Монах Ордена феникса

– Это не алексийские флаги, это степейцы… А вот и парламентер.

Повозка с одной лошадкой и двумя кавалеристами лениво приближалась к воротам, белея грязноватым флагом. Парламентер был тучен, с высоты стены краснел своим роскошным, вышитым серебром камзолом, голос его резанул Альфонсо ухо знакомыми интонациями:

– Добрый день, граф Альфонсо дэ Эстэда.

– Я давно уже герцог, Минитека, – крикнул Альфонсо, свесившись со стены над задними воротами.

– Поздравляю, теперь мы с тобой одного положения.

– А, так вас сильно понизили!

– Зато сейчас я не сижу в крепости, в ожидании неминуемой смерти.

Здесь Альфонсо не мог ничего возразить. Мысленно он сделал себе пометку попросить Феликса проверить, как там подземный секретный ход: не обвалился ли, не затопило его? Хотя, как проверить, он же замурован?

– Чего хотел, предатель? – крикнул Альфонсо.

– Хотел предложить сдаться. Тогда вам всем гарантируется жизнь, а тебе – спокойная жизнь, чин графа, небольшое имение… Зачем эта бессмысленная борьба, если вы все равно рано или поздно падете?

– Минитека, а ты за другую сторону крепости не заглядывал? Там, вообще то, стоит войско Алексии.

– Мы давно с Алексией в мире. Точнее, Степь это теперь алексийская провинция.

Переделка Великого континента началась. Крупные страны будут драться между собой, пока разбираются мелкие, а потом, оставшаяся крупная страна поглотит оставшуюся мелкую. И будет одна страна. Или, люди просто поубивают друг друга, не будет вообще цивилизации, а будет кучка разрозненных и одичавших племен, пока их уровень развития не дойдет до постройки новых городов. И снова будет Мировая война.

– Только попробуй согласиться, – вдруг, услышал он скрежещущий шепот Феликса. Нож сверкнул в руке у помощника, и его появление он прокомментировал так:

– Ты первым же улетишь со стены с перерезанным пузом.

Кто из них был сильнее, Альфонсо не знал: Феликс был моложе, Альфонсо – опытнее, но он и не хотел выяснять. Своего помощника он не боялся; сдать крепость было бы логично и правильно, но… В обещания жизни Альфонсо мало верил, тем более, его просто заставят воевать снова, просто уже на другой стороне, потом снова на третьей, пока удаче не надоест играться с ним и она не оставит свою игрушку с пробитым копьем черепом на радость воронам.

Тем более, из крепости всегда можно сбежать, и мало ли, что произойдет: чума, холера, или просто всемирное побоище обойдет Эгибетуз стороной. Кто знает.

– Ладно, герцог, вот мое последнее слово. Доверия к тебе у меня нет, кто вообще додумался послать тебя, человека, который меня обманул? – крикнул Альфонсо. И от крика у него заболело горло.

– Как знаешь, монах Ордена света, – сказал Минитека и парламентеры удалились.

– Вот теперь начнется, – проговорил Альфонсо.

И началось… Прямо с раннего утра, колокол тревожным и оглушающе противным боем вышвырнул Альфонсо из кровати, а когда он появился на стене, все уже были готовы к отражению нападения. Серая масса штурмующих словно лавина ринулась в атаку. Из-за ям перед воротами, похожее на рваное полотенце полотно наступающих пошло некрасивыми пятнами, обходящими ловушки, но в остальных местах поле было залито врагами сплошняком. Стрелы сыпались на нападающих пучками, в ответ летел целый рой дальнобойных стрел, по размерам почти сопоставимые с копьями; они были мало эффективны – попробуй, попади в бойницу размером с два лежащих друг на друге кирпича, но все же, время от времени, некоторые солдаты падали, пронзенные. Поперек рва ложились мостки – настоящие, не халтурные, как из лесенок; они прогибались под тяжестью бегущих по ним тел, но все же выдерживали. К обоим воротам побежали воины с тараном, накрытые щитами; огонь моментально сконцентрировали на них, враги падали, быстро менялись, снова падали, но оказались под воротами, с размаху ударили в дубовые створки, и их тут же начали заливать кипящим маслом.

Кругом царил хаос, сотканный из грохота доспехов, криков боли, крови, громогласных команд дружинников, и в этот хаос, особо выразительным соло, врезался душераздирающий крик горящих носителей тарана.

