Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV

Как уже известно читателю, Кидуа была заинтересована в продолжении войны между Палатием и Латионом. По счастью, намного больше, чем в этом были заинтересованы сами палатийцы. Так что всю летнюю кампанию продолжалась эта странная война. Палатийское войско (вероятно, то самое) неспешно подошло к Белли и даже сделало вид, что осадило его. Но, учитывая несколько тысяч мирных жителей, находящихся в городе, эта осада была настолько щадящей, что практически не чувствовалась.

За всё лето случилось лишь две или три стычки – вероятно, когда дюк Кидуи давал очередного пинка королю Палатия, напоминая о заключённом договоре. Но все эти стычки делались безо всякого вдохновения, словно отработка тяжкой повинности. За всё время с момента возвращения в Белли Второй легион вкупе с пришедшим на подмогу Одиннадцатым потеряли всего триста шестьдесят два человека, из которых безвозвратными потерями были лишь семьдесят четыре, а больше половины остальных попали в лазареты не из-за ранений, а по причине болезней.

Каладиус отчаянно скучал и развлекался лишь беседами с Традиусом. Теперь, когда из-за обострившейся войны и псевдоосады поток прекрасных вин иссяк, превратившись в едва заметный ручеёк, появление каждой бутылки с гербом Туано или Бирри37 на сургуче превращалось в знаменательнейшее событие. И Каладиус очень полюбил такие вот посиделки, когда за пару часов выпивалась одна бутылка на двоих, но говорилось очень о многом.

Пару раз, забывшись, Каладиус даже делал небольшие промахи, вспоминая какие-то небольшие факты из своей настоящей биографии. Вообще он уже настолько хорошо влился в роль великого мага, что, кажется, не переставал им быть даже во сне, однако же в такие вот минуты откровенности и доверительности всё ещё случались небольшие огрехи. К счастью, Традиус ничего не замечал, понимая, что у человека, прожившего триста лет, должен быть весьма богатый и разносторонний жизненный путь.

Одновременно великий маг готовился к тому, чтобы предстать при дворе. Он понимал, как много любопытных и не всегда дружелюбных взглядов привлечёт он к себе, и хотел быть готов к тому, чтобы при необходимости уметь ответить на самые сложные и неудобные вопросы. В частности, на вопросы, касающиеся неудавшегося отравления и триумфально удавшегося спасения.

Большинство магов считало, что магия и алхимия имеют мало общего. Некоторые алхимические субстанции могли использоваться в волшбе, особенно в зачаровании, но всё же негласно считалось, что последствия алхимического вмешательства, например, отравления, вряд ли можно решить волшебством.

Была, конечно, целительная магия, которая обычно развивалась как отдельное направление, и вот здесь смешение волшебства и алхимии было делом обычным, но и это смешение было условным. Одно дополняло другое, но действовали они обычно порознь. Порошки и пилюли вкупе с заживляющими заклинаниями – чаще всего, лишь этим дело и ограничивалось. Найти в токе крови частицы яда и уничтожить их, не причинив вреда организму – большинство магов назвали бы это чушью. Поэтому Каладиусу нужно было найти достойное объяснение.

– Всё сущее вокруг нас – есть возмущение, – поигрывая кружкой со слегка подогретым вином, объяснял великий маг. – Большинство магов пользуются им, но не видят его и не понимают его природы, подобно тому, как пахарь сеет зерно и после ест хлеб, не имея ни малейшего понятия о природных процессах, превративших одно в другое. Мне же дан великий дар – я вижу возмущение.

Традиус взирал на Каладиуса с благоговением. Он даже отставил свою кружку – признак величайшего волнения и величайшей сосредоточенности.

– На что это похоже?..

– Сложно объяснить… Это – как узор. Как ткань. Или сеть. Или как песчинки, из которых сложено всё вокруг… В общем, я даже не знаю, с чем это сравнить. Это так же сложно, как описать жестами глухому с рождения человеку птичьи трели. Но всё, что есть вокруг нас, сплетено из этих тончайших нитей. И если развязать нужный узелок – предмет или его часть просто исчезнут.

– Так же, как те городские ворота! – восторженно подтвердил Традиус.

