Дилетант. Приключения дилетанта

Александр Калиничев

Дилетант. Приключения дилетанта

Предисловие

Большую часть жизни считал (ну, по крайней мере, ту, когда вообще чего-то считают), так вот – большую часть жизни считал что предисловие и аннотация – это одно и то же. Оказалось – нет: аннотация, это краткое содержание чего-нибудь, а вот предисловие, это часть, предшествующая основному тексту, в котором излагаются разъяснения и замечания.

Ну, так вот, предисловие.

Сама идея была достаточно проста – захотелось где-то наследить. Нет, не оставить след (от большинства из нас никаких следов не останется, разве что памятник на могилке, да и то, максимум на пару поколений потомков), но вставить свои хоть пять копеек, попробовать заставить внуков (хотя бы своих) заинтересоваться историей. Историей, как повествованием о цепи взаимосвязанных событий, причинно обусловленных и приводящих к определенным последствиям, чаще всего непредвиденным (это, кстати, по Геродоту). Моему поколению стыдно и до глубины горько, когда нынешние школяры, свободно обращающиеся со всевозможными гаджетами, в которых мы как раз ни бельмеса, не могут даже назвать дату Октябрьской революции, или внятно объяснить, кто такой Ленин, хотя его памятники стоят в каждом российском городе. Большинство понятия не имеет кто такие рюриковичи, или какую фамилию носили российские императоры.

Вот, обидно, однако. …, впрочем, оно, может быть, и бог бы с ними, с императорами, но вот как без знания того что было, заглянуть в то, что будет?

Да никак!

А главное, и построить это «будет», тоже никак.

Поэтому то, что здесь написано, является попыткой познакомить тех, кто всё же будет читать, с людьми, действительно оставившими свой след в русской истории (ведь многие дейстующие лица МОЕЙ ИСТОРИИ действительно жили на рубеже XVIII – XIX веков), а заодно и переосмыслить определённый период отечественной истории.

Моё поколение, которое сейчас именуют поколением Х, любовь к истории получила, читая Пикуля и Яна1, так может через альтернативную историю заинтересуется реальной историей поколение Z?

Ну, а что – «Приключения Нильса» Сельмы Лагерлеф писались, как учебник географии.

…

А может это просто автор так уходит от реальности?

1 Валенти́н Са́ввич Пи́куль (13 июля 1928, Ленинград – 16 июля 1990, Рига) – советский писатель, автор многочисленных художественных произведений на историческую и военно-морскую тематику.

Васи́лий Григо́рьевич Ян (настоящая фамилия – Янчеве́цкий; 23 декабря 1874 (4 января 1875), Киев – 5 августа 1954, Звенигород) – русский советский писатель, автор исторических романов.

Дилетант. История сослагательного наклонения

Чтобы в будущем не думать о прошлом,

надо было в прошлом подумать о будущем.

Пролог

Не люблю ездить далеко один. Как дальнобойщики неделями одни в дороге? Целый день едешь, едешь, а перед глазами только одна серая лента дороги! С ума сойти можно… Привычка, наверное.

Я-то сам на дальние расстояния езжу не часто, и всегда в таких случаях стараюсь найти попутчика – хоть есть с кем пообщаться. Но вот в этот раз как-то не сложилось, попутчика не нашлось, ни туда, ни обратно.

Поездка была, собственно, грустная – на похороны старого друга. Когда-то, в эпоху ещё курсантской юности, мы с ним были закадычными друзьями. Потом приказы и время раскидали нас по просторам СССР, и, если первые годы мы ещё переписывались, пусть и два-три письма в год, но всё же, то по обретению семей, званий, должностей и связанных со всем этим забот, переписка прекратилась. Встретились через тридцать лет и три года. Встреча не была случайной – я искал его. Попав в город, где мы когда-то учились, естественно пришёл к училищу, которого уже не было, но кое-что ещё осталось, и увидел его портрет. Оказывается, он закончил службу в нашем же училище заведующим кафедрой тактики. Неожиданно. Молодец! Ну и, естественно, найти его было уже не сложно. Встретились. Попили водки… Н-да… А вот позавчера его хоронили. … Болезнь Альцгеймера, и не выговорить то сразу. Всё же, смерть забирает лучших из нас. От того ещё больнее прощаться. Его дочь на похоронах говорила, что последний год он уже никого не узнавал. … А я до сих пор помню каждое слово из нашего последнего разговора. Невольно проваливаюсь в философские мысли, чтобы избавиться от гнетущих воспоминаний.

