Планета Тивит

Сколько было связано у меня с этим районом воспоминаний. Именно здесь мы любили частенько гулять со Светой в первые годы нашей с ней совместной жизни. Сколько фильмов было пересмотрено в нем! Именно там, во дворах располагалось кафе "Арсенал", где в тишине спального района мы любили отдыхать, устраивая себе романтический вечер. С тех прошло много времени…Нет "Арсенала" , исчез торговый центр "Таргет" с утра до вечера заполненный людьми, где в полумраке зала мы обожали выпить чашечку классно сваренного кофе, да и метро теперь называется не "Маршала Жукова", а "Дворец спорта"…Время идет, все течет, все меняется… За этими воспоминаниями, я и не заметил, как мы пролетели проспект, слева мелькнул вход в метро, мебельный магазин, небольшой стихийный рынок с небритыми кавказцами и магазин нашего издательства.

– Приехали…– кивнул таксист на небольшое одноэтажное здание кинотеатра.

– Спасибо!– поблагодарил я его, хлопнув дверью. Расчет был произведен заранее, хотя многие бомбила этого не любят, но и мне удобнее отдать необходимую сумму в самом начале поездки.

На небольшой площадке перед кинотеатром разгуливали молодые мамочки с колясками. Правее главного входа стоял рев малышни, беззаботно скачущей на батуте. И ни что их не останавливало в этом мире. Ни довольно зябкая мартовская сырость, ни свежий северный ветер, пронизывающий насквозь мою легкую куртку.

У входа в сам кинотеатр курила небольшая группа молодых людей, чуть дальше мужчины посолиднее, которым в жизни было уже нечего доказывать, в дорогих пиджаках и часах, купленных явно не у вьетнамцев на Барабашово. Пахло весной и талым снегом, кое-где оставшимся в небольших ярках и возле металлической ограды.

Я растеряно огляделся, понятия не имея с чего начинать поиски. Митусов, конечно же, при всей своей педантичности, умудрился не сообщить точного адреса места, где встретил свою возлюбленную, лишь проговорился, что это было метро возле "Маршала Жукова", но и эти координаты напоминали незабвенное на три лаптя правее солнышка. Плюнув на немедленные поиски, я достал сигареты и закурил, с улыбкой наблюдая за тем, как какой-то карапуз, едва научившийся ходить, переваливаясь, словно моряк, только что сошедший на берег, пытается сбежать от своей бабушки, крича что-то на своем, одному ему понятном языке. Строгая бабуля в черных очках-хамелеонах и классической "дулькой" на голове, что-то ворчала, догоняя ребенка, пытаясь усмирить его, но тот, наконец-то добравшийся до возможности ходить, постоянно от нее убегал, весело хохоча…

Когда-то все было здесь точно так же…Так же по парку гуляли дети с бабушками, возле кинотеатра толпился народ в ожидании сеанса, на лавочках сидели влюбленные парочки, гуляли супруги, державшие за руки, воскресные папы вели своих чад на аттракционы, расположенные позади здания кинотеатра…Все было так же…

Я обвел внимательным взглядом бурлящую вокруг меня жизнь харьковчан, которым сегодня повезло не тащиться на работу в промозглой маршрутке, а провести это утро со своими родными. Митусов в день знакомства с Марией, несомненно, делал тоже самое. Только взгляд был не изучающим, а несомненно, победным! Он же был уверен, что несет людям счастье, вечность, то, о чем они так давно и безответно мечтали. Где можно было выразить ему свои чувства, на какой стене из десятков нанести ложный маяк?

Я шагнул вперед. Вряд ли это ему позволили бы сделать на стене кинотеатра. Тогда, в конце восьмидесятых, еще не отменили статью за тунеядство, по Харькову бродили патрули, которые и отлавливали вот таких, как он, нарушителей общественного порядка. Я прикрыл глаза, представляю ту же картинку, только в декорациях прошлого.

Солнечный июньский день. Белых тополиный пух мягким ковром устилает землю. Малыш в коротких шортиках со смехом врывается в это пушистое одеяло. Его родители смотрят на него с укоризной. Чуть левее входа не батут, а автоматы с газировкой. Там очередь. День выдался жаркий, совсем летний. Видение было настолько ярким, что я ощутил жажду. На ступеньках девочки в ярких цветных платьях играют в резиночки. Слышится детский смех.