Каладиус не стал уточнять, что исчезли не ворота, а лишь их малая часть. Пусть – быть может, через какое-то время люди действительно будут говорить о том, что он заставил исчезнуть целые ворота, а то и целые города. Ему это пойдёт только на пользу. Поэтому он лишь кивнул и продолжил:

– Я прекрасно понимаю, что если удастся завязать нужные нити в верный узел – можно создать новые вещи. Можно из ничего создавать камни, а быть может – и целые дворцы. Можно создавать громадные слитки золота, или же зерно, чтобы прокормить бедняков. Наверное, можно даже таким образом создать живое существо, а быть может – даже и существо мыслящее. Может быть, однажды я научусь делать и это…

– Надеюсь, что нет… – поёжившись, покачал головой Традиус.

– Почему это? – удивился Каладиус, не ожидавший подобного.

– Представьте, как жутко будет жить в таком мире!.. В мире, в котором обесценится буквально всё. Если один сможет получить столько зерна, сколько ему захочется, а другой – неограниченное количество золота… Всё потеряет смысл. Во что превратится цивилизация, которой не нужно будет прилагать ни малейших усилий?

– Я не думал об этом раньше, – признался Каладиус. Он действительно об этом не думал, поскольку сама идея подобных возможностей почему-то пришла ему в голову только сейчас, в этом разговоре. – В любом случае, боюсь, что даже если проживу тысячу лет, этого не хватит, чтобы постичь подобные знания. Неведомый был мудр, создавая Сферу.

– Значит, Гурр настолько всемогущ, раз он может создавать гомункулов?

– Не думаю, что это то же самое. Он не создаёт их из возмущения, а лишь вкладывает в неживую материю нечто, что превращает её в подобие живой, – едва проговорив это, Каладиус чуть не поперхнулся. Его внезапно осенило, как можно сделать свою версию значительно более правдоподобной. – И именно об этом я и хотел рассказать. Представьте себе, друг мой, что есть два сорта возмущения. Нет, не так… Возмущение – оно и есть возмущение. Представьте, что есть два разных типа узелков, которые можно из них связывать. Завяжешь так – получишь материю, завяжешь этак – получишь… Не знаю даже, как лучше это назвать. Получишь какую-то функцию, уж простите мне мой академизм – подобных исследований я не встречал прежде ни у кого, так что вынужден именовать понятия, как умею.

– Что вы имеете в виду под словом «функция»? – Традиус, охваченный неподдельным вниманием, наклонился вперёд, ловя каждое слово.

– Нечто нематериальное. Огонь испускает жар, солнце даёт свет, мозг порождает мысли… Вот лежит прекрасно зажаренная курица. Что отличает её от той, что бегает на заднем дворе? Жизнь. Но что это – жизнь? Я не могу ответить на этот вопрос, и поэтому просто придумал некое словечко для этого – функция. То есть курица как совокупность мяса, костей, перьев и крови – есть один тип плетения возмущения. Но жизнь, которая была в ней, и которая её покинула после того, как ей свернули шею – это нечто другое. Это – другой тип плетения.

– И вы можете их различать?

– До известной степени, – осторожно ответил маг, стараясь не ступать на слишком уж шаткий лёд.

– То есть вы можете убить человека, просто развязав узелок и прекратив одну из его функций?

– В теории – да. На практике это сделать чрезвычайно сложно. Если вы представляете себе всё это как узор, который деревенская баба вышивает на покрывале, то глубоко заблуждаетесь. Скорее это похоже на ворох перепутавшихся нитей, где совершенно непонятно, какая из них куда ведёт. За долгие годы я научился видеть лишь некоторые типы этих нитей, и худо-бедно могу заставить материю исчезнуть.

– Значит, именно так вы сумели уничтожить яд? Прекратив его существование как материи?

– Это было бы невероятно сложно, если вообще возможно, – покачал головой Каладиус, хотя ещё четверть часа назад собирался говорить нечто подобное. – Отрава, разошедшаяся по жилам, в некотором смысле осталась единой нитью, но всё же эта нить, с другой стороны, распалась на мириады ниточек – по количеству частичек яда. И пусть даже они сохранили некое единство во множестве, чтобы разорвать их, нужно было рвать каждую. У меня не было на это ни возможности, ни времени, ведь нас было пятеро, и все мы быстро умирали. Хотя я, как вам известно, приучил себя к действию очень многих ядов, но это была уже чистой воды алхимия.

