Бессовестное время

Паровоз отцепился и уехал в депо. Состав словно обезглавили. От этого он стал выглядеть какимто безжизненным. Из-за отсутствия паровоза даже суета перед вагонами стала неуместной. Павел Петрович негромко, будто для себя, проговорил:

– Всё, что ни есть без головы, выглядит против естественного состояния вещей. А хуже того, когда голова вроде бы на месте, а на самом деле отсутствует, поскольку делается всё так, будто её и нет вовсе.

Навстречу им по платформе шёл мальчонка в подпоясанном кушаком овчинном полушубке. Шапка была ему велика, оттого постоянно сползала на глаза. Он не переставая поправлял её. Аристарху вдруг нестерпимо захотелось получить ответ на вопрос, который у него возник на переезде: что же по поводу происходящего думает самый обыкновенный деревенский мальчишка?

– Павел Петрович, давайте спросим мальчонку, что он думает по поводу паровоза, к примеру. Наверное, скажет, что внутри сидит змей-горыныч, который крутит колёса или, к примеру, нечистая сила, которую насильно посадили в трубу, отчего она неистово пытается вырваться наружу.

– А что? Весьма интересно знать, – согласился Павел Петрович.

Поздоровались… Мальчик остановился напротив, шмыгнув носом, снял рукавичку, приподнял шапку на лоб.

– Здравствуйте, барин. Чего изволите?

– Как тебя зовут?

– Ванюшка Колоденный.

– Вот скажи, Ванюшка. Как ты думаешь… Почему паровоз едет? Может, вагоны и без него смогут двигаться?

Ванюшка в очередной раз шмыгнул носом.

– Отчего же вагоны, барин, будут двигаться, если у них нет паровой машины?

Аристарх с Павлом Петровичем переглянулись.

– А паровоз?

– Паровоз – это совсем другое дело. Там паровая машина, которой для работы требуется пар. Пар получается в котле с водой, который топят дровами. Но только теперь уже есть паровозы, которые топят углём. От угля жару больше, оттого такой паровоз сильнее. Ещё всё зависит, сколько цилиндров. Вот на старых паровозах, к примеру, цилиндр был только один, а нынче уже полно паровозов с двумя цилиндрами, внутри которых двигаются поршни.

Было заметно, как у Павла Петровича с каждым произнесённым мальчонкой словом вытягивалось лицо…

– И что дальше?

– А вы что, про это ничего не слышали? – удивлённо спросил Ванюшка.

– Разумеется, нет. Кто же нам расскажет, – вставил Аристарх.

– Понятно. Только барин-то вот в форме железнодорожника.

– Нет, нет, я конторский и в этом ничего не понимаю, – замахал руками Павел Петрович.

– Так вот, – продолжил Ванюшка. – Пар от котла по паропроводам подводится к обеим сторонам цилиндра, и от распределителя через золотники подаётся то в одну сторону, то в другую сторону цилиндра. Оттого поршень и ходит туда-сюда.

– Скажи на милость, а отчего тогда колёса крутятся? – не унимался Павел Петрович.

– Да это совсем просто. К поршню подвижным образом прикрепляется шатун, который упирается в кривошип, связанный с колёсами.

Повисла тишина…

– Барин, я что-то неясно рассказал? – наморщил нос Ванюшка.

– Нет, всё, напротив, очень даже понятно, – как-то слишком задумчиво произнёс Павел Петрович. – Как вам кажется, Аристарх?

– Ясно, весьма ясно.

– Только ответь мне на один вопрос, – не унимался Павел Петрович. – Откуда ты, Ванюшка, всё это знаешь?

– Батька рассказывал. Он в депо работает.

– Кем?

– Заклёпщиком.

– А кто машине обучал?

– Батька и дядя Семён. Я, когда вырасту, машинистом буду, у меня даже вот что есть.

Он недолго рылся в кармане и вскоре протянул им зажатый кулачок. Когда он разжал его, на тёплой детской ладошке они увидели форменную пуговицу от железнодорожного мундира.

– Мне её машинист Василий Аполлинарьевич подарил на день рождения. Они вместе с тятей в депо служат.

Павел Петрович подался слегка вперёд…

– Ты подожди, Ванюшка, не уходи, я сейчас, скоро.