– Миша! Миша! Я тебе сказала не лезть на эту горку!– я обернулся, увидев, как на лавочке, воспользовавшись тенечком и обмахиваясь газетой, сидит крупная женщина в сарафане с подсолнухами. Ее сын, озорник Мишка, скользя, пытается забраться на детскую горку, расположенную возле детской площадке. Его белая клетчатая кепка сползла на затылок, правая коленка уже сбита и густо намазана зеленкой.

Вздрогнул, ощутив, как меня толкнул в плечо кто-то.

– Извините…– мимо меня, проследовал крупный круглолицый мужчина с академической бородкой. Светлые блеклые глаза упрямо смотрели куда-то вдаль. Несмотря на жару, на нем был теплый свитер и темные брюки, измазанные…

В первый момент я не поверил своим глазам. От самого края брюк до карманов отчетливо виднелись капли красной краски. В руках мужчины была авоська, где виднелась кисть и свежая банка эмали.

– Да что такое…– крупная дрожь пробила мое тело. Я зажмурился, чтобы прогнать виденье, и тут же очутился в своем времени, в сыром зябком марте. где не было ни автоматов с газировкой, ни мамаш в сарафанах с подсолнухами.

– Черт…

– Мужчина тут дети!– с укором посмотрела на меня бабуля в очках. Она, наконец-то, догнала своего внучка почти у моих ног, и теперь вела его обратно к коляске, оставленной возле лавочек.

– Извините!– я не понимал, что это сейчас со мной было. Виденье? Или я уже сошел с ума на почве поисков Митусова и его маяков? Я отчетливо видел Олега, вокруг был июнь, а не март! Каким-то образом мне открылось прошлое! Или это мое второе магическое зрение неожиданно включилось, чтобы помочь? Сосредоточившись, я попытался вернуться обратно, но ничего не выходило. Всякий раз, закрывая глаз и пытаясь провалиться в параллельный мир, я видел лишь неясные тени, бродивших вокруг меня людей. Над головой, с лихом свистом рассекая воздух, пролетела ведьма. А вот парень с татуировкой на шее оказался самым настоящим вампиром, который тут же поспешил ретироваться от входа в кино, поняв, что его раскрыли. Все было не то…

Митусов…Он был рядом! Даже задел меня плечом, я ощутил его! Что это было? Галлюцинации или реальность?

Бросив бесполезные попытки, я посмотрел в ту сторону, куда отправился сумасшедший в моем виденье. Узкая, натоптанная несознательными гражданами тропинка вела куда-то во дворы, под арку пятиэтажки с выщербленными стенами. Над входом висела вывеска, извещавшая прохожих, что именно в этом месте готовится самая дешевая и вкусная шаурма в Харькове. Кто бы сомневался…Подумал я. То-то нет вокруг ни одной бродячей собаки.

Немного подумав, я отправился по тропинке вглубь двора, надеясь, что в этот раз чутье меня не подведет. И уже не слышал, как бабулечка с малышом на руках, неожиданно достала из старого, потрепанного ридикюля телефон и набрала короткий, знакомый по памяти номер:

– Дворкин на месте!– сообщила пожилая женщина, блеснув полыхнувшим пламенем в зрачках, провожая мою фигуру долгим внимательным взглядом.– Да, Координатор, пришлось его немного подтолкнуть! Иначе весь план провалился бы. Он не знал куда идти…Нет…Он так ничего и не понял. Решил, что открылись его способности. Теперь все зависит от Четвертого.

Если бы я слышал этот разговор…Все могло в тот момент пойти по-другому, но я даже не обернулся назад, всецело поглощенный поисками Марии – возлюбленной Митусова.

Во дворе было пусто. Старый остов, давно сгнившего "москвича" примостился у крыльца, как памятник советскому прошлому, от которого, мы так ничего и не построив взамен, отчаянно пытаемся уйти. Грязные оконные стекла, смотрели на меня со всех четырех сторон гнилыми коричневыми рамами. Сломанные качели с мерзким скрипом навевали совсем невеселое настроение. Четыре подъезда чернели новыми металлическими дверями, так несуразно смотревшимися на унылом фоне совсем небогатой жизни. Посередине двора беседка, доставшаяся жителям Бог знает с каких времен. Вокруг нее плотным ковром все усыпано какими-то пакетами, стеклянными бутылками и пивными банками. Переполненная урна и не видна из-под груды мусора.