– Вы сумели уничтожить функцию яда? – в полнейшем восторге догадался Традиус.

– Всё верно, – осторожно взвешивая каждое слово, подтвердил Каладиус. – Это было какое-то озарение, возможно, вызванное действием яда. Вы же знаете, что в минуту смертельной опасности мы иногда способны на совершенно невероятные вещи. Словом, я вдруг увидел, какие именно узелки нужно разрушить. Я уничтожил не яд, а его функцию. Частицы остались в крови, но совершенно безопасные.

– Возможно, это было вмешательство самого Арионна! – едва ли не в религиозном экстазе прошептал Традиус.

– Вполне возможно, – кивнул Каладиус. – Во всяком случае, я не уверен, что сумею повторить. По крайней мере, хочется надеяться, что не придётся проверять это на практике.

Весьма любопытно, но в будущем именно из этой речи вырастет весьма популярная в научно-магических кругах теория, которую не удастся до конца ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку станет ясно, что даже сил величайшей магини Дайтеллы вряд ли будет достаточно для этого. Каладиус много позже будет не раз посмеиваться, наблюдая, как ломаются копья сторонников и противников теории, которую он так вдохновенно выдумал за бокальчиком вина. Впрочем, теория была настолько хороша, что он и сам воспринимал её вполне серьёзно.

***

Каким бы долгим и нудным ни было это лето, оно в конце концов всё же подошло к концу. Дожди зарядили ещё в середине месяца увиллия, и стало ясно, что в этом году возобновления боевых действий можно не ожидать. Палатийцы сняли свою декоративную осаду и отошли к северу, понимая, что зимовка в полевом лагере вряд ли будет хорошей идеей.

Каладиус с некоторой тревогой ожидал осени. Он не без оснований опасался, что Келдон мог позабыть о своём обещании, а зимовать в унылом Белли даже в приятной компании Традиуса он не хотел.

Все понимали, что Каладиус не задержится в легионе. Отношение к нему уже некоторое время было таким, будто он уезжает буквально завтра. Каждый из его товарищей сожалел, конечно, о своём – кто-то о тёплых философских беседах у камина с кружкой красного вина, кто-то о могучем маге, гарантирующем благоприятный исход практически любого сражения. Но вместе с тем в каждом жила надежда, что в будущем Каладиус замолвит о них словечко. И уж точно все сходились в том, что великому магу тут не место, как дракону не место в курятнике.

К счастью, на сей раз принц Келдон не забыл о данном ранее слове. Конечно, самолично он не приехал, чтобы позвать великого мага в Латион (сказать по правде, Каладиус втайне на это надеялся), но прислал гонца с максимально лаконичной запиской, в которой было всего лишь два слова: «Третье приглашение». В тот же день Каладиус покинул Белли, чтобы начать восхождение к вершинам мира.

Глава 28. Двор

В самый разгар месяца жатвы38 982 года руны Кветь великий маг Каладиус прибыл к Латионскому двору. Принц Келдон и здесь был в своём репертуаре – его писулька, присланная в Белли, ни коим образом не могла послужить пропуском. Ни один охранник не пропустил бы его дальше ворот. Можно было бы, конечно, потратив уйму времени, убедить кого-то из охраны послать за Келдоном, но далеко не факт, что сам великий князь сейчас находился во дворце. Да и это было бы огромным ударом по самолюбию человека такой величины как Каладиус.

Год назад Каррис именно так и поступил бы, если бы ему, паче чаяния, выпал бы такой шанс. Он направился бы во дворец, провёл бы там несколько часов, пытаясь найти достаточно сердобольного стражника, который бы согласился сообщить о нём принцу. Впрочем, может быть, всё было бы куда проще, и его провели бы и приняли сразу же.

Но это годилось для волшебника вроде Карриса, однако никак не подобало великому магу Каладиусу. Поэтому, как бы ни хотелось ему поскорее оказаться там, где ему было самое место, волшебник всё-таки приказал извозчику везти его в Старый город в гостиницу «Гростав Великий», которая была ему уже хорошо знакома. Заняв там самый фешенебельный и дорогой из номеров, он приказал портье прислать к нему посыльного с письменными принадлежностями.

На дорогой бумаге, источавшей слабый аромат каких-то благовоний, он начертал несколько строк:

«Его высочеству великому князю принцу Келдону.

