Седовы. Хроника жизни семьи офицера

– И правильно, что отшил. Так и надо.

С прогулки в тот день ребята пришли чуть позднее, чем обычно. Дом встретил тишиной. Наталья Ивановна, забыв, как обычно, пожурить молодёжь за опоздание, отправила их спать.

– Идите, идите, я кефир в комнату принесу.

Лена двинулась было на кухню, но баба Наташа грудью встала на пути:

– Я сказала – спать!

3

В кухне тем временем шёл нелёгкий разговор.

Анна Петровна получила отставку в школе-студии. Точнее, отставку получили все – и директор, и преподаватели, и, конечно, слушатели, так называли учеников школы.

Директор Крючкова Маргарита Павловна собрала преподавательский состав на внеплановое совещание.

– Уважаемые господа, школа подлежит расформированию, как ни прискорбно об этом говорить, но это факт. Финансирование прекращено. Мы боролись, но отстоять школу не получилось. С первого ноября заработная плата выплачиваться не будет.

Преподаватели было зашумели: «Почему внезапно? А как же мы? А кто трудоустраивать будет?» Но все эти вопросы были риторическими. Ответа не было. Коллега Анны Петровны Иванов Иван Сергеевич на ушко шепнул: «Площади потребовались, вот здание и отдали. В районной администрации на сей счёт давно разговоры ходили. У меня соседка там работает. Рассказывает, мешок денег главе занесли. Я ещё удивляюсь, что нам дали два месяца поработать. И это всё о справедливости, демократии и порядочности разговор. Вы-то как теперь будете?» Анна Петровна не знала, что и ответить. В расстроенных чувствах она ушла домой.

Наталья Ивановна принялась было её успокаивать, но только ещё больше растревожила душу Седовой. Здесь, дома, Анна вдруг осознала, что она теперь безработный человек. Она без-ра-бот-ная!!!

Понятно, тут слёзы, нервы и прочее.

Антон Иванович явился в восемь вечера. И, что стало уже традицией, под хмельком. Был в хорошем настроении, весел, широко улыбался. Занёс на кухню две дыни, высыпал кучку купюр на стол. На кухне, что тоже стало привычным, запахло бензином, моторным маслом, прочими ароматами автомастерской и спиртным.

Анна посмотрела на мужа. Тот ухмыльнулся и прошмыгнул в ванную комнату. Седова стояла бледная, шумно дыша, руки нервно мяли скатерть стола.

Наталья Ивановна уловила её состояние.

– Анечка, не надо, успокойся. Успокойся, милая…

А Анна закричала:

– Антон!!!

Тот в мыле через секунду был на кухне. Такой он свою супругу ещё не видел.

– Анечка, что случилось?

Анна, тыча правой рукой в сторону дынь, вновь закричала:

– Что это такое?

Антон, вдруг испугавшись, присел на стул и тихо ответил:

– Ты же знаешь, это моя заработная плата.

И уже громче, тоже в ярости:

– Да, это зарплата подполковника Седова Антона Ивановича. Нет, точнее, это аванс! В гараже ещё штук тридцать бутылок спиртного стоят: зарплата – жидкая валюта. Дефицит, можно продавать. Что ты ещё от меня хочешь узнать?

Анна, видимо, не ожидала такой реакции от мужа. Она как подкошенная рухнула на стул и громко разрыдалась. Нет, она не рыдала, она по-бабьи выла. Сидела, качаясь из стороны в сторону, и выла…

Наталья Ивановна стояла за дверью кухни и тоже тихонько подвывала.

В этот момент раздался звонок. Видимо, дети.

Да, это были они. Наталья Ивановна, открыв на секунду дверь на кухню, сказала:

– Успокойтесь. Покричали? Хватит! Дети пришли. Вы тут поговорите, я к ребятам.

Ребята под суровым взглядом тётушки быстро успокоились, и тётка Наталья отважилась вновь зайти на кухню.

– Ну что, голубки, угомонились? Ну и хорошо, давайте чай пить. Я всё сделаю, Анечка, отдохни.

Взяла чайник, поставила на плиту. Из холодильника достала масло, сыр, в хлебнице батон.

– Колбаски-то нет. Помните, как докторская выглядела? Нет, не та, что нынче в продмаге выбрасывают, а та, которая ещё из СССР колбаса. – Мечтательно зацокала языком. – Вот это был аромат. Ох, у меня варенье есть, сейчас принесу. – И вышла из кухни.

