Ветер западный, местами порывистый

Александр Каннов

Ветер западный, местами порывистый

Посвящается моей жене

Глава 1

На закате «перестройки»

– Был я в этой Москве. Дыра-дырой! Полный бардак и жрать нечего. Но ты держись там, племяш, – дядя ободряюще похлопал Артема по плечу. – Будем тебе каждый месяц тушёнку отправлять на Главпочтамт.

Артем часто вспоминал этот вечер, когда мать, отец и дядя Слава, изнывая от жары на вокзале, провожали его в Москву. Вот и сейчас, в памяти Артема всплыли красное и веселое лицо дяди, настороженные глаза матери и газета «Правда» в руке отца, которой он махал ему, двигаясь по перрону вслед за отходящим поездом.

Было уже три часа ночи, а Артем всё ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть. Но сон отскакивал от него, как мяч от стены. В голову лезли воспоминания и прочая ерунда. Артем встал с кровати и прошелся по комнате. Сделал три приседания, открыл окно и закурил сигарету. За окном, словно сочувственно подмигивая, мерцал одинокий фонарь и сонно шелестела листва старого клёна.

Волнение не отпускало Артема Гурова с вечера – с той минуты, когда на вахту общежития позвонил его одногруппник Алексей Молчанов и подтвердил встречу Артема с редактором на завтрашнее утро.

Этой встречи Гуров ждал почти месяц. Сам Иннокентий Павлович Горинский, редактор журнала «Молодость» согласился прочитать его рукопись и дать свое заключение.

Год назад Артем почувствовал неодолимую потребность писать стихи. За год он написал целых восемь стихотворений, один рассказ и теперь жаждал услышать мнение именитого эксперта.

Артем снова лег на кровать и уставился в обшарпанный потолок комнаты общежития, где он прозябал последние три года своей институтской жизни. На потолке желтело пятно от старой протечки. Оно напоминало зевающего во всю пасть бегемота.

За стеной раздавались приглушенный смех и пьяные крики. Его сосед – Серёга Лобаков вторую ночь подряд отмечал пересдачу экзамена по английскому. Дребезжащий фальцет Юры Шатунова проникал через розетку и тонкие стены в комнату Артема. Под радостные крики собравшихся в пятый раз за ночь на кассетнике ставили «Белые розы».

Встречу с редактором «Молодости» Артему устроил преподаватель немецкого языка Дмитрий Олегович Вольский. До сих пор Артем не мог понять, что заставляло Вольского помогать ему – обычному студенту из сибирской провинции.

Артем вспомнил скептический взгляд Вольского, когда тот читал его стихи. Но это не остановило Артема. Он хорошо знал своего преподавателя: на всем курсе можно было по пальцам пересчитать студентов, которым Вольский поставил пять баллов. Твердая «троечка» была уже высокой оценкой. А уж если кто-то получал «хорошо», то неделю ходил «королем курса».

Артем все равно упросил Вольского помочь встретиться с редактором, хотя и не понимал толком, что именно он от неё ждал: похвалы, новых ощущений, публикации в известном журнале или ему нужно было просто поставить точку в очередном жизненном проекте. Мог ли он догадываться, как круто эта встреча изменит его жизнь?

Утро пришло незаметно. Затихла пьянка за стеной. Артем быстро собрался и спустился к выходу.

– Гуров, стой! – раздался голос из окошка вахты. Антонина Ивановна – бессменная вахтерша на пенсии высунула голову в махровом платке. – Ты куда в такую рань намылился?

– По делам, Антонина Иванна.

– Это ты вчера ночью после отбоя припёрся? Входную дверь опять не закрыл! Сколько раз я вам всем говорила…

– Нет, не я. – Артем протиснулся через турникет. – Мне бежать надо, Антонина Иванна.

– Шляетесь тут вечно, непонятно зачем… – бросила вахтерша ему вслед.

Все обитатели общежития знали панический страх Антонины Ивановны: если входная дверь на ночь останется не заперта, почтенную вахтершу обязательно «обкрадут» или «снасилуют» бандиты.

Выйдя на улицу, Гуров смешался с толпой, медленно плывущей к станции метро. Шел дождь, низкие тучи висели над городом, ветер гонял по улице мусор. Серый людской поток то сужался, то расширялся, замирал на перекрестках и спустя минуту снова трогался с места. Бледные лица под капюшонами и зонтами, руки спрятаны в карманах, – люди с унылой апатией шли навстречу очередному дню.