Как и обещал, я принял Ваше третье приглашение. Сообщаю Вам, что я нахожусь в Латионе, в гостинице «Гростав Великий» Старого города. В случае надобности Вы отыщите меня здесь.

С уважением, Ваш преданный друг»

Самоуверенный маг даже не поставил свою подпись. Именно так, по его представлению, он должен предстать пред двором – не ищущий этого представления, а приглашённый наследником трона. И сам тон письма – спокойный и уверенный, должен был сообщить Келдону, что Каладиус не станет заискивать и выпрашивать.

У Каладиуса до сих пор не было собственной печати, да и нужды скрывать содержимое письма тоже не было. Поэтому он лишь сложил вдвое приятно хрустящий лист и передал его юноше-посыльному.

– Сделайте так, мой друг, чтобы это письмо попало лично в руки принцу Келдону. Не имеет значения, как скоро это случится, гораздо важнее, чтобы это непременно произошло. В случае чего вы можете даже заплатить за доставку. Вот, держите, – с этими словами он протянул пареньку целый серебряный дор39. – А это – его брат-близнец, который вы сможете оставить себе, чтобы у вас не было соблазна поскупиться в ущерб всему делу. Впрочем, мне совершенно безразлично, кому достанутся эти деньги. Если найдёте способ доставить письмо даром – ваше право!

Паренёк, хоть и прислуживал в весьма недешёвой и престижной гостинице, никогда в жизни не держал в руках таких денег, поэтому буквально оторопел на мгновение. Он глядел на два серебряных кругляка с таким вожделением, что Каладиусу показалось, что бедняга вот-вот начнёт истекать слюной. Но всё же посыльный взял себя в руки.

– Благодарю, мессир! – конечно, в гостинице уже знали, что их постоялец – великий маг, ведь сам Каладиус приложил для этого максимум усилий. – Клянусь, ваше письмо сегодня же попадёт к его высочеству! Ежели пожелаете – я могу остаться там, чтобы дождаться ответа.

– Не нужно, – махнул рукой маг. – Просто отдайте и убедитесь, что его доставят рано или поздно. Ждать ни нужно. Сразу же возвращайтесь обратно.

– Будет сделано, мессир! – окрылённый двумя серебряными крылами, юноша буквально выпорхнул из номера.

Теперь оставалось лишь надеяться, что Келдон в этот момент не прозябает где-то в лесах Коррэя…

***

Шушуканье, похожее на шелест листьев в лесу, сопровождало великого мага, шествующего по проходу, обеими сторонами которого толпились придворные. Вот он, момент его триумфа! Всё случилось ровно так, как и предполагал Каладиус. Расторопный посыльный, воодушевлённый почти царской наградой, добросовестно выполнил поручение.

На следующее же утро к «Гроставу Великому» прибыл блистательный кортеж – великолепная карета, воистину достойная принцев, а также дюжина паладинов в качестве почётного эскорта. Келдон, судя по всему, хотел того же, чего и сам Каладиус – чтобы появление при дворе великого мага превратилось в знаменательное событие. Может быть, он тем самым преследовал какие-то собственные цели, или же просто хотел сделать приятное тому, кто называл себя его преданным другом – сейчас для волшебника это не имело значения. Он попал ко двору так, как и мечтал – не тайком и с чёрного хода, а с величайшей помпой, заставив в один миг даже последнюю из прачек выучить его имя.

Дворец, конечно же, располагался в Заречном квартале, поэтому Каладиус сумел испытать удовольствие от славы ещё до того, как прибыл туда. Многочисленные горожане с большим интересом провожали глазами раззолоченную карету, понимая, что в ней едет очень большой и влиятельный человек, а великий маг великодушно позволял взирать им на свой лик, сидя в экипаже так, чтобы его было хорошо видно.

Большая тронная зала также как нельзя лучше подходила для представления великого мага королю, ибо могла вместить сотни людей. Принц Келдон, похоже, не преувеличивал – действительно, за минувшее лето придворные были настолько заинтригованы личностью Каладиуса, и с такой жадностью ждали его приезда, что сейчас здесь буквально яблоку было негде упасть.

Каладиус не изменил своему наряду – тёмные, почти чёрные свободные одежды, скрывающие фигуру, высокий, наглухо застёгнутый воротник, подпирающий подбородок, плащ с широким капюшоном, который, правда, сейчас был по вполне понятным причинам отброшен на спину, ну и, конечно – неизменные чёрные перчатки, без которых волшебника не видел никто и никогда с тех самых пор, как он стал Каладиусом.

