Инсталляция

Руслан поворочался на разостланном спальном мешке и стал говорить шепотом:

– Мы отдадим документы и вернемся домой. Надеюсь, это не займет много времени. Однако за последнее время я много понял, и если для того, чтобы получить деньги, придется рисковать, я на все плюну.

– Как же ты собираешься вернуться?

– Через Веденский перевал. Мы уже рядом. Нужно идти все время на юг. Если он не закрыт, это будет очень просто, через пару дней мы окажемся в Грузии.

– А что значит закрыт?

– Если там лежит снег, придется искать другой выход.

– А после того, как мы попадем в Грузию?

– Поедем домой.

– До-мо-й, – устало протянула Светлана, – а где он, дом-то?

– Ты о чем, Свет?

– Так, мысли вслух. Я подумала, что у меня и дома-то нет.

– Будет, – уверенно сказал Руслан. – все будет о’кей.

– Руслан, а для чего мы живем?

– Ну вот. Это еще что за вопрос?

– Нормальный вопрос. По моему, своевременный.

– Я никогда не задумывался. Наверное, каждый по-своему.

– Вот ты для чего живешь?

– Привычка. Давно живу, привык.

– А если подробнее?

– Знаешь, Свет, я тебе расскажу, но боюсь, девушке это сложно понять. Когда я служил в армии, мне казалось, что это маленькая жизнь. Такая микрожизнь длиной в два года. Каждый выбирает сам, как ее прожить и каким быть. Кто-то хочет получить звание, кто-то мечтает в отпуск съездить, кто-то ждет окончания срока, кто-то вообще ничего не хочет. Я ведь на границе служил, коллектив маленький, друг друга настолько знали, что от одних и тех же рож тошнило. Как в подводной лодке. Понимаешь, два года одни и те же сорок человек. Знаешь уже о других больше, чем о себе самом. Какие уж тут недомолвки, все на виду, и постепенно начинаешь понимать, каким человек был и каким будет.

– И каким же был ты?

– Средним. В меру трудился, в меру ленился, сачковал, когда можно, старался, когда это было необходимо. Но я тебе не про себя хотел рассказать. Служили у нас на стрельбище два парня. Мы их шурупами называли. Это в погранвойсках такое обидное прозвище. На службу они ходили редко и к заставе относились постольку поскольку. Я первое время их считал людьми второго сорта. Что это такое: на границе служить и не мечтать поймать нарушителя? А потом понял, наверное, даже после армии, что они и не служили вовсе.

– Что же они делали?

– Жили. Жили рядом с нами, как свободные люди. Это мы считали дни до дембеля, буквы из жести вырезали, бляхи гнули да шапки на затылке носили, а они как будто этого не замечали. Шурупы эти что только не вытворяли. Однажды стащили у замполита набор масляных красок и свою мастерскую завешали абстрактными картинами, я так понимаю, других они писать не умели. То они английский язык изучали, то придумали новый вид борьбы. Мы ленимся на зарядку вставать, а они, вместо положенных трех, шесть километров бегали.

– Хочешь сказать, что они служили в свое удовольствие?

– Нет. Как бы тебе объяснить? Я за два года единственное, что делал сам, так это зубы чистил, потому что все остальное – есть, спать, мыться – нас заставляли делать по распорядку. Из них же инициатива перла. Помню, они на стрельбище сделали табло, как на стадионе. Только для того, чтобы оценки за стрельбу показывать, а ведь их никто не заставлял. Или сделали манекен и поставили его на наблюдательной вышке. Я бы опилками мешок набил и был доволен. А они одели его в форму времен второй мировой, нацепили ему все знаки, сделали дембельские примочки, типа погон, шевронов. Голову настолько похоже вылепили, что мимо проходящие наряды две недели пароль спрашивали. На службу они с наручниками ходили, которые сами изготовили у себя в мастерской. У наряда должны быть концы веревок, чтобы нарушителя вязать, шурупы же со своими персональными наручниками шли.