Он прошёл в вагон и вскоре вернулся.

– Держи.

Он так же, как Ванюшка, протянул закрытую ладонь, а когда её раскрыл, все увидели форменную железнодорожную кокарду с гербом. Ванюшка даже отшатнулся.

– Что вы, барин, что вы… За что?

– За правильное знание устройства паровоза. Машинистом, я думаю, ты непременно станешь. Тебе сколько лет?

– Десять.

Павел Петрович вложил ему в руку кокарду, закрыл её и сказал:

– Ты уж, братец, постарайся, может статься, в одном ведомстве служить когда-нибудь доведётся. Да, вот что. Передай поклон отцу.

– От кого?

–Скажи, от Павла Петровича из Петербурга. Ванюшка медленно удалялся вдоль платформы.

Он много раз останавливался, смотрел в ладонь, оборачивался, потом опять осторожно шагал, прижимая сжатый кулачок к груди. В какой-то момент он сдёрнул шапку, подкинул её вверх, поймал и побежал вприпрыжку вдоль станционной платформы, пока не скрылся за углом.

Долго шли молча…

– Ну, и как вы, Аристарх, оцените урок, который нам преподал десятилетний мальчик?

– Пока что, Павел Петрович, никак не найду подходящих слов, поскольку я и малейшего представления не имею даже о части тех знаний, коими обладает этот юнец.

– Согласен. Только главный урок, который нам следует вынести из всего: приглашая кого-либо к дискуссии, следует весьма уважительно относиться к собеседнику. Вы представляете, каких потрясающих результатов может добиться этот мальчик, если ему дать возможность учиться! Вот бы такого в Ясную поляну к Толстому. Кстати вы читали, Аристарх, какую школу открыл там Лев Николаевич? Бесплатное обучение, произвольное посещение предметов по выбору, согласно способностям ребёнка. Произвольная рассадка в классе, возможность перемещаться во время занятия, допускается даже при необходимости подходить к учителю. Полное отсутствие авторитаризма. Дети там в умственном исчислении математических расчётов превосходят любого взрослого. В литературе ранних классов они изучают шестистопный гекзаметр, который использовался в античной поэзии. А живопись! Художники с мировыми именами приезжают. Сам Илья Ефимович недавно посещал школу и давал уроки. Просвещение, Аристарх, только просвещение спасёт Россию.

На заиндевелой каменной платформе они весьма скоро озябли и потому прошли в зал для ожидания, затем в буфет. Посреди буфетного зала в окружении слушателей за столом, с недопитой бутылкой белого вина восседал знакомый им купец, который громко рассуждал о своей деятельности негоцианта в Париже. Они переглянулись, незаметно улыбнулись и направились к стойке.

– Любезный… – негромко позвал Павел Петрович.

Любезный моментально принёс им суп с куриными потрошками, расстегаи и чай.

За окном на платформе засопел паровоз, да ли первый колокол. Под руки повели пьяненького купчика. Путешествие продолжалось… На запотевшем окне Аристарх кончиком пальца нарисовал шпиль Адмиралтейства, Исаакиевский собор, фонарь и зачем-то извозчика. Ему опять вспомнились: Соня, маменька, Васильевский остров, тёмная Нева с золотой иглой в низком небе.

Деревянная скамейка нетерпеливо толкнула в спину. Поезд тронулся. За окном проплыла ставшая знакомой Любань. От стараний провожатого, который не переставая топил печурку, на окнах стали собираться едва заметные капельки. Первым заплакал шпиль Адмиралтейства, за ним извозчик… Дольше всех держался Исаакий, только и он со временем не устоял от соблазна пустить слезу.

Павел Петрович, устроившись поудобнее, поднял воротник.

– С вашего позволения, попытаюсь вздремнуть.

– Извольте, Павел Петрович, извольте.

Аристарх повернулся к заплаканному окну, вытер насухо угол стекла и стал рассматривать однообразную белую картину, которую время от времени разрывали решётки мостовых пролётов над замёрзшими реками. Казавшиеся безлюдными деревни были завалены снегом. Лишь кое-где поднимался дымок, да одиноко ползущая по нитке дороги лошадка, запряжённая в сани, напоминала о том, что здесь живут люди.

