Субцивилизация (записки лагерного садовника)

Тем не менее какое-то ностальгическое малодушие заставило меня тогда забрать и её, энциклопедию эту, вместе с произведениями классиков и современников…

Увы. На следующий день она уехала тем же утренним рейсом, но уже в моем мешке, составив достойную компанию растоптанным картонным коробкам, чтобы вновь окунуться в извечный цикл круговорота углерода в природе.

Правда, накануне произошла сцена, почти детально совпавшая с описанной М.А.Булгаковым в повести "Собачье сердце". Ознакомившись с содержимым энциклопедии, я встал из-за стола, нахохлился, выпятил грудь колесом, поправил указательным пальцем очки на переносице, скрестил руки на груди и бранчливо рявкнул: «В печку её!»…

Будь у меня в лагерном бараке свой собственный книжный шкаф, я б её, безусловно, оставил даже ради эстетики – больно уж красива на вид. Но увы, это хоть и своеобразный дом, но не до такой степени!

По закону в своей сумке с личными вещами я имею право хранить не более десяти книг. Нет, ну в самом деле, не Булгакова же с Венедиктом Ерофеевым мне выбрасывать ради этой лабуды? Вот и пришлось отправить её в новое приключение, которое, скорее всего, закончилось аутодафе, ибо она оказалась самой натуральной еретицей…

В одном из рассказов* я делился мыслями о том, что у книг, как и у людей, своя собственная судьба, своя миссия в этом загадочном мире. Как знать, может, она вовсе не погибла, а украшает сейчас кабинет какого-нибудь прапорщика из нашей конторы**.

Худо, коли книга никому не нужна. Она похожа на одинокую брошенную женщину. И жаль её, и в дом не притащишь надолго. Увы. Все щупают, хвалят и никто не берет… А кто виноват? Прежде всего тот, первый мужчина, который забил ей голову всякой ересью и наполнил её внутренний мир разной бесполезной чепухой. Да так, что все усилия второго мужчины, как он её ни наряжал, ни ангажировал, ни презентовал, оказались тщетны…

Ярок, но короток век бездарных, доступных, безвкусно накрашенных китчевых «давалок». Они за короткий срок проходят через множество невзыскательных рук и вскоре, потрёпанные и дырявые, безжалостно летят в вонючий мешок какого-нибудь Мишки-уборщика.

Долго живут чопорные, холодные и неприступные "старые девы" и "синие чулки". Но их не менее жаль. Они несчастливы, а долгая их жизнь скучна и неинтересна. К тому же они пребывают в вечном страхе от того, что так и не дождавшись своего единственного благоверного, оставшись тайной за семью печатями для легкомысленных мишек и гришек, в любой момент могут отправиться в братскую могилу, да ещё за компанию, страшно сказать, с выше упомянутыми использованными, крашенными потаскухами!

Се ля ви. Везёт в этой жизни тем и только тем, кто сам по себе либо через усилия, натужно, смог вписаться в гармонию окружающего мира. А вот той красивой разумной книжке не повезло. Она не вписалась в гармонию или, если угодно, субгармонию тюремного мирка…

Раскрыв обложку этой книженции, я сначала пробежал глазами по издательским реквизитам и регалиям автора. Они также оказались солидными и впечатляющими. Удовлетворённый этим, я быстро отыскал толкование знакомых мне понятий: делинквентность, девиантное поведение и прочее. Внимательно ознакомился. Поулыбался по поводу упорной незыблемости наук, которые призваны быть мобильными, а не сидеть на догмах. Поспорил мысленно с автором, но отнюдь не в резкой форме, а вовсе снисходительно и добродушно, закончив словами Паниковского: «Сразу видно человека с раньшего времени». Это по поводу автора. Он мне показался таким божьим одуванчиком – консерватором и фундаменталистом. Полистал туда-сюда. Подумал: незаменимая вещь для студентов! Текст сухой, сжатый, лаконичный. И на колонки разбито всё так, что весьма удобно – бери ножницы и дело в шляпе: получится замечательный набор шпаргалок для экзамена! Автор-то, похоже, с чувством юмора. Ну академик! Ай-да сукин сын! Ловко придумал, как тираж спихнуть – поди вмах раскупили студентики…

Тут угораздило меня открыть страницу, где разъясняются такие понятия, как тюрьма, тюремное сообщество, тюремная субкультура. Ознакомился. Перечитал ещё дважды. Понял, что подобная ахинея не имеет аналогов. Затем направился к отбывающему наказание в нашей колонии поэту Петру Слобожанину: не чтоб посмеяться вместе с ним, а как бы пожаловаться, что ли.

