Ангелина

С каждым днем Ангелина все больше убеждалась в своей беспомощности. В этом доме никто не мог ее защитить. Михаил ослеплен, свекор запуган. Она оказалась один на один с женщиной, которая день за днем методично уничтожала ее личность.

Призрачное счастье, на которое она так надеялась, с первых дней семейной жизни растворилось в безрадостных буднях. Каждый новый день походил на предыдущий – череда придирок, оскорблений и унижений. Ангелина все глубже погружалась в себя: душа ее угасала, взгляд тускнел, вера в лучшее обращалась в пар. В ее сердце поселился холод, и она все чаще задавалась вопросом: а сможет ли выжить в этом аду? Сможет ли сохранить хоть что-то от себя, от той себя, которая когда-то мечтала о любви и счастье? Или навсегда останется жертвой старой склочницы, запертой в клетке собственной ненависти и злобы?

А еще безумно раздражало старую Варвару Прокопьевну то, что жить приходилось в одном дворе – в волости, где каждый сантиметр, по гордому заявлению старухи, принадлежал ей одной. Молодые поселились в доме, чтобы, по словам свекрови, «соседи языками не трепали», а старики перешли во флигелек – добротный, двухкомнатный, с печным отоплением. Но все равно ощущала себя на правах приживалки – вроде бы и хозяйка в доме, а ютится, как несушка, в сарае. Казалось, ничто не способно было умилостивить «владычицу» – ни покорность и трудолюбие молодой снохи, ни появление на свет внука.

Глава четвертая

Ангелина сидела у окна, ее взгляд блуждал по осеннему пейзажу, в котором отражалось ее внутреннее состояние. Листья, когда-то яркие и полные жизни, теперь медленно увядали, теряя свои краски под натиском холодного ветра. Они опадали один за другим, как мечты, горевшие когда-то в ее сердце, но теперь превращались в пепел, оставляя лишь горький осадок утраты.

Каждый день в доме свекрови напоминал позднюю осень, и ничто не навевало пушкинскую атмосферу. Стены, овеянные недовольством и упреками, невысказанным «ты здесь чужая», сжимались вокруг нее мрачными тучами, готовыми разразиться дождем.

Ангелина ощущала себя, как эти листья на ветру – потерянной и покинутой. Ее радость и надежды исчезали, как последние яркие краски в осеннем лесу. Она не могла избавиться от ощущения, что ее жизнь, как и природа вокруг, постепенно увядает, оставляя только пустоту и тоску.

Внутри нее раздавался тихий стон, когда она понимала, что ее душа становится такой же тусклой, как опавшие листья, безжизненно лежащие на земле. Серые будни, полные раздражения и непрекращающихся споров, вытягивали из нее последние силы. В этом доме, полном злобы и недовольства, она сравнивала себя с осенью – бледной тенью самой себя.

Она наблюдала за падающими листьями и словно слышала, как каждый из них шепчет ей, что все в жизни проходит, и даже самые радостные моменты становятся воспоминаниями. И становилось страшно от мысли, что будущее кажется таким же серым и бесцветным, как холодный осенний день. Но в этой тьме, среди увядания, все же оставалась искорка надежды. Как в каждом увядающем листе есть своя красота, так и в ее сердце еще теплилась мечта о переменах.

Первая беременность пришлась на самое уязвимое время ее жизни, поселившись незваным гостем в доме, где царили не любовь и забота, а бесхребетность мужа и скрипучая, разъедающая все живое сварливость свекрови. Ее слова, точно зазубренные пилы, с каждым разом все глубже врезались в нежную душу Ангелины.

– Вот сидит, пузо отращивает, а я тут одна горбачусь! – гремело над головой молодой женщины, когда она, обессиленная токсикозом, пыталась прилечь на диван после мучительного утреннего приступа.

Ангелина молчала, глотая обиду. Голос внутри шептал: «Я же ношу твоего внука…», но слова застревали в горле, боясь вырваться наружу и разбить и без того хрупкий мир.

Михаил оставался по-прежнему тенью своей матери.

