Пылающий 42-й. От Демянска до Сталинграда (издание второе, исправленное)

Комбат узнал, где находится командир полка пехотинцев и направился прямо к нему. Он попросил показать ему карту и объяснить, как лучше добраться до Калача-на-Дону?

Раненый в голову, бледный майор поправил повязку, чуть помолчал и ответил, что город атакуют превосходящие силы фашистов. Скорее всего, его возьмут не сегодня, так завтра.

Стрелковую часть поставили здесь для того, чтоб задержать наступленье врага, если он прорвёт оборону. Пожилой офицер разглядел недоумение в глазах у танкиста и понял вопрос, который его беспокоил:

– Мол, с вами понятно, а мне то, что делать?

Майор связался по рации со штабом дивизии. Дежурный спросил у комбата, кто он, откуда, сколько в его батальоне боеспособных машин и отдал приказ:

– Оставайтесь на месте и поддержите стрелков. Обороняйте данный участок и, как можно дольше, не пропускаёте противника дальше.

Двадцать первого августа, солнце выглянуло из-за горизонта в пять утра три минуты. Оно поднялось над землёй и осветило небольшую деревню, что находилась в тридцати километрах от города, носящего имя Иосифа Сталина.

Всю местность вокруг сильно изрезали пологие балки и большие овраги. Прямых путей в этой местности никогда не имелось и, чтобы добраться из одного пункта в другой, приходилось долго петлять между широкими природными рвами.

Единственной, более или менее, ровной дорогой от Дона до Волги, являлся тот древний тракт, что проходил в данном месте уже много веков. Их деревенька оседлала проход, что привольно тянулся от одной реки до другой. До начала войны она была весьма бойким местом. По её коротенькой улице постоянно сновали машины и телеги, что ехали к городу или обратно.

К сожалению многих людей, в ближайших окрестностях почти не имелось чистой воды. А тех двух колодцев, что всё же добрались до слабеньких влагоносных слоёв, оказалось на удивление мало. Будь чистой жидкости немного побольше, здесь бы стояла не худая станица, а зажиточное село, а то и небольшой городок.

Танкисты поднялись на рассвете. Все привели себя в полный порядок и плотно позавтракали перловою кашей, сваренной вместе с тушёнкой. После шести в небе повисла проклятая «рама».

Ни единой зенитки в деревне, увы, не нашлось, а пулемёты «Максим» не доставали фашиста, парящего на высоте в полтора километра. Так он кружил до тех самых пор, пока не начался обстрел фашистскими дальнобойными пушками.

Наученные горьким жизненным опытом, командиры отдали приказ:

– Рассредоточить машины! – «тридцатьчетвёрки» и автомобили раскатились в разные стороны и укрылись в балках и неглубоких оврагах. Так что, «чемоданы» противника в них не попали.

Зато больше снаряды нанесли немалый урон несчастной пехоте. Вырытые накануне окопы, оказались все перепаханы с неслыханной силой. Их нужно было снова копать. Взрывы или осколки убили многих бойцов, а ранили втрое больше стрелков.

Не успели красноармейцы перевязать пострадавших, как с запада налетели «лаптёжники». Они очень сноровисто построились в воздухе в круг и организовали «карусель» над позициями РККА.

Один за другим они пикировали на небольшое селение, бомбили одинокие «сорокопятки», стоящие между бедными зданиями и очень старались нанести максимальный ущерб. Спустя полчаса, в деревне уже не осталось ни одного целого дома или сарая, а на их месте дымились большие воронки.

В семь часов, фашисты поднялись в атаку. Как всегда, это были танки в сопровождении мотопехоты. Судя по их продвижению, фрицы хорошо понимали, какой враг их ждёт впереди.

Похоже, что пилот мерзкой «рамы» разглядел «тридцатьчетвёрки», стоящие возле станицы. Он сообщил об этом на аэродром. Оттуда донесение ушло в штаб фашистской дивизии, а те переслали «инфу» своим наступавшим войскам. Благодаря этому, большую часть передового отряда составляли новые «тройки», танки «Т-III», вооружённые пушками калибром в 50 миллиметров с длинным стволом.

К сожаленью комбата, это было не единственное плохое известие. Когда колонна приблизилась на один километр, выяснилось, что впереди шли средние «Т-IV». Мало того, вместо коротких, 75-ти миллиметровых орудий, на них стояли длинноствольные пушки, того же калибра. Судя по внешнему виду, они мало чем отличались от проклятых «гадюк». Значит, пробьют лобовую защиту всех советских машин, включая «КВ».