Высокие сосны неожиданно подступили к дороге, замелькали за окном нескончаемым жёлтым частоколом. Порой казалось, что этот нелюдимый край не кончится никогда. Оттого станция Чудово с зубцами дворцовых фронтонов и арочными окнами показалась Аристарху похожей на сказку.

Ближе к вечеру прибыли в Малую Вишеру. Станция своей округлой формой напоминала праздничную карусель. На платформе шла бойкая торговля. Продавцы в белых передниках наперебой предлагали горячие пирожки со всем, что можно было только придумать, а ещё калачи, баранки. Розовощёкая баба, держа перед собой берестяной поднос с горячими ватрушки с творогом, которые словно маленькие солнышки выглядывали из-под расшитого полотенца, задорно подзывала:

– Горячие ватрушки, горячие пирожки, начинка – творог да капуста. В животе не пусто, и съедят не жалко.

Ей вторила розовощёкая толстушка с добрым лицом.

– Калачи, калачи, прямо только из печи. Внутри мак, да и отдам за так…

Они с наслаждением наблюдали какое-то время за праздником, случившимся в совершенно обычном месте – на станции Чудово. Отойдя на край платформы, оба вдыхали морозный воздух, ели пирожки и молча смотрели вокруг. Молчание нарушил Павел Петрович.

– Видите, Аристарх, в отдалении круглое здание?

– Это то, что напоминает большую чернильницу? Конечно, вижу.

– Это и есть моя работа.

– Вы строите эти, с позволения сказать, чернильницы?

– Нет, это паровозное депо. Они все уже давно построены. Сейчас мы их перестраиваем. Всё просто. Паровозы стали мощнее, Ванюшка прав, сейчас они тянут уже по пятнадцать вагонов и более, а начиналось всё с пяти. Выросли наши паровозы, длиннее стали и перестали помещаться на поворотный круг.

– Вы уж их перестройте так, Павел Петрович, чтобы не переделывать. А то не прошло и пятьдесят лет, а уж всё перестраивать надобно.

Павел Петрович улыбнулся уголками губ.

– Непременно учтём, не извольте беспокоиться за будущее. Хотя это и есть непростой путь человечества, который называется прогресс.

Тени, будто устремляясь за временем, становились длиннее, солнце устало садилось за полоску леса у горизонта. После Бурги в хвост поезда уткнулся второй паровоз.

– Подъём начинается, – кутаясь, проговорил Павел Петрович. – Веребьинский обход. Про это место все рассказывают байку, будто, когда царь проводил линию на карте, именно на этом месте царский палец выступил за линейку, вследствие чего получился досадный изгиб линии. Перечить, мол, не стали, так и построили. Выдумка это. Просто здесь очень крутой подъём, потому и пришлось обходить гору. А когда поезда идут из Москвы, другая проблема – под уклон состав трудно остановить. Бывало, и станцию проскакивали.

Железнодорожник, извиняясь за неудобства, толкался в проходе, зажигая свечи в фонарях.

– Извините за неудобства, зато светло будет. Светло будет. Извините…

От света фонарей ночь за окнами стала ещё чернее. Лишь изредка проползали светляки станционных фонарей. Аристарх плотнее застегнулся, засунул руки под шубу, закрыл глаза и стал засыпать. Ближе к утру, уже сквозь сон, до его слуха несколько раз доносилось: «Бологое. Скоро Бологое…». После наступила тишина, в которой жить остался только звук поезда. Аристарху не снилось снов. Он лишь ощущал, как одинок в темноте, которая, закутав всё непроницаемым одеялом, спрятала от него все прочие звуки вокруг… Сохранившиеся обрывки из прошлой жизни плыли один за другим. Он видел, как говорит маменька, но не слышал её голоса. Беззвучной птахой щебетала рядом Соня… А это что за звон? Это Савва у парадной поджидает его на велосипеде.

В Твери встретили начало нового дня. Снова гуляли по платформе, в буфете ели горячие оладьи со сметаной, пили крепкий чай. Сидя в вагоне, вынуждены были слушать пьяный бред опохмелившегося в Твери купчика. Все ждали появления Москвы.

С Лизонькой приключился лёгкий обморок, причиной которого, как выяснилось позже, было ожидание ребёночка. Вследствие излишней болтливости её маменьки вскоре всем стало известно, что они из обедневших дворян. Есть у них имение на изгибе речушки, рядом с деревней, которая когда-то принадлежала их барскому роду.