Однажды, когда Ангелина, бледная и измученная, готовила ужин, Варвара Прокопьевна, по своему обыкновению, торнадо ворвалась на кухню.

– Ты что, совсем оглохла? Я просила сварить компот из сухофруктов! А ты опять эту свою гадость варишь! – голос свекрови звенел пронзительно, как разбитое стекло.

Молодая женщина, забыв про тошноту и слабость, попыталась объяснить, что врач посоветовал ей именно этот суп.

– Ах, значит, врач посоветовал? Да что они понимают, твои врачи! Только деньги дерут! А я всю жизнь прожила, знаю, что тебе лучше! – старуха подлетела к плите и, недолго думая, вылила суп в раковину.

Ангелина опустилась на стул, чувствуя, как мир вокруг нее начинает плыть. Слезы неконтролируемым потоком хлынули из глаз. Да разве видано ли такое отношение к человеку! Раньше только в сказках читала про злых мачех…

В этот момент вошел Михаил. Увидев заплаканную жену и разгневанную мать, он застыл в дверях, словно кролик перед удавом.

– Мишенка, ну ты посмотри на нее! Опять истерику закатила! А я ей, между прочим, одного добра только желаю! – запричитала Варвара Прокопьевна.

Ангелина подняла на мужа полные мольбы глаза. Она ждала, что он скажет хоть слово, хоть полслова в ее защиту, но тот лишь виновато опустил взгляд, как будто сам в чем-то провинился.

– Мам, ну зачем ты так? – произнес он еле слышно, но этих слов было недостаточно, чтобы облегчить боль, которая разрывала сердце Ангелины.

– Зачем? Да я для вас же стараюсь! А эта вот только ноет и жалуется! – свекровь не унималась.

Ангелина, не выдержав, выбежала из кухни и заперлась в своей комнате. Там легла на кровать, обхватив руками живот, и зарыдала в подушку – одинокая и беззащитная, как тростинка, сломленная бурей.

Михаил ворвался в спальню с недовольным лицом:

– Чего нюни распустила!

– Я не могу так больше! – всхлипнула она, отчего ее лицо показалось Михаилу просто уродливым.

– Незачем на мать обижаться – у тебя же никого нет, кроме нас!..

В этом и заключалась вся трагедия! У нее действительно не было никого, кроме бесхребетного мужа и сварливой свекрови. Но при этом она понимала, что, если так пойдет и дальше, то потеряет не только себя, но и надежду на счастливое будущее для своего ребенка.

Глубоко несчастная, ей просто хотелось, чтобы кто-нибудь просто обнял ее и сказал, что все будет хорошо. Но в этом холодном, душном доме не находилось места для тепла и сочувствия. Оставалась только пустота, обида и чувство безысходности, которое росло с каждым днем. И если рождение ребенка не изменит ситуацию к лучшему, то рано или поздно ей придется найти в себе силы вырваться из этого порочного круга, чтобы защитить себя и своего будущего ребенка, даже если придется бороться в одиночку.

Сейчас она еще не знала, как это сделать, но твердо решила, что не позволит себе сломаться: будет бороться за свою жизнь и жизнь малыша, который уже бьется у нее под сердцем.

Глава пятая

Рождение Антошки свекровь расценила не иначе как личное достижение, но при этом не стремилась проявлять к нему внимания, подобающего бабушке, а оставалась целиком поглощенной собственной материнской любовью. Благо, малыш ничего не понимал, хотя Ангелине до слез случалось обидно, что свекровь так и не смогла найти в своем сердце местечко для любви к единственному внуку.

Варвара Прокопьевна, очевидно, наслаждалась безраздельной властью и с лихвой пользовалась безволием молодой женщины.

Ангелина не прекословила, обиды терпела безропотно, никому ни о чем никогда не жаловалась, внутренне изнывая от одиночества, обиды и безысходности. Часто плакала ночами напролет, беспричинно битая языком свекрови и кулаками пьяного мужа. Наутро, безмолвная и смиренная, шла кормить домашний скот и птицу, потом бежала на работу, вечером спешила за Антошкой в садик и оттуда прямиком домой – снова управляться по хозяйству.

