Самый далёкий тыл

Сталин поднял голову и ухмыльнулся.

– Тебя не мешало бы двинуть разок по лбу, – сказал он, вытаскивая из кисета щепотку табака и набивая трубку. – Например, когда ты не смог дозвониться до Фоменко во Владивосток.

– ЙосиСарионыч! – запротестовал Поскрёбышев, осторожно втискиваясь в кабинет. – Я же вам докладывал – Фоменко был у своей еврейской шлюхи. Когда у них на даче НКВД происходит активное сношение, Фоменко отключает на полчаса телефон.

– Активное сношение! – передразнил Сталин. – Ты когда научишься говорить нормальным русским языком, Поскрёбышев?.. Ты употребил лишнее прилагательное. А ещё член ЦК и секретарь Сталина!.. Сношение – оно всегда активное, понял? Или у тебя с женой оно пассивное?

Поскрёбышев облизнул губы и отвёл глаза в сторону.

Сталин встал.

– Берия и Фоменко в приёмной? – спросил он.

– В приёмной, товарищ Сталин, – поспешно подтвердил Поскрёбышев.

– Зови.

Поскрёбышев исчез за дверью и тут же вернулся, пропустив в кабинет Берию и Фоменко.

– Иди, – махнул Сталин трубкой в сторону Поскрёбышева.

Берия, негромко поздоровавшись, шагнул к длинному столу заседаний, положил на стол объёмистую папку, сел и налил себе стакан боржоми. Багровый от волнения Фоменко сказал с хрипотцой: «Здравия желаю, Иосиф Виссарионович!», но не прошёл к столу, а остался стоять у дверей, выпрямившись по стойке смирно и напряжённо глядя на Сталина.

– Фоменко, – негромко сказал Сталин, остановившись перед генералом и попыхивая трубкой, – вы помните наш последний разговор в этом кабинете?

– Помню, товарищ Сталин.

– Вы понимаете, что избежали расстрела только чудом? Вы понимаете, что за отказ выполнить приказ Верховного главнокомандующего полагается смертная казнь?

– Понимаю, товарищ Сталин.

– Вы понимаете, что только заступничество Лаврентия Павловича спасло вас от пули?

– Понимаю, товарищ Сталин, – сказал Фоменко, напряжённо глядя в желтоватые, с набрякшими веками, сталинские глаза. Ему казалось, что в глубине этих глаз он видит ту страшную сцену, о которой он, полупьяный, рассказывал недавно Анне на владивостокской даче НКВД:

«– …Послушайте внимательно, – тихо сказал Сталин, положив руку мне на плечо. – Вы рассыплете все восемь тысяч человек вашей дивизии позади этой линии, за спинами наших войск. Вы направите стволы ваших пулемётов в их спины. Наши войска будут предупреждены, что если они посмеют отступить, вы откроете огонь – и они будут немедленно и беспощадно расстреляны…

…– Немедленно и беспощадно расстреляны, – едва слышным голосом повторила Анна.

– Да. Немедленно и беспощадно…

– Так распорядился Сталин?

Фоменко кивнул. За прошедший час генерал прикончил бутылку вина, но не казался пьяным.

– И ты на самом деле стрелял в них?

Он отрицательно качнул головой.

– Вначале в этом не было необходимости. Наши красноармейцы сражались храбро и не отступали, несмотря на шквал вражеского огня и посреди разрывов тысяч бомб и снарядов. Это были наши лучшие дивизии, состоявшие из сибиряков, известных своей стойкостью… И я думал – я надеялся! – что, может быть, дело обойдётся без нашей стрельбы в спины наших товарищей по оружию.

– Но ты ошибся – верно?

Фоменко, не отвечая, прошёл к балкону и стал перед балконной дверью, глядя на переливающуюся серебряным блеском поверхность озера.

– Я ошибся, – произнёс он хриплым голосом, не поворачиваясь к Анне. – В первой неделе декабря, в районе Волоколамского шоссе, полк, состоявший из плохо обученных призывников, набранных в мусульманских республиках, в Узбекистане и Казахстане, попал под страшнейшую атаку немцев. В состоянии паники и безумия тысячи узбеков и казахов бросили свои позиции в окопах и ринулись в тыл…

– И ты открыл огонь, Паша? – прошептала Анна. – Ты их расстрелял – немедленно и беспощадно? Да, Паша?