«Тридцатьчетвёрки» несли вооружение, которое не уступало тому, что имели фашисты. Однако, их лобовая броня оказалась чуть тоньше. Всё-таки сорок пять миллиметров, меньше чем пятьдесят.

К тому же, фрицы усилили все вертикальные плоскости корпуса. Они закрепили на них звенья от гусениц. Два-три сантиметра прочной крупповской стали могли поглотить часть ударной волны и спасти от поражения танк проклятых фашистов.

Облепленные шипастыми траками, угловатые с виду уродцы пылили по жаркой степи и очень уверенно продвигались вперёд. Они перестроились на полном ходу и вытянулись перед станицей в длинную цепь.

По спине молодого механика пробежал холодок. Парень вдруг ощутил себя голым. Подобные чувства Доля испытывал, когда пахал на «Форзон-Путиловце», во время дождя. Трактор не имел какой-либо кабины, и даже навеса. Так что, в плохую погоду казалось, что ледяной сильный ветер прошивает тебя, словно пика, насквозь. Теперь по коже водителя прошёлся похожий озноб.

Заметив фашистов, красноармейцы укрылись в окопах. С фатализмом отчаянных смертников они ожидали приближения ненавистных врагов. За спиною бойцов стоял крупный город, названный в честь дорогого вождя. Его нужно оборонять, точно так же, как зимой 41-го, защищали Москву. То есть, биться, до последней капельки крови.

Жаль, что умереть оказалось значительно легче, чем победить проклятых фашистов. Накануне солдаты прошли пятьдесят километров пешком. Потом, рыли окопы и только к утру, наконец-то, заснули на голой земле.

Службы снабжения потерялись, где-то в дороге. Воды не хватало. Почти все «сорокопятки» разбило во время бомбёжки, а винтовками и пулемётами, танки противника остановить невозможно. Хорошо, что ближе к ночи пришли «тридцатьчетвёрки». Только судя по количеству фрицев, вряд ли они устоят против огромной армады.

Прозвучала команда комбата:

– Всем! Вперёд!

Подразделение выскочило из-за развалин станицы. Оно развернулось в длинную цепь и, паля из орудий, устремилось вперёд. Танковые отряды врагов оказались друг перед другом, и началось большое сражение.

Лучше защищённые фрицы стреляли всегда с остановки. «Т-34» старались не подставлять под удар более тонкую лобовую броню и били лишь с ходу. «Тридцатьчетвёрки» перемещались быстрее, и в них оказалось труднее попасть. Но и снаряды, пущенные во время движения, чаще всего, летели неизвестно куда.

Так продолжалось какое-то время. Дистанция всё сокращалась, и болванки заклятых врагов стали всё чаще находить свои цели. Сначала, это были касания вскользь, не причинявшие большого вреда. Затем, обоюдные выстрелы обрели большую точность. После чего, пошли прямые удары.

Длинноствольные пушки швыряли снаряды с такой удивительной силой, что попав в корпус и башню, они разрушали прочнейший металл. Болванка пробивала защиту и, толкая вперёд обломки брони, проникала в машину. Она взрывалась внутри, и распадалась на сотни осколков. Кусочки металла летели в разные стороны и крушили всё то, во что попадалось в пути. Чаще всего, эта встреча была роковой. Она губила весь экипаж, и подрывала боезапас.

Доля смотрел в перископ. Он выполнял команды своего командира и вёл «тридцатьчетвёрку» вперёд. Сзади, за головой, бухала огромная пушка. Грохот у неё оказался намного сильней, чем был у «Матильды».

«Т-34» содрогался от мощной отдачи. Он на мгновенье терял свою скорость, но быстро её восстанавливал и двигался дальше быстрей, чем пустая полуторка. Справа строчил пулёмет. Куда бил радист, парень не знал. Скорее всего, по мотопехоте, идущей за фашистскими танками. Была ли польза от такой суматошной стрельбы, никому неизвестно, но это не дело водителя.

Снаряды трижды били в броню и каждый раз, молодой человек обливался потом от страха. На счастье экипажа машины, болванки лишь задевали округлую башню. Они рикошетом уходили в пространство, и не причиняли никакого вреда. Хотя грохот от «лёгких» касаний, был такой громким и жутким, что душа уходила в пятки водителя.

