Хранители. Четвертое уравнение

Обычно Андрей гулял под маминым присмотром, но в тот раз он оказался один. Мама задержалась возле подъезда, болтая с подружкой, и поздно среагировала на угрозу для родного чада. Страх за ребенка, злость на себя, такую растяпу, гнев на посмевшего атаковать ее сынишку пса смешались внутри разъяренной женщины в бурлящий коктейль и разом выплеснулись на хозяина собаки. Втянув голову в плечи, мужчина виновато оправдывался и беспрестанно дергал пса за ошейник, из-за чего тот вставал на задние лапы и еще громче заходился в хриплом лае. Об Андрее все забыли, а тот лежал в сугробе в обмоченных со страху штанишках и захлебывался плачем.

История с нападением собаки не прошла для Андрея даром. Он стал заикаться. Долгих два года он наблюдался у психоневролога, занимался с логопедом и по многу раз повторял дома перед зеркалом специальные речевки и скороговорки. Результат того стоил. К началу обучения в школе Андрей практически избавился от недуга. Заикание больше не беспокоило его так сильно, как раньше, но вплоть до четвертого класса в моменты эмоционального напряжения он подолгу не мог выговорить некоторые слова и, чтобы не слышать обидных насмешек от одноклассников, научился быстро подбирать синонимы.

Позже приобретенный навык не раз пригодился ему в учебе. От подобного жонглирования словами сочинения Андрея становились более красочными и выгодно смотрелись на фоне работ других учеников, что в целом сказывалось на его успеваемости. Именно из-за хороших оценок по русскому языку и литературе его средний балл в аттестате оказался на четверть процента выше конкурента при поступлении в МГУ и помог занять последнее из свободных бюджетных мест. Впрочем, потом Андрей бросил учебу из-за девушки, ушел служить в армию, а когда вернулся, не захотел восстанавливаться на курсе, хотя у него была такая возможность. На этой почве он в пух и прах разругался с родителями, ушел из дома, хлопнув дверью, и с тех пор не давал о себе знать.

Сложно сказать, что послужило причиной для столь радикального решения. Юношеский максимализм был тому виной или уязвленная словами родителей гордость, что он-де и месяца не протянет без их помощи и вернется обратно как миленький. А может, наиболее важную роль сыграло желание жить с любимой девушкой и не бояться, что кто-нибудь придет домой в самый неподходящий момент и не даст насладиться радостью близкого общения. Факт остается фактом: Андрей начал самостоятельную жизнь, в которой больше не было места для матери с отцом, оказавшимся отчимом.

Человеческая память странная штука. Иной раз часами, а то и днями напролет мучаешься и никак не можешь вспомнить что-то действительно важное, потому что в голову лезет всякая ерунда, а иногда достаточно мимолетно замеченной картинки, едва уловимого запаха или случайного звука, чтобы не только вспомнить связанные с триггером события, но и понять нечто такое, что до недавнего времени оставалось в тени.

С памятью Андрея и с его сознанием произошло нечто подобное. Собачий лай пробудил в нем воспоминания далекого детства. За считаные мгновения вся его жизнь пестрым калейдоскопом стремительно пронеслась перед внутренним взором и сбавила скорость на событиях двух последних дней. Андрей мысленно прокрутил в памяти вчерашний разговор с отчимом и пришел к единственно верному выводу. Приемный отец говорил правду насчет путешествий во времени. Непонятно, как ему удалось это провернуть, но он отправил пасынка в прошлое.

Хриплый лай постепенно приближался. Андрей глянул по сторонам в надежде отыскать что-то вроде палки, обрезка трубы или арматурины. Как назло, поблизости не было ничего подходящего.

Андрей направился к растущим возле заброшенных домов деревьям, намереваясь отломить ветку потолще. Не успел он дойти до ближайшего к нему осокоря, как на расположенном неподалеку перекрестке показался старенький «уазик». Покашливая глушителем, машина неторопливо пересекла открытое пространство и скрылась из виду.

– Надо было закричать и помахать руками, – с досадой пробормотал Андрей. Он не ожидал кого-либо встретить здесь, а потому слишком поздно сообразил, что надо делать.