– Ну, прямо Винтик и Шпунтик.

– Самое необычное, что они учудили – это, наверное, когда свинью стали дрессировать.

– Зачем?

– А один из них прочитал в журнале, что свиньи обладают гораздо более тонким обонянием, нежели собаки. Где-то за рубежом свиней используют для поиска трюфелей. Вот они и подзависли в подсобном хозяйстве. Недели три тренинг проводили. Только их потом водитель сдал.

– Как это?

– Да был у нас водитель, которого все собаки боялись. Вывозит он тревожную группу, собака залезает в УАЗик, а водитель ее хвать за хвост.

– И что, собаки его не трогали?

– Нет. Они его до смерти боялись. А как узнал он, что придется ему свинью возить, то пошел к старшине и сказал: «Я эту скотину в салон не пущу». Старшина к тому времени был еще не в курсе и пошел проверить, что у него со свиньями. Увидел их и чуть дара речи не лишился. Свиньи за три недели сбросили по десятку килограммов, стали поджарые и больше собак напоминали. Тут он, разумеется, шурупский эксперимент закончил.

– И в чем мораль твоего рассказа?

– Надо жить сейчас и не откладывая на потом, и не обращая внимания на то, что говорят и думают вокруг. А то проживешь жизнь, зарабатывая на квартиру, а она окажется на Каширском шоссе.

– Зачем же ты ввязался в эту историю? Что тобой движет?

– Не знаю, Свет, может, привычка. Тяжело устоять на месте, когда люди вокруг несутся сломя голову.

В палатке на минуту воцарилось молчание, после чего Руслан сказал:

– Наверное, я тебе голову забил болтовней об армии, девчонки этого не любят.

– Нет, Руслан, я просто думаю.

– Тяжело понять то, о чем не имеешь представления, а из меня рассказчик плохой.

– Ты не представляешь, как хорошо я тебя поняла. Я ведь выросла на заставе.

Руслан понимающе хихикнул:

– Ага.

– Ты мне не веришь?

– Почему же ты мне этого не рассказывала?

– Ты не спрашивал. А я думала, тебе это не интересно.

– Так мы с тобой погранцы.

– Я тогда была совсем ребенком, и сейчас мне кажется, что это было триста лет назад. Три барака в горах, вышка, до середины занесенная снегом, отец со скрипучими ремнями, бесконечные зимние вечера, вездеход, привозящий раз в неделю хлеб и письма – все это кажется далеким сном. И в тоже время я помню все так четко, словно только что была там.

– Чем же ты занималась?

– Ничем. Училась, пока это было возможно, а в пятнадцать лет переехала с мамой в Пермь.

– А отец?

– Долгая история, не хочу вспоминать.

– Он к тебе плохо относился?

– Нет, что ты. Мы были лучшими друзьями. Играли в теннис, стреляли по бутылкам, собирали эдельвейсы – все у нас было о’кей. Но вечно это продолжаться не могло, и мама не выдержала. Она считала, что я создана для другой жизни, взяла меня под мышку и сбежала.

– А ты разве не хотела уехать?

– Не помню, нет, кажется.

– Так ты у меня капитанская дочка?

– Почему ты решил?

– Пятнадцать лет для дочери замполита – это многовато. А майоры уже в комендатурах служат.

– Мне кажется, он до сих пор капитан.

– Тогда мне ясно, откуда в тебе эта бесинка. Капитанская дочка. Ничего другого быть не могло.

* * *

– Собирайся, – сказал Руслан, заглядывая в палатку, – Гелат обещал нам проводника, через час выходим.

– Руслан, давай останемся. Я только в себя стала приходить.

– Хватит болтать. Собирай вещи, проводник ждать не будет.

– Ладно, – Светлана лениво потянулась и стала собирать в мешок походную мелочь.