– Да уж…– пробормотал я, осматривая старую кирпичную кладку. Тем и удивителен Харьков, что такой двор можно найти и в центре города, рядом с неоновыми витринами дорогих магазинов, и в таких вот спальных районах, где доживают свой век пенсионеры, бывшие доценты, кандидаты около всяческих наук, оказавшиеся ненужными в новой жизни под названием, рыночная экономика. Мой взгляд неожиданно уперся в самый дальний угол дома, спрятавшийся под тенью еще не пустивших первые листочки деревьев. На нем красной краской неровными крупными буквами было написано то, что я искал: "У меня отвращение к женскому полу".

То, что это было послание его возлюбленной после того, как оказалось, что Мария не испытывает к нему столь же пылких чувств, как он сам, не вызывало сомнений. Я подошел поближе и осмотрел надпись. Краска уже почти слезла, оставив лишь неясный контур. Ничего удивительного в этом не было, прошло уже почти с той поры тридцать лет!

– Отвращение значит…– проговорил я, оборачиваясь назад. Несомненно, это был не маяк, а личная инициатива Митусова, напоминание, высказанная обида, которая должна была быть легко читаемой из окон возлюбленной, разбившей ему сердце, чтобы каждый день видела и мучилась. Почему-то мне казалось именно так, по крайней мере. если все было бы иначе, то смысла в надписи никакого не было. Хотя как можно искать смысл в действиях сумасшедшего?

Окна нескольких квартир смотрели именно сюда. А значит с подъездом мы точно определились. Оставалось лишь надеяться, что неизвестная Мария по-прежнему проживает по этому адресу.

Быстрым шагом я подошел к двери и толкнул ручку, которая легко подалась. В нос ударил запах сырости, мокрой побелки и кошачьей мочи. Зеленые стены лестничных пролетов напоминали стены города после бомбежки. У входа валялся строительный мусор, какие-то пакеты, приготовленные на вынос. Их я аккуратно обошел, решив постучаться в первую попавшуюся дверь.

Звонок отсутствовал. Вместо него из стены на меня смотрели пара оголенных проводков. Дверь была старая, филенчатая, выкрашенная половой коричневой краской. Именно в нее я и постучал несколько раз, стараясь не перебудить весь подъезд.

– Кто там?– раздался за дверью негромкий приятный женский голос.

– Я репортер газеты "Вечерний Харьков",– вспомнив, что не один раз в наших приключениях нас выручала профессия Красовской, проговорил я.

– Что вам надо?– сварливо уточнили по ту сторону.

– В вашем доме проживает некая Мария?– наобум брякнул я, даже не представляя, как объяснить мне этот интерес совершенно постороннему человеку.

– Что вам от нее надо? – повторил свой вопрос женский голос, а мое сердце забилось от предчувствия того, что я с первого раза, нежданно негаданно попал в точку.

– Видите ли, мы пишем статью о городских художниках авангардистах. В руки мне попал дневник некто Митусова – известного своим необычным стилем выражения своего видения мира…В нем сказано, что он встречался с Марией, предположительно проживающей в вашем доме. Мне бы хотелось бы пообщаться с ней, узнать ее впечатления об этом человеке.

– Нет тут таких! – зло бросили из-за двери.

– Постойте…– за дверью раздался шелест домашних тапочек. Неизвестная женщина решила, что разговор окончен, не намереваясь тратить свое драгоценное время на докучливых журналистов. Я отчаянно придумывал выход из-за сложившейся ситуации.

– Это не бесплатно!– выпалил я. Шаги стихли, а потом вернулись обратно к порогу. Несколько минут стояла томительная тишина, словно по ту сторону раздумывали о чем-то, а потом щелкнул входной замок.

– Ну, я Мария,– на пороге стояла довольно старая женщина, с распущенными седыми волосами в засаленном халате, черт знает каких времен. На крючковатом носу висели огромные очки– стрекозы, из-за которых она меня внимательно разглядывала. Да уж…Ну и вкус был у этого сумасшедшего…Мелькнула у меня в голове шальная мысль.

– Александр Дворкин,– представился я,– мне бы хотелось…

– Сначала деньги…– от женщины отчетливо пахло перегаром, и не возникало никаких сомнений для чего они ей столь необходимы в этот момент.

Пришлось покопаться в бумажнике и выудить оттуда несколько двух соток, передав их в дрожащие с перепоя руки старухи.

