Фантом

– Ты ни в коем случае не должен ехать один, – сказала Наташа, беря мою руку в свою.

– Нет, это мое дело, – сказал я решительно, вырывая руку. – Поеду один. Мне так будет легче. Тем не менее – благодарю за помощь, – и я кивнул Наташе и Володе.

Наташа вздохнула, и ее воловьи глаза увлажнились. Но мне было не до сантиментов!

– Не хотелось тебе говорить, – сказала она нерешительно, но вот заметка за прошлую неделю – появилась, пока ты лежал в больнице.

И Наташа вынула из белой сумочки местную газету.

Я быстро взял ее и начал читать – «Завод перевыполнил месячный план» и тут же вопросительно глянул на Наташу.

– Да не там, на последней странице, – сказала Наташа. – В самом уголке.

И она показала пальчиком.

«Из зоопарка во время кормления сбежал степной орел. Птица, до сих пор достаточно спокойного поведения, сбив с ног служителя, вылетела из клетки и поднялась на воздух…»

Я тут же вспомнил птицу, которая укусила меня при кормлении. А вечером того же дня моего отца нашли мертвым. Совпадение? В нашем зоопарке содержался лишь один степной орел. Значит именно он и сбежал.

– Помнишь, ты говорил, что отца допрашивал человек, похожий на орла…

Я задумался.

– Ты хочешь сказать, что это тот самый оборотень?

– Ну да, а в компанию его помощников входят еще и Лягушин, и двое его подручных.

– Возможно. И теперь они умчались в Еловск, где возможно еще остался тайник с бумагами Щедрова. Если, конечно, отец не забрал его. Ведь конца его письма мы так и не нашли…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ДВОЙНИК

И вновь подо мною постукивают колеса, а за окном мелькают маленькие, как будто игрушечные поселки, леса и перелески, поблескивают реки, грохочут мосты.

В тягучую и жаркую пелену вагона врывается свежая прохлада синей и глубокой реки. Я смотрю с полки на серебристую рябь волн, и вижу в них, как в зеркале, лицо отца. Одновременно мысли проносятся и о физическом моем отце.

Почему он так поступил? И каким образом ему удалось это сделать? Зачем он скрылся под загадочным псевдонимом Роман Тайн?

Кто же он? Я вспомнил Мельмота Скитальца, вечный образ, созданный гением писателя Чарлза Роберта Метьюрина.

Искушенный дьяволом, Мельмот был обречен творить зло против воли. Он был проклят, а избавиться от проклятия он мог лишь в том случае, если удастся искусить другого человека, точно так же, как в свое время искусили его. Мельмот вынужден скитаться по свету в поисках жертвы, но никто не решается продать свою душу…

Есть ли что-то общее у Мельмота с моим «отцом»?

Чтобы как-то отвлечься, я вынимаю первую попавшуюся под руку книгу из отцовской библиотеки, взятую в путь. Это оказывается очень старое издание «Удольфских тайн» Анны Радклиф. Но – комнаты с призраками, бароны и рыцари меня увлекают лишь на несколько минут. От волнения я не могу сосредоточиться, захлопываю книгу, и жаркий пот заливает мое лицо.

***

Поезд пришел поздно вечером.

Пустоозерск был синий, а затем синие тени сменялись черными, как будто неведомая сила распростерла над городом свой длинный плащ.

Улицы оделись в сиреневые кафтаны, редкие автомобили сновали привидениями, а высверки молний блистали в ажурных стеклах окон.

Ветер несся с бешеным шумом, трещал ветками и развеивал листья, вертел в воздухе мотыльки газет, шляпы, полотняные навесы лотков, носовые платки, сохнувшие рубахи с бельевых веревок, и последние чем-то напоминали безголовых призраков.

Гром сотрясал землю, и носились в панике птицы. А некоторых из них губил вихрь, вознося и ударяя о землю.

Спасаясь от зарождающейся грозы, наглотавшись пыли и жгучего воздуха, я влез в единственное на вокзале такси, в то время, как другие сошедшие пассажиры героически ждали трамвая.

В поисках самой простой и недорогой гостиницы мы уже прилично наездили, но безуспешно – все они были заняты.