«Дождь – на удачу», – вдруг мелькнуло в голове Артема. Вместе с людским приливом он решительно втиснулся в вагон метро и замер, едва дыша, в ожидании отлива на своей станции.

До встречи с редактором оставался еще целый час, но Артем пришел раньше и ходил кругами вокруг здания редакции. Наконец, время подошло. Артем прошел через шумную проходную и поднялся на второй этаж. Дыхание сбилось, нервная дрожь пробежала по телу. Он смахнул челку со лба и зашел в приемную редактора.

В приемной редактора его встретила пожилая дама в пушистом вязаном свитере с протертыми локтями.

– Здравствуйте, я Артем Гуров, – доложил гость. – К Иннокентию Павловичу.

Дама посмотрела на молодого человека – высокий, худой, черноволосый, в глазах – напор и волнение одновременно.

– Да, мне звонили из вашего института, – сказала она. – Дмитрий Олегович, кажется.

Артем энергично закивал.

– Верно. Это наш преподаватель немецкого.

– Я знаю, кто это, – сухо отрезала дама. – Вам повезло, что за вас хлопочет сам Дмитрий Вольский. Тетрадку вашу я вчера передала Иннокентию Павловичу.

Она поправила седую прядь и пригласила Артема в кабинет редактора. Гуров постучал в огромную дубовую дверь.

Перед Артемом сидел, вальяжно раскинувшись в кресле, худощавый мужчина в коричневых очках. Подкрашенные волосы были гладко зализаны на пробор. Из-под зеленого пиджака в крупную клетку выглядывала бордовая водолазка. Его взгляд на секунду задержался на посетителе и снова отплыл в сторону.

Молодой человек робко присел на край стула перед столом редактора.

– Напомните, вы кто? – спросил Иннокентий Павлович.

– Артем Гуров, по поводу рукописи. Я от Дмитрия Олеговича.

– От Вольского? – уточнил редактор. – Ну, ну, сейчас посмотрим.

Кабинет был уставлен темной заграничной мебелью. «Румынская» – подумал Артем. На полках стояли тяжелые тома советской классики. Мелькнули корешки томов Стругацких и Пикуля.

– Стихи, значит, пописываете… – протянул Иннокентий Павлович. Недовольно сморщив лоб, он искал в стопке папок нужную рукопись.

– Значит, говорите, стихи пишете… – бормотал редактор. – Так вот же она – тетрадь! А вы говорите – «рукопись»… Ну ладно.

Иннокентий Павлович закинул ногу на ногу, раскрыл тетрадь и начал читать. Прочитав первое стихотворение, он с удивлением скривил губы.

– Ну, даже не знаю, что сказать… Грусть какая-то депрессивная. Что там еще у вас есть?

Он вяло перекинул пару страниц и пробормотал вслух:

«Сном больны осины,

 Сном больны ветра…»

Иннокентий Павлович прервался и с недоумением посмотрел на молодого человека.

– Сном больны осины? Да уж…

Тусклый взгляд редактора постепенно оживлялся в предвкушении разгрома очередного графомана.

– Отчего вдруг такая тоска в ваши молодые годы? – спросил Иннокентий Павлович, потирая руки. – Почему сном-то больны?

Артем Гуров сосредоточенно молчал. Внутри его бродили смешанные чувства.

– Понимаю! – продолжил Иннокентий Павлович. – Увлекся поэзией Серебряного века! Вдохновился, так сказать, утонченной грустью певцов декаданса… Ну что ж, посмотрим ваше следующее творение… – редактор усмехнулся и продолжил чтение.

– Да-а… – протянул Иннокентий Павлович через минуту и закрыл тетрадь. – Книжки вы читаете правильные. Но, послушайте, молодой человек… Это же все подражание подражателям. Вы это для кого писали, молодой человек?

Артем отвел взгляд.

– Я просто хотел это написать, – неуверенно ответил он.

– Хотел написать… Зачем? – Иннокентий Павлович поднял голову. – Думал, напечатаюсь-ка я в солидном издании. Стану известным столичным литератором. Войду в круг московской, так сказать, интеллигенции, разве не так?

– Не совсем так… – подавленно пробормотал Артем.

– Не совсем? – Редактор распалялся все больше и больше. – Вот что я вам скажу, молодой человек. Я – москвич в третьем поколении! Знал Аксёнова, сам Булат Окуджава жал мне руку. А тут всякие графоманы из провинции мне тетрадки суют. Только из уважения к Дмитрию Олеговичу. Вот так!