Он повернулся к ней и взглянул ей прямо в глаза.

– Нет, – сказал он, – я нарушил сталинский приказ. Я колебался почти целый час! Я не мог заставить себя отдать приказ стрелять по нашим красноармейцам. К счастью, немцы почему-то остановились и не преследовали наши отступающие части… Но через два часа я был арестован и брошен в Лубянскую тюрьму… Меня судили в тот же вечер. Я был обвинён в предательстве и приговорён к расстрелу…»

…Вождь повернулся к Берии и сказал:

– Лаврентий Павлович, зачитай нам последнюю радиограмму от Рузвельта… Товарищ Фоменко, вы можете присесть. Вам как ответственному лицу за операцию «Шанхай» будет, я думаю, интересно узнать мнение президента Рузвельта об этой операции.

Генерал Фоменко прошёл на негнущихся дрожащих ногах к столу, сел на краешек стула, достал платок и вытер пот со лба.

Берия вынул из папки лист, поднёс его поближе к своему пенсне и начал читать:

«Дорогой мистер Сталин!»

– Как-как он меня назвал – дорогой?! – перебил Сталин и ухмыльнулся в усы. – Этот калека, видимо, считает, что я ему дорого обхожусь из-за ленд-лиза – вот поэтому он и называет меня дорогим.

Берия развёл руками.

– А что делать? – сказал он. – Вот мы будем писать ему ответ – и тоже назовём его дорогим.

Сталин выбил трубку в пепельницу.

– Нет! – решительно промолвил он. – Не буду я писать ему дорогой! Я напишу – уважаемый мистер Рузвельт… Фоменко, – неожиданно повернулся Вождь к генералу, – вы уважаете президента Рузвельта?

Фоменко встал и снова вытер пот со лба.

– Рузвельт – наш союзник, – сказал он еле слышно, комкая в руке мокрый платок.

– Это я знаю и без вас. Я спрашиваю вас русским языком, уважаете ли вы его. Да или нет?

Фоменко сжал губы, помолчал и неожиданно громко и чётко произнёс, как выстрелил:

– Уважаю! – И тихо повторил: – Рузвельт – наш союзник…

Сталин поднял голову и на мгновение задержал на генерале пронзительный взгляд своих рысьих глаз.

– Молодец! – одобрительно произнёс он и повернулся к Берии. – Теперь я понимаю, Лаврентий Павлович, почему ты спас его от расстрела. Не так много среди нас честных людей с собственным мнением… Читай дальше.

Берия протёр пенсне и продолжил чтение:

«Дорогой мистер Сталин!

Прежде всего позвольте поздравить Вас с замечательными победами Красной армии в нашей общей борьбе против нацизма. Русский солдат подтвердил в этой войне свою репутацию стойкого и храброго воина, а героическая работа Вашего тыла служит примером для наших усилий в снабжении армий союзников, и Красной армии в том числе, необходимым вооружением, продовольствием и боеприпасами.

Однако, к сожалению, в последнее время моя администрация получила сообщения о странном и необъяснимом наличии американского военного оборудования в руках наших врагов. Есть подозрения, что по каким-то причинам часть оборудования, полученного советской стороной по ленд-лизу, была переправлена кем-то в руки японцев.

Мы предпринимаем меры для получения неоспоримого документального подтверждения этих преступных действий.

Буду благодарен, если Вы прольёте свет на эти события, нарушающие нормальный ход наших союзнических отношений.

С глубоким уважением,

Франклин Д. Рузвельт.»

– «Мы предпринимаем меры для получения неоспоримого документального подтверждения этих преступных действий», – повторил с ухмылкой Сталин. Он обошёл стол и стал за спиной сидящего генерала. Тот попытался встать, но Вождь мягким нажатием руки на генеральское плечо вернул его на место. – Генерал Фоменко, мы вызвали вас в Москву, чтобы выслушать ваше мнение, какие меры предпринимают янки для получения неоспоримых документальных доказательств, и что можем мы сделать, чтобы они эти доказательства не получили.

– Товарищ Сталин, – произнёс Фоменко, – Рузвельт, я думаю, ссылается на попытки американского консульства во Владивостоке разобраться в этой тайне…

Неожиданно вмешался Берия:

– Иосиф Виссарионович, я докладывал тебе – помнишь? – что американцы направили во Владивосток журналиста из вашингтонской газеты Алекса Грина, пройдоху и международного авантюриста, с тайным поручением разобраться в операции «Шанхай».