С небес уже стал срываться дождь, когда водитель – похожий на крокодила здоровый малый, в черных, словно адская бездна, очках, сказал:

– Предлагаю квартиру. На одну ночь возьмут – недорого. Иначе на вокзале ночевать придется, а то и вовсе – под деревом, под проливным дождем…

Потемнело так, что казалось, мы въехали в длинный тоннель, и лишь блики молниевого света доказывали, что мы все-таки находимся в нашем грешном мире.

«Волга», освещая фарами снопы свалившегося с небес дождя, мчалась в темноте, даже не ехала – летела, куда-то на окраину.

Молниевые разряды освещали серые пятиэтажки, песочницы и заливаемые дождем грибки, а затем – разноцветные частные домики, частоколы заборов, и огромные дуплистые деревья, стряхивающие ветками воду.

– Долго вы еще меня возить вздумали? – спросил я нетерпеливо, всматриваясь в кромешную мглу, в заливаемое речным потоком стекло автомобиля, и, жалея, что не захватил с собой зонтик.

– Почти приехали, – провел в ответ басом крокодилоподобный водитель, так и не сняв своих черных очков.

Наконец-то мы вышли в мутную и влажную мглу, с запахом дождя, электричества, мокрых веток, листьев и цветов.

Прикрыв голову джинсовой курткой, я метнулся к багажнику за сумкой, а, когда он захлопнулся, надо мной летучей мышью развернулся зонт.

Я уже хотел было поблагодарить внезапно услужливого водителя, но передо мною, в темном плаще стояла старуха высокого роста.

– Пойдемте, – сказал она хрипловатым голосом, вручая зонт, и я, еще раз оглянувшись на прощально посветившую фарами отъезжавшую «Волгу», пошел по дорожке, мимо мокнущих кустов.

Дом был достаточно большим, в два этажа, сквозь водяные струи виднелись два освещенных окна.

Старуха отвела меня в большую, со вкусом обставленную комнату. Ее с разных сторон освещали три лампы.

Я вежливо поблагодарил ее, подумав о том, во сколько же мне обойдутся эти апартаменты, не лучше ли было переночевать на вокзале? Но за окном лил дождь, бушевала серая буря, и этот фактор отмел все сомнения.

Вскоре старая женщина вновь появилась, спросила скрипучим голосом, буду ли я ужинать. Я попросил чаю и постель. Все это было мне принесено, и уже через двадцать минут я с удовольствием растянулся на мягкой кушетке, предварительно пройдясь по большой комнате и потушив все горевшие лампы.

За окном шумел дождь, постукивая по стеклам, сотрясал окна ветер, и ветки деревьев били тонкими пальцами в стекло.

Под лопотание капель я стал постепенно засыпать.

Сквозь сон я ощутил свет лампы, увидел склонившегося ко мне отца, но его лицо было как-то несхоже с его привычным обликом, я повернулся на другой бок, чтобы морок сновидения покинул меня, а потом резко вскинулся и проснулся.

В комнате было темно и тихо, похоже и дождь утих, засыпая, утратив свои силы за окном. Я посидел на кровати, вдыхая откуда –то доносившейся запах дождевой влаги и воска горевшей свечи.

«Может где-то открыта форточка? Или, пока я спал, старуха заходила за чем-то в комнату?»

С этими мыслями я вновь улегся и старался уснуть, но сон не возвращался ко мне. Я думал о том, как я завтра постараюсь добиться встречи с главным редактором, и что я примерно скажу, представлял различные варианты, но к единому решению так и не пришел.

В коридоре послышались крадущиеся старческие шаги, как будто кто-то поскребся в дверь, но потом все замерло, и шаги удалились.

«Не спится старой», – подумал я, но в голове мелькнуло, что шаги были достаточно тяжелыми для сухонькой старушки. Вздохнув, вынул из сумки и пожевал печенье, запив водой из фляги.

Потом, тихонько приоткрыв дверь, попал в другую комнату. В темноте стали удаляться быстрые шаги. Свет мелькнул в переходе, в глубине дома и пропал, лишь в черном мраке желтый свет на мгновение выхватил голову с длинными космами волос.

«Какой-то жуткий дом», – подумал я, продолжив свое путешествие. Спустя пять минут я вернулся в свою комнату, листал книгу Радклиф, но заснуть так и не смог. Наверное, этот роман – не самое лучшее средство для засыпания. «Ты бы еще Эдгара По или Лавкрафта с собой взял», – пронеслось в голове.