К приходу Натальи Ивановны и Анна, и Антон были спокойны, на лицах не было и следа от взрыва эмоций десяток минут назад. Да, тётка Наталья психолог, мудрый человек, жена профессора и к тому же музыкантша. У них, людей от музыки, особый склад ума, особая тонкость и чуткость в душе. Надо же, такую ситуацию разрулила.

Антон, закончив чаепитие, резюмировал разговор супругов:

– Наталья Ивановна, видимо, вам за старшего в доме остаться предстоит. Аннушка хотела бы съездить в Свердловск, навестить городок, да и дела там кое-какие остались.

Наталья Ивановна среагировала мгновенно:

– А почему в Свердловск? Может, в Турцию, Египет, модно сейчас туда ездить на отдых?

Антон посмотрел на жену.

– У нас и паспортов заграничных нет, не думали ещё об этом. Аня, недельки хватит?

Жена кивнула.

– Вот и хорошо. Завтра я смотаюсь, билеты возьму и вперёд. Может, Лену с собой заберёшь?

Анна вновь мотнула головой, давая понять, что она против этого предложения.

– Нет, она только на новом месте работать начала.

4

Анна Петровна не то чтобы с определённой целью рвалась в Свердловск, нет. Просто этот город был родным. Здесь жили её отец, мать, здесь они расписались. В этом городе она родилась, росла, училась. Замуж вышла здесь. Антон к другу приезжал из Челябинска в отпуск, ещё курсантом. На танцах и познакомились, а летом семьдесят третьего свадьбу сыграли. Детишки здесь родились. Так что этот город действительно был родным. И говорить о поездке в какую-то Турцию или Египет было смешно. Нет, если уж передохнуть от домашних забот, так это в Свердловске. Остановиться есть где, подруг, коллег, вузовских однокурсников предостаточно.

И ещё одну цель она ставила перед собой в эту поездку.

Судьба семьи её отца весьма сложна. Родовые корни были перерублены в 1937 году, когда в одночасье арестованы и расстреляны все представители фамилии Штерн: Петер, её дед, мастер-наладчик лесопилки, Эльза, счетовод, её бабушка, братья Петера. «Враги народа» – стандартная формулировка и клеймо на расстрелянных и оставшихся жить родных. Отец до начала шестидесятых не говорил о своих родителях, просто боялся. За себя боялся, за семью, дочь. И лишь в начале 1961 года в период, когда в стране шёл процесс реабилитации репрессированных, написал заявление генеральному прокурору СССР и в КГБ СССР с просьбой о пересмотре дела Штерн.

В апреле пришёл долгожданный ответ. В документе было указано, что определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР постановления особого совещания при НКВД от… 1937 года в отношении Штерн Петера и Штерн Эльзы отменены, уголовные дела за необоснованностью обвинений производством прекращены и по данному делу они реабилитированы. Тогда, в 1961 году, она, девятилетняя девчушка, и не знала об этом документе. И только после смерти родителей, пересматривая фотографии, письма, справки и прочее в архиве отца, нашла эту выцветшую бумажку. Позднее, уже с началом перестройки, она ещё раз вернулась к этому документу.

Так всегда случается, человек с возрастом начинает думать о своей родословной, о стариках. Не может нормальный человек не думать о своих корнях. Вот и её время пришло. Пусть этот толчок перестройка дала, это не важно, но она задумалась: кто её дед, прадед, откуда они родом. И к своему удивлению, поняла: истории её семьи не больше века.

Но так не может быть!

И она попыталась разобраться в хитросплетениях исторических процессов. Много прочла книг, справочной и другой литературы по проблемам миграции, переселенцев, пересмотрела отечественные свежие источники, касающиеся сталинских репрессий, благо периодическая печать дала много публикаций на эти темы. Читала источники и на немецком языке, немецкий язык она знала прекрасно. Эти знания многое позволили понять, но конкретного ответа: за что расстреляны её дед и бабушка, где они похоронены, остались ли после них какие-либо документы, фотографии и прочее, она не получила. И тогда, отталкиваясь от определения судебной коллегии по делу родных, она написала письмо в КГБ СССР с просьбой дать ответ на эти вопросы. Обратный адрес указала свердловский. В тот период она ещё не знала о переводе мужа в Москву.