Вождь молча кивнул, вспоминая недавний разговор с Берией:

…Сталин встал и принялся ходить медленно взад и вперёд позади письменного стола, попыхивая трубкой. Перейдя на грузинский, он спросил тихо:

– Что значит «плохие новости», Лаврентий?

– Американцы что-то заподозрили.

– Насчет чего?

– Насчет операции «Шанхай»… Наш человек в Вашингтоне, – добавил Берия, – предупредил нас пару дней тому назад, что американцы начали расследование.

Он замолк, ожидая реакции Сталина.

– Слушай, – сказал Сталин как бы в раздумье, – кто это придумал такое название – «Операция Шанхай»?

– Я.

– Почему «Шанхай»?

– Ну, потому, – пожал плечами Берия, – что речь ведь идёт о нашей политике на Дальнем Востоке.

Сталин продолжал пыхтеть трубкой, пуская клубы дыма.

– Скажи мне, Лаврентий, что за причина для их подозрений?

– Они взяли в плен много япошек на островах в Тихом океане, а те имели в своих желтокожих лапах американские пулемёты, патроны к ним, радиостанции и даже джипы. И янки точно определили, что всё это оборудование было доставлено ими во Владивосток по Ленд-Лизу. Теперь они хотят узнать, как оно попало к японцам.

– Много оборудования?

– Достаточно, чтобы возбудить подозрения.

– Так что они хотят предпринять?

– Они для начала пробуют разобраться в этой загадке при помощи одного журналиста, которого они отправляют на днях во Владивосток. Очень колоритная личность. Авантюрист. Чемпион по дзюдо. Интервьюировал Риббентропа, Долорес Ибаррури, Леона Блюма, Мао Цзэдуна. Ты должен его помнить, Иосиф, – он брал у тебя интервью прошлой осенью.

– Как его зовут? Я забыл.

Берия порылся в своих бумагах.

– Алекс Грин, – сказал он. – Возраст тридцать два. Русский по происхождению. На самом деле он Алексей Гриневский. Жил в Китае с родителями после бегства из России сразу после революции. Свободно владеет русским, английским, китайским и японским. В китайском даже знает несколько диалектов. Главный иностранный корреспондент в «Вашингтон Телеграф». Писал о наших сражениях на Украине, под Москвой и в Сталинграде. Потерял жену и сына в авиакатастрофе. В последнее время сильно пьёт. Есть сведения, что он нам, в общем, симпатизирует.

– Сторонник коммунизма?

– Я бы не сказал.

– Можно завербовать?

– Мы попробуем.

– Грин должен быть нейтрализован, – сказал Сталин, главный мировой специалист по нейтрализации врагов – настоящих и мнимых…

…– Фоменко, – сказал Вождь, – расскажите нам подробнее об этом авантюристе – что он делает, с кем общается…

Генерал прочистил горло.

– Грин на самом деле интересная личность, – промолвил он. – Недавно он, спасая подростка, вмешался в бандитскую разборку, применил приём дзюдо против главаря шайки, получил от него пулю в ногу и был доставлен в наш госпиталь…

– Смелый человек, – заметил Сталин. – И, значит, вдвойне опасный.

– Фоменко, – сказал Берия, – сообщите товарищу Сталину подробности вашей слежки за этим американским агентом.

Генерал Фоменко оглянулся на Сталина, всё ещё стоявшего за его спиной, неловко кивнул и провёл платком по лбу.

– Мы следим за Грином буквально днём и ночью, – сказал он. – Он посетил свою старшую сестру Екатерину, которую он не видел много лет, и долго беседовал с ней и её подругой, разведённой женой моего заместителя, подполковника Дроздова… Он на улице вступает в беседы с нашими моряками – и торговыми, и военными. Не так давно он, с нашего негласного ведома, взял интервью у директора владивостокского торгового порта. Мы разрешили ему провести беседу с подполковником Дроздовым. Он посещает наши воинские части, корабли, школы, детские сады и пионерские лагеря. У нас сложилось впечатление, что он искренне заинтересован в подробностях жизни в нашем тылу и сочувствует советским людям… И в то же время он, через эти контакты, несомненно, ищет возможность как-то проникнуть в тайну «Шанхая»…

Сталин обошёл стол и сел напротив генерала.