– Проходи…– буркнула она, не выразив при этом никаких эмоций. Повела меня узким коридором в какую-то комнату. Из-под моих ног с визгом вылетела черная лохматая кошка. Я споткнулся о сервант, но удержался на ногах, кляня про себя на чем свет стоит старые малогабаритные квартиры. Обстановка в жилье Марии была сродни разрушением после бомбардировки Югославии. Давно немытая посуда горой высилась в грязной раковине. По ней бодро шныряло несколько десятков тараканов. На столе стояла опустошенная бутылка самой дешевой водки, граненый стакан и половинка отвердевшего хлеба. В углу пискнула мышь, скрывшись под платяным шкафом с оторванной дверцей, висевшей на одной петле. Продавленный диван с выпирающими пружинами притаился в уголке. На нем застелена была серая от пыли простынь и мятая подушка. Видимо, я поднял хозяйку с постели.

Шаркая, Мария прошла к столу, печально посмотрела на пустую бутылку и хозяйственно прибрала полученные деньги куда-то в засаленный халат, решив опохмел оставить напоследок. Уселась на стул напротив, подперев лохматую голову ладонью и ворчливо спросила:

– Чего хотел? Я Мария, других в нашем доме отродясь не было…

Ее хриплый голос напоминал карканье ворон, гнилые зубы торчали из-за чуть поддернутой губы в разные стороны, а круглые очки делали ее и без того навыкате глаза еще более крупнее. С трудом я отвел от этого безобразия взгляд, уставившись в пыльное окно, заросшее паутиной.

– Мне бы хотелось узнать, были ли вы знакомы с неким Митусовым Олегом? При каких обстоятельствах произошла эта встреча, что вы помните о нем? Может быть, он оставил вам о себе что-то на память? Нам будет важна любая мелочь…

– А ты что из ментуры что ли?– нахмурилась Мария, внутренне напрягшись.

– Я уже говорил, что репортер…

– Точно…Что-то стареть я стала, запамятовала…

Почему-то, глядя на всю обстановку ее квартиры, я был уверен, что причина проблем с памятью, вовсе не старость, а пагубное влияние алкоголя.

– Митусов…Митусов…– пошамкала она беззубым ртом, будто бы припоминая что-то.– Помню, был такой ухажер. Я в юности красивая была! Половина города гонялась за мной, по пятам ходили, чтобы мое расположение сыскать, а мне всегда мальчики-плохиши нравились. Пьянки, гулянки…Неформалы, как сейчас говорит молодежь.

– Но Митусов никак не подходил под образ плохиша…– заметил я осторожно, боясь спугнуть разоткровенничавшуюся Марию.

– Да, это я потом поняла! А сначала показалось, что именно плохиш. Подумай только! Свободный художник! Малюет на стенах свои буковки, и никто ему не указ! Ни менты, ни гэбисты… Вот и решила познакомиться, а когда поняла, кто он и чем дышит, что обыкновенный придурок, маменькин сынок, было уже поздно. Он влюбился по уши! Ходил за мной, как тень, все бубнил, что подарить мне вечную жизнь, что я когда-нибудь пожалею, что не согласилась быть с ним…

– И?– напрягся я, ощутив, что может так получится, что я тяну пустышку. И вся моя стройная теория полетит ко всем чертям.

– А что и? Послала его, как только бубнить начал, но он еще долго сюда приходил. Вон, все стены исписал своими надписями! – махнула рукой Мария куда-то на улицу.

– И как же состоялось окончательное расставание?

– Он пришел, сказал, что все понял, что его миссия не позволяет ему оставаться вместе со мной. ему некогда добиваться моего расположения, вместо этого он лучше займется спасением мира. Псих, что еще скажешь…Хлопнул дверью и ушел! Будто не я, а он меня отшил, но вы все мужики одинаковые, не можете поверить, что вас могут кинуть, таких прекрасных рыцарей без страха и упрека. Все стремитесь повернуть так, будто бы баба виновата…

– И больше вы с ним не виделись?– уточнил я.

– Не-а!– покачала головой Мария, дыша на меня волной перегара.– мне потом знакомые девчата говорили, что Олежка совсем умом тронулся, в дурку его упекли, да и сгинул он там, то ли от рака, то ли от лекарств, то ли от гриппа…

– От туберкулеза…– машинально поправил я, раздумывая над ее словами. Выходило, что я почти все угадал, построив стройную теорию, ошибившись лишь в том, что Мария с третьим маяком была никак не связана. Хотя…

– А он вам на память ничего не вручал? Ничего не дарил? Может остались у вас какие-то его вещи? Нам было бы полезно дополнить нашу статью, так сказать. натурой…

Старуха выразительно посмотрела на мой карман, утвердительно покачав головой.

– Есть одна вещь. Олежка все твердил, что когда-нибудь за ней придут, и это принесет мне немалую сумму…И надо же ! Не ошибся!