Враги наползали сразу со всех сторон – приставляли лестницы, ставя их в зловонную жижу, кувыркаясь, чуть ли не по пояс, в навозе. С другой стороны, туда было мягче падать, когда огромным камнем воина сбивали с лестницы.

– Камни кончаются, Ваша светлость, – доложил Инженер.

– Прикажи крестьянам ломать второстепенные постройки в крепости. Смолу берегите, ее тоже мало, бросайте только на большое скопление людей.

– Как скажете, Ваша светлость.

Потом на врагов начали падать раздетые трупы их противников, лопаясь на островерхих шлемах и осыпая штурмующих кровавым душем и гирляндой распоротых внутренностей. Часть таких солдат, увешанных кишками, красных, с ног до головы и уже обезумевших, все же залезла на стену, завязался жестокий бой. Напавших все же скинули вниз, лесенки, по традиции, вытащили на стену, скидывая их во внутренний двор, не считаясь с судьбами тех, на чьи головы они падали. И на этот раз дров оказалось много.

Возня перед воротами не прекращалась до последнего; полотно подъемного моста изрядно трещало, но не сдавалось, сыпало на горы мертвых и постоянно умирающих живых хлопья сажи со своего обожженного бока там, где дерево не было обито железом, которое, кстати, штурмующие пытались оторвать.

Бой окончился только после полудня, оставив со стороны штурмующих горы свежих трупов, и залитую кровью стену со стороны замка. Бультекс бегал от раненного к раненному, давая указания по лечению; то тут, то там, прямо на стене, пилили руки и ноги, зашивали раны, раздевали, добивали и скидывали со стены тех, кто был обречен. Горы окровавленных доспехов мерзко звеня вырастали на стене и Альфонсо, на правах руководителя, пошел к себе в спальню в башне, просто для того, чтобы отупело смотреть в потолок, отходя от видений отрубленных голов, размазанных камнями внутренностей, валяющихся в навозе, криков, запаха крови и обгоревших тел.

– Гелик, дай распоряжение графу Феликсу пересчитать, сколько погибших…

– Слушаюсь, Ваша светлость…

Иссилаида вошла тихо, как тень, нерешительно остановилась у кровати, а потом, попытавшись аккуратно в нее сесть, плюхнулась так, что подлетел Альфонсо.

– Можно, Ваша светлость? – робко спросила она.

Альфонсо не ответил. Ему не хотелось как и не издавать звуков, так и не слушать их, даже свой собственный голос раздражал бы. Иссилаида чутьем пришибленной этот момент уловила и тоже молчала, только сопела, как корова.

Вот оно – лекарство от смерти. Альфонсо молча, пачкая испачканной в крови рукой (в бою он не участвовал, но где то все равно испачкался (о чем не знал, сначала)) рубашку своей купленной любви всей своей жизни, погладил ее живот, там, где зарождалась новая жизнь.

Солнце поднималось высоко в небо, обещая новый день и обещая, что быть ему солнечным. Смрадные испарения от навоза, трупов, крупные, зеленые мух, настолько ленивые, что почти не летали, встретили Альфонсо на стене, усилив его и так сильную тошноту. На стене сидел, печально глядя в даль Феликс – несчастный страдал о своей принцессе, и совершенно не обращал внимания на смрад и мух, при этом, пряча от всех свое творение, царапал что-то на березовой бересте угольком, хотя Альфонсо точно знал – писать он не умеет. Раньше бы Альфонсо спросил, что это он делает, но сейчас он ненавидел его также, как ненавидел всех – боль в живот не давала ему спать, есть, пить, жить и дышать. Еще трясло от температуры, а желудок не минуты не хотел ничего в себе держать. Альфонсо не выдержал, свесил заднюю часть тела со стены, посмотрел на Феликса – тот тактично отвернулся.

Когда Альфонсо, дрожа и держась за живот, принес свое тело на башню, хоть и жутко хотелось лечь, все уже собрались и смотрели на герцога с сочувствием: с бесящим, бессмысленным и унизительным сочувствием.

– Что у нас? – спросил Альфонсо.

– Степалексы (так Эгель называл теперь своих объединенных врагов) готовятся к нападению. Всю ночь шли приготовления.

– Вот скоты, – проскрежетал зубами Альфонсо, – мало им было.

– Дрова на исходе, смолы осталось двадцать бочек, число погибших в битве – не известно, да и нет смысла считать их сейчас, накануне новой битвы. Но то, что потери врага как минимум в три раза выше – это точно, – сказал Феликс.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что их стало в три раза меньше, – пожал плечами Феликс и больше никто ничего не стал спрашивать. Да это и не имело значения, когда Инженер объявил о сдаче четырнадцати крепостей на западе, и падении двадцати семи на востоке, о чем его известил принесший письмо от короля голубь.