Она решила убрать документы в рюкзак, но приходилось выбирать – либо ненужный моток веревки, либо документы. Осмотрев со всех сторон перевязанную проводом кипу бумаг, Светлана решительно развязала узел и размотала провод. Его оказалось очень много. Девушка подумала, что легко сможет запутаться и стала сматывать его как лассо. Она аккуратно сняла с кипы первый лист пожелтевшей бумаги и перевернула его. Им оказался журнал-ордер, именуемый в среде бухгалтеров как «шестерка» и не имеющий никакого отношения к движению денежных средств.

«Я так и знала, – подумала Светлана, – он их по весу, что ли, хотел продавать? Вот это зачем?»

Она перебирала листы финансовых документов, пока не обнаружила извещение о переводе денежных средств в иностранной валюте. Документ был странным. Раньше Светлана никогда не видела таких бланков, да и сделан он был то ли на цветном принтере, то ли на ксероксе. Единственная «мокрая» печать выглядела неестественно синей. Девушка покрутила его в руках и положила вместе с остальными. Она уже сомневалась в правильности своих действий и собиралась вернуть все в первоначальное состояние, когда заметила, что документы, идущие следом, склеены между собой.

«Это что за фигня?» – подумала Светлана.

Девушка осторожно разломила стопку. Заглянув в середину, она сунула палец между страниц. Ей показалось, что она услышала слабый щелчок и увидела блестящий край металлического предмета.

«Контрабандисты так перевозят оружие, – подумала она. – Что же перевозит Руслан? Или вся эта макулатура блеф, кукла, а то, что она обнаружила, настоящие доказательства? Или это бомба. Черт! Руслан везет бомбу!»

Девушка аккуратно положила стопку документов на спальный мешок и боком поползла к выходу.

«Нет. Не может быть. Зачем ему это надо? Да и мала эта стопка для бомбы. К тому же Руслан – бухгалтер, а не камикадзе. Здесь что-то другое, но что?»

Светлана посмотрела на стопку бумаг и протянула руку, но осторожность взяла верх над любопытством: «Ничего не трогать. Сначала надо спросить».

Девушка выбралась из палатки, разбитой на крохотной ровной площадке рядом с другими палатками носильщиков, и торопливо пошла к расщелине, закончившейся треугольным входом в пещеру. Проскочив между носильщиками, смазывающими солидолом банки консервов, оказалась в маленьком гроте, спускавшемся в темноту. Ее глаза не привыкли к мраку, и она двигалась на ощупь, осторожно ступая по камням.

– Что ты здесь делаешь? – раздалось рядом, и от неожиданности Светлана вздрогнула.

– Я запретил тебе подходить к пещере, – Гелат включил электрический фонарик и направил под ноги.

– Да, Гелат, я знаю, но Руслан пошел к тебе, и я решила…

– Его здесь нет, уходи.

– Хорошо, я уйду, – Светлана повернулась спиной и, пользуясь тем, что фонарик Гелата еще освещает неровный каменный пол, сделала шаг к выходу. Она увидела тонкую струйку пыли, спустившуюся с потолка, и шепот скатывающихся со стен камней наполнил гулкое помещение.

– Скорее к выходу! – прозвучал взволнованный голос у нее над ухом.

– Что случилось? – попыталась спросить Светлана, но увидела только луч фонаря, заметавшийся в пыли.

Раздался оглушительный удар, и белая клякса света, описав окружность, скрылась в темноте. Светлана почувствовала, как недовольно задвигались, загудели камни под ее ногами. Жаркий сухой порыв, словно огромный вырвавшийся из печи непослушный язык пламени, ударил ей в грудь, и, падая на оживший пол, она почувствовала, как ее засыпает летевшими отовсюду камнями.

* * *

Где-то в темноте капля воды упала и разбилась о камни.

«Откуда здесь вода? – подумала Светлана. – Здесь так высоко».

Вторая капля повторила судьбу первой, наполнив пещеру звуком, похожим на поцелуй.