Я с горечью полез в бумажник, достав еще несколько сотен гривен.

– А можно взглянуть?

Старуха мгновенно сцапала деньги, не веря своему счастью, быстро зашаркала прочь из кухни, вернувшись с фотографией Олега Митусова, на обороте которой крупным размашистым почерком было начертано следующее:», а зачем вы тогда воду пьете? Воду? Зачем?"

Кажется, я нашел третий маяк. Вся фраза была построена в стиле Митусова. Это был несомненно его почерк, но, что обозначала надпись, еще предстояло выяснить. Не хотелось терять зря время…По-моему, я даже не попрощался с Марией. пулей вылетев из квартиры. Цель была одна спасти умирающую Яну, и желательно попасть на выставку художников, от которых меня уже тошнило, но идти было надо. иначе спасать от Елены Эрнестовны придется уже меня.

26

Харьков 2019

«День третий, плавно переходящий в четвертый»

Казалось, что даже время сегодня было против меня. Едва выбравшись из злачной квартиры возлюбленной Митусова, оставив там изрядную сумму денег, я стал вызывать такси, но вот беда…Как назло. все операторы были заняты. Складывалось такое ощущение, что все харьковчане решили непременно воспользоваться услугами такси сегодня. Пришлось добираться до дома общественным автотранспортом, который я ненавидел всеми фибрами своей души, в основном, из-за постоянной толчеи и низкой скорости передвижения.

Но на этом мои неприятности не закончились. на половине пути до дома маршрутка обломалась. Люди ругались на водителя, который лениво бродил вокруг поломанного агрегата, пиная со злости колеса, как настоящему шоферу и положено. А вот я, заспешил на троллейбус, успев втиснуться в уже закрывающиеся двери громыхающего всеми своими сочленениями металлического чудовища. В шею мне тут же уперся чей-то локоть, по коленке ощутимо била чья-то женская сумочка. Саму хозяйку из-за большого скопления народа мне увидеть не удалось, но больно было от каждого удара. На следующей остановке народ повалил наружу, а мне пришлось втискиваться круговыми движениями между престарелым дедушкой с палочкой в огромных линзах диоптрий на десять и каким-то подростком, из-за собственной невоспитанности умудрившимся даже не снять объемный рюкзак с плеч.

С трудом поднял руку, чтобы посмотреть на часы, часовая стрелка которых, словно сошла с ума, утекая как вода сквозь пальцы. Наручные "командирские" протикали шесть часов вечера, и сердце заекало от плохого предчувствия, а если я не успел? А если с Яной что-то случилось? От фотографии Митусова шло какое-то внутренне тепло, грея кожу во внутреннем кармане. Маяк требовал, чтобы его распечатали. Темная сила, которой он был до краев, наполнен требовала выхода, коего дать я ему, увы, не мог.

Через пару остановок очень медленной черепашьей езды, когда терпеть уже не было сил, я, подчиняясь бездумному потоку спешащих по домам жителей, вылетел пулей из троллейбуса и побежал в сторону дома. Благо от салтовского шоссе до моей Автострадной набережной было не так много бежать.

Конечно же, сердце тут же бешено заухало, как сумасшедшее, противясь всеми возможными фибрами души, такому халатному отношению. Бок заколол острой болью, выдавая мою леность и заброшенный спорт. Ноги стали подкашиваться, пот струился по лбу крупным градом, застилая мне глаза. мысль о том, что можно было позвонить Максиму, мне пришла уже слишком поздно, когда я увидел его внедорожник возле дверей нашего подъезда. муж Красовской, как раз парковал машину, справившись со всеми своими делами на работе, уладив неприятный инцидент с Макдональдсом. Времени рассказывать о наших дальнейших приключениях не было. Меня вместе с супругой ждали на выставке художников, а мимоходом мне просто было жизненно необходимо спасти от гибели свою лучшую подругу.

На немой вопрос полковника полиции я отмахнулся, оббежал его по неширокой дуге, перепрыгивая через ступеньку, рванул на второй этаж к своей двери. Позади меня гулко ухали тяжелые берцы Максима, слышалось его сиплое дыхание.

– Да, что случилось-то?– воскликнул он в конце концов, догнав меня у самого дверного звонка.

– Потом…Я нашел третий маяк. Яна…Яна при смерти, но сейчас ей станет лучше…– на долгую трель звонка поначалу никто не отзывался. Я испугался, что все же оказался прав, и Красовской стало еще хуже, но минуты через две по ту сторону квартиры зашлепали знакомые шаги моей разлюбезной тещи, а потом на пороге появилась и она, собственной персоной.

