В лабиринтах души: Путешествие в Японию и тайны ханами

В их глазах он видел отражение своей собственной души, обнажённой и беззащитной. Он чувствовал, что они принимают его таким, какой он есть, со всеми его достоинствами и недостатками.

Александр понимал, что этот ритуал – это не просто физическое переживание, а глубокий духовный опыт, который навсегда изменит его жизнь. Он благодарил девушек-мастериц за их искусство и за их мудрость.

Он предчувствовал, что вернётся из этого путешествия другим человеком, более осознанным и более просветленным. Шибари откроет ему глаза на мир, который он раньше не замечал, и подарит ему новую цель в жизни.

Пробуждение было мягким и приятным. Александр открыл глаза и улыбнулся. Сон был настолько реалистичным, что он всё ещё ощущал лёгкое покалывание от веревок на своем теле. Он знал, что этот опыт останется с ним навсегда.

Яркий свет, проникающий сквозь иллюминаторы, размывал контуры фигур, создавая ощущение нереальности происходящего. Салон самолёта, словно огромный кокон, погрузился в полудрему, нарушаемую лишь тихим гулом двигателей и приглушенными объявлениями стюардессы. Инна, отгородившись от мира наушниками, углубилась в чтение.

Страницы книги, словно порталы, переносили её в мир японских каменных садов – места, где гармония и медитация обретали физическую форму. Каждый камень, каждый бугорок мха, каждый тщательно выверенный участок песка становился символом вечности, отражением философских концепций, уходящих корнями в глубину веков.

Александр, сидящий рядом, был поглощён иным занятием. Брошюра о древних тайнах шибари, купленная в аэропорту, притягивала его внимание словно магнит. Замысловатые узлы, переплетающиеся веревки, эротическая эстетика – все это манило его в мир чувственных откровений и скрытых желаний.

В противоположной части салона разворачивалось другое действо. Группа японцев, под руководством инструктора, транслируемого с экранов самолёта, выполняла пред-посадочную зарядку-разминку. Плавные движения, синхронные взмахи рук, глубокие вдохи и выдохи – всё это было призвано подготовить тело к предстоящему приземлению, снять напряжение и улучшить кровообращение.

Их сосредоточенные лица, ритмичные движения, сливались в единый танец, создавая атмосферу спокойствия и умиротворения. Инна, оторвавшись от книги, невольно наблюдала за ними, восхищаясь их дисциплинированностью и грацией.

Солнечные лучи, играя на лицах пассажиров, выхватывали отдельные детали: блеск золотых сережек в ушах японской женщины, морщинки вокруг глаз пожилого мужчины, сосредоточенный взгляд стюардессы, проверяющей безопасность багажных полок.

В этот момент время словно остановилось. Самолёт, летящий сквозь облака, превратился в маленький мир, где каждый жил своей жизнью, каждый преследовал свои цели, каждый был погружён в свои мысли и мечты.

Александр, отложив брошюру, украдкой взглянул на Инну. Её лицо, освещённое мягким светом, казалось особенно прекрасным. Он хотел что-то сказать, поделиться своими мыслями, но не решился нарушить её уединение.

За иллюминаторами самолёта простирались бескрайние просторы Тихого океана. Белые барашки волн, словно маленькие кораблики, плыли навстречу горизонту, теряясь в голубой дымке.

Приближаясь к земле, самолёт начал снижаться, погружая салон в легкую вибрацию. Пассажиры, очнувшись от своих грёз, стали готовиться к посадке, пристегивая ремни безопасности и убирая вещи в багажные отделения. Атмосфера напряжения и предвкушения нарастала с каждой минутой.

Я должна измениться…

Аэропорт Токио кишел снующими пассажирами. Александр и Инна словно затерялись в этом хаосе, их силуэты растворялись в потоке чемоданов, разноязычных криков и мерцающих табло.

– Похоже, мы никогда не найдем выход! – беспокоилась Инна. Её голос словно стонал, вопрошая, а пальцы судорожно сжимали ручку чемодана.

– Ничего! – настойчиво сказал Александр, прищуриваясь от ярких LED-экранов. – Главное – сохранять спокойствие. Любая проблема превратится в задачу. А нерешаемых задач не бывает.

Он резко остановился, заставив Инну чуть не врезаться в него. Его взгляд скользнул по японским иероглифам на указателях, будто расшифровывая шифр.

– Ты уверен? – прошептала она, следуя за ним через толпу. Ее каблуки цокали по плитке, словно отсчитывая секунды до отчаяния.