«Это называется какофония. Какофония – это когда лежишь в пещере с переломанными ногами, и вокруг тебя капает вода. Все, что там понаписано в словарях – это чушь собачья, потому что не имеет ко мне никакого отношения. Если я когда-нибудь еще увижу дневной свет, то буду говорить на своем языке. Не на русском, не на чеченском, не на туземском. На языке человека, который сам определяет значение слов и решает, что они означают в тех или иных ситуациях. Это, наверняка, будет раздражать окружающих. Ну и пусть. Они привыкли называть белое белым, а черное черным и не замечают того, что на самом деле происходит с ними. Если они так желают быть обманутыми, я не буду им мешать, а с меня хватит».

Светлана попыталась пошевелить рукой и с силой ударила себя ладонью в лицо. Она тут же заплакала, громко перебирая октавы своего голоса, протяжно завывая и коротко всхлипывая. Слезы бежали по ее щекам и падали, разбиваясь о камни, а она не слышала этого звука, и это казалось невероятно обидным. Подняв голову, она увидела белый диск солнца, ослепивший ее и на минуту заставивший замолчать.

«Вот и все. Вот и ладушки. В пещере не бывает солнца. Значит, это за мной. Пришли за моей душой, а тело откапывать не будут. Да и кому оно теперь нужно? Теперь только душа. Чего же они медлят? Так и замерзнуть недолго. Ах, да! Впереди – вечность, можно и подождать. Кто же это такой? Жаль, что я не интересовалась религией. По меньшей мере знала бы, кто за мной пришел. Что-то крутится в голове насчет Петра или Павла. Еще помню, что у него должны быть ключи. У этого вроде нет. Что же он делает? Откапывает что ли? Тело тоже решили забрать? Странно. Кого-то мне этот святой напоминает. Точно. На Гелата похож. А вот и еще подошли. Эти точно на святых не похожи, рожи, как щетки для обуви. Что они делают? Куда меня несут?

* * *

Гелат положил Светлану возле входа и стал ощупывать ноги и руки. Покрутил ее голову и, размахнувшись, ударил по щеке.

– За что? – Светлана закрыла лицо руками, пытаясь спрятаться от дальнейшего избиения.

– Ты в порядке, – сказал Гелат, вставая, – шок скоро пройдет.

– Зачем? Зачем ты меня ударил?

Гелат не стал слушать и отошел в сторону.

Вскоре рядом со Светланой положили тело носильщика. Он сильно обгорел и напоминал поджаренную куклу, случайно попавшую в духовку.

– Неужели и я так выгляжу?

Светлана осмотрела свои руки, одежду и попыталась пальцем покачать зубы.

– Странно, я по сравнению с ним, как конфетка.

Она попробовала встать и, к удивлению, обнаружила, что может не только стоять, но даже идти. Непослушные горы качались из стороны в сторону, ее ноги заплетались, в голове гудело, а к горлу подкатил комок тошноты. Она неуверенно шла по маленькой площадке, где трое носильщиков несли очередное тело.

– Что с ними случилось? – спросила Светлана. – Что здесь произошло?

Никто не собирался с ней разговаривать, и девушка прошла до того места, где находилась ее палатка. Место было таким чистым, что казалось, будто его подмели. Из трещины все же торчал колышек с кусочком обгоревшей растяжки, но это было все, что осталось от временного убежища.

Она почувствовала, как кто-то прикоснулся к ее плечу.

– Там – твой.

– Руслан? – спросила девушка.

– Да, – ответил носильщик, показывая на противоположный край площадки.

– Он жив?

– Пока еще жив.

* * *

Светлана опустилась на колени перед телом, наполовину засыпанным камнями, и стала осторожно убирать с него неровные куски горной породы. Она делала это очень аккуратно, чтобы не тревожить Руслана, который кривил гримасу жуткой боли. Он не пытался шевелить руками и ногами, только лицо отражало его страдания.

– Зачем ты его мучаешь? – услышала она голос Гелата.

– Что? – Светлана крутила головой, стараясь найти человека, но видела только ноги. Наконец она догадалась поднять голову и встретилась взглядом с мужчиной.

– Зачем ты причиняешь ему страдания? Оставь его.

– Я ему помогу.