Артем совершенно поник.

– Вы в институте какую специальность выбрали? – сменил тему редактор. – Учитель немецкого? Великолепно! Вот и сейте – разумное, доброе, вечное, так сказать. Гёте, Шиллер, Ремарк. И попробуйте заняться переводами… Может, там что-то получится. Но поэзия – это не про вас, извините.

Артем почувствовал, как на него медленно накатывает волна гнева и что он не в силах ей противостоять.

– Так нельзя! – вдруг выпалил он. Кровь прилила к лицу. – Вы-то сами написали хоть одно четверостишье?

– Что нельзя? – осекся редактор. Он вскинул взгляд и открыл рот. Глаза налились кровью, щеки побагровели.

– Вы что себе позволяете?! – повысил голос Иннокентий Павлович. – Задавать мне?! Такие вопросы!!!

Артем забрал тетрадь и, не произнеся ни слова, вышел из кабинета. Пожилая дама в приемной с тоской посмотрела ему вслед.

В душе Артема полыхал пожар: он – лингвист с глубоким чувством языка, в том числе иностранного, вот так унизительно тонко получил от ворот поворот. Рассудком он понимал, что редактор, скорее всего, прав: его стихи – любительские, сырые, таких как он – десятки в день приходят в эту редакцию, но уязвленные амбиции тисками сжали его мозг. Артем ничего ни мог с этим поделать. В институт он не поехал и целый день бродил по улицам, подставляя голову и лицо под холодный дождь. Постепенно, накал переживаний спал, встреча с редактором отошла на задний план и в голове начали вырисовываться новые грандиозные планы. Лишь к вечеру, приняв окончательное решение, он успокоился.

Заснув с туманной мечтой в голове, Артем проснулся на следующее утро с четкой целью. Гуров отправился в деканат и написал заявление об отчислении из института. Недоуменные вопросы одногруппников он игнорировал со стоической твердостью. Преподаватель немецкого – Дмитрий Олегович Вольский долго молчал, потом крепко пожал ему руку и выставил из кабинета.

Артем сдал учебную литературу, собрал документы, заехал на Казанский вокзал и, отстояв час в очереди, купил билет на ночной поезд. Вечером в общежитии он собрал вещи, сел на кровать и закурил. Весь его скарб уложился в две спортивные сумки. Ему даже стало обидно: целых три года жизни – и всего две сумки.

Артем проверил еще раз: билет на поезд, паспорт – всё на месте. Без них в Москве никуда, особенно на вокзале. Милиция Москвы трепетно относилась к прибывающим гостям столицы. Уезжающие из нее тоже попадали в ее поле зрения. «Прописки нет? Как же так? Пройдемте, гражданин. Надо сделать запрос по месту жительства. Вы опаздываете? Ну, можно решить вопрос по-быстрому…» У Артема пока еще оставалась временная прописка, но на всякий случай он вложил в паспорт пару купюр.

Короткий стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в комнату ввалился Серега Лобаков.

– Выручай, сосед! Дай две сигареты, – осипшим голосом попросил он. – Прижало, сил нет! – Серега мучительно скривил губы и поднял брови домиком.

Артем протянул ему пачку сигарет «Космос». Серега вытащил три штуки, закурил, уселся на стул и посмотрел на сумки.

– Уезжаешь?

– Да.

– Правильно делаешь: тоска смертная в этом болоте. Может, давай на дорожку по сто грамм?

– Нет, Серёг, сейчас не буду.

– Жаль. Ты что, за кордон собрался?

– Пока – домой, – уклонился Артем. – Там – посмотрим.

– А дома то что ловить? Ты ж сюда не для того приезжал, чтоб потом домой возвращаться? – спросил Лобаков. – У меня вот кореш был. Поехал он год назад по студенческому обмену в Чехословакию. По музыкальной линии. Побыл в Праге пару недель, а потом тихо-тихо от группы отстал и растворился. Говорят, до сих пор там по кабакам на рояле играет.

Лобаков затянулся сигаретой.

– Ну, может, тогда по пятьдесят? Нет? Ну ладно, а я пойду хряпну, если осталось что… Удачи тебе, Гуров. И спасибо за сигареты. Век не забуду. – Он пожал Артему руку и пошел в свою комнату.