– Смотри, – он указал на синюю стрелку над эскалатором. – «Выход» обозначается одинаково во всех странах.

Инна закусила губу, наблюдая, как он шагает вперёд, будто рассекая волны суеты. Ей хотелось верить, но в горле комом стоял страх: «А если это тупик?».

– Доверься, – обернулся Александр, словно услышав её мысли. Его улыбка была спокойной, как токийское небо за стеклянным куполом.

Они свернули за угол, где синяя стрелка сливалась с идентичными иероглифами. Инна замерла, втянув воздух:

– Это снова «выход» или что-то другое?..

– Всегда выход, – усмехнулся Александр, но его брови дрогнули на долю секунды. Гул голосов вокруг нарастал, как прибой.

Из динамиков полилась японская речь, мелодичная и непонятная.

Инна машинально потянула за рукав Александра:

– Может, спросим у кого-то?..

– Уже почти пришли, – он мотнул головой, будто отгоняя сомнения. Его шаги стали шире, а взгляд – острее.

Инна замедлилась, ловя отражение в стекле: два силуэта, сплетённых в безнадёжном квесте.

– Александр, – голос её дрогнул, – там впереди только…

Он обернулся и засмеялся. Перед ними зиял прозрачный коридор – стеклянный тоннель, ведущий к улице. Холодный свет рассвета лился сквозь панели, окрашивая плитку в персиковый цвет.

– Видишь? – он протянул руку к выходу. – Задача решена.

Инна выдохнула, сжимая чемодан. Ее каблук надкололся, но смех Александра, глухой и тёплый, вдруг сделал это мелочью.

– Спасибо, – прошептала она, не решаясь посмотреть ему в глаза.

Он кивнул, поправляя сумку с фотоаппаратом:

– В следующий, надеюсь, доверишься сразу.

У выхода, за стеклянной стеной, мерцала табличка на русском: «Рейс SU-265 – Добро пожаловать!». Инна чуть не выронила чемодан от облегчения:

– Смотри! Это наши… – её голос сорвался, будто она боялась, что надпись исчезнет.

Александр молча сжал её плечо – жест, в котором смешались победа и усталость. Но прежде, чем они успели шагнуть вперед, из-за угла появилась женщина в коричневой кожаной куртке, с табличкой в руке.

– Добро пожаловать в Токио, – её русская речь прозвучала как музыка после часовой какофонии иероглифов. – Я Елена, ваш гид. – Она слегка поклонилась, словно японка, но улыбнулась по-русски – широко, с морщинками у глаз.

– Вы… русская? – Инна невольно сделала шаг к ней, будто к спасательному кругу.

– Да, но уже пять лет как замужем за местным, – Елена кивнула на обручальное кольцо с тонкой сакурой вместо бриллианта. – Мой муж – пилот. Он сегодня как раз вёл ваш самолёт.

Она провела их мимо очереди, ловко объясняясь с сотрудниками на японском. Ее русский акцент растворялся в мягких звуках языка, как мёд в чае.

– Вы оба впервые в Японии? – спросила она, сверяя документы.

– Да, – Инна кивнула, но Александр перебил:

– Нет. Я был тут… в прошлой жизни.

Елена улыбнулась, словно слышала это тысячу раз:

– Тогда напоминаю: здесь даже тупики ведут к храмам. Доверьтесь – и не ошибётесь.

Елена лёгким движением руки указала на пластиковые кресла, где сидели трое туристов: мужчина в очках с толстой оправой, листающий путеводитель, девушка в худи с капюшоном, уткнувшаяся в телефон, и пожилая женщина, перебирающая чётки.

– Это Александр и Инна, – голос гида прозвучал как команда «внимание». Группа кивнула с вежливой отстранённостью. – Нам осталось дождаться ещё трёх пассажиров с другого рейса. Примерно два часа. Можете отдохнуть.

Инна, не глядя, плюхнулась на свободный стул, и через мгновение её голова уже качалась в такт тихому гулу кондиционера. Александр сел рядом, положив фото-сумку между ног как баррикаду.

– Два часа – это по-японски «ровно два» или «может, пять»? – спросил мужчина в очках, не отрываясь от карты метро.

– По-русски это «ждём, пока судьба решит», – хрипло ответил Александр, натягивая капюшон на глаза Инны, чтобы приглушить свет.

Девушка в худи приподняла взгляд:

– Вы тоже из Москвы? – её голос звучал так, будто она разговаривала сама с собой.

– Из Питера, – он коротко улыбнулся.