Э-эх, друг мой Колька! … Вот, начало уходить уже и моё поколение. Поколение, которое эти яйцеголовые янки назвали поколением Х. … «Поколение Х».., что они понимают в нас! Да в России мы были самым счастливым поколением! … Были … до 90-х, а потом стали потерянным поколением. … А всё Ельцин с Горбачёвым…

Размышляя над ролью Горбачёва и Ельцина в истории России, невольно приходишь к выводу, что это история глупости и предательства. И если Горбачёвщина, – это больше всё-таки некомпетентность и глупость, то вот Ельцовщина – это предательство. Так свою страну не предавал ни один царь, император или генсек. Даже Пётр III. Даже Лжедмитрий.

–Ну, мне так кажется. … Это что? Синдром Герострата? Хоть как, хоть вот так, но влезть в историю?

– А может Высший Разум специально наделил этим крестом Ельцина? Есть же версия, что Иуда предал Христа именно по прямому приказу Христа. Взвалил на себя крест предателя во имя спасения человечества. Может и Ельцин вот так разбазаривая великую страну, взвалил на себя крест предателя, чтобы люди через 20 – 25 лет поняли, что общество, в которое они так стремились в начале 90-х, общество потребления, – это тупик. Это общество не имеет будущего.

– Опять брюзжание дряхлого старика. Трава была зеленее, сахар слаще, девки…

– А что девки? Девки и сейчас есть…

– Задумайся лучше о своем месте в этом мире. Осталось ведь не так уж и много. Ты стар. Ты смердишь гнилью времени. Тебе здесь уже нет места.

– Н-да, смержу гнилью времени? Надо же! … Или смердю? … Почему гнилью? … Гниль времени! А такое может быть?

А ещё я не люблю ездить ночью. Возраст уже непацанский, плоховато со зрением, да и вообще… Но вот еду же.

– Надо было в Пензе ночевать. Чего поехал? Теперь до Тамбова, что ли тянуть? Это же почти триста километров!… Нет, надо искать мотель где-нибудь возле Каменки. …Что там по приёмнику?

Радио FM сообщило, что в Польше опять сносят памятники нашим солдатам. Под закон о декоммунизации попало 500 памятников воинам Красной армии.

– Вот суки, братья славяне! … Да и остальные тоже. … Вообще, почти все, кого мы тогда освободили, в результате повернулись к нам задницей. Эх, прав оказался Достоевский – не будет у России таких ярых ненавистников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только Россия их освободит, а Европа согласится признать их освобождёнными. Будут трубить на весь свет, что они де образованные, а Россия – страшный варварский колос, завтракающий младенцами, а обедающий девственницами. …

– Поставь музыку, что ли.

На ощупь достал из бардачка первый попавшийся диск и вставил в магнитолу. Из динамиков громко так раздалось: «Солнце, май, Арбат, любовь. Выше нет карьеры. Капли датского короля пейте кавалеры, капли датского короля пейте кавалеры…».

Окуджава. … Надо же, диск года два лежит в машине и почти столько же я его не слышал.

Я к Булату отношусь хорошо, песни его слушаю с удовольствием, а вот как писатель мне он, мягко говоря, не глянулся – прочитал его роман «Путешествие дилетантов» и был разочарован. Не знаю, написал ли ещё он что-нибудь кроме этого, ну, в смысле прозы, но этот «Дилетант» у него на мой взгляд не айс. … А вот песни у него хорошие.

«В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо…».

Впереди появились фары встречной машины, и я переключился «на ближний». Фары появились и пропали – значит, встречная машина пошла под гору.

«Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу…».

Фары появились внезапно и совсем не там, где их можно было ожидать! … Яркий слепящий свет на всё лобовое стекло!

Хорошо, хоть в машине один…

Глава 1

Не зарекайтесь, люди, от чумы,

Сумы, тюрьмы и участи Мумы…

А. Кортнев

Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу1.

– Какой роман? Сочинял?… Когда?

– Вставай уже, на работу проспишь. – Голос жены раздался почти над ухом.