И ещё. В Свердловске большая диаспора немцев, отец ещё при жизни общался с земляками, он говорил Анне об этом, но с кем конкретно общался, она не знала. А два года назад она познакомилась с одним из руководителей немецкой национально-культурной автономии области. Это объединение только формировалось в тот период. Одной из целей его была помощь русским немцам в поиске родных в Германии. Но для того, чтобы найти родных в Германии, сведений о Штернах было крайне мало, и этот человек посоветовал обратиться в КГБ, что Анна и сделала.

Так что, отправляясь в Свердловск, думала она и о встрече в немецкой диаспоре и надеялась получить ответ на свой запрос.

И вот она в Свердловске.

В аэропорту Анну Петровну встретила уральская подруга Спиридонова Мария Павловна. Они обнялись, как водится поплакали, будто несколько лет не виделись, хотя переписывались, перезванивались чуть ли не ежедневно. Но так у подруг водится, никуда от этого не денешься.

Первый день Анна отсыпалась. Маша не пустила её никуда.

– Ты такая бледная! Что, Антон на тебе там, в столице, воду возил? Никуда не пущу. Лежи и ешь. Поговорить пожелаешь, я здесь. Но из дому ни шага. Ясно?

Такая сестринская забота была Анне приятна, она так и сделала, в тот день просто отсыпалась, а выспавшись, они с Марией чаёвничали и бесконечно разговаривали. А уж тем, тем было навалом. Говорили о мужьях, о детях, о «чёртовой» перестройке, о школе, о гарнизоне и прочее, прочее. В общем, к утру следующего дня Анна знала всё, что произошло за те месяцы, что их не было здесь.

– Анечка, теперь можешь спокойно ехать домой, я тебе все секреты нашей жизни рассказала.

Маша обняла подружку, и они рассмеялись.

Наутро она первым делом пошла к своему бывшему дому. Со слов Спиридоновой она знала: часть, которой её муж командовал, расформировывается, и вообще в гарнизоне планировались серьёзные изменения. Вроде как должны в новом году сюда прибыть части, выводимые из-за рубежа. Так что бывшие уезжали, а для новосёлов военные строители только создавали условия для проживания. Конечно, городок увял, и это не деревьев касалось, деревца как раз держались, листву сбросили, но держались молодцом.

Дом их наполовину опустел. Петровна была на месте, как всегда, на боевом посту.

– Аннушка, вы ли это? Надолго?

Петровна, к которой и она, и соседи, да и детишки всегда относились с усмешкой и иронией, показалась Анне родным человеком. Она обняла старуху, расцеловала.

А та была смущена, но и обрадована.

– Не тискай, не тискай, сломаешь меня. Ишь ты, поди, соскучилась по дому. Садись, родная, рассказывай.

Петровна за пять минут выложила ей всю обстановку. Оказалось, офицер, прибывший на замену Антону, пожил в их квартире не больше месяца, жену не перевозил и на днях уехал, новое назначение получил. Соседи с первого этажа также переехали, вроде как в Воронеж. И так далее и так далее.

– В доме сейчас, милая моя, только пять семей живут. Холодно, отопление ещё не включали, всё деньги экономят. Выживу ли, не знаю.

Петровна грустно глянула на бывшую соседку, вздохнула. И вдруг спохватилась:

– Ой, да что это я. У меня вам письмо, тот с вашей квартиры, Владимир Алексеевич, попросил поискать адрес и передать. Письмо вроде свежее, только пришло, а он, вишь, спешил, уехал. Как хорошо, что ты здесь. Посиди, голубка, сейчас сбегаю.

Сбегаю – это, конечно, громко сказано. Не было Петровны минут с десяток, Анна уж и замёрзла. На улице свежо.

– Вот оно, всё в сохранности.

Анна глянула на обратный адрес. Отправителем письма было УКГВ УССР. Сердечко тревожно забилось.

У дома вскрывать письмо не стала. Попрощалась с Петровной и пошла к Спиридоновым.

Маша удивилась:

– Что-то ты быстро, подруга.

Та, ничего не сказав, показала конверт. Маша знала о попытках Седовой разыскать след деда и бабушки и только ойкнула: «Неужто ответ?!»