Глава 5. Первый контакт

Анатолий Семченко полчаса назад заступил на смену и отправился патрулировать мертвый город. После чудовищного по силе и последствиям взрыва Четвертого энергоблока ЧАЭС десятки квадратных километров отравленной радиацией земли закрыли для посторонних. Из населенных пунктов зоны отчуждения эвакуировали население. Некогда оживленная Припять превратилась в город-призрак. Небольшая горстка нынешних его обитателей при всем желании не могла наполнить жизнью безлюдные улицы. Технические специалисты, ученые и военные компактно расселились вблизи атомной электростанции – основного места приложения их сил – и без особой необходимости не покидали вахтового городка.

Группы мобильного патрулирования сформировали практически сразу после создания закрытой территории. Припять притягивала к себе мародеров, как магнит. Любители халявы тащили все, до чего могли дотянуться. Даже срезали радиаторы системы отопления в квартирах и увозили на переплавку.

Семченко был одним из первых патрульных. Он числился у начальства в передовиках и недавно вернулся из поездки в Одессу, которой его премировали за добросовестное выполнение служебных обязанностей. На его счету было больше всего задержаний расхитителей брошенного имущества и просто желающих побродить по закрытой территории искателей приключений.

Патрульные работали в парах, но сегодня Анатолий отправился на смену один. Его напарник с утра маялся животом. Не желая сильно терять в деньгах, он не стал оформлять больничный и упросил Анатолия поработать в одиночку, сунув ему в руку двести гривен.

Семченко не стал упорствовать, да и деньги были не лишними. Он дорабатывал в этом богом проклятом городе последние месяцы. Меньше чем через полгода ему исполнится полтинник и он уйдет на пенсию по вредности. Купит приглянувшийся в Одессе домик на берегу Черного моря и будет жить в нем в свое удовольствие.

Анатолий, прикуривая сигарету, отвлекся от дороги, машинально глянул в сторону за мгновение до того, как его дребезжащий стеклами и лязгающий железом автомобиль скрылся за стеной густого кустарника. Прошло несколько секунд, прежде чем до него дошло, что он видел постороннего на пустынных улицах Припяти.

«УАЗ» визгливо заскрипел тормозами. Семченко выжал педаль сцепления, с хрустом врубил задний ход. Подвывая коробкой и недовольно фыркая двигателем, помятый жизнью и тяжелой службой внедорожник вкатился обратно на перекресток. Чужак стоял на том же месте, где патрульный впервые его заметил. Семченко переключил передачу, с усилием вывернул руль и поехал по направлению к незнакомцу.

Андрей едва не закричал от радости, когда снова увидел потрепанный автомобиль. Он приветливо помахал рукой и зашагал навстречу машине, обходя островки рыжего мха и растущие из трещин в асфальте тонюсенькие веточки молодой поросли.

Начальство не зря ставило Анатолия в пример другим патрульным. Он никогда не действовал нахрапом и не пытался показать нарушителям порядка, кто тут хозяин. Наоборот, умело втираясь в доверие, исподволь узнавал интересующие его сведения и только потом применял силу. Вот и сейчас он остановил машину, подождал, когда незнакомец подойдет ближе, и высунул вихрастую голову в открытое окно:

– Здорово, приятель! Ты откуда такой красивый здесь нарисовался?

– Да я это… – Андрей почесал в затылке, придумывая что-нибудь правдоподобное.

– Из новой смены, что ли?

– Типа того.

– Так автобус с твоими полчаса назад подле электростанции остановился, – хитровато улыбнулся Анатолий и подмигнул. – По спискам проверили, все спецы на месте.

Андрей почувствовал, как по всему телу из области желудка растекся колющий холодок. Сердце пропустило удар и бешено заколотилось под горлом. Он понял, что попал впросак, но тоже растянул губы в улыбке:

– А где ж им еще быть? Для того они сюда и приехали, чтобы на станции работать. А у меня иная цель. Я блогер… – Андрей заметил недоумение во взгляде водителя и пояснил: – Ну это вроде как журналист, если по-нашенски. Вот, хочу сделать документальный фильм о тех, кто здесь работает. Люди должны знать в лицо героев нашего времени.

– Вон оно как. А из автобуса чего раньше времени вышел? Красоты местные поснимать?

– Не совсем. – Андрей снова улыбнулся. На этот раз застенчиво. – По-маленькому приперло. Не мог же я перед людьми, у которых потом интервью брать буду, опозориться, вот и попросил водилу высадить меня пораньше. Ну и материал о Припяти намеревался поснимать, это ты верно подметил. Меня, кстати, Андреем кличут.