Возмущение так переполняло меня, что я твёрдо решил, нарушив всевозможные конвенции, взять на себя функции военно-полевого суда и приговорить эту псевдоучёную мадам к высшей мере наказания.

Даже Слобожанин со свойственным ему гипертрофированным человеколюбием и всепрощенчеством, недоумённо смотрел то на текст, то на меня, и не стал возражать против казни. Ранее подобного я за ним не замечал.

Как говаривал мой незабвенный научный руководитель лет этак тридцать тому назад: люди науки по своей природе и сути, а главное – по способам и подходам к процессу познания поделились на два лагеря: куры и орлы. Куры скрупулёзно, ставя лишь формально перед собой цель, копаются в научном материале, перебирая лапками каждую песчинку и крупинку. Основные их методы – анализ и индукция. В итоге они нарабатывают огромную кучу трудоёмкого научного груза, иногда находя ценные зёрна, а иногда и нет.

Орлы же парят в облаках научной мысли, больше работая головой, а не руками. Вооружившись методами синтеза, дедукции и абстрагирования, а также глубокими знаниями мирового научного наследия, орлы обретают в итоге и чёткие цели, и великие идеи, которые после доказывают. Да. Они порой ошибаются. Однако, действуя таким образом, орлы попутно порождают массу других ценных идей и гипотез, на что куры, увы, не способны.

Мой научный шеф говорил также, что те и другие типы учёных одинаково важны для науки. Но всё-таки величайших вершин достигают орлы, а не куры…

И вот теперь я задумался: к какому же типу можно отнести автора этого сборника шпаргалок?

Будь он курицей, припомнил бы, докопался, что в тюрьмах сидели и сидят не только урки и разные дегенераты. Что, бывало, сиживали тут и светила науки, чей авторитет никогда и ни у кого сомнений не вызовет: академики Вавилов и Королев, авиаконструктор Туполев, например. И многие другие. Небось, когда этот чудо-профессор социологии летал самолётами Ту на всякие симпозиумы, задница у него не чесалась оттого, что самолёт сконструировал бывший зэк.

А ещё сидели в тюрьмах великие деятели и подвижники культуры: писатели, поэты, музыканты, художники и актёры, начиная с Радищева, Рылеева, Достоевского, и от Солженицына, Шаламова, Берггольц, Мандельштама, Каплера, Смелякова, Олейникова, Хармса, Заболоцкого, Введенского, Домбровского, Руслановой, Фёдоровой, Дунского и Фрида, Жжёнова, Смоктуновского до Синявского, Бродского, Параджанова, Юматова, Лимонова и, наконец, Михаила Ефремова (который в то время, когда писались эти строки, говорят, руководил клубом на одной из зон). И отбывали не только по политическим, но и по чисто уголовным статьям. Кстати, многих из них теперь заслуженно называют величайшими носителями духовности, а некоторых даже совестью русского народа и солью земли русской.

Я уж, позвольте, не стану перечислять столпов мировой культуры от Сервантеса и Вийона до Уальда, Селина и Жана Жене..

Если уж на то пошло, чего стесняться? Давайте потревожим прах Ленина и Сталина: в их когортах несидевшие были «белыми воронами», и в те времена за подобную писанину такому «светиле» социологии после первого же допроса уже нечем было бы жевать и говорить, не то, что писать. И поделом…

Выходит, если он не «курица» и не смог нарыть даже очевидного, то он, получается, «орёл»?

Да. Скорее всего. Увы, надо посмотреть правде в глаза: любой юннат знает, что не все орлы охотятся за крупной добычей – большинство предпочитает падаль.

А этот «орёл» вообще отличился: вместо горных высот, очевидно, порхал в юности по пивнушкам, где наслушался анекдотов и небылиц от пьяной, приблатнённой, но несидевшей шантрапы. А потом и вовсе сложил крылья перед экраном телевизора, очарованный бездарными сериалами на криминальные темы.