Пожилая женщина вдруг протянула Александру ладонь с деревянными чётками:

– Возьми. Для терпения. – сказала она.

– Спасибо, – он покрутил бусины в руках, ощущая шершавость дерева. – А вы были уже в Японии?

– В прошлом году. Приезжала молиться в Камакуру. – Она тронула крестик на шее. – Аэропорты – тоже храмы. Только шумные.

Елена вернулась с подносом бумажных стаканчиков:

– Чай с сакурой. Берите, пока горячий.

Инна, во сне, потянула носом аромат, но не проснулась. Александр взял два стакана, поставив один на подлокотник кресла – вдруг очнётся.

Ей снились японские дети, бегущие по ярко-зелёной траве, где каждый стебель искрился росой. Их босые ноги оставляли отпечатки на траве, а солнце, ласковое и золотое, плело в их волосах блики, словно вплетая нити света. Смех – звенящий, как колокольчик ветра – наполнял воздух, но звучал приглушённо, будто доносился из-за толстого стекла. Она наблюдала за ними сквозь дымчатую вуаль, не в силах пошевелиться, но сердце билось в такт их прыжкам через камни.

Один мальчик обернулся. Его глаза, тёмные и глубокие, будто озёра в тени бамбука, уставились прямо на неё. Инна попыталась отступить, но ноги вросли в землю. Девочка в кимоно с алыми карпами протянула к ней руку, и вдруг трава под ногами Инны превратилась в зеркальную гладь. На миг она увидела своё отражение – не взрослую женщину в помятой одежде, а ребёнка с растрёпанными косичками.

– Это же я… – прошептала она во сне, и слова упали в воду, создав круги. Дети замерли, а потом рассыпались, как лепестки сакуры на ветру. Трава почернела, небо налилось свинцом, и в тишине остался только голос, знакомый до боли:

– Ты всё ещё играешь в прятки с самой собой?

Инна резко села, ударившись локтем о подлокотник кресла. Аэропорт оглушил её стуком тележек и звуком объявлениями.

– Ты в порядке? – Александр снял с неё капюшон, и свет люминесцентных ламп врезался в глаза.

– Да… просто приснилось… – она потёрла виски, всё ещё чувствуя на губах привкус морского ветра из сна.

– Чай остыл, – он пододвинул стакан, где плавали сморщенные лепестки сакуры. – Выпей. Говорят, японские сны крепче кофе.

Инна сделала глоток. Горьковатая жидкость вернула её в реальность, но внутри, как заноза, сидело знание: дети из сна не исчезли. Они ждали, спрятавшись где-то между страхом и желанием снова научиться смеяться без причин.

«Я стою на пороге чего-то нового», – подумала Инна, чувствуя, как в душе зарождается робкая надежда. – «Это, наверное, и есть начало моего «Пути Героя», о котором я читала в книге Хайо Банцхаф».

Она окинула взглядом суету аэропорта, словно прощаясь с прошлым, с устоявшимся и привычным, но уже тесным миром. В воздухе витала смесь волнения и предвкушения, как перед прыжком в неизвестность. Она прикрыла глава на мгновение.

Инна отчётливо помнила теорию «Пути Героя», изложенную Хайо Банцхафом: от «Зова к приключениям» до «Возвращения с эликсиром». Каждый этап – это испытание, трансформация, возможность стать лучше, сильнее, мудрее. Но теория – это одно, а реальность – совсем другое.

Она вспомнила слова Банцхафа о том, что герой должен покинуть свой обыденный мир, столкнуться с препятствиями, найти союзников и, главное, принять свою судьбу. Инна осознавала, что её зов к приключениям прозвучал давно, но только сейчас она готова ответить на него.

«А что, если я не справлюсь?» – внезапно прошептала она, и страх сковал ее движения. Этот вопрос, как змея, заполз в ее сознание, отравляя радостное предвкушение. Инна глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках.

Она вспомнила слова Банцхафа о необходимости веры в себя, о том, что герой должен преодолеть свои страхи, чтобы достичь цели. Инна понимала, что ей нужно поверить в свои силы, в свой потенциал, чтобы справиться с предстоящими испытаниями.

Ей предстояло пройти через период сомнений и неопределенности, как герой, блуждающий в тёмном лесу. Она должна будет найти свой путь, не сбиться с дороги, не потерять надежду.

«Но ведь именно в этом и заключается смысл жизни, – пронеслось у Инны в голове, – в постоянном движении вперёд, в преодолении препятствий, в стремлении к совершенству».