– Фоменко, – негромко промолвил он, – можете ли вы поручиться, что Грин не проник ещё в эту тайну?

– Не могу, товарищ Сталин.

– Почему?!

Фоменко помолчал, а затем, тяжело дыша, с трудом произнёс:

– Потому что он исчез…

Сталин перегнулся через стол и едва слышным голосом промолвил, глядя прямо в глаза Фоменко:

– То есть как – исчез?!

Вмешался Берия:

– Вот по этой причине я и вызвал генерала в Москву. Грин исчез – испарился! – и мы не можем его найти… Мы бросили на поиски сотню наших оперуполномоченных по всему Приморскому краю, но всё пока безрезультатно. Он живёт в квартире, расположенной в американском консульстве, но наши тамошние агенты сообщают, что и в консульстве его нет.

В кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь трудным, с хрипотой, дыханием генерала Фоменко.

Наконец Вождь поднялся со стула, закурил и нажатием кнопки на телефонном аппарате вызвал Поскрёбышева. Тот появился мгновенно и застыл у дверей.

– Александр Николаевич, – сказал Сталин, – дай распоряжение отвезти генерал-майора Фоменко в гостиницу «Москва»… Фоменко, где вы остановились?

– В «Национале», товарищ Сталин.

– В «Москве» вам будет удобнее… Александр Николаевич, позаботься, чтобы у генерала был самый просторный и удобный номер… Генерал, вам придётся задержаться в столице на день-два. До завтра!..

Когда дверь за Поскрёбышевым и Фоменко затворилась, Сталин сел рядом с Берией и сказал:

– Фоменко расстрелять без промедления. Об исполнении доложить сегодня же.

Берия кивнул.

– Кого мы назначим вместо покойника? – промолвил в раздумье Вождь. – Может, его заместителя?.. Как его зовут?

– Дроздов. Надёжный работник. Является по совместительству главным прокурором Военного трибунала Приморского края. Сделает всё возможное, чтобы найти и арестовать Грина, которого он ненавидит.

– Ненавидит? Почему?

– Наша агентура в американском консульстве доносит, что Грин находится в половой связи с разведённой женой Дроздова, которая работает в консульстве медсестрой.

Сталин ухмыльнулся.

– Поскрёбышев называет это активным сношением. Как тебе нравится такое определение?

Берия растянул свой безгубый рот в улыбке.

Сталин сказал решительно:

– Дроздову присвоить звание генерал-майора и передать ему все полномочия по «Шанхаю». Скажи ему, что он головой ответит, если Грин не будет найден и обезврежен…

Вождь встал и опёрся о спинку стула.

– А теперь, Лаврентий, возьми ручку и блокнот – я продиктую тебе ответ калеке Рузвельту, которого от души уважал покойный мерзавец и предатель Фоменко:

Уважаемый господин Рузвельт!

Позвольте выразить Вам мою искреннюю благодарность за Ваши тёплые слова, характеризующие советских людей и их героическую борьбу против нашего общего врага.

Я огорчён Вашим сообщением о негативных явлениях в рамках Вашей щедрой помощи нашей стране по программе ленд-лиза. Вместе с тем я хочу довести до Вашего сведения, что Ваше сообщение о появлении американского военного оборудования в руках японцев не явилось для нас неожиданностью. Недавно наши органы государственной безопасности раскрыли преступный заговор презренной кучки высокопоставленных лиц во главе с генерал-майором Павлом Фоменко, вступивших в тайную связь с японской военщиной через японское консульство во Владивостоке и совершивших передачу Квантунской армии американского оборудования в обмен на щедрое денежное вознаграждение. Следствие по этому делу продолжается. Нет сомнения, что грязные преступники получат достойное возмездие за свои предательские действия.

Желаю Вам, господин Президент, доброго здоровья.

С неизменным уважением,

Иосиф Сталин.

Глава 26. Алекс Грин. Владивосток. Июль 1943 года.