Через минуту за стеной снова раздалось знакомое до боли:

– Белые розы, белые розы,

беззащитны шипы…

Артем думал про Наташу и был в замешательстве. Наталья Вяземская училась на его курсе в параллельной группе. Полгода назад поселилась в общежитии и сразу стала причиной его душевного беспокойства. Артема и тянуло к ней, и настораживало одновременно. Общение с ней доставляло ему необъяснимую радость. Наверно, он был в нее влюблен.

Артем поднялся на четвертый этаж и постучал в дверь, на которой висел старый советский плакат с веселой молочницей в обнимку с коровами.

«Увеличивай надои молока!» – призывала надпись на плакате.

Наташа открыла дверь.

– Привет, Артем. Заходи.

– Ты одна? – Артем прошел в комнату. – Где соседка?

– Ушла на телеграф посылать телеграмму. У её тети сегодня день рождения. Придет через час.

– А я попрощаться зашел, – пытаясь выглядеть равнодушно, заявил он.

– Попрощаться? – обескураженно переспросила Наташа. – Ты уезжаешь?

– Да. Прямо сейчас. Поезд ночью.

– Ночью? Вот так поворот… – Наташа на миг смутилась, но затем быстро пришла в себя. – А что случилось?

– Я отчислился из института. Еду домой.

Её тонкие черные брови взметнулись ко лбу. Несколько секунд Наташа в недоумении смотрела на Артема.

– Как-то неожиданно ты решил. И ничего не сказал… – она прошла к столу, взяла в руки тетрадки, потом положила их снова на место. – Ну, ты выспись в поезде. Давай хотя бы чаю на дорожку выпьем. У меня черный, турецкий. – Наташа побежала на кухню – ставить чайник.

Пока она готовила чай, Артем разглядывал фотографии на стене. Ему очень нравилась та, где маленькая Наташа в смешной панаме сидела на коленях у деда. Лицо деда казалось ему смутно знакомым. Наверно, он был известным ученым или писателем и попадался Артему где-то на страницах учебников.

Наташа разлила по кружкам крепкую заварку и кипяток и присела на кровать.

– Был в редакции? – спросила она, задумчиво поглаживая русые локоны.

– Был, – кивнул Артем и усмехнулся. – Редактор сказал – полная бездарщина, мокрого места не оставил. Но, если честно, я рад, что сходил к этому Иннокентию и рад, что он меня отшил. В этой редакции так пахло пылью и какой-то… безнадегой! У меня прямо камень с души свалился. Во мне что-то прорвалось и вышло. Ну знаешь, как нарыв. И я принял решение.

– Ну и забудь тогда про эту литературу! – Наташа подлила ему в чашку кипятка. Она полностью вернулась в свое обычное состояние. – Не похож ты на поэта.

– Что значит – не похож?! – Артем возмущенно вскинул голову. – А как, по-твоему, выглядят поэты?

– Ты не можешь и десяти минут на одном месте посидеть, – пояснила Наташа. – Все бежишь куда-то… Как ты будешь писать? Там усидчивость нужна.

– Пушкин тоже беспокойный был, – возразил Артем. – И что, я теперь должен бросить литературу? Только потому, что так решил этот редактор? На этой «Молодости» свет клином не сошелся. Теперь из принципа не брошу!

Наташа улыбнулась.

– Сахар бери, не стесняйся. – Она придвинула Артему вазочку. – Нина Сергеевна, которая по грамматике, принесла нам две пачки. Заботливая она, переживает за нас, общежитских. Говорит, без сахара мозги работать не будут.

Артем взял два куска и опустил их в чашку.

– А ты мне свои стихи так и не показал, – то ли с укором, то ли с усмешкой сказала Наташа.

Артем промолчал. Он хотел показать, но уже в печатном виде, в каком-нибудь солидном толстом журнале.

– Ты уверен, что правильно поступаешь с институтом? Три года отучился и вот так бросаешь на полпути. Не будешь потом локти кусать? Возьми хотя бы «академ»!

– Ну уж нет! – Артем вскочил со стула, едва не опрокинув кружку с кипятком. – Я буду кусать локти, если останусь. И дело не в стихах и не в этом редакторе… Они просто как последняя капля, понимаешь?

Наташе нравилось смотреть, когда Артем вот так загорался и начинал увлеченно жестикулировать. Волосы падали ему на лоб, он откидывал их, глаза азартно блестели.

– Меня тошнит от всего этого! Знаешь, что я понял? – Артем загадочно посмотрел в окно. – Настоящая жизнь только там, за границей. Это факт! Там – море возможностей. Там – цивилизация! Там люди – другие. А здесь… я с ума сойду! – с чувством заключил он и снова сел на стул.