Инна сделала глубокий вдох и выдохнула, словно отпуская все свои страхи и сомнения. Она почувствовала, как в душе зарождается новая волна энергии, силы и уверенности.

«Я готова, – прозвучало в голове Инны, словно эхо решимости, – я готова вступить на свой «Путь Героя» и встретить лицом к лицу все испытания, что уготованы мне судьбой».

Она распахнула глаза, словно открывая врата в неизведанное, и шагнула в новый мир, где за каждым поворотом скрывались возможности, манящие своей новизной, и вызовы, жаждущие быть принятыми. Ей предстояло отправиться в путешествие внутрь себя, исследовать тёмные уголки сознания, встретиться лицом к лицу со своими страхами и сомнениями.

«Кто я сейчас?» – этот вопрос эхом отдавался в её голове.

«Я потерянная, неуверенная в себе женщина, погрязшая в рутине и несбывшихся мечтах.

Я – лишь тень той девочки, что когда-то грезила о великом. Та, что верила в сказки и рисовала мир в ярких красках. Где она? Поглощена серостью будней, задушена чужими ожиданиями. Я – клубок противоречий, сотканный из страхов и нереализованных амбиций.

Больше всего я боюсь остаться незамеченной. Раствориться в толпе, не оставить следа. Боюсь потерпеть неудачу, подтвердить свои же сомнения в собственной никчемности. Боюсь полюбить и быть отвергнутой, открыть душу и увидеть в ответ лишь равнодушие. Эти страхи – мои вечные спутники, они шепчут мне на ухо, стачивая уверенность в себе.

Сомнения – мои верные друзья. Они всегда рядом, чтобы указать на мои недостатки, напомнить о прошлых ошибках. Сомневаюсь в каждом своем решении, в каждом слове, в каждом шаге. А вдруг я недостаточно хороша? А вдруг я делаю что-то не так? Эти вопросы терзают меня день и ночь.

Я живу в клетке, которую сама же и построила. Клетка из страхов, сомнений, несбывшихся надежд. И я не знаю, как из неё выбраться. Хочется кричать, бежать, бороться, но я словно парализована. Страх сковал мои движения, не даёт мне вздохнуть полной грудью.

Но, я уверена, что где-то глубоко внутри, под толстым слоем неуверенности, ещё теплится уголёк надежды. Маленькая искорка веры в то, что я могу стать лучше, сильнее, счастливее. Она ждёт своего часа, чтобы разгореться в пламя и осветить мой путь.

И, может быть, именно это путешествие внутрь себя, эта встреча лицом к лицу со своими демонами, станет ключом к моей свободе. Может быть, именно через боль и страдания я смогу обрести себя настоящую. Ту, что не боится мечтать, любить и жить полной жизнью.

Я должна измениться…», – осознала Инна.

«Я должна стать той, кем всегда мечтала быть: сильной, уверенной, способной раскрыть свой дремлющий потенциал, словно бутон дивной розы. Но как высвободить эту дремлющую силу? Как обрести крылья?» – этот вопрос, словно навязчивая мелодия, эхом отдавался в её сознании.

«С чего начать?» – задумалась Инна. – «Путь Героя» является долгим и трудным, полным препятствий и испытаний».

«Первый шаг – начать вести дневник», – словно луч солнца пронзил сознание Инны.

Она вскочила, ведомая внезапным порывом, и направилась к киоску. Там, словно сокровище, её ждал блокнот ручной работы, обтянутый шёлком цвета лунного света. Инна, не раздумывая, отдала за него половину денег, отложенных на поездку, нисколько не жалея о столь щедрой жертве.

Эпоха Дзёмон

Наконец, последние члены группы ступили на токийскую землю. Аэропорт встретил их стерильным блеском: неоновые табло, роботы-уборщики, запах свежего кофе из автоматов. Туристы, потрёпанные долгим перелётом, ожидали, что Япония ошеломит их хай-теком. Но гид Елена повела их не к сияющему шаттлу, а к задворкам терминала. Там, между грузовиками с суши-роллами, стоял ОН – автобус, будто сошедший со страниц советского цирка.

Дверь отъехала с шипением пневматики, выдавшей последний вздох. Салон встретил туристов вонью затхлости и ладана. Стены, обитые бархатом цвета запёкшейся крови, украшали хрустальные бра в форме драконов, из пасти которых свисали кисти с бусинами. Пол устилал ковёр с узором «увядающие хризантемы», а на потолке, среди потёртой лепнины, красовался портрет императора Хирохито в окружении светодиодных гирлянд.