За минувший год с лишним, что прошёл с момента получения ожога, рубцы уменьшились и посветлели. Кожа всё равно казалось тонкой и неестественно натянутой, словно лишённой морщинок и даже пор, и была на лице заметно светлее, чем на лысой голове. Всё те же редкие длинные волоски цвета остывшего пепла, торчавшие из подбородка, и всё тот же гладко выбритый череп. Наверное, через десятилетия следы ожогов смогут вообще изгладиться, явив миру истинное лицо великого мага, но пока оно всё так же напоминало гротескную маску.

В общем, от всей фигуры Каладиуса так и веяло таинственностью и даже, можно сказать, легендарностью. Вероятно, Келдон очень красочно передал все те небылицы, которые услыхал ранее от великого мага, а также, вполне возможно, приукрасил многие из них. И теперь придворные взирали на идущего мимо них человека, словно на какого-то героя древнего эпоса, внезапно сошедшего на землю.

Его величество король Тренгон, пожилой мужчина с довольно неопрятной внешностью и подрасплывшейся с годами фигурой, нетерпеливо поджидал неспешно идущего волшебника, так сильно накренившись вперёд на своём троне, что, казалось, он вот-вот клюнет носом вниз и упадёт на ведущие к престолу ступени. Он буквально пожирал глазами чёрную долговязую фигуру.

Рядом с троном стояло несколько человек. Одного из них Каладиус знал, поскольку это был принц Келдон собственной персоной. Его высочество радушно улыбался, и на мгновение великому магу показалось, что принц торжествует, словно купаясь в лучах славы древнего волшебника. Лишь протокол и этикет не давали великому князю сбежать со ступеней навстречу этому человеку-легенде.

Физиономии остальных были не в пример кислее. Особенно скуксился седовласый старик с длинными сальными волосами, схваченными в небрежный пучок. По нескольким мангиловым украшениям на его груди и пальцах было несложно догадаться, кто он. Но даже будь он совершенно нагим и безо всяких украшений, Каладиус сразу понял бы, что этот старец – главный придворный маг Анцидиус. Слишком уж красноречивыми были та высокомерная неприязнь пополам с глубоко запрятанным страхом, что он прочёл на его лице.

Ещё одним хмурым человеком у трона был, судя по всему, первый министр королевства Тишон. Но этот, похоже, просто всегда был в дурном настроении, словно каждое утро завтракал битыми бутылками. Он, по крайней мере, в отличие от Анцидиуса, не видел в приближающемся волшебнике угрозу своему положению.

Третьим из этой компании был, судя по всему, младший сын короля, принц Дейвон. Он был разительно похож на старшего брата, и если бы не густая каштановая борода, доходящая едва ли не до груди, их, наверное, вполне можно было бы перепутать, хотя Келдон был на несколько лет старше. Принц Дейвон единственный из всех выглядел едва ли не равнодушным к происходящему. Впрочем, как позднее узнает Каладиус, младший брат Келдона обычно бывал равнодушным вообще ко всему.

Ну и четвёртым был человек в арионнитских одеждах, стоящий чуть особняком. Не нужно было иметь много ума, чтобы понять, что это – верховный жрец Арионна Каихи. Эти странные служители культа, достигая определённых высот в своей иерархии, имели привычку принимать какие-то совершенно непроизносимые имена.

Несмотря на то, что в Латионе официально были разрешены все три конфессии, на практике арионнитство всё равно оставалось доминирующим – ассианство по-прежнему было узкой, едва ли не профессиональной религией и не имело столь грандиозной структуры, а от протокреаторианства, хоть и признанного на государственном уровне, большая часть населения по-прежнему старалась держаться подальше.

Каладиус приблизился к престолу без какого-либо подобострастия. Он подошёл спокойно – так, словно делал это ежедневно. Поклонился королю – опять же, не выказывая излишнего раболепия, со сдержанным достоинством. После этого он дружески улыбнулся принцу Келдону. Что же касается прочих – они удостоились лишь небольшого поклона, глубокого ровно настолько, чтобы не казаться простым кивком и не выглядеть пренебрежительно. Маг заметил, как при этом нервно дёрнулась щека мессира Анцидиуса.