– Здесь? Ты про институт? Или в целом? – хитро прищурилась Наташа.

Он хмыкнул.

– Ну и вопросы у тебя, прямо скажем… Наверно, в целом.

– Значит, решил заграницу податься? Ты там знаешь кого-нибудь?

– А зачем? Языками владею, дядя у меня в торговом флоте служил, заходил в порты. Дал мне пару адресов.

– В порты? Не смеши людей, это сколько лет назад было?

– Не знаю, – отмахнулся Артем. – Дядя в «Совфрахте» большая шишка был. Я все равно решил ехать.

– Там твои стихи точно никому не нужны, – снова прищурилась Наташа, словно подыскивая последний аргумент.

– Знаю. Стихи подождут. Буду материал нарабатывать.

Молодые люди замолчали.

– Страшно, конечно, вот так все бросить… – вдруг признался Артем.

– Не волнуйся, справишься, – усмехнулась Наташа. – Ты легкий на подъем. Тем более, там – море возможностей и люди замечательные. Как ты говоришь…

– Жалею только об одном… – Артем запнулся и покраснел. – Что тебя не скоро увижу.

– Так значит, мы еще увидимся? – недоверчиво покосилась на него Наташа. – Разве ты не насовсем уезжаешь?

– Возможно, – промямлил Артем.

– Возможно, что увидимся или что насовсем?

Артем окончательно стушевался. Он не знал, что ответить.

– Будешь мне писать? – Наташа с грустью посмотрела в окно.

– Устроюсь, напишу.

– Пиши, Артем. Адрес ты знаешь. На деревню, дедушке.

Наташа нахмурилась и замолчала. Артем снова был озадачен. В глубине души он чувствовал, что она была к нему неравнодушна, но никогда этого не показывала. Он же не делал первого шага, боясь её насмешек. Артем не отличался особой мнительностью, но с Наташей он иногда словно впадал в ступор и не знал, как себя вести. В растерянности он то дул на чай, то усердно размешивал в чашке сахар.

Выпив две чашки, Артем поднялся со стула.

– Ну, ладно. Спасибо за чай! Ты предупреди Антонину Иванну, чтобы не выкидывала незнакомую почту, если что…

– Обязательно. – Наташа подошла к нему – Ну, что… давай пожмем друг другу руки. И в дальний путь…

Артем вдруг почувствовал внезапный порыв и наклонился к ней. Но в последнюю секунду остановился. В глазах Наташи промелькнуло разочарование.

Артем расхаживал по перрону, ожидая посадки в поезд. Вокруг царила вокзальная суета: опаздывающие пассажиры пробивались сквозь толпу, громко торопили друг друга и дергали за рукава проводниц: «Девушка, миленькая, это какой вагон?» Кто-то стоял и курил у края платформы, внимательно разглядывая шпалы и колеса поезда. Кто-то обнимался с провожающими и утирая слезы, обещал написать, как только доберется до места…

Артем огляделся по сторонам. Глупо, конечно, надеяться, но вдруг Наташа придет его проводить? Как в фильмах: ходит по перрону печальный и всеми забытый герой туда-сюда, ничего не подозревая, а тут вдруг за спиной раздается знакомый голос: голос Наташи. Но она не пришла. Артем понимал: с того момента, как он познакомился с ней в общежитии, Наташа была единственной причиной, которая удерживала его в институте. Он знал, что будет тосковать, жалеть, что не остался с ней. Но что-то в его душе, упрямое и сильное, как ветер в спину, заставляло двигаться вперед. Тем более сейчас, когда «Союз» медленно, как дряхлый плот, уходил под воду, он должен вырваться, чтобы не уйти на дно вместе с обломками плота.

Артем долго размышлял, тогда под холодным дождем, и взвинченные эмоции перевесили чашу весов, – он решился уехать из страны и с головой окунуться в новое, манящее, неизведанное. Это было страшно, но он ничего не мог с этим поделать.

Но пока следующей станцией на его пути была родная Тюмень. Проводница выдала Артему комплект постельного белья, пахнущего дымом и смолой для пропитки шпал.

– С тебя три рубля, студент. Чай будешь? Рупь за стакан. За сахар – еще один.