Лишь только утром я смог забыться тяжелым сном.

***

Проснулся я, когда солнце уже залило комнату, озолотив окружающие предметы. Было свежо, пахло лужами и мокрой травой.

«Надо будет попросить горячей воды, да и уходить», – подумалось мне. Идти в редакцию журнала небритым мне не хотелось.

Вкусно пахло кофе. Так и есть: на столе – поднос с дымящимся кофейником, сахарница, чашечка с блюдцем, бутерброды, печенье.

«Ничего себе квартирка! Сервис на уровне», – немного грустно подумалось мне. Понятно было, что за такие услуги денег сдерут порядочно!

Перекусив, я выглянул из комнаты и увидел старуху, сидящую на стуле неподалеку. Она держала в руках большую книгу, вероятно Библию, и смотрела на меня поверх круглых очков.

Я смущенно поблагодарил за предоставленный завтрак и попросил горячей воды.

– Не за что, – ответила старуха своим скрипучим голосом. – Пойдемте, я проведу в ванную.

Когда я, вымытый и выбритый, спросил, сколько должен за услуги, старуха ответила:

– Ничего!

Крайне удивленный, я хотел было тут же откланяться, когда она вдруг сказала:

– С вами хотят встретиться.

«Вероятно в доме есть еще хозяин, который – то и назначит настоящую плату», – подумалось мне, когда я шел в темно-зеленые покои в глубине дома.

Дверь в одну из комнат была отворена.

У стола стоял приземистый человек, внешность которого скрывал полумрак помещения.

Он шагнул ко мне. Свет упал на его лицо. И я едва не вскрикнул, но сдержал себя.

Передо мной стоял отец! Нет, нет, не отец, как я после разглядел, но весьма похожий на него человек!

Ростом он казался ниже отца. Лицо его густо избороздили мелкие морщины, голова была лысой, а длинные и тонкие паутинные волосы седыми космами вольно ниспадали на плечи темного пиджака.

– Ну, Юрий, здравствуй… Пора, наверное, представиться, – сухим голосом сказал двойник отца. Я Роман Тайн. А точнее – Роман Геннадьевич Шаров. Знаю, ты искал меня. Вот мы и встретились.

Я стоял молча, будто сраженный громом. Глотнул слюну.

– Ну, подойди же, сын, – сказал Роман Тайн и, не дождавшись, сам сделал шаг. В следующий момент морщинистые руки прижали меня к старческой груди.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ТАЙНА СТАРОГО КРЕСЛА

Мы сидели в беседке, густо увитой лианами девичьего винограда.

Роман Тайн смотрел на меня и, кажется, не мог наглядеться, я же взирал сурово на этого пожилого мужчину, который был моим физическим отцом, но никаких сыновних чувств к нему не испытывал.

– Я рад, что нашел тебя, – сказал Роман. – Теперь моя жизнь обретает смысл, потому, что в ней есть ты.

– Что-то раньше вы об этом не думали, – заметил я с упреком. – Бросили беременную маму и не вспоминали обо мне много лет.

Роман Тайн махнул рукой!

– Согласен. Виноват был. Да ты пойми, время было такое. Мне нужно было скрываться, менять фамилию, биографию. Потом, я ведь имел другую семью. А женат я был удачно, на дочери крупного литературного начальника. Пойми, мог ли я в те годы обнародовать внебрачного ребенка?

– А теперь же почему вспомнили? Зачем? Я взрослый, самостоятельный человек. Все эти годы у меня был отец, настоящий отец, который заботился обо мне. Его я и считаю отцом.

– Да какой он отец? – едва не вскричал Роман Тайн. – Так – пустое место! Я твой настоящий отец!

– Поздно сейчас заявлять об этом. Вы ничего не сделали для меня, вы мне – никто. Абсолютно никто! К тому же вы угрожали моему отцу! Подвели его к сердечному удару!

– Я ему не угрожал! Я написал ему пару писем с требованиями, чтобы он рассказал правду обо мне, направил тебя сюда… А он возьми, да и скончайся! Ну я не думал, что он такой чувствительный… Вот сразу сделал бы, как я просил – был бы жив! И мы бы с тобою раньше встретились!

Я чувствовал, что от гнева краснею.

– Вы убили его! А еще раньше вы подвергли его физическим и нравственным мучениям! По-вашему, это хороший поступок? Не знаю, есть ли этому прощение…

Роман Тайн сник, опустив голову.