– Анатолий. – Семченко высунул мосластую руку в окно и одобрительно крякнул, когда ладонь стиснули сильные пальцы. – Ну, садись, что ль, в машину, журналист. Или ты до станции пехом добираться хочешь?

– Не-не-не, я лучше с тобой.

Андрей обошел тарахтящий мотором «уазик» спереди, уселся на пассажирское сиденье рядом с водителем и громко, от души, хлопнул дверью. Семченко поддал газу, в два захода развернул неповоротливый внедорожник и покатил в обратном направлении по дороге, больше похожей на широкую просеку в лесу.

– Слышь, Андрюха, я вот чего не пойму. Ты, говоришь, приехал у людей интервью брать, кино о Припяти снимать собираешься. А камера твоя где? В автобусе осталась? – поинтересовался Анатолий, не отрывая взгляд от разбитого асфальта и ворочая рулем то вправо, то влево. Внедорожник послушно рыскал по дороге, объезжая особо глубокие трещины, выбоины и молодые деревца.

– Почему? – Андрей вытащил смартфон из кармана: – Тут и фотоаппарат, и видеокамера, и диктофон. Новейшее слово в мобильной журналистике. Много места не занимает и всегда при мне. – Анатолий недоверчиво покосился на плоский прямоугольник в руке пассажира. – Не веришь? Ну тогда скажи что-нибудь, сам во всем убедишься.

– А что сказать?

– Да что угодно. Хоть стихи читай, хоть песню пой, хоть о себе или о работе своей рассказывай. Без разницы. Ща, погоди, камеру включу.

Андрей активировал смартфон, коснулся кончиком пальца иконки нужного приложения и кивнул: давай, мол, не стесняйся. Анатолий откашлялся в кулак, зачем-то помассировал шею с сильно выступающим вперед угловатым кадыком и запел, безбожно фальшивя и растягивая гласные в последнем слове каждой песенной строчки:

Слабый огонек горит в ночи,Голуби летят, кричат грачи.И цветут цветы,И растет береза.Я иду с тобой гулять,Обниматься и целовать[2]…

– Стоп! Снято! – выкрикнул Андрей, не в силах больше терпеть издевательство над своими ушами.

– Как?! Уже?! – Семченко расстроенно захлопал куцыми ресницами. – А я только начал. Это, кстати, моя любимая песня. Сам написал, – гордо объявил он и посмотрел на пассажира, пытаясь понять, какой эффект произвели его слова.

Андрей нашел в себе силы одобрительно улыбнуться и показал большой палец:

– Круто! Готов взглянуть на себя со стороны?

Анатолий кивнул. Воронцов запустил воспроизведение записи и повернул смартфон экраном к водителю. В ровный шум мотора и громыхание подвески ворвались похожие на кошачьи вопли гнусавые завывания. Семченко поморщился и смущенно кашлянул.

– Какой-то голос у меня сегодня не такой. Обычно я лучше эту песню исполняю.

– Потом как-нибудь споешь ее полностью, а я запишу, если место останется. – Воронцов сокрушенно вздохнул, потрясая зажатым в руке устройством: – Всем хороша вещица, да только вот памяти в ней маловато.

На самом деле проблем с оперативкой у смартфона не было. Это он специально сказал, чтобы у водителя не возникло желания заново терзать чужой слух противным вытьем.

– Ну дык, куда без ложки дегтя в бочке меду. А это кто такую штуковину придумал? Японцы? – Андрей не успел и рта открыть, как Семченко ответил на свой же вопрос: – Ну конечно они. Во всем мире никто, кроме них, так в электронике не шарит. Далеко япошки в этом деле ускакали. Я ваще считаю, они давно уж в двадцать третьем веке живут, пока все остальное человечество только-только в двадцать первый шагнуло. Согласен?

– Угу. – Андрей не горел желанием разубеждать разговорчивого водителя. Охота ему так думать, ну и пусть. Лишь бы не приставал с расспросами.

– Курить будешь? – предложил Семченко, вынимая из бардачка помятую пачку сигарет.

Андрей помотал головой:

– Нет, спасибо, я бросил.

– Это хорошо, а я вот никак не могу. Столько раз пытался, один черт, через день-другой срываюсь.

– А я на мятные драже перешел. Очень хорошо помогает. Я с их помощью быстро отучился курить. Хочешь попробовать?

– Хочу. Вдруг и у меня получится, а то, понимаешь, сердечко в последнее время пошаливать стало.