– А сейчас, Алёша, мы сделаем из вас совершенно другого человека, – сказала Анна. – Первым делом я подкрашу вам волосы и подрежу их. Менять цвет глаз нет смысла, они у вас такие же серые, как у Саши. Хорошо, что вы уже отрастили Сашину бородку и усы…

Наша корабельная красавица-докторша улыбнулась мне своей ослепительной улыбкой и принялась за дело. Как заправский парикмахер, она защёлкала ножницами вокруг моей головы, мурлыча любимые ею Куплеты Периколы:

…Обожаю, люблю, мой разбойник, тебя!

Мне не стыдно забыть пред тобою себя!

Обожаю тебя, милый мой, милый мой,

Все желания мои-и-и и все мечты-ы-ы – с тобой!..

Затем она наклонила мою голову над тазом и, обмакнув кисточку в какую-то пахучую жидкость, стала мазать мои свежеостриженные волосы. А потом ушла в гостиную пить свой утренний кофе.

Процедура превращения меня в брата Анны происходила в кухне её квартиры, подаренной ей, как я уже упоминал, её поклонником, генералом Фоменко.

Через пятнадцать минут Анна вернулась, закатала рукава, быстро вымыла мне голову и высушила волосы феном. И нацепила мне на нос такие же точно очки, что украшали лицо её младшего брата.

Я взглянул на себя в зеркало. На меня из зеркальных глубин смотрел всё тот же Алекс Грин, но он уже определённо был похож на брата Анны, Сашу.

– Аня, – сказал я, – а почему «Советский Сахалин» отправляется в рейс так срочно – через неделю? Я помню, вы говорили, что рейс в Китай состоится в августе, а не в июле.

Анна пожала плечами.

– Фоменко сказал мне позавчера, перед вылетом в Москву, что Берия почему-то очень торопит с погрузкой и отправкой теплохода. – Она озабоченно покрутила головой. – Мне, честно говоря, не нравится этот его вызов в Москву. От наших вождей можно ожидать любой гадости…

…Вот так мы с Анной готовились к секретной отправке теплохода «Советский Сахалин» в захваченный японцами Порт-Артур, где я надеялся раскопать тайну появления американского военного оборудования в японских руках.

Я, Алекс Грин, американский журналист, исчез три дня тому назад, а вместо меня на свет явился корабельный радиоинженер Александр Берг. Брат Анны передал мне все свои документы, а его сестрица изменила мою внешность до вполне реалистичного Сашиного подобия.

За несколько дней до вылета в Москву начальник Дельневосточного НКВД генерал Фоменко утвердил секретный список членов экипажа теплохода. Капитаном корабля стал наш старый знакомый по теплоходу «Феликс Дзержинский», Василий Петрович Лагутин; корабельным доктором была утверждена Анна Борисовна Берг; а я, новоиспечённый Александр Берг, занял должность старшего радиста.

Я уже упоминал однажды в начальных главах, что в далёкой молодости, будучи студентом Американского университета в Шанхае, мне довелось окончить радиошколу. Я проработал больше года на крупных грузовых джонках, курсировавших по рекам Янцзы и Хуанхэ.

И вот теперь мне понадобился этот неоценимый опыт…

…Катати, я забыл упомянуть, что был среди членов экипажа один человек, чья судьба была отныне неразрывно связана с моей, – человек, которого я однажды спас от неминуемой смерти и который впоследствии спасёт меня.

Этим человеком был четырнадцатилетний Серёжа Дроздов, сын Лены.

***

– Лена, – сказал я три дня тому назад, сидя с ней за рюмкой коньяка в моей консульской квартире, – мне придётся исчезнуть на какое-то время.

Она молча вытерла слёзы, проступившие на её глазах, совершенно не отличимых от глаз моей покойной Элис.

– Не плачь, – пробормотал я. – Через месяц я вернусь.

– Все покидают меня, – прошептала она. – Серёжа сказал мне вчера, что он на днях уплывает юнгой на учебной яхте – на север, вдоль побережья, до Советской Гавани. Его не будет полтора месяца. А теперь ты…

Это известие явилось для меня полной неожиданностью. Серёжа уплывает из Владивостока на учебной яхте?! На полтора месяца?! Хотя, если разобраться, что тут удивительного? Он ведь зачислен в мореходную школу, а там положено перед началом занятий провести несколько недель в море.

– Я очень за него беспокоюсь, – добавила Лена, и мне припомнилась Элис, когда она точно так же говорила о нашем сыне: «Alex, I worry about Brian…».