Анна прошла на кухню. Мария посмотрела подруге вслед, прикрыла за ней дверь и занялась домашними делами, тактичный человек, она поняла, подруге лучше не мешать. Прочтёт, разберётся, потом сама расскажет, что к чему. Седова присела к столу, положила конверт перед собой, провела по нему рукой, будто на ощупь хотела узнать, что там, в этом послании? Ведомство, откуда посылалось письмо, было весьма серьёзным, а конверт, к её удивлению, был совершенно обычный. Даже с марками. К конверту приклеен корешок квитанции уведомления о получении заявителем. Как уж его отдали Петровне, непонятно, но тем не менее вот он, конверт с ответом на её запрос.

Она с волнением аккуратно, небольшим кухонным ножом вскрыла конверт и впилась глазами в текст.

«Уважаемая Анна Петровна!

На Ваше заявление сообщаем, Петер Штерн, родился в 1908 году в колонии… немец, беспартийный, работал на лесопильном предприятии колхоза… проживал по месту рождения, арестован 23 ноября 1937 года райотделом НКВД города… якобы “за участие в контрреволюционной организации” и постановлением особого совещания при НКВД СССР от 23.11.1937 года приговорён к расстрелу. Приговор приведён в исполнение 01.12.1937 года. Содержался в тюрьме города… Место захоронения неизвестно и установить его за давностью времени и отсутствием необходимых документов не представляется возможным.

Проведённой дополнительной проверкой в 1961 году установлено, что Петер Штерн репрессирован необоснованно. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда УССР реабилитирован (посмертно). Справка о его реабилитации и свидетельство о смерти высланы сыну Петру Штерну по адресу… (Исх…)».

Руки Анны заметно дрожали, горло пересохло. Она отложила письмо, большими глотками выпила стакан воды и продолжила чтение.

«Сведений о точной дате расстрела… не имеется, но, согласно постановлению ЦИК СССР от 01.12.1934 года “Об ускоренном и упрощённом порядке рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях”, приговор приводился в исполнение немедленно или на следующий день после его вынесения. Известно, что после ареста П. Ш. содержался в тюрьме города… возможно, в окрестностях и похоронен. Обнаружить место захоронения сложно, т. к. секретным приказом наркома внутренних дел Ежова от 30.01.1937 года предписывалось во всех актах расстрела мест захоронения не указывать.

…Каких-либо документов, фотографий, писем и др. бумаг… в материалах дела не имеется.

Искренне сочувствуем…

Понимая глубину трагедии, постигшей Вас в связи с незаконным репрессированием Вашего деда, примите искренние соболезнования.

Начальник подразделения УКГВ…

Фамилия, дата, подпись».

На втором листке содержалась аналогичная информация – только по её бабушке, Эльзе Штерн.

Анна отложила письмо в сторону. Затем вновь, внимательно вчитываясь в каждую строчку, прочла.

Что, это всё?

И она успокоилась. Это действительно всё. Вот ответ на все переживания, думы, размышления и её отца, матери при жизни, а потом и её: «понимаем глубину… искренне сочувствуем».

И это всё!

Никаких следов. Ни адреса могилок, фотографий, документов, каких-либо вещей деда и бабушки не будет.

Анна почувствовала опустошённость, бессилие и апатию. Почти четверть века семья её отца пряталась от клейма «враг народа». После 1961 года, когда с семьи старших Штернов были сняты надуманные обвинения, появилась надежда найти какие-то следы родных, но при жизни её отец не смог этого сделать. Она попыталась закончить дело, начатое отцом. И вот ответ – «понимаем глубину… искренне сочувствуем».

На следующий день Анна, созвонившись, встретилась с представителем общества российских немцев в Свердловске.

С началом перестройки многие люди получили возможность разобраться со своей родословной, найти родных, близких людей. Это касалось всех наций, национальностей, народностей, проживающих на территории Союза ССР, в том числе и немцев. Немецкие диаспоры в Уральском регионе после войны находились в городах, где ранее располагались спецобъекты НКВД. Большая часть уральских немцев жила в Свердловской области. И не удивительно, что именно здесь организовывались сообщества, движения, отстаивающие права немцев, помогающие найти родных в Германии, выехать на родину.

Вольдемар Ротман, он же Владимир Львов, к своей новой фамилии и имени вернулся в 1985 году Львовым он был записан по матери, при рождении. Отцом был Карл Ротман. Владимиром Ротман и оставался, но ему больше нравилось имя Вольдемар; как он считал, и небезосновательно, Владимир – производное от Вольдемара. В роду Ротманов пострадавших от репрессий не было, но тем не менее Вольдемар с невероятной энергией боролся с пережитками сталинизма, и эта его мощь оказалась востребованной. В недавно созданном обществе «Возрождение» Ротман занимался связями уральских немцев с землячествами в Германии. С Вольдемаром Анна познакомилась в 1989 году, на одной из конференций, проводимых «Возрождением» в Свердловске. В перерыве за чашкой кофе она разговорилась с Ротманом, рассказала историю семьи. Вольдемар вызвался помочь, он же порекомендовал написать запрос по деду и бабушке в КГБ.