Пока Семченко убирал сигаретную пачку обратно в бардачок, Андрей сунул руку в карман куртки и вместе с полупрозрачной рыжей пластиковой коробочкой вытащил ту самую фотографию. «Странно, откуда она взялась? – подумал он, удивленно глядя на карточку, с которой ему улыбались два парня и девушка. – Я точно помню, что не брал ее. Наверное, в церкви отчим тайком подложил фотку в мой карман. Вот ведь хитрюга, заранее все просчитал. Ну погоди, дай только вернуться домой. Я тебе такой концерт устрою, мало не покажется. Ты мне за все ответишь. И за отца, и за мать, и за…»

– Кто такие?

Андрей сбился с мысли и вопросительно посмотрел на водителя.

– Кто такие, говорю? – повторил Анатолий, кивком показывая на фотографию.

– Друзья моего отца. То есть их дети, конечно же. Они герои моего будущего фильма. Хочу на конкретном примере показать сверстникам, что в жизни и сейчас есть место для подвига.

– Ишь ты, как загнул, – одобрительно хмыкнул Анатолий. – Ну, где твое обещанное драже?

Андрей высыпал в согнутую ковшиком водительскую ладонь две овальные конфетки. Закинул себе в рот парочку сильно пахнущих мятой белых пилюль, защелкнул крышку и убрал коробочку вместе с фотографией в карман куртки.

Остаток пути прошел в молчании. Водитель сосредоточенно посасывал конфетки. Ему недавно взбрела в голову интересная мысль, и он теперь сосредоточенно обдумывал ее. Андрей жадно глазел по сторонам. За зелеными шапками обильной растительности виднелись серые стены панельных многоэтажек. Пустые дома внимательно следили за тарахтящим по дороге внедорожником черными глазницами окон. Как будто знали, что один из сидящих внутри воняющей бензиновой гарью железной коробки недавно появился здесь необычным для этих мест образом.

Сквозь проплешину в стене густого кустарника на несколько секунд показалось отдельно стоящее одноэтажное здание. Судя по серым от пыли широченным окнам от фундамента до плоской крыши – магазин. Над входом в стеклянную коробку нависал, опираясь на квадратные колонны, массивный козырек. На одной из колонн кто-то намалевал черной краской человеческий силуэт. Андрей наткнулся взглядом на мастерски выполненный рисунок, почувствовал себя точно такой же непонятно как оказавшейся в мертвом городе тенью, вздрогнул и отвернулся от окна.

– Все, парень, приехали, – объявил Семченко, когда «УАЗ», противно скрипя тормозами, остановился вдали от огороженной бетонным забором ЧАЭС. Он взглядом показал на серую громаду Саркофага: – Я бы довез тебя до места, но, сам понимаешь, дела.

– Да ладно, и на том спасибо. Один я бы еще хрен знает сколько времени сюда добирался.

Семченко кивнул: правильно мыслишь.

– Ты найди меня, когда закончишь снимать кино о твоих героях нашего времени. Я тебя с ветерком до границы зоны отчуждения довезу и помогу пройти через КПП без лишних вопросов, – пообещал он и протянул Андрею повернутую кверху ладонь.

– Договорились. Только ты уж подготовься как следует. Третьего дубля не будет, – улыбнулся Андрей, прощаясь с водителем крепким рукопожатием. Выбрался из машины и зашагал по дороге к электростанции.

Несколько долгих мгновений Семченко провожал Андрея задумчивым взглядом. Вроде бы тот ничем не отличался от других людей, но в то же время было в нем что-то странное. Может быть, это связано с тем загадочным устройством? За всю жизнь Анатолий не встречал ничего подобного, а он повидал немало технических новинок на своем веку.

В последние годы в зону отчуждения частенько наведывались богатые иностранцы. По долгу службы Анатолий нередко встречал зарубежных гостей на КПП «Дитятки» и катал их на «уазике» по Припяти и прилегающей к заброшенному городу местности. Бывало, привозил особо любопытных и не скупящихся на щедрые чаевые гостей на кладбище техники для эффектных фотографий на фоне ржавых вертолетов и машин. Там-то и насмотрелся на всякую фото- и видеоаппаратуру, но такого чуда не видал.

– Надо брата предупредить. Он хоть и козлина, а все ж таки родная кровь, – пробормотал Семченко, развернул «уазик» и покатил в обратном направлении. Доехал до приземистого кирпичного здания с вывеской «КОМЕНДАТУРА» на выкрашенной в цвета украинского флага стене. Хотел было остановить машину неподалеку от входа, но передумал, завернул за угол и только тогда заглушил двигатель.