– Дожил…. Мой сын, моя родная кровь, упрекает меня…, – горько произнес он.

– Я обвиняю вас…А этот Лягушин и его сподручные? Ваша работа?

Он вскинул седые брови.

– Какой Лягушин? Не знаю такого… От меня ездил только Кромов, мой помощник. Ты его видел, это он тот водитель такси… Когда я узнал, что ты в больнице, то велел заплатить врачам, чтобы получше лечили тебя. А потом просил привезти ко мне. И тут Кромов звонит, говорит, что ты взял билет в наш город. Я думаю – откуда узнал? Он и встретил тебя, под видом таксиста, привез сюда, передал Екатерине…

– Екатерине? Это пожилая женщина, что меня встретила? Ваша жена?

Роман махнул рукой.

– Что ты! Это моя старшая сестра, а значит твоя тетя. С женою я давно в разводе. Дети уже взрослые, имеют свои семьи… Я ведь совсем другой жизнью жил.

Я наклонился к его лицу.

– Послушайте. А как вообще получилось, что у вас появился двойник? Ведь мой отец – точная ваша копия!

Роман Тайн вздохнул.

– О, это долгая история. Она уходит вглубь веков!

– Я готов ее выслушать, коль мы уж встретились…

– Готов? Тогда изволь, слушай!

***

«Предки наши были родом из Польши, которая, как тебе известно, достигла могущества, как Речь Посполитая. Родные мои принадлежали к шляхте, правда особым богатством и знатностью не отличались.

Фамилия наша – Куля ведет свое начало от аналогичного прозвища. Скорее всего, оно происходит от слова kula, которое в польском, чешском, белорусском и украинском языках означает «шар, ядро». Соответственно, Кулей могли прозвать невысокого и полного человека. При этом такое прозвище не считалось уничижительным, так как полнота испокон веков считалась признаком здоровья, достатка и силы.

Но могущество государства не вечно. Внутренние раздоры, упадок экономики в стране привели семью в почти нищенское состояние. Поэтому представители нашего рода вынуждены были служить в войске.

Как ты помнишь из истории, после трех разделов Польши, достаточно большая часть ее территории отошла к Российской империи.

Одного из моих родственников Миколая Кулю угораздило влюбиться в белорусскую дворянку Гелену Скуратович.

Первый раз Миколай увидел пани Гелену на балу. Она стояла рядом со своей матушкой. Гелена – жгучая полногрудая брюнетка, плавно помахивала веером и поблескивала черными очами. Было из-за чего потерять голову!

Миколай познакомился с нею, пригласил на тур вальса. А потом, не удержавшись от охватившей его страсти, написал ей любовное письмо и передал через служанку. В письме было признание в любви и стихи в честь красавицы Гелены.

Гелена ответила взаимностью. Начались записки, тайные встречи, подарки – как обычно, когда охватывает внезапная страстная любовь.

Обо всем этом знали только служанка Гелены и лучший друг Миколая – Збигнев.

Но тут случилась очередная турецкая война, и Миколай был вынужден отправиться в поход.

Гелена поклялась ждать его и быть верной ему.

Спустя два года Миколай, из-за ранения в ногу, оставил армию.

Он очень тосковал по Гелене. Пока лечился в госпитале, пришло от его друга Збишко письмо, в котором, помимо прочего, тот сообщал, что Гелена часто встречается с молодым человеком, который не так давно поселился возле ее поместья.

Миколай помнил, что под Могилевом у Скуратовичей было летнее имение. Его горю не было границ!

Сжигаемый ревностью, Миколай решил все сам разузнать.

Тайно он добрался до имения Скуратовичей и осведомился у слуги, где пани Гелена.

Слуга ответил, что пани пошла прогуляться к монастырю. С бешено стучавшим сердцем Миколай устремился туда же!

Летний вечер был чудесен, но Миколай не замечал этого.

И вот он увидел, как на аллее, среди высоких дубов, виднеются две фигуры.

Его прекрасная Гелена шла, поддерживаемая под руку молодым человеком красивой наружности.

Ненависть ослепила Миколая! Он молниеносно обнажил саблю и с криком бросился на негодяя, посмевшего соблазнять его возлюбленную!

Потрясенная внезапным появлением друга и его грозным видом Гелена лишилась чувств.