Механик старался не отвлекаться на подобные мелочи. Он маневрировал и объезжал большие воронки. Дёргал за рычаги, переключал скорости, и молился о том, чтобы вражеский выстрел не перебил гусеницы.

Тогда танк потеряет подвижность, и его расстреляют в упор, словно в тире. Что бывает от встречи с крупнокалиберной «чушкой», парень уже ощутил на собственной шкуре. Но тогда, ему повезло, и он отделался лёгким ранением, а что случиться сейчас, никому неизвестно.

До фашистских «коробок» оставалось сто метров и, в этот момент, снаряд попал в маску орудия «Т-34». Болванка взорвалась, пробила защиту и изувечила пушку. Кусочки металла сорвались с внутренней части брони и, вместе с осколками, заполнили башню. Они попали в двух человек, что находились вверху, и нанесли им тяжёлые раны. Раздались громкие крики и отборнейший мат.

Сквозь неразборчивый гвалт, стоявший в наушниках, Доля с трудом разобрал слова своего молодого начальника. Заикаясь от боли, сержант докладывал ротному:

– Орудие неисправно. Заряжающий и командир сильно ранены. Выхожу из боя. – следом раздались слова, брошенные механику танка:

– Доля! Назад! Полный ход!

Парень не заставил себя уговаривать: – «Находиться здесь без оружия очень опасно. – думал он дёргая за рычаги: – Добьют без всяких сомнений. Идти на таран, далеко. Пока добежишь до фашиста, он врежет из пушки, а на таком расстоянии, это верная смерть. Нужно скорей уходить, не то командир потеряет сознание. А если это случиться, то кто скорректирует курс?

Вслепую далеко не уедешь. Влетишь в большую воронку, или воткнёшься в подбитый «тридцатьчетвёрку». Придётся повернуться спиною к врагу, а в моторном отсеке сталь значительно тоньше. Впрочем, 75-ти миллиметровый снаряд не держит и лобовая броня. Остаётся надежда на то, что когда буду пятиться, нас прикроет облако пыли и дыма, висящее в воздухе».

Доля переключил передачу и с максимально возможной поспешностью рванулся к позициям РККА. Командир танка скрипел зубами от боли. Он смотрел в перископ и управлял их движением.

«Тридцатьчетвёрка» петляла по полю, и Доля заметил две советских машины, застывших на месте. Одна горела, словно огромный костёр. Другая, стояла на голых катках, но продолжала вести огонь по врагу.

Каждый выстрел из пушки сотрясал «Т-34» до самых основ. У Доли создалось впечатление, что она понемногу отходила назад. Сколько это всё продолжалось, парень не видел.

– «Скорее всего, фашисты их расстреляют уже через пару минут» – отстранёно сказал он себе. Повинуясь команде сержанта, он повернул в левую сторону, и замерший танк скрылся из поля его перископа.

За то долгое время, что шли до станицы, снаряды дважды били по корпусу, но им повезло, и оба раза был рикошет. Двигаясь задом, танк въехал в деревню и, пользуясь тем, что она совершенно разрушена, проскочил селенье насквозь. «Т-34» укрылся в маленькой балке и встал.

Доля с радистом взглянули в смотровые узкие щели и убедились, что не попадут под выстрелы фрицев. Они выскользнули из повреждённой машины и стали оказывать помощь товарищам.

Друзья получили ранения рук и потеряли большое количество крови. Так что, сами уже не могли подняться наверх. Сержанты по очереди спустились из башни и оказались в отделении управления танком. Откуда они спустились на землю через люк для эвакуации, и лишь после этого, вдруг застонали.

Бойцов сильно побило кусками металла. Плечи, грудь и лицо кровоточили. Кроме прочих ранений, заряжающий лишился правого глаза и уха. Командир выглядел нисколько не лучше. На его голове не было шлема. Отсутствовала половина зубов, а нос оказался разворочен осколками. Клок кожи с его головы срезало, словно косой, а на его месте виднелась голая кость.

– Живы! – облегчённо выдохнул Доля: – Руки, ноги на месте, а всё остальное потом заживёт! – и добавил ещё про себя:

– «Хорошо, что не взорвалась боеукладка снарядов. Иначе б от нас ничего не осталось».

Парень с радистом схватили сумку с медикаментами. Они разорвали бумажные упаковки и принялись бинтовать несчастных товарищей. Едва они завершили эту работу, как раздался шум двигателя, донёсшийся с запада. К счастью, это были не фрицы. В ложбинку въехал «Т-34», за ним другой, а следом пришли ещё несколько «тридцатьчетвёрок».

