожный, знающий дом как свои пять пальцев. Половицы не плачут под его ногой, а тихонько вздыхают, так что неясно сразу, бродит по комнатам человек или возятся под крышей вороны.

«Как будто тени поместья вышли нас встретить», – подумал Юра, зябко ежась. Несмотря на жару снаружи, внутри дома оказалось прохладно. Запах сырости и гнилого дерева оседал в легких.

Здесь когда-то играли в прятки и салочки сестры Зарецкие. Устраивали друг другу розыгрыши среди бесчисленных комнат и коридоров. Потом времена поменялись, и тут уже веселились дети с плакатов в первой комнате, а строгая библиотекарша покрикивала на них за шум. А теперь и от тех, и от других остались только память и тени следов.

Коридор повернул влево. Зайдя за угол, Юра увидел двустворчатые двери, распахнутые настежь. За ними была просторная комната, уставленная деревянными кадками, из которых торчали сухие стебли, скрюченные и белые, как пальцы скелета. Потолок здесь провалился, с балок свисала неряшливая бахрома мертвого плюща. «Нить судьбы» уходила сквозь пролом на второй этаж. К ней были привязаны пучки вороньих перьев, и сейчас они мерно раскачивались, потревоженные сквозняком.

Голоса и шаги спутников теперь доносились откуда-то справа. Вернувшись, Юра увидел, что все остальные уже миновали коридор и прошли в одну из дверей. Теперь они толпились в большой комнате, по периметру которой стояли длинные столы, покрытые пыльным ковром. Из дальней стены выступала трапеция комнатного камина. Изразцы на нем почти все осыпались, уцелела только птичка с человеческой головой – не то Сирин, не то Алконост. Видимо, хозяева любили эту сказку.

– Этот коридор когда-то соединял бальную залу, столовую, оранжерею и библиотеку, – продолжал рассказывать Филипп. – Мы сейчас в бывшей столовой. Маленькая дверь в стене слева от камина ведет к спуску в подвал, на бывшую кухню. Справа – к главной лестнице особняка.

– Кто развесил всю эту гадость? – спросила Павла, отодвигая очередную веревку, увешанную каким-то тряпьем, алюминиевыми ложками и осколками посуды.

– Один местный сумасшедший, считающий себя художником, – пожал плечами Филипп. – Еще год назад веревок было меньше. Он непрерывно совершенствует свое творение.

Юра попытался приоткрыть дверцу, ведущую в подвал. Противно скрипнув, она застопорилась на середине. Из щели пахнуло гнилью и затхлостью, как из застоявшегося колодца. Егор посветил в проем фонарем, раздался писк, и оттуда меховой перчаткой метнулась крупная крыса. Павла взвизгнула, Митя свистнул в два пальца. Зверек, напуганный и ошалевший, заметался по комнате и юркнул наконец в какую-то нору.

– Так вот кто здесь ходит! – сказала Инга и беззаботно рассмеялась, запрокинув голову.

Через правую дверь охотники на призраков вышли в холл – просторное помещение высотой в два человеческих роста. Здесь начиналась огромная лестница, которая вела на второй этаж и деревянный балкон. Когда-то с него, наверное, улыбались гостям хозяева Заречья, прежде чем спуститься в холл и расцеловаться. А любопытные дети следили, кто пришел к родителям, просунув головы между резными столбиками. Но сейчас и лестница, и балкон перекосились, частично сгнили и обвалились. Между перилами чудовищной паутиной тянулись неизменные веревки, украшенные хламом.

В середине холла зияла черная дыра в полу. Судя по всему, в ней когда-то жгли костер, а топливом служили обломки перил и фрагменты паркета. Повсюду валялись кучи мусора, горелые матрасы, пустые бутылки. Местные подростки густо изрисовали стены граффити. Когда-то рабочие неровно заложили кирпичом главный вход. Поверх кладки был изображен огромный красный демон с оскалом на клыкастой роже. Он расправлял перепончатые крылья, как гигантская летучая мышь.

– В начале девяностых, когда особняк пришел в запустение, его облюбовали неформалы, – с грустью в голосе пояснил Филипп, словно хозяин, которому стыдно перед гостями за беспорядок.

Митя состроил демону рожу и показал средний палец.

Юра толкнул одну из дверей и увидел обшарпанный конторский стол и книжные стеллажи за ним, теряющиеся в дальнем конце полутемного помещения. Некоторые шкафы упали, оставшиеся опирались на стены и друг на друга, словно костяшки домино. Паркет был завален растрепанными, испорченными книгами.

– А где жили Ксения и Софья? – спросила Инга. – Хочу посмотреть на их комнаты.

– Аркадий Зарецкий и его дочери обитали на втором этаже, – сказал Филипп. – Потом там сделали читальные залы. Кое-где перекрытия обвалились, поэтому смотрите под ноги.