– Ему никто не сможет помочь. Отсюда до ближайшей больницы четверо суток пешком, а вертолеты сюда не летают.

– А кто летает? – зачем-то спросила Светлана.

– Штурмовики, – Гелат обвел рукой площадку, но тут же спохватился и пошел к пещере.

Через несколько минут Светлана услышала выстрелы с равными промежутками времени между ними и увидела Гелата, бодро идущего в ее сторону. В руке он нес пистолет, по пути меняя обойму. Светлана встала с колен, пошла навстречу, ускоряясь с каждым шагом. Она почти перешла в бег, когда Гелат передернул затвор, и в следующую секунду дико прыгнула, словно кошка. Не ожидавший такой прыти Гелат пригнулся, отступив назад, чтобы не быть сбитым с ног, но оружие выпало из его рук, и Светлана волчком закружилась на камнях, пытаясь перехватить пистолет. Она направила ствол ТТ в грудь Гелата, который, впрочем, не пытался нападать или оказывать сопротивление. Он выругался, и, сплюнув на камни, пошел обратно, бросив через плечо фразу на своем языке.

Светлана вернулась обратно и села на колени, иногда оглядываясь. Она гладила парня по щеке и говорила, говорила, говорила. Непонятно откуда брались слова, и ее речь не умолкала ни на секунду.

– Светлана, – услышала она хриплый шепот и снова завертела головой, не понимая, откуда говорят.

Это был Руслан, с трудом ворочавший языком и отдыхавший после каждого слова.

– Что мой милый? – спросила Светлана и поймала себя на мысли, что говорит как старая женщина, разговаривающая с подростком.

– Я… хочу… тебе… признаться…

– Все хорошо, Руслан, у нас еще будет время, потом расскажешь.

– Я…тебя…обманул…

– Ну и что, ну и ладно.

– Я… не… Рита…

– Конечно, нет, конечно, нет, успокойся.

– Я… не… Руслан…

«Бредит», – решила Светлана. Она схватила его руку и стала целовать пальцы, ладонь, запястье, поражаясь, какие они мягкие. Она наконец поняла, почему парень не может пошевелиться. Светлана приставила пистолет к его груди, и как показалось, плавно нажала на курок.

* * *

Светлана стояла на коленях перед лежащим телом и смотрела на снежные шапки гор на горизонте.

Она слегка раскачивалась взад и вперед, напевая какой-то мотив, напоминавший колыбельную. Ее глаза были абсолютно сухими, а лицо – каменно-спокойным. Она останавливалась на полуслове и произносила короткие фразы, а затем снова начинала мурлыкать свою песенку. Когда двое мужчин подошли к ней, Светлана по-прежнему была спокойна. Они подхватили ее и подняли на ноги. Один попытался перехватить пистолет, но Светлана высвободила руку и направила в его сторону ствол:

– Только попробуй.

– Ша, – успокоил ее второй, – он здесь не должен лежать.

– И ты заткнись, – девушка повела пистолетом в сторону.

– Я тебя уговаривать не хочу, будешь капризничать – оставим его тебе.

Светлана посмотрела на тело Руслана, лежавшее в камнях и уже ничем не напоминавшее молодого парня.

– Сволочь! – вырвалось у нее. – Сволочь! Ты меня обманул. Я тебе поверила, а ты меня использовал, гад!

Она вторила неизвестно откуда возникшему эху и разряжала обойму в остывшее тело. Когда патроны в пистолете кончились, она еще долго жала на спусковой крючок, не понимая, почему не слышит выстрелов. Двое мужчин, уже не опасаясь девушки, подтащили труп к краю и сбросили его вниз. Они обошли ее на расстоянии. Светлана вынула обойму и только тогда поняла, что в оружии не осталось патронов. Она сунула пистолет за пояс и пошла к тому месту, где стояли палатки.