– Мы остались одной единственной не захваченной крепостью в тылу врага. Алексийцы двигаются к столице, и мы у них как заноза в спине, – сказал Инженер, а потом добавил:

– Король приказывает держаться до последнего как можно дольше.

Альфонсо выругался, даже не пытаясь сдержаться перед своими вассалами. Потому что всем было понятно, что вассалить скоро будет некому.

– Черт, скоро вся армия Алексии и Степи будут здесь, – сказал Эгель таким тоном, что Альфонсо услышал нечто вроде сильно замаскированного «А не сдаться ли нам? Игра все равно кончена»

Из оставшихся тридцати пяти воинов королевской стражи ни один бы и не подумал о сдаче – чувство патриотизма вколачивали им в головы с самого их благородного, дворянского детства. Насчет Эгеля Альфонсо был не уверен, да и насчет себя – тоже. Если бы не было Иссилаиды, точнее, ее ребенка (еще точнее, их ребенка) он бы уже давно бросил крепость и сбежал тайным ходом в Лес, наблюдая, как рушится цивилизация из укрытия вековых деревьев, но для Иссилаиды Лес был геенной огненной, адом на земле и страх оказаться там, если бы Альфонсо вздумал тащить ее насильно, лишил бы ее плода болезненным способом. С другой стороны, всегда можно зачать другого.

– Ваша светлость, -сказал Бультекс, – я принес вам порошок семян подорожника от поноса. А еще у нас, у некоторых крестьян, отмечены признаки чумы. Сейчас они изолированы в одном из подвалов замка, но я боюсь…

Крестьяне сидели на половинном пайке, при этом воду теперь не кипятили, поскольку берегли дрова. В большом скоплении людей болезни неизбежны, а чума… Чума это конец.

– Ну отлично, – буркнул Феликс, – теперь чумовое время будет у нас.

В прошлом году чума нас спасла, а в этом.... погубит, – подумал Альфонсо, и тут его осенило такой гениальной мыслью, что снова скрутило живот.

– Враг наступает, – крикнул Эгель.

– Да, звоните в колокол, – приказал Альфонсо.

Как с неистовой яростью штормовые волны, бьют своими хлыстами – брызгами бедный, одинокий маяк, уместившийся на клочке голой скалы посреди океана, так и Алексийцы остервенелыми волнами, рвались на стены крепости, расцветая кровавыми ранами на теле серой толпы. Раз за разом они взбирались на стену, раз за разом скидывали их обратно вниз, оставляя на стене крепости лужи скользкой крови, руки, ноги, головы. Защитники крепости спотыкались о валяющиеся трупы и доспехи– Альфонсо приказал крестьянам убирать их, и тут началась настоящая сумятица. К счастью, крестьяне, за полгода обучения, тоже кое – как научились махать мечом; не закаленные в боях воины, но все же и не трусливые мишени для копий.

Феликс рвался в самую гущу битвы, словно желая покончить с собой от тоски по принцессе; возможно он надеялся на то, будет воспет в былинах славным воином, возможно, думал, что чем больше прикончит врагов сейчас, тем меньше будет угрожать принцессе опасность потом; в любом случае, логикой и здравым смыслом его деаяния и не пахли. Зато мужество было на высоте, если бы не…

В одном из прорывов его ударили мечом по голове, уронили на стену, и, почитая за мертвого, принялись по нему топтаться. Богатые его доспехи, гордость, которую он наотрез, даже под страхом казни отказался продавать, безжалостно испачкали кровью и навозом, нещадно помяли, порубили мечом. Феликс вылез из стычки отнюдь не в геройском виде, держась за ребра, спотыкаясь на чужих внутренностях и сел в сторонке, совершенно перестав обращать внимание на бой.

Тяжело дрожала крепость, принимая на себя удары тарана по мощной двери – подъемному мосту – нечем было уже поливать наступающих и те беспрепятственно толпились под воротами. И ничего не могли сделать.

Сборной армии Алексии – Степи более не существовало. Внезапно и очень быстро серая каша нападающих превратилась в маленькие группки людей, изможденных, израненных и лелеющих одну единственную мысль – бежать. Напрасно бесился у себя в палатке Минитека, выражая это тем, что чуть чаще дышал и чуть шире открыл глаза – он снова потерпел поражение.