Ее спутник успел выхватить свою саблю, но боевой опыт Миколая, его решительность и напор сделали свое дело. Спустя пару минут, его соперник упал на траву с пронзенным сердцем.

Миколай молча смотрел на залитое кровью тело, бывшее на последнем издыхании. На войне он привык к смертям.

Но, постепенно, здравый смысл стал возвращаться к нему.

Он склонился над бедной Геленой и привел ее в чувство.

Увидев бездыханное тело своего спутника, Гелена с криком «мой брат» припала к нему… Брат умер на руках потрясенной сестры!

Миколая охватил ужас. Он стал стучаться в соседние дома, на помощь прибежали люди, но все было напрасно!

Выяснилось, что к Гелене приехал ее родной брат, который долгое время жил в Италии. После этой трагедии Гелена не хотела и слышать о Миколае.

Ему угрожал арест и суд.

Потрясенный совершенным убийством, Миколай решил этой же ночью заглушить свое горе вином.

Но это не помогало.

Тогда он принял решение окончательно уйти из этого мира.

Уже ночь перевалила за половину, когда он, выйдя на большой мост бурной реки, сбросил верхние одежды, оставшись лишь в белой рубахе, одел на шею веревку с тяжелым камнем и подошел к перилам.

И тут небеса смилостивились!

Он услыхал голос. Перед ним, с фонарем в руках, стоял старик, который и остановил отчаянный порыв молодого человека.

Горячо обливаясь слезами, Миколай рассказал случайно встреченному им человеку свою трагедию.

Его горе и отчаяние было настолько неподдельно искренним, что незнакомец пожалел молодого человека.

– Я гляжу, что вы – человек неплохой и искренне раскаиваетесь в своем поступке, – сказал старик.

Оказалось, что этот человек всю жизнь занимался чернокнижием и всегда старался помогать людям.

Он пригласил Миколая в свое жилище, располагавшееся неподалеку в лесу, у скалы, с которой низвергался водопад. Старик дал ему какой-то отвар, и Миколай забылся тяжелым сном.

Наутро чародей показал ему кресло.

– Вот кресло, – сказал он. – Я долго работал над ним и вселил в него энергии, одолевающие самое время. Кресло обладает чудесным свойством. Каждый, кто сядет в него, окажется на день ранее. То есть, вернется во вчерашний день. И, таким образом, сможет исправить ошибку, не допустить наступление трагического проступка.

Огонек радости и надежды загорелся в душе Миколая. Возблагодарил он старика и сел в кресло. И оказался утром прошедшего дня. Вот он только едет к своей ненаглядной Гелене! И помнит все, что произошло!

Вечером прибыл Миколай в имение Скуратовичей. Гелена бросилась на шею возлюбленному – ведь она так его ждала! Тут же она представила своего брата Станислава.

Спустя время была сыграна громкая свадьба. И все это время Миколай помнил о старике и его волшебном кресле.

***

Спустя неделю после свадьбы, Миколай и его слуги верхом прибыли в дом старика и застали его на смертном одре.

Старик узнал Миколая. Какое-то время он молчал, а потом произнес:

– Знаю, зачем ты приехал. Кресло хочешь забрать.

– Я заплачу тебе за него золотом, – сказал Миколай.

– Не нужно мне твое золото… Дней моих уже мало осталось на земле.

Старик задумался. Потом тяжело вздохнул и промолвил:

– Ну, что же…Бери это кресло и пусть оно послужит твоему роду. Но не спеши никому открывать его тайну. Используй его только в случае крайней надобности. Передавай тайну кресла лишь по мужской линии. Например, своему сыну, а твой сын – своему сыну. Женщин в тайну кресла нужно посвящать лишь в крайнем случае. Не злоупотребляй им, не пользуйся слишком часто, ибо кресло утратит свои чудесные возможности. Кроме того, от частого пользования креслом, у человека может сформироваться двойник. Это призрак, похожий как две капли воды. Он очеловечится и останется в настоящем, в то время, как ты унесешься в прошлое. Такого допускать нельзя…

Спустя время старик скончался, а Миколай Куля стал обладателем чудесного кресла!

Конечно, все, что я тебе рассказываю, относится к семейным преданиям.

Все это мне рассказал мой дед, а деду – его отец.

Это кресло долгое время было нашей семейной реликвией и достопримечательностью.