– Голова-то как болит… Какой я там роман сочинял? …Стоп. На какую работу? Я же только вчера из Самары выехал. А как здесь оказалась жена?

И тут я открыл глаза.

Над головой потолок. Доски. Потолок из побеленных досок.

А где жена? Я же внятно слышал её голос… Комната. Светло. Явно уже день.

На стенах бумажные обои в какой-то цветочек, причём создаётся впечатление, что эти цветочки рисовал ребёнок. Так, продолжим осмотр – лежу я на кровати, надо мной в углу какие-то иконы, да собственно я лежу под иконами.

– Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать.2

– Что? Серьёзно? Умирать положили?… Свет фар встречного автомобиля, большие буквы – MAN. … Я попал в аварию!

Кровать, на которой лежу видимо деревянная, по крайней мере, я вижу деревянную заднюю спинку, простую, без каких-либо финтифлюшек.

Ах, да, окно. Окно небольшое, двустворчатое, а вот ручки такие я никогда не видел. Если это они так сделаны под старину, то как-то не вяжутся с, мягко говоря, скромностью (если не бедностью) комнаты.

– Где это я? … Музей какой, что ли? … Похоже на комнату в музее Паустовского.

– Но это в Тарусе. Ты в Тарусу никак не мог попасть.

– А жена? Где жена? Ведь я ясно слышал её голос. Это что было в бреду?

На стуле рядом с кроватью сидит и что-то шьёт какая-то тётка в....

А как это называется? … Надо же, как аутентичненько работники музея одеваются.

Тётка, почувствовав, что на неё смотрят, подняла на меня глаза.

Женщине лет…, я никогда не угадывал возраст женщин. Понимая, что передо мной сельская жительница, я бы ей дал лет 50.

Во взгляде женщины мелькнуло удивление, тут же радость, она вскликнула что-то типа – Ах! – и выбежала из комнаты, крича:

– Барин, барин опамятовался!

– Это я что?…Где барин?…Это кто барин?

– Если барин это я, то где я? … Вчера я ехал… а куда я ехал? Или не вчера? Или не я?

– Давай спокойно, без эмоций проанализируем ситуацию. Ты ехал, то есть я ехал, домой из Самары, проехал через Пензу, причём через саму Пензу, а не по окружной. Выехал из Самары поздновато, позже, чем рассчитывал, в Пензе был, уже смеркалось. Пока заправился, пока перекусил, стало темно. И была ж мысль плюнуть на всё и заночевать в мотеле… Нет, поехал, блин, на свою голову. Трасса вполне приличная, прямая, покрытие сухое, время ещё не позднее. Километров через пятнадцать, то есть минут через 8 – 10 после плаката «Доброго пути» увидел на встречу фары, последнее что помню – большие буквы MAN…

– И где тогда я нахожусь?

Пытаюсь поднять правую руку, слабость, но поднять до лица удаётся. Рука тонкая, исхудалая и… не моя. Но к этому почему-то я отношусь спокойно. Видимо, я не до конца осмысливаю случившееся.

Так, дальше. Почему не чувствую ног?

Голова как чугунная. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы приподняться с подушки.

Пытаюсь поднять одеяло, вернее перину. И лежу на перине, и укрыт периной. Ткань какая-то плотная. Лён? Удаётся, с трудом, но удаётся откинуть эту гору. Подо мной тоже льняная простыня. На мне рубашка, ха, ночная? Я такое никогда не носил… Из-под рубахи торчат два неровных обрубка…

А? …Это что?…Это я?… Это у меня?

Увиденное так меня шокировало, что какое-то время я просто не мог думать.

Я – калека! Бл… и-ин! … Оторвали Ваньке встаньку!

Смена мизансцены отвлекла меня от дальнейшего осознания своего положения.

В комнату вбежал колоритный такой, здоровенный мужик. Именно вбежал, а не вошёл. Бородатый, волосы взлохмочены. Что-то детское, какой-то щенячий восторг, какая-то отчаянная радость отразилось в его светлых глазах. Это никак не вязалось с его видом.

Всё это длилось мгновенье.

Он упал перед кроватью на колени, обхватил меня своими ручищами и… зарыдал.

Вот это да!