– Проваливайте! – орал Альфонсо вслед убегающим. В порыве угара битвы, еще не отпустившего его голову, он выплеснул весь придавивший его страх и напряжение тем, что со всей силы пнул чьи то внутренности, валявшиеся на стене и крикнул:

– И кишки свои заберите!!

Потом он сел также, как Феликс, схватился за живот и злобным рыком посылал далеко всех, кто останавливался помочь ему дойти до своей спальни.

– Отбились, твою мать, отбились! – кричал Эгель, размахивая мечом, разбрасывая в стороны кусочки прилипшей к лезвию кости и кожи.

– Заткнись Эгель!! – рявкнул Альфонсо, – распорядись отправить отряд больных чумой на вылазку добивать Алексийскую армию.

– Чумных, Ваша светлость? – изумился Эгель, – они же больные. И их мало, они все погибнут!

– Выполнять! – крикнул Альфонсо, – совсем потерял страх? Кто здесь герцог, холопина?!

Назвать Воеводу холопом было тяжким оскорблением. Но после кровавой бойни нервы у всех были на пределе, по этому Эгель не обратил на крики никакого внимания, как не обратил Альфонсо внимание на то, что тот не сказал «Да, Ваша светлость» Какая это глупость – титулы, кучка букв для поддержания болезненного эго их владельца. Костлявая с косой заберет тебя –да хоть бы и с помощью этой позорной дизентерии, и плевала она на титулы и положение.

«Чумовой отряд» был просто жалок, с одним единственным стягом, и то дырявым, своей сотней пеших людей, половина из которых были работяги и крестьяне. Даже с высоты стены были видны их растерянные лица, неловкие движение и полное не понятие, что делать. Альфонсо смотрел на них свысока и блевал; жутко хотелось куда то деться от мерзкого смрада, но деваться было некуда – он был везде.

Естественно, когда опешившие алексийцы увидели отряд, они даже мечи из ножен доставать не стали. Естественно, потерянные Эгибетузцы даже и не подумали напасть, они просто сдались.

– Сучьи предатели, – скрипел зубами Эгель, сатанея от невозможности наказать гнид. Он достал дальнобойный лук, одну единственную длинную стрелу – хоть одного, но он накажет; наказал бы, если бы Альфонсо, не остановил его слабым движением руки.

– Это даже хорошо, что они сдались, – просипел он пересохшим горлом.

– Почему? – удивился Эгель.

Боль в животе была нестерпимой, словно Альфонсо проглотил кинжал и он уплыл вниз живота, кувыркаясь там, разрезая, периодически, кишечник. Слабое дуновение ночного ветра из окна приносило тошноту, сверчки раздражали неимоверно, даже мелодичный, сотрясающий стены замка храп любимой Иссилаиды не услаждал слуха. Не помогало даже осознание того, что в крепости эпидемия дизентерии, и множество людей мучаются также, как он, только на голой земле, а не на кровати с шелковой простыней – единственным уцелевшим очевидцем былой роскоши. Угнетал также страх, что его сподвижники бросят его и сбегут через подземный ход, а его болезненное тело достанется Минитеке на потеху.

Ночь Альфонсо не спал. Утром в спальню попросился Феликс, на правах долгой лесной дружбы разговаривавший с Альфонсо запросто, да и на людях особо не трудясь проявить уважение сану, заорал так, что заглушил даже храп Иссилаиды, хотя казалось, что это не возможно:

– Ваша светлость, ты должен это видеть!!

– А-а-а-а-а!! Чего орешь!? Ты видишь, я болею? Я даже встать не могу…

–Ты это увидишь, ты побежишь как миленький…

Во все стороны, куда не посмотри, везде были враги. Сотни флагов, сотни гербов разных вельмож, тысячи солдат окружили крепость плотным кольцом, закрыв весь горизонт серой массой людей.

– Доброе утро, Ваша светлость, – хмуро поприветствовал герцога Эгель, – похоже теперь мы приплыли. Сам генерал Мумгальд Храбрый, собственной персоной объявился. Видать, совсем мы им здесь как кость в горле.

–Ваша пфпыфпыф, – на стену вбежал запыхавшийся Инженер, который проглотил какое то слово, задыхаясь от бега. Пфпыфпыф все расшифровали как «светлость» и переспрашивать, что он хотел сказать, не стали.

– Сигнал с дамбы не отвечает. Более того, река пересыхает – они, видимо, перекрыли ее.