Машины остановились, захлопали открытые люки и наружу полезли измученные в бою экипажи. Все были покрыты толстым слоем пыли и гари от сгоревшего пороха. В тоже самое время, со всех, в три ручья текли струйки пота. Они оставляли на измазанных лицах извилистые дорожки серого цвета. В этих местах, сквозь грязь проступала бледная кожа.

Многие оказались порезаны сколами толстой брони. Много фашистских снарядов ушло мимо намеченной цели и, лишь некоторые из них, попадали в советские танки. Большинство били вскользь, но от мощных ударов, от брони отрывались небольшие чешуйки. Кусочки металла летели внутрь тесной машины со значительной скоростью и наносили серьёзные раны. Вплоть до того, что сильно увечили руки, лицо или тело.

Пока экипажи восполняли растраченный боезапас, комбат прошёл вдоль «тридцатьчетвёрок». Он поговорил с командирами и, выяснил, что из двадцати восьми новых машин, ходивших в атаку, уцелело семнадцать. Три сгорели дотла, ещё шесть остались на поле боя с фашистами. То ли, их повредили очень уж сильно и они не смогли вернуться назад? То ли, погибли все люди, сидевшие в них?

По словам всем танкистов, враг потерял вдвое больше. Так ли всё обстояло на самом-то деле, было сложно сказать. Оставалось лишь верить таким утверждениям. Степь перед станицей затянуло пологом пыли и гари.

Подбитые машины врага находились на большом расстоянии и очень часто, закрывали друг друга. Так что, рассмотреть их в бинокль и подсчитать, сколько каких «коробок» фашистов стоит неподвижно, почти невозможно.

С другой стороны, это походило на правду. Объяснялось всё тем, что среди атакующих шли танки «Т-III» и другие машины из стран-сателлитов проклятого Гитлера. Они имели более тонкую лобовую броню, чем у советских машин. Да и пушки у них слабоваты.

Кроме того, на всех «коробках», стояли бензиновые двигатели, а они загорались значительно легче, чем дизели. Комбат не стал размышлять над данной проблемой. Он записал в рапорт всё так, как услышал, приказал, отправить всех пострадавших в тыл наших войск, а остальным, приготовиться к новому бою.

Танк Доли не мог больше стрелять, а заменить разбитую пушку на месте было нельзя. Да и не нашлось у ремонтников запасного орудия. Его можно было бы снять с одной из погибших «тридцатьчетвёрок», но все они находились на поле сражения. Местность простреливалась проклятыми фрицами, и утащить те машины к себе не представлялось возможным. Нужно было ждать темноты.

Но вот, получиться ли это проделать, огромный вопрос? Фашисты тоже решат заняться ремонтом. Они дружно полезут за своими «коробками». Наткнуться на наших, и тут начнётся большая пальба с обеих сторон. Ночью все кошки серы, поэтому, ещё неизвестно, чью пулю поймаешь? Свою или чужую?

Зато в других «тридцатьчетвёрках», что были исправны, имелись раненые члены команды. Комбат перевёл Долю на место механика соседнего танка. Он потерял много крови от стального осколка, отлетевшего от прочной брони.

Радист отправился в другую «тридцатьчетвёрку», где сел на место того заряжающего, что получил большую контузию от удара о пушку. После чего, все занялись своим непосредственным делом. Они осматривали и загружали снаряды с патронами, проверяли двигатели, а так же трансмиссии, заливали масло и топливо в баки.

Спустя один час, с поля недавнего боя пришли семь танкистов. Под плотным огнём нападающих фрицев они вылезли из подбитых машин и укрылись в воронках. Переползая от одной ямы к другой, они добрались до советских позиций и пришли в расположение части.

Остальные двадцать девять бойцов, либо погибли на месте, либо получили большие ранения. Они не могли самостоятельно двигаться и теперь угасали на ничейной земле.

Доля представил себя, оказавшимся на их месте этих танкистов, и горько подумал: – «Значит, ребята умрут без какой-либо помощи…»

Следующий бой не заставил себя долго ждать. Сразу после полудня, появилась проклятая «рама», а чуть погодя, начался артиллерийский обстрел. В воздухе зашелестели снаряды большого калибра. Раздался ужасающий грохот, а к небу взлетели тучи земли, поднятые мощными взрывами. Затем прилетели «лаптёжники». Они привычно зависли над позициями красноармейцев и принялись их деловито утюжить.