Борис Семченко недавно стал комендантом Припяти. До этого он долгое время ходил в замах у тогдашнего начальника города и не мечтал о повышении. Все изменилось в одночасье. Бывший хозяин Припяти не зря носил фамилию Наливайко. Он любил выпить и через пагубную привычку лишился не только жены, но и жизни. Первая давно ушла от него, а вторую он потерял на днях, захлебнувшись рвотой во сне. В Киеве решили сэкономить на выплате приличной по меркам Украины заработной платы и не стали заморачиваться поисками нового коменданта заброшенного города. Факсом послали приказ о назначении Семченко исполняющим обязанности градоначальника, без увеличения жалованья, и посчитали дело решенным.

– Ты что здесь делаешь? – удивился Борис, когда Анатолий открыл дверь и переступил через порог просторной комнаты с выходящими во двор окнами.

Братья не разговаривали с тех пор, как на Бориса нежданно-негаданно свалилась новая должность. И тому была особая причина. Еще при Наливайко по линии МАГАТЭ в Припять доставили парочку новеньких «субару». Прежний комендант распределить их не успел, и Анатолий почему-то вообразил, что один из двух внедорожников брательник по доброте душевной и на правах родной крови отдаст ему взамен ушатанного в хвост и гриву «уазика». Два дня он ходил в радостном предвкушении, но судьба оказалась к нему жестока. Борис передал обе машины энергетикам. Так было велено в телеграмме из Киева.

Анатолий ничего не знал о приказе из столицы и решил, что Борис специально так сделал. Он высказал брату все, что о нем думает. Когда тот попытался объяснить мотивы поступка, не стал ничего слушать и так хлопнул дверью, уходя из кабинета, что в окнах жалобно зазвенели стекла, а из стены, рядом с косяком, вывалился солидный кусок штукатурки.

Тяжело топая армейскими башмаками, Анатолий прошел к широкому письменному столу. Сел на дерматиновое сиденье скрипучего стула, положил руку на столешницу и чуть подался к Борису. Как будто в зеркало на себя посмотрел, настолько братья походили друг на друга, хоть и были погодками, а не близнецами.

– Я, это, типчика одного в Припяти встретил. Говорит, в одном автобусе с новой сменой ехал да по нужде раньше времени вышел.

– И ты поверил? – усмехнулся Борис.

– Ты выслушай сначала, потом скалиться будешь, – хмуро огрызнулся Анатолий и снова почувствовал, как где-то глубоко в душе ожил червячок обиды на брата и принялся глодать его изнутри. Семченко подумал было прервать так и не начавшийся толком разговор, но, по здравом размышлении, пересилил себя и продолжил: – Он этот, как его, блохер. Во-во, я так же на него посмотрел, так он быстрехо пояснил, что это журналист, если по-нашенски.

– Серийный номер видеокамеры записал?

– А вот теперь самое интересное начинается. Нет у него никакой видеокамеры. Вернее, есть, но размером с ладонь и меньше сантиметра толщиной.

– Может, он тебя обманул? Показал какую-нибудь дощечку, а ты, как дурак, повелся.

– Сам ты дурак! – Анатолий обижено засопел. Торчащие из ноздрей рыжеватые от табачного дыма волоски смешно зашевелились. – Я все проверил, как надо: потребовал записать меня на видео.

– И?

– Что – и? Работает эта фиговина. Сам убедился.

– Припять и станция – режимные объекты. Съемки и всякие интервью возможны только при согласовании с администрацией. При мне никаких запросов от телеканалов и радиостанций не поступало. Может, при Наливайко было что-нибудь подобное? Давно собирался пошукать в бумагах прежнего начальника, да все никак руки не доходили. Теперь, хошь не хошь, а придется вплотную этим делом заняться. Поможешь?

Анатолий пожал плечами. Борис вздохнул, обхватил пальцами гладко выбритый подбородок с глубокой впадинкой посередине и посмотрел брату в глаза.

– Понятно. До сих пор дуешься, значит. Да пойми ты, не мог я поступить иначе. Не мог! Телеграмма из Киева пришла. В ней черным по белому написано: передать машины на станцию. Точка!

– А чего ты мне сразу об этом не сказал? – буркнул Анатолий.