И вот, слыша звон и не зная, где он, сей «учёный муж», особо не мудрствуя, безаппеляционно и со всей прямотой заявил в своей книжице, что…

За неимением первоисточника, буду цитировать по памяти:

«…Для тюремной субкультуры характерны бездуховность, поклонение ложным ценностям, направленным против общества, отрицание общегуманистических ценностей…»;

«…Тюремные понятия антиэстетичны, нравственно деформированны…»;

«…Тюремное сообщество делится на три касты, или, как принято у них говорить, «масти»: блатные, мужики и опущенные…»;

«…Взаимоотношения в тюремном сообществе зиждятся на понятиях и ценностях антисоциального характера…»;

«…Поскольку понятие «субкультура» всё-таки связано с культурными традициями и ценностями, считаем, что использовать это понятие в отношении тюремного сообщества не следует…»;

«…Тюремным сообществом управляют, так называемые, «блатные»…»;

«…Полагаем, что вместо термина «тюремная субкультура», никакого отношения к культуре не имеющего, следует употреблять понятие «тюремная субцивилизация»…".

Вот так! Ни много, ни мало – субцивилизация!

Лично мне это последнее предложение субспециалиста по современной социологии очень понравилось. Какого звучит: Субцивилизация! На мой взгляд, гораздо лучше, чем субкультура.

Следуя логике автора, всё уродливое и гадкое, что негоже для культуры, все антикультурные и асоциальные проявления должны относиться не к культуре, а к цивилизации? Субкультурой, значит, величать нельзя, а субцивилизацией можно? Это что же получается? Культура в разрез с цивилизацией? Ну-ну…

А вот теперь считаю долгом заявить следующее.

Начну с фразы из монолога незабвенного Аркадия Райкина:

«Уважаемые товарищи академики, член-коры, спецкоры, коры и кореша***!».

А далее лично от себя, можно сказать, как встарь:

Братья и сестры по социологическому оружию!

Доколе мы с вами будем мешать кислое с пресным, не отделять мух от котлет и путать х++ с трамвайной ручкой? Какие же такие общегуманистические ценности отрицали и отрицают зэки:

справедливость?

добро?

равенство?

человечность?

любовь и верность?

а может быть, свободу?

Уж кто-кто, а они-то – мы, то есть, ценим это куда больше, чем среднестатистический гражданин хоть России, хоть Соединённых Штатов, хоть Папуа-Новой Гвинеи. И не просто ценим, а вожделенно, как истинную святыню!

Бездуховность? Поклонение ложным ценностям? Нравственная деформация? А знаете ли вы, что по тюремным понятиям самое святое для человека? То, что дороже свободы? То, за что зэк независимо от масти может и должен поднять руку на другого, если тот хоть словом заденет? И будет согласно тех же пресловутых тюремных понятий абсолютно прав! Может быть, наколки, «перстни», чётки? Или чифир и курево? А может, жажда убивать, грабить и насиловать?

Вполне возможно, что для ничтожно малой доли от общей арестантской массы так оно и есть. Однако по неписанным арестантским законам самым святым для зэка от первохода до матёрого рецидивиста, является… мама! И вообще семья: родители, жена, дети. Ни у кого не повернётся язык сказать о семье, тем более о маме другого арестанта что-то нехорошее. Это табу! За это и пришибить могут.

Самые закоренелые рецидивисты не употребляют в речи слова «мать». Они говорят – мама. Даже в официальных заявлениях: на свиданку, например, или на телефонные переговоры, зэки не стесняются писать – мама. А много ли взрослых мужчин на воле поступает так демонстративно благоговейно?

Это, что ли, по вашему, ложные и деформированные ценностные ориентиры? Это те антисоциальные понятия, на которых, цитирую «…взаимоотношения в тюремном сообществе зиждятся…»?

Да ещё совсем недавно в этом тюремном сообществе убийцы матери или отца приравнивались по статусу к распоследним проституткам из петушиной масти!