– Я счастлив наконец видеть вас, мессир Каладиус! – провозгласил король, благодушным кивком отвечая на поклон. – Клянусь, мой сын уже прожужжал мне вами все уши!

– Его высочество был бесконечно добр ко мне, ваше величество, – в голосе Каладиуса едва слышалась лёгкая усмешка, так что никто из присутствующих не счёл эти слова самоуничижительными. – Я тоже, в свою очередь, счастлив предстать перед вами.

– Отдельно хочу поблагодарить за то, что спасли моего сына, мессир. Тем самым вы избавили королевство от множества ненужных хлопот и проблем.

Келдон усмехнулся, услышав подобную реплику, но, похоже, совершенно не обиделся. Видимо, подобные высказывания были вполне в характере короля.

– Я счастлив, что оказал вашему величеству эту услугу! – вновь поклонился Каладиус. – И счастлив, что сохранил жизнь наследника трона.

– Однако же мессир Анцидиус утверждает, что подобное невозможно, – с какой-то змеиной улыбкой вдруг произнёс Тренгон.

Каладиус понятия не имел, что тут творилось до его появления, но вполне предполагал, что давно уже превратился в больную мозоль придворного мага, и что король, не обладавший особенным великодушием, похоже, не упускал случая лишний раз задеть старика. Вот и сейчас эта фраза была сказана не от наивности – кажется, Тренгон собирался стравить двух великих магов. Он заметил, как блеснули от гнева глаза Анцидиуса, и как он побледнел от досады.

Каладиус воспринял это как своеобразную проверку. Он мечтал о главных ролях при дворе. Он мечтал быть верховным магом. И он понимал, что одного желания здесь мало. Подобно матёрому одинокому волку, забравшемуся на территорию другой стаи, ему нужно было показать свои клыки и доказать, что он способен стать вожаком.

– Полагаю, ваше величество, что многие могут сказать, что управлять в одиночку таким великим королевством как Латион тоже невозможно, однако же вот вы тут, и вполне успешно с этим справляетесь, – Каладиусу произнёс эти слова, граничащие с дерзостью, совершенно спокойно и доброжелательно, глядя прямо в лицо короля.

Придворный маг дёрнулся, словно от пощёчины. Он не вспыхнул от гнева, как это сделало бы большинство людей. Вместо этого он смертельно побледнел и что-то тихо прошипел, оскалив довольно неплохие для его возраста зубы. Король же, взглянув на Анцидиуса и оценив его реакцию, добродушно захохотал.

– Клянусь честью, отлично сказано, мессир! Вижу, вы за словом в карман не лезете! Не каждый в подобной ситуации поведёт себя столь самоуверенно. Поверьте, мессир Анцидиус – страшный враг! Иногда он даже меня так буравит своими чёрными глазищами, что я потом велю слугам внимательно оглядеть кафтан – не появилась ли на нём пара новых дыр!

– Ваше величество, я прожил на свете достаточно долго, чтобы перестать бояться сильных мира сего, – спокойно проговорил Каладиус, понимая, что сейчас он ступает по лезвию ножа. – Однажды, когда я был в Саррассе, то наблюдал торжественный выезд императора. Собралось множество людей, улицы были заполнены так, что солдатам приходилось отталкивать людей щитами и древками копий. Император ехал верхом на великолепнейшем саррассанском скакуне, который один стоил как целый корабль. Богатейшая сбруя, великолепный наряд самого монарха… И рядом шёл человек, который осторожно придерживал императора, чтобы тот не свалился с седла. Потому что правителю Саррассы едва исполнилось два года, и хотя стремена укоротили под его ножки, он всё равно держался неуверенно на крупе рослого скакуна. Знаете, ваше величество, как звали этого юного монарха? Синтилла, отец прадеда нынешнего императора Саррассы.

Это был очень сильный ход, и Каладиус давно к нему готовился. И сейчас он радовался, что ему так быстро представилась возможность ввернуть эту историю. Он прочитал когда-то давно о мальчике-принце, которому пришлось стать императором после того, как оба его родителя внезапно умерли, и вот теперь эта история пригодилась. Каладиус уже не боялся, что его поймают на лжи. Он понял, что если врать вдохновенно и не скупиться на мелкие детали – люди будут верить в это безоговорочно.