Как – то меня вызвал к себе умирающий дед (его тоже звали Николаем). Умирал он в маленькой комнатушке, бывшей дворницкой. Советская власть уплотнила старика, поселив в его усадьбе семьи рабочих.

Впрочем, Николай глубоким стариком еще не был, было ему около шестидесяти. Но он долго болел и сильно кашлял. Дед ругал своего сына – моего отца Геннадия, сбежавшего после гражданской войны в эмиграцию, бросившего его на произвол судьбы в стране большевиков. При этом он заметил, что тот наотрез отказался пользоваться этим креслом.

Я же прикинул, что оно может пригодиться. Так я стал обладателем этой магической вещи! Дед спустя неделю умер, а я старался, чтобы все забыли о нем, от отца даже отрекся.

Я еще с детства писал туманные стихи о любви, а новая власть, новый строй требовали совсем иных сочинений.

Помимо патриотических высокопарных стихов, воспевающих новую власть и ее героев, я взялся писать стишки для детей и очень в этом преуспел, таким образом, став у истоков детской литературы».

– За ваши стихи о Троцком пострадал мой отец, – сказал я Роману Тайну, строго смотря ему в лицо.

Тот поднял брови, как будто удивился тому факту, что в моем сознании уже давно живут, как вовсе самостоятельные существа – он и его фантом, а потом начал доказывать, что стихотворение было написано еще в то время, когда Троцкий занимал большое место в истории молодого Советского государства, считался героем революции и гражданской войны.

***

Затем Роман Тайн продолжил свой рассказ.

«Что и говорить, молодость я провел бурную, не буду скрывать!

И новым подарком я пользовался щедро.

Теперь стали не нужными переживания, сложные внутренние метания, кризис души. Я оскорблял, я бросал, я соблазнял, я совершал еще массу других грехов, но, если эти проступки могли повредить моей будущей карьере, или в жизни, я садился в кресло и совершал дезертирство, убегая в прошлое.

Ох, обо всех своих грехах даже не хочется вспоминать, настолько это кажется сейчас противным!

Мои хитрые лавирования в жизни, а также удачный брак, позволили избежать ареста во время страшных сталинских «чисток» в конце тридцатых годов. Потом грянула война. На меня, как на работника идеологического фронта, была наложена бронь. На фронт я выезжал крайне редко. Писал очерки о тружениках тыла.

Но любил я тайно другую женщину. Звали ее Верой. Это была твоя мать, Юра. Я хотел уйти от опостылевшей жены к своей возлюбленной Вере, между нами вспыхнула пламенная любовь… Но… начались новые аресты.

В таких условиях мне важнее было оставаться в семье, ведь отец моей жены был крупным начальником. И я, после тяжелого объяснения с Верой и ее отцом (твоим дедушкой), ушел, оставив девушку беременной. Лишь много позднее узнал, что отец Веры скончался от инфаркта.

Тут случилась беда! Внезапно арестовали отца моей жены. И все, что было тщательно выстроено, стало рассыпаться как карточный домик!

Я прекрасно помню тот день – пятое марта пятьдесят первого года, когда на лестнице зазвучали тяжелые шаги.

За мной пришли! Меня обвиняли в антисоветской пропаганде и даже в шпионаже! Начался обыск.

Я понял, что мне пришел конец. Лагеря я не вынесу! И я стал представлять себе, что все это происходит не со мной. Я прикинулся заболевшим, солгал, что мне плохо и попросил разрешения присесть в кресло, то самое, что прикрытое пледом, стояло в углу.

Я максимально сосредоточился и представил вместо себя другого человека, своего двойника. И пока работник госбезопасности ходил на кухню за водой, я погрузился в некое туманное пространство, а очнулся сидящим в пустой комнате. На календаре стояло четвертое марта! Значит удалось!

Но это, конечно же, не означало полного спасения от беды!

Меня могли арестовать… Откуда мне тогда было знать о появлении в физическом мире моего собственного двойника, и что именно его отправят в тюрьму вместо меня?

И я начал лихорадочно собирать вещи.

Впрочем, буду краток, ибо эту трусливую суету мне сейчас неприятно вспоминать.

Короче говоря, мне удалось скрыться. Признаюсь в одном нехорошем поступке – прихватил с собою бриллианты своей жены. И собственные сбережения, конечно! Потом мне это пригодилось.