Из полусотни носильщиков в живых осталось только девять. Они, словно зомби, бродили по лагерю, осматривая остатки снаряжения и продуктов. Оружие, спрятанное в пещере, не пострадало, и даже боеприпасы не детонировали. Но все, что находилось на воздухе или в палатках было разорвано, разбросано и искорежено. Часть вещей, впрочем, были более или менее пригодны. Легкие предметы, те, что не разлетелись по ущелью, практически не пострадали, лишь этикетки и бумага обгорели по краям. Консервные банки оказались сплющенными или вздутыми, их содержимое, очевидно, претерпело сильное воздействие температурой и давлением.

Светлана долго рассматривала оплавившийся горный ботинок, застрявший между камней.

– Зачем он тебе? – спросил Гелат.

– Пригодится.

– Все равно пару не найдешь.

– Кроссовки еще хуже.

– Куда ты теперь?

– Дальше.

– Зачем? Твои документы погибли, зачем дальше?

– Я уйду в Грузию. Через перевал.

– Я не стану тебя принуждать, Света, – медленно сказал Гелат, – но одна ты погибнешь. Перевал может оказаться закрыт. Без проводника ты пропадешь.

– Это мой единственный шанс вернуться.

– Можешь идти обратно. Тебя пропустят.

– Кто? Ты? Твои друзья? А на Кавказе я скажу, что отдыхала?

– Скажешь, что была в заложниках, отпустили или убежала.

– Кто мне поверит, Гелат? Там же не все дураки.

– Ай, поступай как знаешь.

Гелат достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– Дай мне.

Гелат протянул сигарету.

– Мои люди теперь пойдут вниз, – сказал он, глядя на горизонт, – если хочешь, можешь идти с ними.

– А ты?

– Я останусь здесь.

– Скажи, Гелат, этот налет был не случайным?

– Не знаю.

– А твои люди пойдут на операцию?

– Они не воины.

– Я пойду через перевал, дай мне проводника.

– Света, – позвал Гелат.

– Что?

– Ничего, вот возьми, – он протянул ей запасной магазин с патронами.

Гелат не попрощался с ней. Он не сказал своего решения, и Светлана узнала о нем лишь утром. После холодной ночи, лишенная спального мешка и палатки, она стучала зубами, когда к ней подошел Алан:

– Гелат приказал проводить тебя до перевала. Ты там погибнешь, но он так сказал.

– Раз сказал, значит надо идти.

– Я нашел вот это, – Алан протянул потемневший от копоти ледоруб, – здесь этим никто не пользуется, но вдруг тебе он нужен. И можешь взять ботинки, хотя они тебе будут велики.

– Я что-нибудь придумаю.

Сборы не заняли много времени. Светлана боялась, что ее вещи кто-нибудь проверит, но об этом никто и не подумал. Она собрала все, что посчитала полезным, в мешок и, накинув лямки, зашагала за Аланом. Дорога по-прежнему петляла серпантином, и было неясно, идет она вверх или вниз. Каждые два часа Алан делал привал, он садился на свои вещи и молча смотрел на восток, ровно через десять минут вставал и шел дальше. К полудню Светлана стала уставать. Она уже с трудом поспевала за широким шагом Алана, и он, видя это, на очередном привале развел примус.

– Примус оставить не могу.

– Ладно, – сказала Светлана.

– Без него тебе будет плохо.

Алан сварил похлебку из спекшихся в резиновый кусок концентратов с непонятным запахом. Они поели и пошли дальше. Когда стемнело, Алан развел костер, постелил рядом кусок брезента от порванной палатки и молча лег спать. Светлана достала два порванных одеяла и примостилась рядом, скромно свернувшись калачиком, но подумав, что, возможно, это ее последняя ночь в относительном тепле, подвинула Алана и заняла место между ним и догорающим костром.

Утро оказалось на удивление теплым, без тумана и холодной росы.

Привлеченная хорошей погодой, где-то далеко работала фронтовая авиация, нанося бомбовые удары. Эхо разрывов напоминало далекий гром.

– Тебе везет, – сказал Алан.

– Почему?

– Может быть, снега нет, и ты успеешь проскочить.