Второй этаж был освещен лучше: солнце прорывалось через проломы в крыше и выбитые окна. Вокруг царили запустение и разруха. Комнаты сестер ничем не отличались от остальных: рамы без стекол, мусор на полу. Но Инга все равно задержалась на пороге. Прислонившись к косяку, она закрыла глаза. Веснушчатое лицо, покрытое неровным загаром, на миг стало отрешенным и беззащитным. Казалось, она медитировала.

– Дрянное место, – сказал Егор, сплюнув на пол.

– Обычное. – Филипп ласково погладил ладонью стену, будто спину живого существа. – Просто с ним обращались дурно.

Особняк подействовал удручающе на всех, кроме Мити. Этот пацан с хрупкой шеей и цыпками на руках, казалось, вообще не чувствовал страха. Он обошел все комнаты до единой, не пропустив даже те, в полу которых зияли опасные дыры. Перекрытия под его шагами зловеще скрипели. Наконец он уселся на деревянном балконе напротив граффити с демоном. Подняв голову к потолку, покрытому сеткой трещин, Митя позвал:

– Эй, тупые призраки! Где вы? Выходите! Мы вас не боимся!

Ответом ему был тихий перезвон нитей судьбы. Сквозь выбитые окна в дом ворвался сквозняк. Против воли Юра боязливо оглянулся, будто они действительно могли потревожить нечто, спавшее на руинах. Но все оставалось спокойным, только блестели на солнце осколки стекла, бусины и мелкие монеты.

– Хватит, а? – Павла нервно рассмеялась. – Ты что, фильмы ужасов не смотрел?

– А ты что, в них веришь? – поддел ее Митя в ответ.

Зайдя в очередную комнату, Юра увидел покрытый пылью стол, матрас в углу и консервную банку, из которой торчали сигаретные бычки и обглоданный селедочный хвост. Рядом лежала стопка пожелтевших газет. Дневной свет пробивался сквозь щели в досках заколоченного окна и длинными полосами ложился на всю эту композицию запустения. Юра поднял верхний, чудом сохранившийся номер «Зареченской Правды» и прочитал заголовок:

«СМЕРТЬ ПОДРОСТКА В ЗАБРОШЕННОМ ОСОБНЯКЕ. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ИЛИ РИТУАЛ САТАНИСТОВ?»

Ниже была фотография. Худая, неестественно длинная фигура болтается в петле. На фоне распахнул крылья дьявол – тот самый, которого Юра видел на первом этаже. Фотограф выбрал удачный кадр: исчадие ада тянуло к висельнику лапы, готовое не то растерзать несчастного, не то заключить его в объятия.

Юру передернуло от отвращения. В тот же миг с балкона раздались крики и треск гнилого дерева.

Митя доигрался. Старые перила не выдержали вес пятнадцатилетнего пацана и проломились. Падая с высоты второго этажа, он запутался в развешанных повсюду веревках – элементах проклятого арт-объекта. Один из шнуров обмотался вокруг шеи, и парень повис в петле, не долетев до пола около метра, хрипя и отчаянно царапая ногтями узел на горле. Демон на стене с ухмылкой наблюдал за новой жертвой.

– Помогите ему! – Филипп с ужасом на лице обернулся к команде. – Удавится же!

Митя бился в паутине веревок, как муха, а бутылки, банки, металлический мусор грохотали и дребезжали. В их шуме Юре послышался издевательский смех. Он почувствовал, что ноги сделались ватными. Сейчас на его глазах умрет человек. Парень погибнет в первый же день их дурацкого расследования в проклятом доме. Задохнется, повиснет на нитях судьбы, и про него тоже напишут заметку в газете.

Митю спас Егор. Он перемахнул через перила, приземлился мягко, словно кот, и в два прыжка очутился возле бьющегося в петле пацана. Затем обхватил его ноги и приподнял. Шнур ослаб.

– Режьте петлю, быстро! – заорал он.

Голос, усиленный эхом, прокатился под сводами особняка. С потолка посыпалась штукатурка.

Инга вытащила из-за голенища складной нож и вскарабкалась на перила. Старое дерево угрожающе затрещало под ее ботинками. Балансируя на остатках балкона, она полоснула лезвием по шнуру. Митя мешком рухнул на пол. Егор, глухо ругаясь, сорвал остатки петли с шеи пацана и похлопал его по щекам. Филипп, опустившись на корточки, побрызгал в лицо Мите минералкой из бутылки.

– Митенька, ты цел? Очнись! – встревоженно позвал он, тормоша парня.

Все остальные скатились вниз по лестнице и столпились на расстоянии нескольких шагов, не решаясь подойти ближе. Кто-то сказал про скорую. Юра с удивлением узнал собственный голос: слова вырвались изо рта сами собой.

Наконец Митя открыл глаза.

– Видели, как я летел? – восторженно просипел он. – Спорим, это сам дьявол толкнул меня в спину?

Он все еще лежал на грязном полу, опутанный нитями судьбы, как рыба – сетью. Грудь тяжело вздымалась, воздух вырывался из горла с хрипом.

«Чертов псих», – подумал Юра со смесью неприязни и зависти.