Сидевшим в балках, танкистам тоже досталось. Бомбы сожгли две полуторки и повредили гусеницы одной «тридцатьчетвёрки». Навесные баки двух прочих машин пробило осколками, но топливо почти не попало на дизели. Едва самолёты исчезли, водители взялись за дело и быстро привели их в порядок.

Как только бомбёжка закончилась, послышались голоса наблюдателей. Все кричали, что-то своё, но смысл был тот же, что и всегда:

– Фрицы идут!

На этот раз, в атаку пошли лишь пятнадцать единиц бронетехники. Доля вывел из балки «Т-34» и оказался на месте ровном, как стол. Механик глянул на поле, лежавшее перед станицей, и похолодел от увиденного.

Судя по первой прикидке, навстречу им двигалось не меньше, чем сорок угловатых «коробок» разного вида. Все были обвешаны шипастыми траками и походили на доисторических чудищ, что появились из мрака времён.

Столь неравная схватка противоречила требованиям боевого устава бронетанковых войск. Требовалось тотчас отойти на другие позиции. Однако, делать им было нечего. За ними стоял Сталинград, и город пришлось защищать даже такой, непомерной ценой. Сзади, за головой, грохнул тяжёлый удар. Орудие бухнуло снова, а чуть погодя, в третий раз.

Нападавшие фрицы пришли в себя от того удивления, что они испытали. Ведь против них вышло так мало врагов, что совершенно бессмысленно. Командиры фашистов отдали команды. Наводчики выбрали цели, и пушки окутались облачками белого дыма.

Ещё через миг, один фашистский снаряд задел округлую башню «тридцатьчетвёрки». Раздался такой звонкий удар, словно по огромному колоколу врезали тяжёлой кувалдой. Сердце у Доли застыло на миг, а на лбу появилась испарина.

Начался бой с проклятыми фрицами, и стало некогда думать о численном превосходстве врага. Нужно было слушать приказы сержанта, гнать «Т-34» вперёд, объезжать глубокие ямы, а так же машины, стоящие вокруг неподвижно.

Несколько раз, пришлось резко подаваться назад, и прятаться за подбитыми танками. Затем, выскакивать на открытое место, останавливаться на три-четыре секунды, чтобы дать выстрел, и снова мчаться в укрытие.

Фашисты считали, что ценою крупных потерь, они вывели батальон «тридцатьчетвёрок» из строя. Поэтому, не ожидали столь яростного сопротивления противника и потеряли во встречном бою шестнадцать «коробок». Несмотря на огромное преимущество фрицев, они не смогли прорваться к советским окопам и отступили к исходным позициям.

К этому времени, горьковчане уже расстреляли боезапас. Пятясь назад, они отошли за подбитые танки, и какое-то время стояли под защитой их корпусов. Вдруг фрицы снова помчаться вперёд и захотят прорваться к беззащитной пехоте?

Тогда придётся идти на таран, а чем завершиться подобный удар, никто не может точно сказать. Вес у фашистских и советских машин почти одинаковый. То ли, ты его подомнёшь? То ли, он опрокинет тебя? Тут уж, как повезёт.

Спустя пять минут, стало понятно, что проклятые фрицы прекратили атаку. «Тридцатьчетвёрки» продолжили путь задним ходом и направились в балку, где их ожидала обслуга.

Вторая стычка с фашистами обошлась батальону не менее дорого, чем первая схватка. Вернулось лишь шесть «тридцатьчетвёрок», причём, две из них получили поврежденья в сражении. У одной заклинило башню, у другой механизмы орудия.

В этот раз, Доле опять повезло, и его экипаж вышел из боя целым и почти невредимым. Небольшие контузии от попаданий болванок по корпусу, можно было уже не считать. Все удары пришлись только вскользь. Они все оставили глубокие вмятины на прочной броне, но не принесли большого вреда.

Ремонтники схватились за свои инструменты и направились к танку, в котором Доля приехал из Горького. Заменить пушку, разбитую в первом бою, они не смогли. Вот и решили взять с «Т-34» кое-какие детали и починить то, что возможно.

Они подогнали полуторку из небольшого обоза и достали из кузова передвижную треногу, сваренную из заржавленных труб. Действуя споро и ловко, они закрепили конструкцию на переднем бампере «ГАЗа», перекинули через верхний блок тросы и прицепили их к задней части автомобиля, где стояла ручная лебёдка.