Река текла за крепостью, неподалеку, питая водой ров, который скорее всего обмелеет и колодец, сообщенный с речкой подземным каналом. Всем были известны немалые старания шпионов Алексии найти слабое место в обороне крепости, но не нашли: канал к колодцу был скрыт рекой, а канализации в крепости не было. Можно было сделать подкоп, под вражескими стрелами, прокопав вглубь земли метра три и упершись в дубовые полы, но этого, почему то, никто делать не стал.

–Интересно, когда они начнут осаду – сегодня, или завтра, – спросил сам себя Эгель. Наверное, ему любопытно было, сколько он еще проживет дней – один, или два.

– Скорее всего, ни сегодня ни завтра, – задумчиво проговорил Инженер, и, увидев вопросительные лица собеседников, молча указал куда то. Сначала Альфонсо не понял, на что он хотел обратить внимание, а потом разглядел конструкции, метров десять в высоту, от которых даже забыл про жуткие рези в животе. Деревянную раму поставили горизонтально, прикрепили железными скобами, гвоздями, черт знает чем еще к горизонтальной раме, у которой были колеса. На вертикальной раме торчала в небо огромная балка с противовесом на одном конце и веревочной пращей на другом, прикрепленная шарниром к верхней перекладине рамы. Десять таких уродцев тащили по колдобинам лошади и скрип этих штуковин доходил даже до стен крепости.

– Что это за черт? – вскрикнул Альфонсо.

– Я что-то слышал о таких механизмах… – начал было Инженер, но бросил договаривать свои слова. Молчание, как ни странно, было самым подходящим звуком в данный момент.

Первую «балку» поставили в выкопанную яму, закопав огромные колеса наполовину в землю. Пять человек потянули балку на себя, положили в нее камень весом килограмм в пятьдесят, отпустили веревку… Вопреки всякому своему желанию, по спине Альфонсо пополз мерзкий холодок, а руки затряслись от ужаса: булыжник пролетел над головой, пропев в небе «вы все умрете» мерзким свистом и рухнул где то в крепости, гулким грохотом сотрясая землю.

– Это конец, – совершенно спокойно сказал Эгель и тем самым дал понять всем, что он тоже до смерти напуган. Следующий булыжник упал недалеко от стены, в толпу людей, что-то готовящих возле костра: взлетели вверх дрова и брызги пламени, пропорол землю камень, размазывая попавших под него несчастных ровным слоем по грязи, остановился в мокрой красной жиже с вкраплениями в ней лоскутков одежды. Третий камень не долетел и упал в поле перед воротами.

– Да сделайте же что нибудь! – вскричал Альфонсо. Его страх требовал действий, но что делать он не знал, по этому просто метался по стене, рыча от бессилия и злости и орал на всех, кого видел.

Между тем Алексийцы установили остальные девять штук своих машин и камни полетели с пугающей частотой. Оставшиеся чудом постройки разлетались в пыль при встрече с таким летуном, крепость наполнилась криками ужаса и стонами; по какой то прихоти страха люди решили, что камни не попадают в стену, толпой ломанулись наверх, создавая давку, когда в одну из лестниц камень врезался с таким хрустом, что можно было оглохнуть. Следующий попал в стену, вырвав из его толстого тела кусок, который осыпался вниз водопадом кирпичей.

– Лучники, стреляйте в эти!– крикнул Эгель, но это было бесполезно – стрелы не долетали.

– Черт, был бы лук побольше, – воевода смачно выругался.

– Точно! – вдруг вскрикнул, вдруг, Инженер и убежал вниз. Эегель ринулся за ним, в надежде организовать что-то более упорядоченное, чем тот невообразимый хаос, царивший в крепости.

– Надо бежать отсюда, – сказал Альфонсо, с замиранием сердца глядя, как очередной камешек летит прямо в него. Сейчас он… нет пролетел мимо.

– Беги. Я останусь защищать крепость до последнего, – проговорил Феликс.

– Чего защищать? Они тут камня на камне не оставят! Ты со своей любовью совсем сума сбрендил. Забудь о…

– Забудь о своей потаскухе садовнице!! – заорал Феликс. Глаза его стали красными, надувшиеся жилы во лбу пульсировали дикой злобой, такой же сильной, сколько и беспомощной, – Мы из –за нее чуть в Лесу не подохли, шкрябая в город, которого нет. Я умру здесь, и умру героем ради нее.

– Умри героем в столичном замке. Заодно и увидишься с ней.