Эх, господа социологи – товарищи учёные, доценты с кандидатами… Как мало, однако, мы ещё знаем о жизни. И об обществе…

А вот хотя бы знаете ли вы, например, что по словам священнослужителей (а они, кстати, считают ложь смертным грехом), процент молодых прихожан в церковных приходах колоний и тюрем в десятки раз превышает таковой в вашем свободном обществе? Не знаете? Жаль. Мелочь, конечно. Хотя для настоящего учёного-социолога вещь была бы небезынтересная. Если он, конечно, настоящий. И действительно учёный…

А масти? Ох, уж эта путаница с мастями… И, видимо, чтобы не путаться, автор энциклопедии, руководствуясь советом П.П.Шарикова, взял и всё поделил! И ещё отождествил масти с кастами! А почему, скажем, не с сословиями? Что, «мужик» не может стать блатным? Или опущенным? При чём здесь кастовость? А вот поинтересуйся у блатного, кто он по жизни? И блатной скажет гордо: «Мужик!». При этом ни один даже из самых блатных не скажет о себе: «Я блатной!».

А вот такой масти как «опущенные» вообще нет! Это если какого-нибудь «мужика» или блатного уличат в крайне неблаговидном поступке, то могут «опустить», что значит – понизить в статусе, а уж до какой социальной ступени, зависит от характера и степени его проступка плюс намерения массы арестантов. «Масса» – это и есть «мужики». А вот решение его судьбы – в какую масть опустить – окончательно будет принято с подачи наиболее уважаемых и авторитетных арестантов, то есть имеющих самый высокий социальный статус в этом сообществе.

Спутал чудак-социолог опущенных с обиженными. С кем не бывает! Вот если б его, например, в какой-нибудь учёной книге назвали не социологом, а социопатом, скажем, или садомазохистом, он бы наверняка сильно обиделся. А с нашим братом, оно конечно, можно не церемониться. Мы понимаем-с…

Только вот при таком раскладе мастей, кто ж, интересно, всему этому тюремному сообществу жрать готовит? Блатные, «мужики» или опущенные?

Что за безымянная такая масть трудится в столовых, прачечных, клубах, вечерних школах и библиотеках? Кто занимается разного рода обслугой, готовит и проводит общественные и культурные мероприятия? Блатные? Опущенные?

А как называется масть, которая содействует администрации в поддержании дисциплины и порядка? Блатные? «Мужики»? Или, может, опущенные? И смех, и грех…

А кто такие «красные», «активисты», «шерсть», «козлы», «суки», «гады», «бандерлоги», «мухоморы», «черти», «петухи» и так далее?

В общем, как тут говорят, ввёл всех в блуд этот профессор социологии, то бишь попутал. Да так, что без поллитры не разберёшься…

Но мы оставим эту тему на потом. В соответствующей главе разберёмся и с кастами, и с сословиями, и с социальными статусами. Даже без поллитры.

А сейчас подведём черту. Что-то вроде итога сказанному. И сделаем кое-какие выводы.

А основной из них будет такой, что ничегошеньки-то не знает общество, и в частности социология, как наука об обществе, о той своей заблудшей части, которая пребывает в местах лишения свободы. Но увы, при этом, заблуждаясь, уверено, что знает всё. Откуда берётся у людей такая уверенность? Да, в первую очередь, от наивной убеждённости, что средства массовой информации: телевидение, печать и прочее никогда не лгут и не заблуждаются.

Как бы прискорбно это не звучало, но не смотря на сотню лет всеобуча, на глобальное развитие информационно-коммуникативных технологий и средств, основная масса народа так и остаётся тёмной и дремучей. Дело-то даже не в том, что наши СМИ говорят и пишут неправду. А в том, что большинство людей упорно не желает мыслить автономно, избирательно, критически и аналитически. Поэтому охотно верит не только серьёзным медиаресурсам и печатным изданиям, но и всему, что напечатано в «жёлтой прессе» и китчевых брошюрках с дешёвыми сенсациями, принимают за чистую монету сюжеты телешоу, сериалов и кинофильмов, даже неплохих.

С одной стороны, эта девственная, первозданная наивность умиляет и свидетельствует о простоте и бесхитростности народа. Но с другой стороны, порой напрягает и даже пугает. В чём? Да хотя бы в том, что простота и наивное любопытство легко перерастают в слепое безрассудство. И масса самых наглядных примеров тому – в памяти народной, и в истории, и в литературе.