Как-то сейчас я не ожидал такого пассажа. Всего минут пять-десять я в сознании нахожусь, мне бы в спокойствии осмыслить случившееся, а тут…

Кто это? Почему так убивается?

Но мизансцена вновь изменилась, в комнату вошла женщина. Нет, не та, что я увидел, придя в себя. В комнату вошла … Царица. Именно так, именно такая ассоциация у меня возникла – властное, породистое лицо, осанка… Да всё, буквально всё в этой женщине говорило о том, что она привыкла только повелевать. Однако в её глазах я тоже увидел неподдельную радость.

– Надо же, как меня здесь любят…

– Да нет, не тебя, а того, кого они видят перед собой.

– Но ведь они видят меня.

– Ну, наконец-то, Александр Фёдорович, Вы пришли в себя. А то мы уже отчаялись, господин поручик – Сказала женщина приятным голосом и положила руку мне на голову. Рука полная, сильная и прохладная. Очень приятное ощущение. Температура-то у меня наверняка есть, раз такие раны, значит и воспалительный процесс идёт. Поэтому прикосновение холодной руки было приятно.

– Ну, полно, тебе Степан, полно. Ступай, распорядись, что бы для Александра Фёдоровича воду приготовили умыться, да поесть, что-нибудь более существенное, чем бульон.

Мужик поднялся с колен, вытер рукавом заплаканные глаза и вышел из комнаты со словами – Дык это мы, матушка, мигом спроворим.

Так я и не понял, кто этот человек. Если женщина назвала его по имени, а он её «матушкой», значит она явно старше его, но внешне по возрасту я бы не сказал, … значит по статусу?…

А кто же она? … Так, а Александр Фёдорович…, это кто? … Это я? Но меня не так зовут.

Женщина подвинула к кровати стул и села. Опять положила руку мне на голову.

– А жар-то ещё есть. … Да, как и не быть при таких-то ранах. Слава Богу, опамятовались. – И она перекрестилась на икону.

– Что со мной случилось? – Ё…, голос еле-еле слышно. Кое-как выговорил три слова. Горло сухое, звуки изо рта приходиться выталкивать. – И, если можно, дайте попить, … пожалуйста.

– Да, да, конечно. – Она поднялась, подошла к столику справа от кровати (а я его и не заметил) и налила в стакан из кувшина воды (а стакан какой интересный!), затем наклонилась надо мной, просунула левую руку под мою голову, приподняла её и стала поить. Движения её были привычные, видимо делала она это не раз.

– На Вашу долю выпало тяжкое испытание. Те раны, что Вы получили, как говорит Нестор Максимович, должны были Вас убить. А Вы, мой мальчик, слава Богу, выжили. Нестор Максимович Максимȯвич 3, – это врач которого я с собой привезла. – Она опять перекрестилась. – В Вас попало ядро во время штурма Измаила4.

– Оба-на! Измаила! … Как Измаила? … Это же 18 век. Я в 18 веке?!!! Измаил брали, кажется, в декабре толи 89-го, толи 90-го. … Блин, ну не помню точно. … 1790!!!… Попало ядро. Нифигасе! Нехилый я парень был, раз выжил. Ядром видимо ноги и оторвало. Как же он, ну, то есть я, выжил-то, при зачаточном уровне полевой хирургии.

– А что ты знаешь о полевой хирургии 18 века? Да ничего.

-Так, стало быть, что? Как я мог оказаться в 18 веке?

– А стало быть, парень, ты там под Пензой преставился и твою сущность куда-то вселенский разум зафиндюрил.

– Зачем? Кто зафиндюрил? Какой смысл зафиндюривать куда-то кусок мяса, который я сейчас представляю?

– Да …, а может у вселенского разума есть свои физические законы, и человеческая сущность, как часть вселенной, пусть микроскопическая, но часть, просто вливается после физической смерти материального тела в общую энергетическую составляющую, а потом её…

– И что потом? … Нет, это теория ещё сыровата…

– А может я попусту сошёл с ума? Давно уже в голове навязчивые философствования и диалоги. Это Альцгеймер?! Или ещё нет? … Эх, Колька, Колька…

– Какое сегодня число? – Слова, после того как попил, вышли чуть легче.

– 18 марта, мой друг. (Надо же, – день Парижской Коммууны5) Вы были в беспамятстве три с лишним месяца!