– Вы не переживайте. Некогда всесильный КГБ нынче не тот. Сотрудники осознают вину ведомства в уничтожении людей. Поверьте. Я многим помогал в общении с управлениями ГБ, в том числе и здесь, в Свердловске. И писать надо в Москву, это центр, не на Украину, а именно в Москву. Они ответят. Пишите. А потом ко мне с письмом, нужны ещё фотографии, если есть какие-то документы и прочее.

И вот она у Ротмана.

Вольдемар прочёл ответ на её запрос, отложил письмо в сторонку, задумался.

– Да. Картина нерадостная. Получается, ничего нет, кроме фотографии вашего отца. И даже намёков на место проживания предков в Германии нет. Хотя стоп! Есть название колхоза, где трудились ваши дедушка и бабушка, а это уже немало, да плюс хорошие фотографии отца и фамилия. Фамилия есть! Что же, попробуем. Вы оставьте адрес и телефон. Я сделаю запросы в Германию по своим каналам и через Международный Красный Крест. А вдруг!

5

Антон по-прежнему с утра до вечера пропадал в гаражах. Работы было много. Зная порядочность и безотказность Иваныча, так его теперь звали в кооперативе, к нему шли за любой мелочью – колесо подкачать, поменять резину, карбюратор почистить и прочее, прочее. Денег вся эта мелочовка стоила небольших, а труд не пустяшный: машину на домкрат, на яму, снять колесо, поставить на место. Бывало, в день долларов с десяток зарабатывал, ну и пару-тройку бутылок спиртного. В первые дни эта работа радовала: он что-то да и приносил домой, к тому же временем своим распоряжался, как хотел. По вечерам, всё ещё размышляя, что труд в гараже – занятие временное, по телефонам искал работу. Но куда там, командиры не нужны, в маленьких фирмочках своих начальников достаточно, а в крупных компаниях с ним и не разговаривали. Так понемногу «халтура» стала его постоянным занятием и единственным источником существования. С этим он уже почти смирился. И только под рюмочку после трудов праведных, с тоской вспоминая армейскую службу, размышлял о превратностях судьбы.

Но вот в гаражах грянули перемены, всё пошло в духе перестроечных времён. На собрании членов товарищества отчитывался председатель правления кооператива. Антон Иванович не присутствовал, всё же он не член коллектива, но шум и выкрики участников обсуждения слышны были и в его боксе. Он как-то и не думал об этом сходе: кричат себе и пусть кричат. Однако крики были каждого о своём, и как оказалось, они и о нём кричали.

Утром следующего дня его пригласил на разговор новый председатель правления Потапов Василий Петрович.

– Антон Иванович, собрание вчера решило забрать твой бокс и выставить на продажу. И ещё таких же семь гаражей надо продать. Оказывается, предшественник мой мзду за аренду боксов в карман себе клал. Не здорово это.

Говорил председатель, а глаза прятал, он у Антона частенько ремонтировал свой старенький «Опель». И как бы оправдываясь, предложил:

– Слушай, Иваныч, а давай я тебя в сервис устрою, тот, что недалеко, на Варшавке находится. И от дома близко, и работа приличная: мастером будешь. А? Есть у меня выходы на ребят.

Антон не привык к резким переменам в жизни. Но время, в котором они жили, было абсолютно непредсказуемым, то, что сегодня казалось стабильным, завтра уходит в небытие.

Делать нечего, надо соглашаться.