– Явился?– строго спросила она. В руках Эльвиры Олеговны был стакан с водой и какая-то мокрая тряпка.

– Как она?– на ходу спросил я, бросаясь в спальню к теще, пинком распахнув туда дверь. Света сидела у постели подруги. Глаза журналистки были закрыты. дыхание редкое и прерывистое. Полные синего цвета губы чуть приоткрыты. Кожа на них потрескалась и ссохлась. Янка была бледна, как сама смерть, и в моей голове, вообще, возникали сомнения, что она жива.

– Яна!– вскрикнул позади меня Максим, бросаясь через всю комнату к жене. Странно, я раньше думал, что наши полицейские не столь ранимые создания, но, еще неизвестно, как бы я сам реагировал, будь на месте Красовской моя Светлана.

– Солнышко мое, я здесь…Я рядом…– он схватил жену за руку, покрывая еле теплую ладошку поцелуями. – Саша все нашел. Дворкин – он молодец! Он может все!

Ну, это он меня явно перехвалил…Скромно потупился я. До всего мне еще очень далеко. Так, чего-то могем....так сказать.

– Ей стало хуже ближе к двум часам,– начала рассказывать Светка, отставляя стакан с водой в сторону. Давление резко упало до самой критической отметки, мы еле сумели его с мамой немного поднять. Температура тело, наоборот, повысилась до почти сорока. Яну бросило в жар. Она забредила. Из ее нескольких фраз едва можно было разобрать слово "семь" и "ложь". Она твердила это без остановки пока хватало сил. Где-то с час назад, когда никакие уколы и капельницы ее перестали брать, она потеряла сознание, а мы стали ее охлаждать народными методами,– она грустно кивнула на стакан с водой,– лечение температуры растирание уксусом в нашей стране еще никаким приказом не отменили…

В глазах жены стояли слезы. Ей было страшно и больно смотреть на то, как ее хорошая, если не подруга, то знакомая угасает. хуже нет для человека, видеть смерть близкого и родного создания, когда ты можешь лишь наблюдать, слегка ослабляя страдания больного, не в силах помочь. особенно тяжело это давалось Светке -врачу по своей основной профессии, то ли инстинкты играли, то клятву Гиппократа вспомнила.

– Ты нашел третий маяк?– с надеждой в голосе спросила жена.

– Да…– я вытащил из внутреннего кармана куртки чуть помятую фотографию Митусова с загадочной надписью про воду. Несомненно, это было очередным ключом, только, как его разгадать, где найти четвертый маяк? Все эти вопросы я решил оставить на потом.

– Зрачки на свет реагируют?– я поднял веко Красовской. Склеры были красными. От резких перепадов давления сосуды в глаза полопались, оставляя кровяные следы.

– Пробовала,– кивнула Света,– все без толку…Она, как будто в коме…

– Сейчас…Секунду…– я отодвинул решительно в сторону Максима, наклоняясь поближе. На свет лампы дневного света зрачки не реагировали. Красовская была почти мертва.

– Скорее фото,– не глядя я протянул руку назад, уверенный, что жена тут же придет на помощь, и вставит в ладонь то, что мне требуется. Над ухом напряженно дышал Максим. В его глазах легко читалась мольба о помощи, но я не Бог. Я всего лишь маг-недоучка, и мне далеко до таких величин, какими были Агрида и Алаида.– Секундочку…

Перевернув фотографию надписью вниз, я коснулся ею запястья Красовской, в том месте, где появилась сама собой римская цифра "три". И тут же отдернул свою руку в сторону. Мощь темного заклятия была столь сильна, что мои кончики пальцев чуть не задымились, касаясь ее лишь краешком. не уверен, что кто-то из ныне живущих мог был совладать с такой силой, какая была заключена в каждом маяке, оставленном Митусовым.

Сначала, ничего не происходило. Фото висело, как приклеенное на запястье, а потом над ним появился робкий черный вьющийся дымок, мрачное облачко всколыхнулось по гладкой поверхности, испаряясь в воздухе. Мне показалось, что меня сначала посадили в хорошо натопленную парилку, а потом с маху кинули в ледяную прорубь, такой мощи я не видел еще нигде. Портрет сумасшедшего тихо стек на пол липкой пластмассой, оставив на коже женщины еле заметный ожог. Татуировка испарилась, словно ее и не было. И если бы я не видел ее бы собственными глазами, то никогда бы не поверил, что такое возможно.