– Ого, три с лишним месяца! Н-да!

– А где я нахожусь?

Её глаза стали грустными, и где-то в глубине, в уголках, я заметил, наполнялись слезами.

– Бедный мальчик. Тяжело тебе пришлось. – Она опять положила руку мне на голову. – В своём имении, в Алексеевском.

Эта информация пока ничего не даёт. Этих Алексеевских в России может быть не одна дюжина, если не сотня, … если я, конечно, в своей России.

– А как я попал сюда?

– Это всё Степан. Он же был с тобой и в Измаиле и вёз тебя через всю Малороссию. Ну и я немного поспособствовала, кода Александра Васильевич мне отписал, что крестник мой тяжело ранен.

Ага, Степан значит типа дядьки, который воспитывал барчука с детства и был ему и папкой, и мамкой, и нянькой, и старшим братом. … А это женщина, значит, крёстная. … Стоп. Прозвучало что-то важное… АлександрА Васильевич…, какой Александр Васильевич? … Суворов6? Ну да, сейчас Суворов будет писать про какого-то поручика. Да нас, небось, погибла там не одна дюжина, а уж ранена так вообще не одна сотня.

В комнату вошёл Степан.

– Ваше сиятельство, позвольте умыть Лександра Фёдорыча?

– Сиятельство? Ого! … Стало быть, княгиня или графиня, к баронессам вроде бы должны обращаться по-другому. Это если как в моём настоящем прошлом… Прошлом настоящего… Я запутался.

– Опять же, очень вольное допущение, всё может оказаться и сложнее, и проще…

Женщина вышла. Степан занёс лавку, поставил перед кроватью и вновь вышел, но через секунду вернулся с деревянным…

Ведро? … тазик?

Тут я хотя бы смог его получше рассмотреть – волосы русые, нос крупный, кисти рук как совковые лопаты. Рост определить я не смог, трудно это сделать в лежачем положении, но, заходя в двери, он пригибался. Одет в…, а как это называется?

– Степан, кто это был? – обратился я к нему полушёпотом.

– Так известно кто, – в голосе его почувствовалось удивление, – Крёстная Ваша, княгиня Екатерина Романовна Дашкова7.

Княгиня! Дашкова!

При всей моей тёмности, про Дашкову я знаю. … Ну, кое-что знаю.

Знаю, что она была подругой Екатерины II, участницей дворцового переворота 1762 года, а потом единственной женщиной-директором Российской академии наук. … Конечно, Дашковой Суворов мог писать о ранении её крестника.

Пока я размышлял над складывающейся ситуацией, Степан закончил приготовления к моему туалету. Аккуратно с меня была снята…, наверное, всё-таки, это ночная рубаха, и я смог немного увидеть принадлежащее мне тело.

– Гм…н-да, зрелище так себе.

– А что ты хотел увидеть? Три месяца без движения, питание – только видимо жиденький бульончик. Кожа и кости. Вот пролежней нет – это хорошо. Обрубки ног уже зарубцевались, рубцы, сколько смог рассмотреть, какие-то толстые, синие. Правой ноги нет почти по самое колено, левой осталось малость побольше. Хорошо, что колени целы, всё-таки легче будет протезы придумать.

-Бл… и-ин, ещё одно!..

Степан начал протирать мокрым…, наверное, это рушник называется, мою левую руку – трёх пальцев – мизинца, безымянного и среднего и части на ней не было… Ну, после ног это уже воспринялось как-то вяло.

В процессе санитарных процедур я выяснил, что здесь мы находимся уже три недели, а добирались из Измаила «почитай» месяц. И благодарить надо их высокоблагородие генерал-майора Кутузова и их благородие «дохтура» Спиридонова.

Во как! Самого Кутузова. Не меньше. Наверное, крёстная и здесь протекцию оказала.

Оказывается, нет. Вернее, всё так, да не так. Екатерина Романовна Кутузову может быть обо мне и писала (надо будет как-нибудь у неё об этом разузнать), но «Михайла Ларионович» был, после взятия Измаила, назначен комендантом крепости и по его приказу унтер и два егеря вместе со Степаном меня «тарабанили» почитай через всю Малороссию до дому.

– А как еще должен был поступить комендант в отношении раненого офицера?