Получился примитивный стреловой кран длинною в пять метров. Стальное устройство поднималась к синему небу под углом в сорок пять градусов, и имело металлический крюк, висящий перед грузовиком.

С помощью подъёмного механизма ремонтники сняли повреждённую башню, положили её боком на землю и вынули всё, что могло пригодиться для ремонта других «тридцатьчетвёрок». Пустую коробку бросили тут же. Привести её в полный порядок среди чистого поля, увы, невозможно. Возвращать на прежнее место, смысла уже не имелось. Нечем крепить к бронекорпусу.

Доля с грустью смотрел на свой «Т-34», от которого теперь оставалась лишь ходовая часть с мощным дизелем. Он хорошо понимал, что если и дальше, дела пойдут тем же образом, то скоро чумазые техники доберутся до всего остального, раскидают на части, и поминай, как звали машину.

В шесть часов вечера, всё повторилось. Прилетела проклятая «рама». Спустя десять минут, начался артиллерийский обстрел, который сменился налётом бомбардировщиков.

Затем, в дальнем конце обширного поля появились немецкие танки. Они выстроились в длинную линию, и рванулись в атаку. Против двадцати с лишним «коробок» вышли лишь семь «тридцатьчетвёрок». Силы оказались настолько неравными, что через тридцать минут бой уже кончился. Одной из последних погибла машина, которую вёл Доля Первов.

Болванка фашистов ударила в танк почти что, в упор. Она пробила башню правее защитной маски орудия, влетела внутрь прочной башни и там взорвалась. Большая часть всех осколков врезалась в пушку, заряжающего и командира. Острые кусочки металла пробили тела двух сержантов, и те погибли, не успев даже понять, что же случилось с ними сейчас?

Раскалённые обломки рикошетировали от орудия, ворвались в отсек, где стоял дизель машины, и заставили двигатель смолкнуть. Остальные куски отскочили от прочной брони, влетели в отделение управления танком, но каким-то удивительным чудом миновали Долю Первова.

Кое-что приняла на себя спинка сидения, все остальные яростно свистнули мимо. Они изорвали шлем на голове молодого танкиста и уничтожили приборную доску. Хорошо, что боезапас был уже на исходе и не детонировал ни один из уцелевших снарядов.

Всё это сопровождалось таким оглушительным грохотом, что в голове человека заметалось эхо от взрыва. Парень почувствовал, что у него перехватило дыхание от запаха сгоревшего тола.

Он перестал что-то видеть в дыму, заполнившем внутренности «тридцатьчетвёрки». Доля лишился ориентировки в пространстве и совершенно оглох. После чего, он лишился сознания.

Минуту спустя, механик очнулся и ощутил сильную боль, что поселилась в во всём организме. Шум в ушах постепенно затих и парень понял, что справа доноситься стон.

Он посмотрел в эту сторону и увидел радиста, обмякшего на жёстком сидении. Пригибаясь, механик подобрался к товарищу, с которым он познакомился не очень давно.

Доля сдвинул ноги бойца и открыл тесный люк, расположенный в днище. Он наклонился вперёд и скользнул на землю, словно выдра в воду реки. Водитель упал на рыхлую почву, изрытую взрывами, и огляделся вокруг.

Между катками машины парень увидел, как мимо прошли две «коробки» фашистов. Они разделались с «тридцатьчетвёрками» и очень спешили к окопам, чтобы напасть на советских стрелков. Ведь теперь те остались без прикрытия техники.

Доля повернул голову по ходу движения «Т-34». Он выглянул из-под носовой скошенной части и разглядел, что следом за немецкими танками, идёт мотопехота фашистов.

Переваливаясь на неровностях почвы, впереди шли приземистые бронетранспортёры врага. За ними спешили грузовики, набитые фрицами, одетыми в серо-зелёную форму. Не обращая внимания на подбитые «тридцатьчетвёрки», они проехали мимо, приблизились к советским траншеям и ринулись в бой.

Три воздушных налёта и три артиллерийских обстрела за сутки сделали чёрное дело. Половина красноармейцев погибла от бомб и снарядов, ещё большая часть получила ранения. Из трёх полковых батарей, численностью в восемнадцать орудий, в строю оставалось только пять пушек. Плюс двенадцать противотанковых ружей и несколько ящиков с зажигательной смесью.