… В соседнем имении крепостные взбунтовались на барина-изувера и садиста. Усадьбу сожгли. Вместе с барином. И наши, глядючи на соседей, тоже усадьбу барскую сожгли. И барина вместе с ней. А жаль, хороший барин-то был, добрый…

Или у Н.Некрасова вспомним, как крестьяне поймали и убили французского офицера из армии Наполеона. Потом его жену. Из жалости, что больно уж убивалась по мужу. А следом и детишек. Тоже, конечно, из жалости, чтоб не мучались сиротками горемычными…

А ещё красноречивее актёрская байка о том, что актрисе (имени её я не помню), сыгравшей Фанни Каплан в кинокартине первых советских лент «Ленин в 1918 году» однажды вечером на улице здорово досталось от каких-то гопников. За то, что она-де, паскуда такая, в Ленина стреляла. Кстати, сценарий картины написал, если не ошибаюсь, Каплер. Между прочим, тоже наш человек – зэк, легенда Гулага…

Мне возразят, что это всё было давно, а теперь у нас народ куда более продвинутый!

Не спорю. Теперь-то уж, конечно, пням не молимся и лыком не опоясываемся. В целом и общем это верно. Но и на старуху, говорят, бывает проруха.

Вот, например, один московский зэк мне лично рассказывал, как он, ещё на воле, в Москве, со своими корешами то ли в ночном клубе, то ли в ресторане увидели актёра Мерзликина. Будучи под сильным впечатлением от кинофильма «Бумер», эта пьяная компания вспомнила вдруг, что персонаж Мерзликина в конце фильма повёл себя не совсем по-пацански. Обступив актёра, они на полном серьёзе начали «кидать ему предъявы»: «Ты на х++ так живёшь-то, а? На х++ пацанов в беде бросил?» и тому подобное далее…

Так что стоит ли долго муссировать тему о том, что слухи, байки, домыслы, хохмы, анекдоты о тюрьмах, зонах и их обитателях бродят по народным умам? Эти же байки в совокупности с фантазией авторов бульварных детективов и криминальных романов вторично внедряются в головы обывателей уже в напечатанном виде и далее принимаются ими за действительность.

Наперегонки с печатными изданиями китчевые киношники шлёпают свою продукцию, взяв за основу те же народные байки и бульварные романы, да ещё в азарте снабдив для пущей зрелищности выдуманными страшилками. И всё! Круг замкнулся! Простой народ смотрит телевизор, безоговорочно верит увиденному и довершает формирование общественных представлений о жизни тюремного сообщества.

В конце концов весь этот народный "фольклор" на основе мифов, легенд и догадок попадает в цепкие руки учёных сынов этого народа, выдаётся за результат солидного научного исследования и получает такое презентабельное название: СУБЦИВИЛИЗАЦИЯ!

Как там Геббельс говаривал? Ложь, сказанная тысячу раз становится правдой?

Но не для того мы с вами сгрудились над моей книжкой, чтоб, а-ля Медынский, разоблачать мифы о российской тюрьме.

И нет у меня желания писать, а-ля Ди Снайдер, курс выживания для первоходов (то есть впервые попавших в тюрьму) или пособие для начинающего арестанта. Упаси Бог! Тем более, что такие книги уже есть.

Моя книга носит характер чисто познавательный, она нацелена, если можно так выразиться, на решение просветительских задач и предназначена для тех, у кого по сугубо личным причинам возник интерес к такой специфической теме. Поэтому поймите меня правильно – я не желаю никого поучать, тем более строить из себя гуру и, как у нас говорят, накидывать пуху, что-либо оправдывая. Я лишь хочу рассказать, как оно было и есть на самом деле, давая лишь поверхностные оценки и предоставляя читателю возможность самому оценивать и делать выводы. При этом я не намерен приукрашивать нравственно-этические особенности жизни тюремного сообщества, равно как и принижать их, а тем более пробуждать нездоровый интерес к тюремной романтике, которой здесь нет, и судя по всему, никогда не было.

Видите ли, главная путаница состоит в том, что криминальная субкультура и тюремная субкультура или, как мы теперь узнали, субцивилизация – далеко не одно и то же, хотя обычно они в той или иной мере пересекаются.

Вся эта романтика, атрибутика, пресловутые воровские традиции гнездятся где-то там, на воле, в криминальных кругах, в молодёжных группировках. И пропагандируются в определённых слоях свободного гражданского общества как своеобразная мода.