– А я и не знал, что именно Кутузов был назначен комендантом Измаила. Мне казалось почему-то, что при штурме Измаила ему глаз то и выбило. Значит, нет. А тогда где ж? Или это было в моей реальности? … А Спиридонов видимо тот врач, что меня лечил в Измаиле. … Ага, лечил… Ноги оттяпал, зараза.

– А ты чего хотел? Чтобы он тебе аппарат Елизарова установил? Да и когда ему с тобой было валандаться? Там раненых, небось, было больше чем у дурака махорки. Ноги, по-видимому, ядром размозжило и их отняли в госпитале. Если бы сразу оторвало, вряд ли бравый поручик дожил до операционного стола.

Всё это Степан мне поведал сам, без расспросов, выполняя туалетные процедуры.

– Как бы у Степана спросить об обстановке вообще?

– Нет, лучше доктора. Дашкова, сказала, что привезла с собой доктора. Ему будет проще втереть про амнезию. Надеюсь, этот термин уже существует, и он его знает.

– А где, доктор-то? Почему не спешит к больному?

– Степан, а где доктор?

– Дохтур то? Так знамо, где, в Шаблыкино учёрась поехали. Тамошняя барыня опростаться8 должна. Учёрась от них староста приезжал.

Я ни черта не понял.

– Опростаться?

– Переводчика бы с русского на понятный. Ладно. Сам справлюсь. Итак, Шаблыкино…

Степан в это время унёс принадлежности, которыми приводил меня в божеский вид.

Шаблыкино!? Вот это надо серьёзно и срочно обмыслить. Я аж закрыл глаза. … Дело в том, что я, тот я, из 21 века, родился в селе Навля Шаблыкинского района Орловской области. И родился я 18 марта. А село Навля в 18 веке называлось Алексеевское. Кто и зачем его потом переименовал ни в 20, ни тем более в 21 веке уже не знали и, почему-то никаких записей в архивах не сохранилось по этому поводу. Известно было, что в 1785 году была построена церковь на средства помещика здешнего, отставного капитана Фёдора Петровича Ржевского.

– Предположим, что это всё же реальность, а не бред.

– Прошлое реальности?… Кхем. Стало быть, я Ржевский? Раз я Александр Фёдорович, значит сын. А где же дражайший папаша? А мать? Как спросить? Это что ж тогда получается?…

Какая-то мысль где-то вертится в голове, вот чувствую, что это может объяснить случившееся, а поймать, услышать её не могу.

Ладно, отложим.

Вернулся Степан с подносом, на котором стояла какая-то посуда.

– Не извольте гневаться, Александр Фёдорович, дохтур велел Вас только куриным бульоном кормить. Покедова барин слаб, грит, пища должна быть лёгкой. Дохтур человек честный, он всяко лучше меня знает своё рукомесло.

– Рукомесло?…

– Ремесло, наверное.

– Ну что ты, Степан. – Я сделал, как мне думается, соответствующее выражение лица. – Только хлеба немного можно?

Степан сжалился, без каких-либо внешних усилий, как ребёнка приподнял и усадил меня, прислонив к спинке кровати, предварительно обложив подушками. И начал кормить, поднося корту с начало хлеб, а потом ложку с куриным бульоном. Моя попытка взять в руку хотя бы хлеб успехом не увенчалась.

– Спасибо, Степан, довольно. Как это со мной случилось?

– Так, сам-то я не видел, а солдатики рассказывали, что аккурат перед воротами Вам и прилетело турчанское ядро. Да ещё говóрили, ка-ак подбросило почитай под самые небеса, да озимь и ударило. Думали, что вы помёрли. Дык, и правду сказать, на Вас живого места не было, всё в кровиши. Там перед воротами много полегло, от Вашей полуроты почитай никого и не осталось. – Он помолчал, о чём-то на секунду задумавшись. – А когда ужо похороньщики начали собирать, Вы вроде как застонали, ну оне меня и позвали, а уже в лазарет мы Вас вместе отнесли. А там…

– Всё Степан, спасибо, ступай, я посплю немного, устал. – Вяло сказал я, уже засыпая и проваливаясь в темноту, как в омут.

Глава 2 (1791 год, март)

Снежная королева дала Каю буквы П, Ж, А и О,

и заставила собирать слово СЧАСТЬЕ