– Это… музей на колёсах? – прошептала москвичка в очках Вирджил Абло.

– Садитесь, садитесь!» – Елена села рядом с водителем и ткнула в магнитолу.

Динамики взорвались песней «Токио Дрифт» в аранжировке для сямисэна и флейты. Туристы, цепляясь за спинки кресел, обшитых золотистым гобеленом, искали ремни безопасности. Их не было. Вместо них – атласные ленты с вышитым иероглифом:

«運»[1].

– Кондиционер включим через пять минут!» – крикнула Елена, пока автобус дёргался в пробке. Мужчина в костюме Armani тыкал пальцем в мини-бар: за стеклом, заклеенным плёнкой «под витраж», стояли бутылочки саке и плюшевые нэко-тяны[2] с глазами-пуговицами.

– Это… премиум-сервис?» – его голос дрожал.

Кто-то на заднем ряду обнаружил телевизор – коробка 80-х с антенной, обмотанной фольгой. На экране, сквозь снежную пелену, мелькали кадры старого аниме про роботов.

Автобус, рыча двигателем, как разъярённый тануки[3], вырвался на скоростную трассу. Хрустальные драконы звенели в такт вибрациям, а шторки с изображением Фудзиямы[4]хлопали, будто крылья мотыльков. «Смотрите, встроенный ароматизатор!» – Елена нажала кнопку, и салон заполнил запах жасмина, смешанный с бензином.

«Благоухающий гроб», наконец затих у подножия монументальных ступеней Национального музея. Двери распахнулись с глухим стоном, выпуская наружу волну воздуха, густого от ароматического кошмара – смеси жасминового масла, ладана и подгоревшей проводки. Группа высыпала на асфальт, как консервированные сардины, внезапно ожившие и рвущиеся к свободе.

Туристы, шатаясь, оборачивались на автобус, покрытый розовой краской с проплешинами ржавчины, теперь казался мифическим зверем, уснувшим после пиршества. В его салоне, сквозь запотевшие окна, виднелись смятые подушки с вышитыми драконами, опрокинутый плюшевый тануки и лужица пролитого аромомасла, въевшегося в «увядающие хризантемы» ковра.

Музей, в отличие их транспорта, дышал холодным величием: стекло и бетон, строгие линии, без намёка на пластиковый виноград или светящихся драконов. Группа, словно переродившись, потянулась к входу, оставляя за спиной «Сакуру-Дрим»[5]– тот кряхтел, выпуская чёрный дым из-под капота, будто вульгарный дух, изгнанный из храма.

– А обратно мы тоже на этом… артефакте?» – спросила пожилая женщина, задерживаясь у музейных дверей.

Елена, уже доставая билеты, улыбнулась так, будто продавала им эликсир бессмертия:

– Конечно! Но я обещаю – кондиционер починим! Ну или купим вентилятор побольше.

Когда двери музея закрылись за группой, автобус, будто обидевшись, заглох окончательно. На стоянке воцарилась тишина, нарушаемая лишь каплями жасминового масла, сочившимися из выхлопной трубы. Где-то вдалеке каркала ворона. Казалось, даже она понимала: этот «Дрим» больше никогда никуда не поедет. Разве что в кошмары туристов.

В музее Елена, словно опытный проводник сквозь века, первым делом повела туристов в сумрачные залы эпохи неолита, где сквозь пыль времен проступали очертания быта древних людей, населявших этот остров. Ее рассказ, словно шепот из глубины тысячелетий, оживлял архаичные экспонаты, позволяя воображению рисовать картины давно минувших дней.

– Туман, словно белый шёлк, стелился меж холмов, цепляясь за кроны древних кедров. Внизу, у изгиба реки, притаилась деревня – несколько округлых углублений в земле, прикрытых крышами из коры и травы. Это были татэана – «жилища-ямы», где поколениями рождались, смеялись и умирали люди эпохи веревочных узоров, – Елена обвела рукой макет древнего поселения.

– Добро пожаловать в эпоху Дзёмон, господа! Перед вами реконструкция жилищ того времени. Обратите внимание на их необычную форму. Землянка позволяла сохранять тепло зимой и прохладу летом. Крыши, как видите, сделаны из природных материалов, что делало жилище практически невидимым для врагов и диких животных.

Александр шагнул вперед:

– Елена, а как долго люди жили в таких домах? И как они их строили?