– Ты всегда такой бесстрашный? – спросила Павла, облизнув губы. Она смотрела на Митеньку, словно он был непонятным, но по-своему красивым зверьком.

– Ага! Я ничего не боюсь. – Митя поднялся, цепляясь за плечо Егора. – Я бы мог в летчики-испытатели или космонавты пойти, но туда без аттестата не берут.

Он похрустел шеей, будто проверял, не отвалится ли теперь голова, и довольно ухмыльнулся.

После этого осмотр дома решили не продолжать. Всем хотелось поскорее выйти под чистое летнее небо, словно темнота заложенных окон, гнилые перекрытия и балки давили на плечи. Егор на пороге нагнулся, что-то выколупывая из земли.

«Еще один осколок зеркала», – понял Юра.

Он сам держал под мышкой газету с заметкой про сатанистов. Оставалось надеяться, что его слабость и трусость в решительный момент никто не заметил. Чтобы успокоиться, Юра снова достал из кармана джинсов кубик Рубика. Красный – оранжевый, синий – зеленый… Головоломка в беспокойных пальцах – одна из привычек, которой он был обязан дару. Второй стали свитера с высоким горлом и длинными рукавами, скрывающими костяшки. Нельзя касаться чужих вещей, чтобы не поймать нежеланное воспоминание.

Если соблюдать простые правила, можно оставаться почти нормальным. Или хотя бы казаться таким.

– Дом, похоже, не рад нам, – то ли пошутила, то ли сказала всерьез Инга.

– Может, он хочет от нас каких-то подношений? – предположил Митя.

– Ага! Юного отрока в жертву, – съязвила Павла. – Если так, то не стоило нам доставать тебя из петли.

В отличие от Юры, они даже не пытались притворяться нормальными.

«Это просто несчастный случай. Игра воображения, – напомнил он сам себе. – Нарисованные демоны не могут ожить».

За воротами начиналась дорога. Здесь была припаркована черная иномарка Филиппа. Рядом стоял мотоцикл с перекинутой через руль кожаной курткой. На спине все так же усмехался призрак.

– Понимаю, задача вам предстоит непростая, и расследование может занять значительное время, – сказал Филипп. – Поэтому я снял для вас небольшой уютный дом со всеми удобствами.

Он пытался говорить бодро, но улыбка получилась натянутой. Юра со вздохом оторвал взгляд от головоломки в руках. Инга, наоборот, спрятала глаза под темными очками. Митя сорвал придорожную былинку и стал жевать стебелек.

– Я знаю, ваши методы требуют времени, – продолжил Филипп. – Не торопитесь, познакомьтесь с усадьбой и поселком. В Дачах есть краеведческий музей. Но и не затягивайте. Через три дня я вернусь. И очень рассчитываю, что вашей команде удастся предоставить первые находки. Если будут нужны документы из архивов, старые карты, планы, фотографии, я постараюсь их достать. Как вы понимаете, это расследование необычайно важно для меня. Желаю удачи!

Он протянул Егору листок с адресом и сел за руль иномарки. Когда автомобиль скрылся в клубах летней пыли, Павла вытащила бутылку минералки, тщательно прополоскала рот и выплюнула жидкость на обочину.

– Дом будет халупой. Фил станет нас торопить. И едва ли он раздобудет для нас документы, – едко резюмировала она. – Но, по крайней мере, он правда желает нам удачи.

3

Юра

Мертвый плющ

Филипп снял для них одноэтажный деревянный домик с зеленой крышей, который прятался в глухом проулке. Внедорожник Егора с трудом протиснулся между некрашеными, потемневшими от дождей заборами, едва не оцарапав бампер. Кусты смородины и малины тянули ветви сквозь щели между досками оград. Инга, высунув из окна загорелую руку, на ходу сорвала несколько ягод.

Перед домом была просторная веранда, густо увитая плющом и диким виноградом. Стебли давно умерли, среди хрупких высохших листьев, ссорясь, шныряли воробьи. На веранде Юра заметил плетеные кресла и столик. Наверное, славно будет сидеть здесь за чашкой чая, завернувшись в плед и слушая пение кузнечиков. Неведомый хозяин подновил крыльцо свежей краской, а окна, как в старину, украсил резными наличниками. Среди завитушек виднелась та же птичка с человеческим лицом, что и на камине в усадьбе Зарецких.

Павла заглушила мотор и слезла с мотоцикла. Егор поставил внедорожник прямо на лужайке, громким гудком согнав с дороги одного из местных. Загорелый старик в растянутых тренировочных штанах, клетчатой рубашке и тапочках на босу ногу окинул взглядом приезжих. На автомобиль Егора он посмотрел с завистью, на мотоцикл Павлы – с неодобрением.

– К Петру Видящему, что ли? – спросил старик, сдвигая кепку на затылок. Длиннорукий, жилистый, с синими наколками на кулаках, он напоминал морячка Попая из мультфильма.

– Это еще кто? – Павла постучала одним сапогом о другой, стряхивая дорожную пыль. – Местный уголовный авторитет?