Михаил часто выпивал, возвращался домой поздно, всегда уставший и безучастный. На выходные норовил убраться из дому, попьянствовать (так и говорил!) с друзьями. Философия его была грубой и простой, как вырезанная топором фигурка: женился, ребенка «начудил» (как он цинично выражался), а значит, отдал долг обществу, выплатил ипотеку совести. Теперь, по его мнению, наступило время собирать дивиденды с этого «вложения», время гулять и наслаждаться, пока песок не посыпался из-под ног. Он видел себя не отцом и мужем, а этаким пилигримом, странствующим в поисках удовольствий, где каждая встреча – лишь короткий привал перед новым витком гедонистического паломничества.

Ангелина не спорила, старалась не привлекать к себе внимания и жить ощущением одного дня. Не оттого вовсе, что боялась крушения брака, побоев мужа или жгучего языка свекрови, а потому, что весь смысл жизни сосредоточился на малолетнем Антошке – в нем материализовалась заветная мечта быть кому-то нужной, любить всецело, беззаветно и получать в награду такую же бескорыстную любовь, чистую, как хрусталь, несокрушимую, как гранит.

– Ой-ей-ей, – не упускала случая поддеть сноху Варвара Прокопьевна, – Золушку из себя изображает, страдалицей прикидывается. А сама, небось, только и думает, когда мы с дедом Богу душу отдадим, чтобы к рукам все прибрать. Так вот, запомни, окаянная, раз и навсегда: такого счастья тебе ни за что не дождаться – и с того света покою не дам!..

Слова свекрови, пропитанные ядом зависти и злобы, въедались в кожу, оставляя невидимые, но болезненные рубцы. Ангелина привыкла, научилась пропускать их мимо ушей, словно шум ветра в неплотно закрытом окне. Главное, что Антошка не слышал всего этого, не впитывал эту злобу, не отравлял ею свою детскую, еще не огрубевшую душу.

Откуда в этой сухой, иссохшей годами женщине столько желчи! Может, сама жизнь ее так потрепала, что взамен радости и тепла поселила в сердце ледяную пустоту. Как ни странно, она жалела ее по-своему, украдкой, как жалеют бездомную собаку, бросая ей кусок хлеба из жалости, а не из любви.

После очередного выпада свекрови Ангелина, опустив голову, торопливо собирала со стола грязную посуду. Движения ее оставались плавными, отточенными, почти механическими. Каждая тарелка, каждая вилка до боли знакомы – она перемыла их тысячи раз, но так и не привыкла к их тяжести, к липкому ощущению жира на пальцах.

Она мечтала о другой жизни, о жизни, где не будет необходимости оправдываться, доказывать свою нужность и любовь. Мечтала о маленьком домике с садом, где Антошка будет бегать босиком по траве, а она, сидя на крыльце, читать ему сказки. Мечтала о работе, пусть не престижной, но приносящей удовлетворение и позволяющей обеспечивать сына.

Но пока это лишь мечты, призрачные и недостижимые, как звезды на ночном небе. В реальности все оказывается куда более прозаично: тесная комната в доме свекрови, утомительная работа в сельском отделении Главпочтамта и постоянная угнетающая атмосфера подозрительности и неприязни.

Ангелина вошла в кухню, включила воду и принялась отмывать тарелки. Горячая вода обжигала руки, но она не обращала на это внимания. Ей нравилось ощущение тепла, проникающего в озябшие пальцы. В мыльной пене отражалось ее лицо – бледное, с темными кругами под глазами, но с какой-то внутренней, едва уловимой силой. Эта сила исходила от Антошки, от его звонкого смеха, доверчивых объятий и непритворной любви.

Закончив с посудой, она тихонько проскользнула в комнату, где спал сынишка. Он лежал, свернувшись калачиком, и тихонько посапывал. Его пухлые щечки порозовели во сне, а реснички трепетали, словно крылья бабочки.

Ангелина присела на краешек кровати и нежно погладила его по голове.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.