О сервисе на Варшавском шоссе Седов знал и бывал здесь не раз. Приходилось запасные части, жидкости покупать. Он удивлялся масштабам комплекса. В советские времена здесь прочно и, казалось, навечно осели отечественные «Жигули», но вот пришла перестройка, а с ней дикий российский капитализм, и центр технического обслуживания автомобилей, гордость советской архитектуры семидесятых, не меняя конструкцию, облачился в самиздатовскую рекламу и резко изменился внутри. «Летящий треугольник», некогда солидный, с красивыми выставочными площадями, просторными цехами, оснащёнными импортным оборудованием, стал лакомым куском для развивающегося рынка автоуслуг. В годы перестройки в страну ежегодно поставлялись сотни тысяч подержанных автомобилей, а толковой ремонтной базы не было. И этот гигантский треугольник, удачно расположенный у одной из крупнейших вылетных магистралей столицы, имеющий рядом отделение ГАИ, к зданию которого прижались вагончиками небольшие юридические компании по оформлению договоров купли-продажи, страховые конторы и прочее, так вот, этот треугольник принял на свои площади мастеров и подмастерьев, толковых людей и откровенных прощелыг, воришек, желающих заработать копеечку на клиентуре. Такую картину ни в каком кино не покажут, но именно так здесь всё и было.

Василий Петрович представил Антона своему приятелю. Чем занимался этот приятель, Антон так и не понял, но то, что кавказец был здесь влиятельным человеком, стало понятно с первых минут общения. Аслан Завгаев, человек лет сорока, выглядел преуспевающим банкиром. Чёрная кожанка, брюки со стрелками, словно острие ножа, темно-серый шарф с белой окантовкой и до блеска начищенные туфли, явно не с московских рынков, никак не гармонировали с интерьером цехов, боксов и закутков сервиса. В маленькой каморке, где сидел Завгаев, было уютно. Пахло выпечкой и свежеприготовленным кофе. Василий Петрович принялся было объяснять хозяину каморки, что за человек Седов, но Аслан остановил его движением Руки.

– Ты что, дорогой, мастером полковника желаешь устроить в цех? Так извини. Мастера уже есть. Подъёмник я могу ему в аренду дать. Место не очень видное, но работать можно. И если он сумеет раскрутиться, всё будет нормально.

На том и сошлись. Собственно, сошлись Василий Петрович и Аслан. Седов молчал.

К подъёмнику Антона привёл помощник Аслана, шустрый молодой чеченец с огромным перстнем на правой руке. Звали его Али.

– Осваивайся, завтра помощника приведу. И ещё, ты замки на ящиках поменяй, смотри, не спрячешь инструмент, украдут. Всё, до завтра.

Антон остался один. Осмотрелся. С подъёмным оборудованием он был знаком, у него в части стояли два подъёмника. Покрутившись у своего нового рабочего места ещё с полчасика, он ушёл домой. Надо было разобраться с инструментами. Ящики у подъёмника пусты, ушки замков оборваны. На верстаке валялась огромная монтировка и две пивные бутылки.

На следующий день в половине девятого утра Седов был на рабочем месте. К своему изумлению, он увидел на подъёмнике старенький «Фольксваген». Рядом с машиной копошились трое мужчин. Вот тебе и бизнес, с его грёбаными бизнесменами.

– Мужики, что-то я не понял. Это мой подъёмник. Давайте, выгоняйте технику.

Из-под машины выглянул пожилой мужчина:

– Почему твой? Али вчера мне сказал…

Позади Антона послышался голос Али:

– Гена, то вчера было, а сегодня решение другое, Аслан подъёмник уже отдал. Давай, сворачивайся.

Одним из мужиков у машины был, видимо, хозяин автомобиля. Он принялся скандалить, мол, что мне до ваших разборок, взялись ремонтировать, доводите дело до конца.

Али повернулся к Антону:

– Слушай, пусть Гена закончит, а уж потом ты приступай, тем более что у тебя клиентов ещё нет.

Антон согласно кивнул и примирительно, подойдя к Геннадию, протянул руку:

– Меня Антоном зовут, можно Иванычем или полковником ещё называть.

– Что, полковник, на самом деле?

– Да нет, просто в гаражах так называли.

К ним присоединился партнёр Генки, совсем молодой парнишка.

– Так я вас знаю, вы в военных гаражах работали, мне парни рассказывали.

– Ну да, работал, да вот накрылся мой «офис» медным тазом, сюда и пришёл.

До обеда, пока Гена ковырялся с машиной, Антон бродил по цехам. Разобраться, кто есть кто, он был не в силах. Хозяев многочисленных рабочих мест было много. Системы в ремонте машин не увидел. У него в парке, в ремонтном блоке всё было чётко: здесь диагностика ходовой, там трудятся электрики, дальше подъёмные устройства. На них можно ходовую смотреть и ремонтировать, можно и под капотом работать. Отдельно находилась яма для схода-развала и прочее, прочее. А здесь как разобраться?