Я встал и подошёл к окну. За окном, в ярком свете восходящего солнца, сверкала бухта Золотой Рог, удивительно напоминавшая мне бухту Сан-Франциско.

Я повернулся к плачущей Лене.

– Леночка, – промолвил я умоляюще, – не беспокойся за Серёжу. Капитан Лагутин договорится с мореходной школой, и я возьму Серёжу с собой в плавание и не спущу с него глаз ни днём, ни ночью. Я ведь тоже уплываю на несколько недель…

– Уплываешь? – удивилась она. – Куда?

Я сел рядом и обнял её.

– В Китай, – прошептал я, – Но, Леночка, милая, – это тайна, о которой не должен знать никто. Обещаешь?..

***

…Мы пересекли без особых проблем Японское море, проплыли Цусимским проливом и повернули на северо-запад, к Порт-Артуру, который я не видел со времён моей далёкой юности. К Порт-Артуру, где прошло моё детство и где погиб мой отец.

Юнга Серёжа Дроздов всё свободное время крутился возле меня в радиорубке. Радистам по судовому расписанию вообще-то не положен помощник-юнга, но мы с моим заместителем, весёлым разбитным одесситом по имени Валера, с удовольствием обучали Серёжу между делом азам радиосвязи, работе с судовой радиостанцией НХ-666А, азбуке Морзе, двусторонним переговорам и прочим радиопремудростям.

Я строго-настрого запретил Сергею называть меня дядь-Лёша; я был для него теперь дядь-Саша. Я видел, что ему, прирождённому авантюристу, жутко нравилась вот эта атмосфера таинственности, которой было окружено наше плавание к берегам Китая. Я вдруг стал для него по какой-то причине дядь-Саша; тёть-Аня, мамина подруга, тоже оказалась почему-то на корабле; дядь-Вася, Танькин папа, был теперь нашим всемогущим капитаном, которому подчинялись все матросы и офицеры…

И он, Серёжка Дроздов, шпана и бесстрашный король уличных мальчишек, вдруг превратился в настоящего моряка!

Просто сказка да и только!

И он, конечно, был в восторге от того, что на голове у него красуется матросская бескозырка с развевающимися ленточками, а тощую подростковую грудь его обтягивает самая натуральная полосатая тельняшка – точь-в-точь как у героев-моряков из популярного в те времена рассказа Леонида Соболева «Батальон четверых».

***

 «Советский Сахалин» стоял на рейде порта Дайрен, недалеко от Порт-Артура, повернувшись к берегу левым бортом. Двадцать лет тому, в годы моего детства, этот порт назывался по-китайски Далиан. Или по-русски – порт Дальний.

Когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, я неплохо подрабатывал рикшей на узких грязных улочках Далиана. Я даже добегал рысцой до центра Порт-Артура, привозя японских туристов к местам боевой славы Страны восходящего солнца.

Стоянка рикшей была тогда у самого порта, под огромным потрёпанным брезентовым навесом. Нами командовал старый, высохший точно мумия китаец по имени Ду Сяньи. Он был богатым человеком – ему принадлежало около тридцати повозок, среди которых было даже несколько комфортабельных велосипедных.

Рикшами были, в основном, китайцы, но и нищие русские эмигранты – бывшие чиновники, предприниматели и офицеры – не чурались этого заработка. Была среди нас, рикшей, даже парочка недавних князей и графов…

…В медицинском кубрике, где царила Анна Борисовна, было два иллюминатора, выходящих на левый борт, сквозь которые была видна набережная Дайрена.

Я стоял перед иллюминаторами, глядя на знакомые-незнакомые берега Китая и прислушиваясь к тому, как Аня тихо, но настойчиво уговаривала Серёжу стать на один вечер официантом.

– Серёженька, – говорила она, – ну что тут особенного? Наденешь белые перчатки и будешь приносить японцам их любимые блюда из нашего камбуза.

– Тёть-Аня! – взмолился Серёжа. – Не хочу я подносить японцам их любимые блюда! Я юнга, а не официант!.. Дядь-Саша, ну скажите ей! Я от волнения споткнусь и вылью суп японскому генералу на голову…

Я повернулся к ним.

– Сергей, – сказал я, – нам надо знать, о чём будут говорить японцы после того, как они выпьют несколько рюмок сакэ и у них развяжутся языки. И нам надо записать их болтовню на плёнку.