Артем поморщился и отдал ей три рубля. Когда уже закончится этот «Совок»? Он застелил постель и залез на верхнюю полку. Колёса поезда монотонно отбивали стальную чечётку: тики-тук, тики-тук, тики-так. Артем долго смотрел то в окно, то в потолок, вспоминая события и переживания последних дней. Соседи с нижних полок, не торопясь ели копченую курицу, вареные яйца, и только допив пиво, погасили, наконец, свет в купе.

Артем уснул и приснились ему галантные дамы и господа, говорящие, как ему казалось, на изысканном иностранном языке, но почему-то голосом редактора «Молодости» Иннокентия Павловича:

«Господин Гуров, что это вы надумали? Куда это вы намылились в столь поздний час?»

Артем ехал домой с плохим предчувствием. И не ошибся. Родители Артема два дня не могли прийти в себя, узнав о решении сына. Мама тихо подвывала, отец ожесточенно налегал на успокоительное домашнего производства.

– Как ты мог все бросить?! – сокрушалась мама. – Теперь без диплома пойдешь грузчиком работать… Какая еще заграница? Что за бред, сынок?

 Однако, дядя, который души не чаял в племяннике, горячо поддержал его:

– Правильно, Артем, чего там в той Москве ловить? Не та уже столица, что раньше. Я же говорил. Да и у нас в Тюмени нечего тебе грязь месить. Тюмень – столица деревень! – смеялся он. – Всё путём, племяш, езжай за границу! Я помогу.

Дядя – почетный пенсионер «Совфрахта» – полжизни проплавал в торговом флоте Советского Союза. Общительный, веселый, щедро раздававший заграничные сувениры, он, казалось, знал полстраны. Он поднял старые связи, съездил к своим пока еще влиятельным знакомым и каким-то чудом организовал Артему производственную практику в ГДР.

– Оформим тебя переводчиком «Совфрахта», – разъяснил он Артему. – Прокатит. В стране – бардак, у нас в «Совфрахте» тоже – перестройка, будь она неладна. Главное, чтобы конторские пропустили. Авось проскочишь. А что? У тебя вид подходящий. – Дядя улыбнулся, вспомнив что-то приятное. – Главное, если будешь в портах – не налегай на пиво. Оно там крепленое, даже наш боцман больше трех бокалов не выдерживал. Терял ориентацию… и облик советского моряка. Кстати, если сможешь, привези мне бутылочку.

Дядя оказался прав. Неразбериха, хаос и дядины связи сделали свое дело. Артему подтвердили производственную практику в ГДР, он оформил документы и уехал из Союза.

***

Начались скитания Артема по волнам дальнего зарубежья. Он восхищался портами корабельной столицы ГДР – Ростока, имперской архитектурой Восточного Берлина и уютными переулками вокруг остроконечных ратуш Дрездена.

Приехав в ГДР в мае, он, не сделав ни единого шага, в ноябре плавно переместился в Федеративную Республику.

ГДР канула в лету, Западная Германия, как огромный удав, поглотила Восточные земли. Старое поколение ГДР качало головами, а молодежь ликовала на обломках павшей Стены. Вчерашние товарищи-геноссе в одночасье стали бюргерами.

Стажировка закончились, но Артем и не думал возвращаться. Воспользовавшись всеобщей суматохой, Артем остался в объединенной Германии. Работа переводчиком отточила его произношение, он набрал кучу рекомендательных писем и обзавелся знакомствами. Благодаря одному из них, он даже получил временное разрешение на пребывание. Да и властям, которые надолго погрузились в реформирование, было не до проверки паспортов советских студентов.

Артем менял валюту уходящего государства на дойчмарки ФРГ. Но вскоре этот бизнес накрылся и уже спустя пару недель Артем в поте лица трудился на кухне турецкой закусочной в Берлине. Потом, решив попытать счастья в других городах, заколесил по стране: Гамбург, Висбаден, Франкфурт.

Во Франкфурте на Майне Артем с удивлением обнаружил, что чуть ли не каждый пятый житель города – иностранец: турки, иранцы и наши соотечественники начинали заполнять улицы и рабочие места. Артем легко затерялся в этом многоликом потоке и быстро находил разные подработки: утром разносил рекламные буклеты, газеты и журналы по фешенебельным кварталам, а по ночам разгружал грузовики у магазинов «ALDI». Время от времени ему перепадали заказы на переводы: туристические агентства, книжные издательства, фирмы по трудоустройству – спрос на русский язык рос с каждой новой волной эмиграции.

В конце концов, следы Артема Гурова затерялись на просторах Федеративной Республики.