Нераспроданные земли ещё остались, хотя имение пришло в полнейшую негодность по причине негодяя управляющего. Сами они в деревню ехать не хотят, поскольку Лизоньке надо непременно устроить семейную жизнь в городе. По приезду мамочка обязательно начнёт продавать имение и оставшиеся земли. В Москву же они с Лизонькой едут к её мужу, где тот находится по служебной необходимости. По странным причинам он перестал отвечать на письма, отчего у маменьки было недоброе предчувствие, а у Лизоньки обмороки.

При выходе на очередной станции Аристарха окликнул незнакомый студент в очках:

– Доброго здоровья, Аристарх!

– Доброго здоровья, с кем имею честь?..

– Игнат Скоробогатов.

Аристарх сразу вспомнил этого студента. Он тоже не менее года посещал заседание тайного общества в Никольском переулке. Много раз им приходилось спорить. Игнат был слишком категоричен в своих рассуждениях и не воспринимал никаких иных методов борьбы, кроме вооружённой. Был он чаще всего резок и несдержан. При этом весь его внешний вид, с сухой, чуть сгорбленной фигурой, длинными волосами и странными жёлтыми, казалось бы, подслеповатыми глазами, говорил как раз об обратном. Походил он больше всего на зачитавшегося студента. По убеждениям он был скорее анархист, чем марксист.

– Игнат, действительно вы. Только я не признал вас без длинных волос. Куда же вы держите путь?

– В Малороссию, в Одессу. А вы, случаем, не на юг? Может, вместе?

– Что вы, Игнат, я как раз наоборот, в Сибирь, а точнее, в Тобольск.

– Полагаю, вы делаете то же, что и я: совершаете побег от сыскной полиции, – смотря с таинственным видом в сторону, проговорил Скоробогатов. – Как же им удалось раскрыть секрет нашей организации? Мне кажется, среди нас был провокатор. Вот узнать бы, кто это, да учинить расправу. Вред от них революционной идее. Таких надо сразу уничтожать и жечь калёным железом!

От волнения он даже сдёрнул с головы шапку и принялся нервно мять её в руках. В горящих глазах заметались тревожные жёлтые всполохи. Он ещё долго что-то говорил озлобленно и пафосно. Аристарх слушал его, видя почему-то перед собой лишь жёлтые глаза. Наконец он несколько успокоился.

– Удачи вам, Аристарх, в революционной борьбе, – торжественно проговорил он, нахлобучивая шапку. – Не будем излишне демонстрировать наше знакомство.

– Вам тоже удачи, Игнат. Может статься, свидимся когда-нибудь.

– Непременно свидимся. Я думаю, наши революционные пути ещё обязательно пересекутся.

Качнуло вагон. Тверь медленно поплыла перед окнами нарядной колоннадой с одной стороны и огромной «чернильницей» с другой. Ближе к Москве стали чаще попадаться засыпанные снегом деревеньки, переезды с полосатыми шлагбаумами, полустанки. На платформе в Москве они обменялись с Павлом Петровичем петербургскими адресами, пожелали друг другу удачи и разошлись.

* * *

Москва встретила Аристарха таким же вокзалом, как и в Петербурге, жуликоватыми извозчиками, клопами в гостином доме, где он остановился на одну ночь, до утреннего поезда. Аристарх сразу отметил про себя: Москва – это не Петербург. Московские половые и горничные отличались заметным лизоблюдством и до неприятного неестественной угодливостью.

Все события происходят не сами по себе и не случайно, вот, если взять, к примеру, какое влияние на развитие событий могут оказать самые что ни на есть обыкновенные клопы? Оказалось, что могут. Аристарх из-за этих неприятных мелких тварей совершенно не выспался, а потому решил купить билет в первый класс. К слову сказать, и сидеть ему тоже прилично надоело. Тридцать семь рублей было несколько жаль, но он не удержался от желания выспаться.

В путешествии хорошо запоминается только начало пути. После первого дня восторг и любопытство начинают путаться и забываться. Часы, сутки, похожие одни на другие, последовательность событий, меняющиеся лица людей – всё сливается воедино.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.