– Очень хороший вопрос, Александр, – улыбнулась Елена. – В среднем, одна семья жила в татэана около 15-20 лет. Строительство было трудоёмким процессом. Сначала выкапывали яму, затем укрепляли стены плетёными из лозы конструкциями. Крышу делали из коры деревьев, травы и веток, плотно прижимая их землей. Это обеспечивало хорошую теплоизоляцию и защиту от дождя.

Инна поинтересовалась:

– А что насчёт удобств? Как они готовили еду, спали? Где держали вещи?

– Внутри татэана было очень просто, –пояснила Елена. – В центре располагался очаг для приготовления пищи и обогрева. Спали на циновках из травы или шкур животных. Для хранения вещей использовали плетёные корзины и глиняные сосуды. Важно отметить, что все предметы быта изготавливались вручную из природных материалов.

Мужчина в очках, стоявший в задних рядах, робко поднял руку:

– Простите, а они были религиозными людьми? Верили во что-то?

Елена кивнула.

– Безусловно. Эпоха Дзёмон – это период расцвета анимизма и культа предков. Они верили, что духи живут во всех предметах и явлениях природы. Об этом свидетельствуют многочисленные глиняные фигурки – догу, которые использовались в ритуальных целях. Некоторые догу, как считается, изображали богинь плодородия.

Пожилая женщина тихо произнесла:

– Интересно, как они выживали в таких условиях? Наверное, жизнь была очень тяжёлой.

– Действительно, жизнь была нелёгкой," – согласилась Елена. – Но люди эпохи Дзёмон были очень изобретательными и приспособленными к окружающей среде. Они занимались охотой, собирательством, рыболовством. Изготавливали орудия труда из камня, кости и дерева. Умели плести корзины, изготавливать керамику. Их выживание зависело от знания природы и умения использовать её ресурсы.

Молодая москвичка, делавшая селфи на фоне макета, оторвалась от планшета.

– А они были воинственными? Воевали между собой?

Елена задумалась.

– Вопрос спорный. Прямых доказательств масштабных военных конфликтов нет. Однако, археологи находят наконечники стрел и копий, что говорит о том, что оружие использовалось. Возможно, были небольшие столкновения между племенами за территории и ресурсы.

Она продолжала рассказ:

– Первыми просыпались женщины. Их руки, грубые от работы с глиной, раздували тлеющие угли в очаге. Над ямой с коптящей рыбой – лососем, пойманным в быстрых водах северных рек, – вился дым, пропитанный запахом кедровой смолы. Дети, завернутые в шкуры оленей, копошились у входа, пока мать растирала желуди в каменной ступке. Она пела песню, и слова тонули в стуке деревянных пестов.

Голос Елены, зазвучавший на японском, словно шелест бамбука на ветру, заставил туристов замереть. Их лица, до этого оживлённые болтовнёй и щелчками камер, застыли в немом изумлении, глаза широко распахнулись, отражая отблески диковинной мелодии.

心に積もる、苦い粉、

涙で濡れる、過去の影、

希望のかけら、見えなくて、

孤独の中で、彷徨う夜。

長い水、流れてゆく、

苦味が消えて、甘くなる、

時の流れは、癒しの歌、

苦労の後に、幸せ咲く。

小さな種が、芽を出すように、

痛みの中で、強くなる、

信じる力、胸に抱いて、

未来に向かい、歩き出す。

長い水、流れてゆく、

苦味が消えて、甘くなる、

時の流れは、癒しの歌、

苦労の後に、幸せ咲く。

過去を忘れず、前に進もう、

新たな自分、見つけ出そう。

長い水、流れてゆく、

苦味が消えて、甘くなる、

時の流れは、癒しの歌、

苦労の後に、幸せ咲く。

甘い未来、きっと来る、

信じて待とう、その時を 。

– И вот, как приблизительно зазвучит эта песня на русском, – промолвила Елена, и в голосе её послышалось предвкушение, словно она собиралась открыть шкатулку с драгоценностями.

В сердце скопилась горькая мука,

Слезы омывают тени прошлого,

Осколки надежды не видны,

В одиночестве блуждаю в ночи.

Долгая вода, утекает прочь,

Горечь исчезает, становится сладко,

Течение времени – песня исцеления,

После страданий, расцветает счастье.

Как маленький росток, пробивается,

В боли становишься сильнее,

Силу веры, держи в сердце,

Навстречу будущему, начни идти.

Долгая вода, утекает прочь,

Горечь исчезает, становится сладко,

Течение времени – песня исцеления,

После страданий, расцветает счастье.