– Собирался, да ты меня слушать не захотел. – Борис взмахом руки показал на стену возле двери: – Вон какой подарочек после себя оставил. Кто это ремонтировать будет?

– Ой, да замажу я тебе эту выбоину. Тут делов-то раз плюнуть.

– Ага, замажешь, как же. Трындеть, как говорится, не мешки ворочать. Ладно, с этим позже разберемся. Ты мне сейчас лучше вот что скажи: блохера прямиком на станцию отвез?

– Нет. Я высадил его тут неподалеку и сразу к тебе метнулся.

– Это хорошо. Значит, немного времени в запасе у нас есть. – Борис побарабанил пальцами левой руки по столу, встал и прошелся взад-вперед по кабинету. Потом подошел к Анатолию, положил руку ему на плечо и уточнил: – Так ты говоришь, эта видеокамера не больше ладони?

– Да, маленькая такая, и это не просто камера, но и фотоаппарат, и диктофон. Так мне этот блохер сказал. Я когда увидел ее, у меня сразу ассоциации с фильмами о Джеймсе Бонде возникли.

– Вот именно. Может, этот тип и не журналист вовсе, а самый что ни на есть подлючий шпион. Надо бы в СБУ позвонить. Пусть едут сюда и сами с ним разбираются. Только вот как его изолировать до их приезда? В камеру посадить? – Борис задумчиво пожевал губами и покачал головой: – Не пойдет, рискованно это, вдруг мы ошиблись в предположениях. Журналюги – ушлый народ. В случае нашей оплошности этот субчик так ославит нас на весь свет, проблем не оберешься.

– Ты бы поговорил с Цибулей, – посоветовал Анатолий, похлопывая брата по руке. – Пусть он этого блохера у себя в кабинете под каким-нибудь предлогом запрет. Там ведь тоже решетки на окнах стоят.

– Слушай, а это идея! – радостно воскликнул Борис, вернулся за стол и вытащил из ящика тумбочки сотовый телефон с маленьким цветным дисплеем и тремя рядами квадратных кнопок. – И как я сам не догадался?! Вроде как под арестом, и в то же время – нет.

Комендант связался с начальником караула станции капитаном Цибулей, переключил телефон на громкую связь и положил на стол. Он хотел, чтобы Анатолий слышал каждое слово капитана. Так Борис пытался показать, что во всем доверяет брату, ценит его и любит, как прежде, несмотря ни на что. Телефон долго издавал размеренные гудки, но вот абонент на том конце невидимой линии принял сигнал, и динамик хрипло просипел:

– Але! Слухаю.

– Привет, Павло! К тебе тут вскоре должен гаврик один подойти. Говорит, будто бы журналист, да что-то я сомневаюсь. Надо бы задержать его часа на два до приезда агента СБУ, но так, чтобы особых претензий к тебе не было.

– И как, интересно, я это сделаю?

– Не знаю. Потребуй взять у тебя интервью, например, ну или чаем напои. Можешь экскурсию ему по станции устроить, но так, чтобы он ничего особенного не увидел. По улице снаружи корпусов поводи. Порассказывай какие-нибудь смешные истории из служебной практики, но тоже без всяких там подробностей.

– Ладно, придумаю что-нибудь.

– Добре! Конец связи.

Комендант сбросил вызов и взял со стола телефон.

– Осталось вызвать кавалерию, и дело в шляпе, – сказал он, набирая по памяти нужный номер.

* * *

Андрей шел по дороге, насвистывая мотив незатейливой песенки. После встречи с разговорчивым водителем он чувствовал себя не в пример лучше, чем в первые минуты своего появления здесь. И тому было несколько причин. Первая – он понял, почему тут оказался. Вторая – наспех придуманная легенда прошла проверку на работоспособность при первой же встрече и не рассыпалась, как карточный домик. Следовательно, ей можно пользоваться, хоть у него нет ни подходящей аккредитации, ни журналистского удостоверения. Видимо, здесь пока еще верят на слово, и это ему на руку. Ну и третья, пожалуй, самая главная: он теперь знает, как найти родителей и сделать то, ради чего отчим тайком отправил его сюда.

Дорога вела к закрытым воротам с табличкой: «Стой! Запретная зона. Проход строго по пропускам». В обе стороны от сваренных из частокола металлических труб высоких створок тянулись однообразные плиты бетонного забора, с витками колючей проволоки поверху. За ними виднелись коробки технических зданий и мощные контрфорсы угрюмой громады Саркофага.