– Конечно, успею, – заверила его Светлана.

Путники на скорую руку позавтракали и пошли вперед.

На ровной площадке, где дорога раздваивалась, Алан сказал, указывая на гору:

– Теперь пойдешь одна. Если будешь держаться тропы, заблудиться ты не сможешь. Тебе везет, может успеешь подняться до темноты. В темноте не спускайся, дождись света. Если погода не изменится, это будет очень просто. Да поможет тебе Аллах!

Алан, не попрощавшись, быстро зашагал в том направлении, где раздавались раскаты, похожие на гром. Светлана повернулась к нему спиной и бодро пошла в противоположном направлении. Очень скоро она сделала привал.

Она решила, что припасенные ею продукты будет есть равномерно и не станет делать НЗ.

Тропа с трудом различалась среди камней. Светлана не знала, была ли это пастушья тропа, или по ней больше ходили люди, но внимательно следила за чуть заметной полосой в камнях и старалась ее не потерять. Ни горные козлы, ни местные жители не были наивными и глупыми, и если они шли причудливо петляя меж камней, значит, в этом был какой-то смысл, во всяком случае, так считала Светлана.

За два часа пути девушка делала уже шестой привал.

Она явно теряла силы, и ее темп значительно снизился. Чего-то подобного она ожидала и была к этому готова.

Светлана не стала делать рывков и ускорять движение. Она экономила силы, зная, что они ей еще пригодятся. Через четыре часа Светлана обернулась и оценила пройденное расстояние. Ей показалось, что она прошла больше половины пути. Девушка понимала, что в горах не стоит доверять глазам, и не стала себя обнадеживать. Но как это ни казалось странным, через час подъем кончился и перешел в ровное плато, идти по которому было одно удовольствие. Впереди виднелся последний подъем на перемычку между хребтами.

Девушка пересекла плато, где тропинка была видна особенно ярко, и отдохнув двадцать минут, принялась за восхождение. Путь оказался круче предыдущего, и кислородное голодание проявило себя с большей силой. Кровь стучала в висках, словно Светлана находилась в кузнице. Каждый шаг становился подвигом. Ноги отказывались подниматься, а армейские ботинки, надетые на шерстяные носки и подобие портянок, казалось, весили тонну. Теперь Светлана не делала привалов. Она шла несколько шагов, а затем останавливалась и пыталась отдышаться, жадно глотая ртом воздух. Пот заливал лицо. Ноги казались ей протезами. Она уже подумывала о том, как бы избавиться от пистолета, но тут, наконец, подъем кончился, и взору девушки предстала темная бездна. Долина, куда ей предстояло спускаться, уже была погружена в тень гор. Зрелище, поражавшее своей грандиозностью и объемом, никак не радовало. Светлана повернулась назад. Там находилась залитая вечерним солнцем долина, обрамленная синими склонами и снежными шапками гор. Дюжина перистых облаков нежно просвечивалась розовым туманом. Если бы не обстоятельства, в которых находилась Светлана, она наверняка стояла бы здесь, очарованная этим зрелищем, но вместо этого девушка сплюнула под ноги белой густой слюной и начала спускаться. Она торопилась, глядя, как быстро падает золотой диск за цепь вершин. Еще полчаса, еще двадцать минут, десять… Как это бывает в горах, солнце погасло, и стало абсолютно темно. Светлана пожалела, что не присмотрела место для привала. Она знала, что сумерки наступят очень быстро, и должна была заранее позаботиться о ночлеге. Теперь же ей совершенно не хотелось сходить с тропы, на которой она стояла, но место было очень неудачным, и немного поколебавшись, девушка стала пробираться вперед, нащупывая большим ботинком обманчивые камни. Через несколько минут она расположилась между двумя валунами и разобрала вещи. Светлана достала одеяла и теперь пыталась сделать из них спальный мешок. Рюкзак должен был играть роль чехла, его длину компенсировала пара кусков полиэтилена, в который носильщики заворачивали продукты.