Феликс вздрогнул. Феликс задрожал и побелел. Увидеться с принцессой – выпить нектар из цветов райского сада, хлебнуть сладкого запаха блаженства, услышать пение ангела. Увидеть его…

– Но я вернусь трусом.

– Все трусы уже сдались. Вся армия двух стран здесь, около нашей долбаной Левании и мы просто бессмысленно умрем.

Возможно, залитый чувствами мозг все же вспомнил чуть- чуть, как мыслить разумно, во всяком случае, Феликс задумался.

– Возможно, ты прав… Боже, я смогу ее увидеть. О, Боже!

На стену вбежал Инженер, руководя тремя солдатами, которые тащили огромную палку – почти бревно, моток веревки и два копья. За ними бежал Бультекс – весь ободранный, с ног до головы покрытый грязью и кровью, он крикнул, еще даже не добежав:

– Ваша светлость, у нас катастрофа!

Но что это была за катастрофа, никто не узнал: с жутким, лишающим слуха грохотом пролетающий камень пробил бортик и снес лекаря со стены во двор крепости. Брызнули осколки кирпичей, взлетело облако пыли, а когда ветер поигрался с ним и унес, Феликс и Инженер остались лежать.

Инженер поднялся первым, осмотрелся удивленным взглядом словно вспоминал, где он и что здесь делает; на лбу у него, прямо по центру, краснел кровавый синяк. Феликс корчился от боли, сцепив зубы и стараясь не стонать – осколок кирпича попал ему в помятые ребра, и теперь граф стоически терпел адскую боль. Альфонсо давно заметил: после встречи с принцессой, все его действия были сделаны с преувеличенным героизмом, как напоказ, словно Алена постоянно наблюдает за ним. Вот и сейчас: что тебе мешает орать на всю крепость, все же легче станет, так нет же, поднимается – белый, как облако, напряженный, как коровье пузо, но упорно корча из себя героя.

– Что он в этой бздыке нашел? – удивлялся про себя Альфонсо.

Принесенную корягу засунули между трех зубцов крепостной стены, натянули на ней веревку, получив на выходе корявое подобие трехметрового лука. Зарядили в него целое копье, тянули веревку три пехотинца: отпустили двое сразу, второй замешкался, и чуть не улетел вслед за веревкой.

– Недолет, – крикнул Инженер, – в палатку Мумгальда, кстати, зарядили… Может… А нет, вышел.

С предсмертным свистом пролетел над головами очередной камень, попал в главную крепостную башню, отломил от нее кусок.

У Альфонсо защемило сердце.

– Иди, скажи всем, чтобы прятались в подвалы, – сказал он Феликсу.

– Все не поместятся… А хотя теперь то, наверное, поместятся….

И он убежал. Главное, уберечь Иссилаиду, это, он, скорее всего, понял и ее спрячет первой.

Второй выстрел перекинул копье дальше, чем нужно, разрушив очаг полевой кухни. Удар был такой силы, что пробил бочку с водой насквозь, сорвав ее с телеги, попутно перевернув оную.

– Мы так скоро без копий останемся, – хмуро заметил Альфонсо, когда стража принесла еще сколько то штук. Следующий выстрел убил одного из рабочих машины, пригвоздив его к земле.

Четвертое копье прилетело прямиком в машину – та аж покачнулась, но все равно выстрелила, как и собиралась – эффекта не произошло.

– Нужно поджечь копье, – сказал Эгель.

– Нужно сделать лучше, – загадочно обронил Инженер и снова пропал со стены.

То ли показалось, то ли и вправду, но вроде бы машины стали стрелять реже и как то не так уверенно?

Инженер, с помощью двух пехотинцев принес ящик бутылок и бочонок; наконечники копий поснимали, насадив на них бутылки, предварительно наполненные смолой, обмазанные смолой. Пехотинцы, тяжело дыша, уперлись ногами в пол стены, Инженер поджег снаряд и чертя желтую кривую полоску в безупречно синем своде неба, летящий факел пропал из виду, родившись, потом, вдалеке, огненным фонтаном.

– Опять в палатку генерала попали, – констатировал Инженер, глядя, как штабная палатка пропадает в снопах пламени, – чуть сильнее натягивайте, олухи…

Попали в цель именно тогда, когда рабочие машины тянули пращу вниз, чтобы положить в нее камень; снаряд упал рядом, но горящей смолой попал и на людей и на машину, та загорелась, веревки лопнули, балка упала на землю.