А здесь, за колючей проволокой, этого даже не заметно. Если что-то подобное и возникает, то немасштабно, локально, в узком кругу и с определёнными целями. И цели эти почти всегда неблаговидны. Разговор о них впереди. Но тем не менее приверженность тюремным традициям искренне, а не демонстративно – явление в тюрьме редкое, как бы смешно и нелепо это ни звучало. Более того, демонстративная приверженность да ещё с использоанием соответствующей внешней атрибутики – вообще моветон. На таких даже старые сидельцы смотрят как на дикарей и дураков. И меж собой по-тихому так и называют: «дичь» или «дикуха».

Мало кто в тюрьме слушает тюремный шансон. И никто не поёт, кроме галимых придурков. Его слушают и поют на воле. Но упорно называют тюремным. А как же? Романтика!

Мало кто в тюрьме культивирует и проповедует тюремную романтику. Её культивируют и проповедуют на воле. Но при этом опять же упорно называют тюремной.

Мало кто в тюрьме общается друг с другом на тюремном жаргоне. А вот на воле молодёжь, даже подростки и дети, по фене чешут хлеще, чем киношные зэки! Однако пресловутый язык фени – специфический блатной жаргон – по прежнему считают чисто тюремным…

За долгие годы наблюдений я заметил, что масса новых жаргонных слов и выражений появилась в местном тюремном лексиконе именно с воли, а вовсе не зародилась в тюрьме. Заносят её сюда, в основном, юные первоходы, осуждённые за наркотики…

А матерщинники, вроде меня, в разговоре с другими вообще стараются за базаром (т.е. речью) следить. Не всем приемлемо слушать матерные слова. В некоторых тюремных и лагерных компаниях даже существует запрет на мат. Можно ненароком и по голове выхватить (т.е. получить побои). В любом случае, я не слышал в тюрьме столько мата, сколько довелось слышать в своё время в стенах университета. А сколько (да ещё какого отборного!) приходилось слышать впоследствии в министерствах, управлениях и учреждениях образования и культуры, не говоря уже об органах региональной и муниципальной власти…

Вот вам и субцивилизация!

Кстати, подгончик-то шикарный**** – "субцивилизация"! Может, зря я так на этого социолога накинулся? Ей-богу, подходящее словцо: звучное, весомое, ироничное и жизнеутверждающее – грех таким не попользоваться!

Примечания к главе 2:

* Игоревич А. Спецблокада. Изд-во АСТ (сетевое издание), 2025 г.;

** контора – администрация исправительной колонии (жарг.);

*** кореш – друг, близкий (жарг.);

**** подгон – подарок, сюрприз (жарг.).

Глава 3. “Искусство в долгу!”

“Искусство в большом долгу!” – веско звучит из уст персонажа одного из мэтров отечественного кинематографа. Очень люблю эту картину*. Поэтому и запомнил такую афористичную фразу.

А еще один бывший зэк говорил, что кино является важнейшим из искусств. Несмотря на то, что этот зэк, то есть Ленин, был конченным негодяем, в данном случае он оказался абсолютно прав.

Всё дело в том, что не только обезьяны и дети любят передразнивать и подражать. Взрослые люди – вполне зрелые личности и даже занимающие разные высокие посты, тоже, иногда, сами того не сознавая, всю жизнь кряду копируют тех, кем когда-то восхитились. И чаще всего это герои кинофильмов или телеэкрана.

Очень забавно наблюдать, как крупные руководители и мелкие начальнички подражают манерам, мимике и речи президента. Ими, конечно, не только восхищение движет. Но всё-таки. К тому же президента тоже уверенно можно отнести к гером телеэкрана.

Однако, мне, в начале моих злоключений, не очень понравилось, как опера уголовного розыска, а затем следователь следственного комитета, бесталанно, безыскусно и отвратно изображают из себя: кто Глеба Жеглова, кто Казанцева, кто Глухаря. Ну хоть бы один выбрал образ Шарапова, Знаменского или Томина, так нет…

Правильно. Образец для подражания должен быть ярким, красочным, выразительным. Это самое главное. А порядочность, честность и другие добродетели остаются в сторонке. Не подражать же, в самом деле, копушам, которые скрупулезно и скучно добросовестно ковыряются в уголовных делах – а-ля Шарапов. В этом ведь замешаны прежде всего животные инстинкты – равнение на альфа-самца. Куда от этого деться? "Вор-р-р-р должен сидеть в тюр-р-рьме! Я сказал!”. Мне так в голову взбрело! Я всегда и во всем прав! Как я решил, так и будет! Я убежден, и мне не нужны доказательства! Ух, бр-р-р…